Текст книги "Выживший"

14

Приближаясь ко мне, он неотрывно смотрел на север. Моего возраста, только на голову выше и шире в плечах, крепкий, но не толстый. Из-под белой вязаной шапочки выглядывали черные вьющиеся волосы.

– Ну да, именно этим я и занимаюсь: ворую почту, – ответил я.

В руках он держал помповое ружье. Голубые глаза за очками в черной оправе пристально всматривались в Парк-авеню.

– А если серьезно? Что в сумках?

– Тебе-то какое дело?

На мгновение он оторвал взгляд от улицы и глянул на меня.

– Если еда или что-то необходимое, я тебе помогу. Если деньги, золото, почта или чужое шмотье – справляйся сам.

Еще один выживший! Мне нравилась его манера разговаривать: серьезно и с юмором одновременно, по существу, без траты сил на пустую ругань и выяснение отношений. Скорее всего, его строгость напускная, а на самом деле он гораздо мягче и добрее.

– Без тебя справлюсь, – ответил я, поднял сумку и перекинул ее вперед, насколько смог, затем повторил то же самое со второй. – Вообще, там еда. Я не роюсь по чужим ящикам. Так что все в порядке.

– Все в порядке? – переспросил он с чуть заметной улыбкой.

– Мы вообще о чем?

С этими словами я перетащил сумки еще на пару шагов.

– О твоих странных приоритетах… – Начал он и замолчал, напряженно вглядываясь в Парк-авеню. Явно заметив что-то, он присел и на полусогнутых ногах перебежал за опрокинутый газетный ларек. – Брось сумки!

– Что?

– Брось сумки и прячься, быстро!

Я заскочил к нему за ларек и присел рядом.

– Они идут. Сиди тихо и не высовывайся.

Мы вжались в землю. Я ничего не слышал. Не то что вчера, когда появились солдаты с грузовиками.

– Свернули за угол и идут сюда.

– Кто? – Мне было непонятно, кого он имеет в виду: солдат, охотников, других выживших?

– Они, – ответил он и показал на улицу.

Я осторожно выглянул.

Из-за угла Пятьдесят третьей улицы на Парк-авеню вывернули три охотника, явно из тех, что готовы на все ради теплой человеческой крови. Через тринадцать дней после атаки различать два вида было проще простого: охотники, пившие одну воду, стали слабыми и худыми, больше похожими на бесплотные тени, чем на людей.

– Смотри, что они делают, – прошептал мне новый знакомый.

Охотники шли не просто так: они внимательно всматривались и вслушивались в улицу, искали добычу. На губах и подбородках влажно блестела свежая кровь.

– Я видел…

– Такого еще не видел. Это разведчики. – Не сводя глаз с приближавшихся людей, он немного переместился, чтобы в любой момент дать отпор. – Разведывательный отряд, а за ними идет целая толпа других.

До охотников оставалось всего ничего, и я достал из кармана пистолет. Парень удивленно посмотрел на меня и сказал:

– Не надо.

Из кармана куртки он вытащил пластиковый цилиндр и передал мне: патрон был размером не больше ингалятора для астматиков и казался игрушечным. Он показал мне винтовку:

– Это полицейская винтовка, используется против демонстрантов. В участке взял. Стреляет резиновыми пулями или вот такими штуками. Человека из нее не застрелить, а вот отпугнуть – запросто.

Я протянул ему патрон.

– Оставь себе на память, – сказал он.

– А если они пойдут…

– Если пойдут к нам, мы не станем их убивать. – В его взгляде смешивались жалость и омерзение. – Они ведь люди, больные, но люди. Американцы. Ты готов убивать?

– Нет, но…

– Если хочешь убивать, я тебя хватать за руку не стану. Я уйду, а ты развлекайся.

И он замолчал, будто ждал моего решения. Проверял? Я столько времени жил только тем, что надеялся найти людей – может, и он все эти дни делал то же самое. Но насколько его устраивала моя компания? С недавнего времени я перестал верить всем подряд, так почему же он должен вести себя иначе?

– Нет, – произнес я, глядя на заряженный пистолет в руке: уже в который раз мне хотелось отшвырнуть его подальше. – Я не хочу убивать их.

– Хорошо. – С этими словами он вставил в винтовку патрон. – Я стреляю, чтобы задержать их, и через Пятьдесят вторую улицу мы бежим на Лексингтон-авеню. Ясно?

– Нужно забрать еду.

– Шутишь?! Надо уносить ноги.

– Я должен… – начал объяснять я.

– Нет.

– Тогда я остаюсь.

Он посмотрел, будто оценивая мое упорство.

– Ладно. Каждому по сумке.

Я кивнул.

– Только я не собираюсь отдать концы из-за мешка еды, так что, в случае чего, я ее брошу и тебя тянуть за собой не стану.

– Договорились.

– Хорошо. Я начинаю обратный отсчет, ты бежишь за сумками, я стреляю в наших «друзей». Как только попадаю в третьего – убегаем. Я первый, ты за мной, ясно? И спрячь пистолет, пока никого не прибил.

Я засунул в карман «глок» и пластмассовый патрон.

Мой новый знакомый раскрыл ладонь левой руки, затянутую в перчатку, и по одному, начиная с большого, стал загибать пальцы. Шаг охотников – палец.

– Я Калеб, – сказал он будто между прочим.

– Джесс.

Отсчитав, Калеб положил руку на винтовку и вышел из-за ларька. Охотники сразу увидели его и побежали. Я рванул к сумкам.

Калеб прицелился. Я поволок сумки вниз по Парк-авеню. После первого выстрела один из охотников упал, но других это не остановило: они бежали все быстрее, в их глазах горела жажда. Раздался оглушительный выстрел: упал второй. Калеб перезарядил винтовку и выстрелил в третий раз, но охотник как раз поскользнулся, и пуля пролетела мимо. Калеб выстрелил еще раз – осечка.

– Ни фига! – выкрикнул Калеб, вытащил из кармана куртки горсть резиновых шариков и стал по одному заряжать их в винтовку.

За это время охотник успел подняться.

– Быстрее, – заорал я Калебу: у него оставались считаные секунды.

Калеб прицелился и выстрелил: охотник упал на спину и завыл от боли.

Первый все еще корчился на снегу, но, казалось, вот-вот поднимется и побежит за нами. Второго, вставшего на четвереньки, вырвало кровью, и он снова упал. Калеб закинул винтовку за спину, выхватил у меня обе сумки, поднял их и побежал. Я за ним.

15

Виски пульсировали болью, ледяной воздух обжигал горло. Позади остался один квартал, второй, мы заскочили в какой-то магазин и вышли из него на другой улице, пробежали еще квартал на север.

На углу Калеб остановился, бросил сумки и согнулся пополам, пытаясь отдышаться.

– Повесь одну мне на плечо, – сказал я.

Он молча кивнул – сил говорить у него не было – помог мне закинуть сумку, и мы снова побежали.

– Зря я бросил спорт, когда повредил колено, – стараясь восстановить дыхание, сказал Калеб.

– Чем занимался? – спросил я. Мы не одолели и полквартала, а у меня уже не было сил тянуть сумку.

– Баскетболом. Но я свое отыграл.

– Хорошо играл?

– До Леброна[3]3
  Джеймс Леброн – профессиональный американский бейсболист, олимпийский чемпион 2008 г. (Примеч. пер.).


[Закрыть] не дотягивал, – пошутил Калеб, и мы оба рассмеялись.

– На какой позиции?

– Мощный форвард, – с улыбкой ответил он: видно, воспоминания были приятными. – Меня звали Еврейский Молот. Если бы не колено, я бы далеко пошел. А так пришлось пойти в колледж.

– Тоже неплохо.

– Ага. Только я вот смотрю, мой диплом по литературе отодвинулся на неопределенный срок. Лучше бы записался во флот.

– Кто ж мог подумать, что такое случится.

Калеб промолчал. Лавируя между застывших со дня атаки машин, мы пересекли улицу.

– Куда мы бежим? – спросил я, оглядываясь через плечо: охотников не было видно, но они наверняка шли по следам и не отставали.

– К пересечению Пятьдесят седьмой улицы и Парк-авеню.

Стало быстро темнеть, будто у небесного фонарика разряжалась батарейка. Снова пошел снег.

– А что там?

Я попытался восстановить в памяти до боли знакомые улицы. Времени, чтобы заглянуть в карту, не было.

– Мое логово. Там безопасно.

Логовом Калеба оказался книжный магазин на первых этажах отеля «Ритц».

Я остановился, задрав голову и разглядывая небоскреб: отцу бы точно понравилось здание. Три первых этажа, облицованных белым известняком, украшала искусная отделка, а сама башня начиналась с четвертого этажа.

– Давай сюда, – сказал Калеб, открывая багажник одной из машин у входа, чтобы мы спрятали сумки.

Охотников не было видно, но я не собирался посреди улицы дожидаться их появления. По пути Калеб успел рассказать мне, что они стали охотиться организованными группами, и теперь я больше всего хотел спрятаться в надежном месте.

– Они правда готовят ловушки? – спросил я.

– Сам вчера видел, как они устроили засаду на другого такого же, только слабого.

– Как?

Пытаясь попасть ключами в замочную скважину на двери магазина – перчатки сильно мешали – Калеб стал объяснять:

– Они разделились на три группы, окружили его с разных сторон и загнали в воронку на дороге, при этом действовали очень согласованно, а потом закидывали камнями, пока тот не отключился.

Я представил себе эту сцену. Ни за что, никогда я бы не хотел стать свидетелем подобного зрелища, оно казалось мне нереальным, невозможным.

У нас за спиной, на противоположном углу улицы лежали руины сгоревшего здания «Ситибанка», ветер трепал на дороге обуглившиеся пачки стодолларовых купюр – призраки прошлого. Пока Калеб возился с замком, повалил такой густой снег, что в паре метров не было ничего видно. Мне показалось, что сейчас из-за снежной стены бесшумными демонами вынырнут наши преследователи.

– Они не прекращают охоты даже ночью, – сказал Калеб, придерживая для меня дверь. – Я видел из магазина, как целой группой они выследили раненого и набросились на него со спины.

– На зараженного другого вида?

– Они будто выбраковывают тех, других, – поделился соображениями Калеб, запирая за нами дверь. – Знаешь, как волки: очищают территорию от соперников, чтобы им досталось больше добычи.

Новость о том, что охотники научились выслеживать и загонять «добычу», мне совсем не понравилась, но я был благодарен Калебу за информацию и постарался как можно лучше запомнить все, что он мне рассказал.

Только в стенах магазина я стал понемногу успокаиваться. Внутри было довольно темно; в проходах между книжными стеллажами стоял разный спортинвентарь.

– Это надежное место?

– Такие магазины защищены гораздо лучше любой квартиры, – сказал Калеб, выдохнув после того, как закрыл двери на замок и опустил на скобы внушительный металлический брус – такому, пожалуй, даже таран не страшен. – Видишь, сюда так просто не прорвешься. В современных магазинах везде ставят ударопрочные многослойные стекла, – с этими словами он постучал костяшками пальцев по двери, будто чтобы подтвердить сказанное. Затем положил на пол небольшой рюкзак, винтовку, снял ботинки, куртку и шапку. Оказалось, что Калеб худее и жилистей, чем мне казалось.

Место мне понравилось. Во-первых, оно, как сказал Калеб, надежное; а во-вторых, всего в двух кварталах до Пулитцеровского фонтана на углу Центрального парка, откуда до зоопарка практически рукой подать. За час я смогу дотащить к Рейчел сумки, а если удастся сделать санки, то даже быстрее.

Хорошо было и то, что я узнал много нового о своих врагах: Калеб отлично изучил их повадки. Вдобавок, он гораздо лучше меня ориентировался в городе и мог рассказать о безопасных маршрутах и лазейках.

– Я закрасил все окна черной краской из баллончика, но в каждом оставил небольшие отверстия и заклеил их изнутри копиркой, чтобы наблюдать за улицей.

– Классная идея, – восхитился я. Через закрашенные стекла проникало немного света, так что внутри не было абсолютно темно, зато снаружи никто ничего не мог увидеть. Я оперся на прилавок. Дыхание почти восстановилось. Одежда после забега была насквозь мокрой от пота.

– Пока они пришли в себя, мы уже убежали на квартал вперед, а потом повалил снег, так что наши следы занесло. Они нас не найдут, – сказал я Калебу, пытаясь убедить скорее себя, чем его.

Раздался стук в стекло.

Я застыл, глядя на Калеба. Он рванулся к дальнему окну и, приподняв листок копирки, выглянул на улицу. И тут же отскочил, потому что от стука задребезжало стекло совсем рядом с ним.

С минуту мы стояли молча, боясь пошевелиться. Затем Калеб рискнул еще раз посмотреть в «глазок».

– Ушли, – тихо сказал он.

Чуть слышно звякнуло стекло в дальнем конце магазина.

– Они пошли по другой улице. Ты прав, теперь снег заметет наши следы.

Я кивнул.

– Сними рюкзак, отдохни, отдышись, – сказав это, Калеб поднялся по ступенькам и скрылся в каком-то техническом помещении.

На часах было начало второго. Стемнеет еще не скоро, особенно если уляжется пурга. Останусь на часок, максимум на два. Поговорю с Калебом, выясню, что он знает, какие у него планы, собирается ли он выбираться из города. С ним нам будет легче.

Я уже думал о нас, как о группе: я, Фелисити, Рейчел и Калеб. Они не знают друг друга, и мне придется объединить их. Интересно, что из этого выйдет? Мы с Анной, Дейвом и Мини были совсем-совсем разными. С Дейвом у нас вначале не заладилось, а к моменту атаки мы даже сдружились. Но ведь нас, четверых выживших, должна сплотить общая цель, разве нет? Мы все хотим одного: убежать, выжить. Или я слишком много на себя беру, решая за других? Пока я даже не нашел Фелисити.

– Подымайся, – позвал меня Калеб, перегнувшись через перила и протягивая мне банку с газировкой. – Не бойся, я не кусаюсь.

Я сбросил рюкзак и мокрые кроссовки возле прилавка, повесил куртку на уголок книжной полки и устало поднялся наверх. На втором этаже расположилось кафе со столиками и стульями, из арочных окон открывался вид на Пятьдесят седьмую улицу и на Парк-авеню. Приятно было оказаться немного выше городских дорог со всеми их опасностями и сюрпризами.

– Пошли наверх, покажу, как я устроился, – позвал Калеб, подавая мне банку.

Я поднялся за ним в небольшое помещение с задернутыми шторами и сразу же плюхнулся в кресло-мешок.

– Круто, да? – спросил Калеб, открыв банку «Спрайта».

Он щелкнул выключателем на щите питания, и по комнате разлился мягкий свет от прозрачного дюралайтового шнура, закрепленного по периметру потолка на манер гирлянды. Калеб стащил сюда кучу всяких интересных вещей – мое убежище в Рокфеллеровском небоскребе выглядело гораздо скромнее: здесь было два огромных ЖК-телевизора с игровыми консолями, кресла-мешки, диваны и несколько огромных пластмассовых контейнеров, набитых пакетами с чипсами, шоколадками, печеньем, сухариками и прочей «вредной» едой.

– Для полного счастья тебе не хватает только настольного футбола, – сказал я, щелкнув банкой и залпом выпив содержимое.

– Я хотел, но не смог припереть сюда стол – слишком тяжелый, – ответил Калеб. Он уселся в кресло-мешок и направил пульт на телевизор, а потом на игровую приставку. – Давай сыграем. Все это время я ждал соперника, чтобы вздуть его как следует.

Мы сыграли несколько кругов, в основном в баскетбол, и мне пришлось сдаться, потому что страшно болели содранные в кровь руки.

– У тебя хороший генератор.

– Я на всякий случай принес две штуки, но включаю их по одному, и только днем, когда я здесь, а заправляю ночью.

Я рассказал Калебу о том, как затащил генератор почти на восьмидесятый этаж Рокфеллеровского небоскреба. Вволю нахохотавшись, он протянул мне пачку шоколадного печенья.

Затем я рассказал о солдатах.

– Получается, они попали на Манхэттен по дороге, так?

– Так. Значит, должна быть дорога, чтобы уйти с Манхэттена.

– Где-то в северной части острова, – задумчиво произнес Калеб, вытаскивая из пачки кофейное печенье в виде бейсбольного мяча. – Говоришь, у них были большие грузовики? Получается, они использовали их, чтобы расчищать себе путь.

– Вот именно! Они въехали в город, проложив дорогу. Значит, мы можем ей воспользоваться.

– Мы?

– Ну да, чтобы уйти из города.

Калеб задумался.

– А блокпосты?

– Они же прошли блокпосты.

– У них было оружие. Может, они из Национальной гвардии или чего-то в этом роде. Думаю, у меня или тебя вряд ли получится, как у них.

Я кивнул и постарался сказать как можно убедительнее:

– Бьюсь о заклад, где-то должны остаться люди. Нетронутые районы, города.

– Ты уверен или тебе так кажется?

– Кажется, – не сразу ответил я.

– Кажется, – отстраненно повторил он, постукивая кончиком указательного пальца по пустой банке. – Смотри, даже если все крупные города пострадали, то какие-то районы могли уцелеть, а значит, нужен карантин, поэтому устроили блокпосты на входах-выходах. Странно, что этих «солдат» было так мало.

– Согласен.

– А может, они пришли за золотом или еще чем-то подобным. Это обычная штука в такой ситуации.

– Мародеры?

– На войне, после бедствий и катастроф всегда находятся люди, которым на руку отсутствие закона и порядка. – С этими словами Калеб пристально посмотрел на меня. – Но с другой стороны, Старки сказал тебе двигаться туда, где холоднее… Думаю, он прав. Только если он просто мародер, вряд ли бы он стал заботиться о твоей шкуре.

– Что значит «прав»? Хочешь сказать, что в теплых районах еще хуже?

– Да. Если это была аэрозольная атака, то в теплом климате она более эффективна, – сказал Калеб и кивнул, будто давно думал об этом. – Или он имел в виду, что последствия гораздо хуже? Может, там совсем другое соотношение разных типов зараженных. У нас охотников, которым нужна кровь, пока меньшинство, а в теплых районах их гораздо больше или они еще кровожаднее. – С улыбкой подвел итог Калеб.

– Ну да, пить-то хочется сильнее.

Калеб встал, а я зевнул, потянулся и глянул за окно – на улице почти стемнело. Без четверти пять! У меня внутри все сжалось. Как, как я мог проторчать у него столько времени, потратить драгоценные часы на ерунду? Ведь я обещал Рейчел вернуться сегодня. Обещал, как обещали ее коллеги в первые дни…

– Я пойду, мне нужно отнести еду, – вяло сказал я, сам не желая верить собственным словам.

– Для кого? Тебя ждут друзья?

– Ну, не совсем…

И я рассказал про Рейчел, про голодных животных, о которых она так усердно заботится.

– Она столько времени справлялась сама, одна ночь ничего не решит.

– Дело в другом: я обещал.

– Она поймет. Теперь все по-другому. Не стоит рисковать жизнью ради какого-то обещания.

После слов Калеба мне и правда показалось глупым так переживать из-за обещания.

– Ну да, ты прав.

– Переночуй здесь, а завтра утром я помогу тебе дотащить сумки, идет? Так будет безопаснее. Зачем рисковать из-за еды, если она пока не вопрос жизни и смерти?

Я кивнул, хотя сомневался. Добираться до зоопарка по темноте было безумием, неоправданным риском. До сих пор я выживал, потому что был осторожен. Так и нечего пренебрегать осторожностью.

В «логове» было действительно классно. «Круто», как говорил Калеб. Я уступил соблазну остаться и пошел на кухню.

16

Мы устроили настоящий пир: на гриле нажарили говяжьих котлет и сделали с ними огромные бургеры – в свой я засунул несколько ломтиков свеклы и поджаренное яйцо. Откусывая от дымящегося, истекающего жиром высоченного бутерброда, я подумал о Рейчел.

А что у нее на ужин? Все ли с ней в порядке? Мы сидим и объедаемся в кафе, а она там совсем одна. Гудение генератора создавало уют и одновременно наполняло меня чувством вины.

Весь вечер мы с Калебом проговорили, ни разу между нами не возникло натянутого молчания. Мы болтали, как старые друзья, о спорте, фильмах, играх, девчонках. Казалось, все, как в обычной жизни. Будто я снова дома и остался ночевать у одноклассника. Я понял Калеба: он, как Питер Пэн, скрывался от реальности за весельем и шутками, не желая впускать в жизнь ничего мрачного и грустного. Рядом с ним было легко.

– А почему ты спрятался в книжном?

– Я здесь работаю. Взял на год отпуск перед учебой. Колумбийский универ – дорогая штука. Теперь работаю в Мидтауне, продаю книги дядечкам в костюмах и тетечкам на шпильках. Зато не завишу от родителей, тусуюсь с друзьями и все такое.

– Хорошо устроился.

– Ага, – хохотнул Калеб. – Я доволен. Ничего сложного, между прочим. Правда, мама слегка в шоке, а папа – в бешенстве. Еще бы, он же крутится в издательском бизнесе.

– Издает книги?

– Раньше издавал. Теперь продает.

– Тоже продает книги?

– В общем-то, да, – снова рассмеялся Калеб. – Только он директор концерна, которому принадлежит издательский дом и еще куча всяких других компаний: оборонные и космические предприятия, заводы по производству красок и ковров – обычный дьявольский конгломерат. Вся его жизнь проходит в круглосуточной медитации над биржевыми индексами.

– Что-то твои взгляды не тянут на истинно американские.

– Знаю. Просто обидно, до чего мы докатились.

Я не понял, имел он в виду жизнь до атаки или после.

– Почему отцу не нравится твоя работа?

– Отцу? Он считает, что его сын достоин лучшего, и боится, что я увязну в этом магазине, вместо того, чтобы грызть гранит науки в университете. Мама согласна с ним, но пока молчит. У отца что на уме, то и на языке, а мама втихаря пытается женить меня на толстозадой дочке какого-то важного сукина сына. Поэтому я стараюсь лишний раз у предков не показываться, хотя снимаю квартиру в двадцати минутах ходьбы их дома. Знаешь, в прошлом году я больше общался с матерью на фейсбуке, чем вживую. Правда, забавно?

– Ну да, – ответил я. Мне нравилось, что Калеб говорит о родителях в настоящем времени. – Предки держали тебя в ежовых рукавицах до конца школы, а потом ты дорвался до свободы?

Он покачал головой.

– Я учился в частной закрытой школе. Как мой отец, как его отец, как отец его отца.

– Понятно.

Вблизи, при неярком свете, были заметны большие черные круги у Калеба под глазами, будто он всю жизнь не высыпался. Наверное, раньше, до атаки, он был довольно замкнутым, тихим парнем. По крайней мере, именно так он выглядел. А катастрофа стала его личной удачей, как бы кощунственно это ни звучало: теперь, если хватит сил, он может разорвать круг.

Хотя откуда мне знать. Вдруг все совсем не так.

Он мог быть душой компании, завсегдатаем вечеринок, отличным сыном – да кем угодно, только не одиночкой. А случившееся все перевернуло с ног на голову.

– И как, австралиец Джесс, нравится тебе в Нью-Йорке?

– Ага. Вернее, до атаки мне здесь нравилось гораздо больше.

Калеб рассмеялся.

– А люди? Эгоисты, индивидуалисты, думающие только о себе и о своих проблемах.

– Я не заметил, – сказав это, я попытался вспомнить что-то подобное, но со мной никто себя так не вел: мне попадались только добрые, участливые ньюйоркцы, готовые помочь.

– Ты просто не успел таких встретить. Слишком мало здесь прожил. А еще, американцы любят австралийцев.

– Мы же поддерживали вас во всех ваших войнах.

– Спасибо большое, – съязвил Калеб. – А если серьезно, Нью-Йорк – классный город. Я бы не променял его ни на какой другой. Тут есть все, что душе угодно и даже больше. Вот смотри… От моей квартиры до Манхэттена всего одна остановка, я живу на том берегу Ист-Ривер, а кажется, будто в другой стране. Проезжаешь эту одну остановку и все, будто в другом мире. Ну, так было до, я хочу сказать.

Разные социальные уровни, разные миры. Неприятие других. Перед глазами у меня вспыхнула картинка.

– Странные штуки происходят на свете, правда?

– Правда.

Калеб сидел над пустой тарелкой, и по взгляду было понятно, что он сейчас где-то далеко, что его безмятежность – напускная. Затем, перебрав на столе несколько коробочек и баночек с лекарствами, он взял оранжевый пузырек, вытряхнул из него две маленьких белых таблетки и проглотил.

– От колена, – объяснил Калеб и обвел глазами комнату то ли с чувством гордости, то ли сожаления. – Я люблю этот магазин. Общаюсь с людьми, которые мне приятны, домой работу не беру – только если почитать свежие книжки. Мне не хотелось сразу уходить с головой в учебу, тем более, я еще вообще не решил, чем заниматься. Вернее, мне хотелось попутешествовать, только вот теперь…

Я посмотрел на магазин – стеллажи с книгами растворялись в темноте.

– Хорошая работа. Я люблю читать. Особенно комиксы. И у меня есть «Сиддхартха», – сказал я.

Книга Анны. Помню, она рассказывала о ней. И положила внутрь записку: там говорилось, что это любимая книга ее отца. Перед глазами встал аккуратный почерк Анны. А где сейчас эта книга? Давала ли она мне ее на самом деле? Еще Анна любила «Гордость и предубеждение». Вернусь домой и обязательно начну читать – буду вспоминать Анну.

– Очень тонкая вещь, – заметил Калеб. – Я вообще могу читать днями напролет, но еще мне нравится писать – когда есть настроение.

– А что ты пишешь?

– Работаю над серией комиксов. Вполне возможно, получится целый графический роман.

– О чем он?

– Пока рано об этом говорить. Все герои обладают сверхспособностями: используют свой мозг гораздо эффективнее обычных людей. В общем, про суперлюдей. У нас охотно покупают всякую чепуху: в основном, сентиментальные любовные романы и слезливо-сопливые истории, а хорошо написанных книг с захватывающим сюжетом не хватает. Но моя писательская карьера в самом начале, а деньги зарабатывать надо.

– Уже не надо, – ляпнул я и тут же пожалел.

Мы не говорили об этом, хотя каждая реплика нашего разговора, каждая проведенная здесь минута свидетельствовали об одном: Калеб изо всех сил старается не замечать, что произошло с миром вокруг нас.

Вот он сидит передо мной и бодро делится, чем будет заниматься, как напишет книгу. Неужели он не видит разрушенного города? Неужели думает, что все будет как раньше?

– А вообще, можно основать компанию и продавать свои книги в электронном виде: для айподов и подобных устройств. Ну а твои планы?

– В смысле, чем я хочу заниматься?

Скатав из салфетки плотный шарик, я бросил его в стену, а Калеб поймал. Хотелось ответить: «Какая теперь разница», но разница была. Рядом с Калебом мне казалось, что завтра утром мы проснемся, и все будет по-старому. Это ощущение не имело ничего общего с отрицанием действительности – появлялось ощущение, что все возможно.

– Два года назад, – сказал я, – мне хотелось служить в военной авиации, стать летчиком-истребителем и, возможно, пойти оттуда в политику.

– А теперь?

– Не знаю. Кажется, после всего, что я видел… – С этими словами я махнул рукой в сторону окна. – Не знаю. Хочу как-то помочь. Я даже не понимаю, что такое «теперь»…

Калеб кивнул. Мы молча смотрели на мерцавшую между нами свечу.

– Хочется создавать, – тихо произнес Калеб, – создавать то, что не исчезнет бесследно. Творить вещи, которые заставляют людей думать, не дают готовых ответов.

Мы вели настолько обычный разговор, что было сложно поверить в его реальность. То есть, мне, как и моему собеседнику, нравилось искусство, нравились книжки, только они ли теперь были нужны?

Так мы просидели довольно долго. Казалось, еще чуть-чуть, и наша беседа коснется неловких для обоих тем – в первые двенадцать дней такое со мной бывало не раз. Если за манерами Питера Пэна в Калебе прятался мрачный депрессивный тип, я не желал об этом знать. Ведь может у меня быть друг, которому от меня ничего не надо, у которого могу брать я сам – чтобы убежать от реальности.