Текст книги "Тьма"

Глава 3

Несмотря на сутулость, Джейкоб Кьюлек был очень высок и, казалось, постоянно что-то вынюхивал, сильно вытягивая шею. Костюм был ему великоват и свисал с худощавого тела крупными складками, воротничок рубашки и галстук неплотно прилегали к шее. Он встал, когда дочь ввела Бишопа в небольшую комнату, служившую ему рабочим кабинетом в институте, здание которого затерялось в той части Уимпол-стрит, где были сосредоточены медицинские и финансовые учреждения.

– Спасибо, что приехали, мистер Бишоп, – сказал он, протягивая руку.

Бишоп был удивлен твердостью его пожатия. Чей-то приглушенный голос – он догадался, что это был голос Джессики, – доносился из портативного магнитофона, стоявшего на низком кофейном столике возле кресла Кьюлека. Старик наклонился и выключил магнитофон, причем нашел нужную кнопку сразу, без нащупывания.

– Каждый вечер Джессика в течение часа делает для меня записи, – объяснил Кьюлек, глядя Бишопу прямо в глаза, словно изучая его. Трудно было поверить, что он незрячий. – Информация о последних исследованиях, деловая корреспонденция – в общем, все текущие вопросы, которым я не успеваю уделить внимание. Джессика бескорыстно делится со мной своим зрением. – Он улыбнулся дочери, инстинктивно чувствуя, где она находится.

– Прошу садиться, мистер Бишоп, – сказала Джессика, показывая на свободное кресло у кофейного столика напротив кресла Кьюлека. – Не хотите ли кофе? Или чаю?

Он отрицательно покачал головой:

– Нет, спасибо.

Усаживаясь, он мельком осмотрел комнату, едва ли не каждый дюйм стенного пространства которой занимали книги. В том, что такой человек, как Кьюлек, окружил себя книгами, ставшими недоступными из-за его физического недостатка, заключалась некая горькая ирония.

Как будто читая его мысли, Кьюлек широко взмахнул рукой, обводя уставленные книгами стены:

– Я знаю каждый том в этой комнате, мистер Бишоп. И даже его место на полке. «Масонская, герметическая и розенкрейцеровская символическая философия» – в среднем шкафу справа, третья полка сверху, седьмая или восьмая по счету. «Золотая ветвь» – последний шкаф у двери, верхняя полка, где-то в середине. Мне дорога здесь каждая книга, и каждая многократно снималась с полки до того, как я ослеп. Похоже на то, что с утратой зрения сознание легче обращается внутрь самого себя, чтобы более тщательно исследовать резервы памяти. Всякая потеря вознаграждается.

– Ваша слепота, как видно, не сказалась на вашей работоспособности, – заметил Бишоп.

Кьюлек издал короткий смешок:

– Боюсь, что помеха все-таки немалая. Старые теории исчезают, возникает масса новых идей, и держать меня в курсе всех этих перемен приходится Джессике и нашему маленькому магнитофону. Да и ноги у меня уже не те. Моя верная трость служит мне не только поводырем, но и костылем. – Он ласково, словно это было домашнее животное, похлопал свою трость. – По настоянию дочери я вынужден был сократить количество лекционных поездок. Она предпочитает, чтобы я находился там, где ей легче за мной присматривать. – Кьюлек укоризненно улыбнулся дочери, и Бишоп почувствовал, как они близки. Девушка устроилась на стуле с высокой спинкой у окна с таким видом, будто ее задачей было наблюдать, чтобы беседа состоялась.

– Если бы я разрешила, отец работал бы по двадцать два часа в сутки, – сказала она. – А в оставшиеся два часа обсуждал бы предстоящие на следующий день дела.

Кьюлек фыркнул.

– Пожалуй, она права. Однако, мистер Бишоп, обратимся к нашему вопросу. – Он подался вперед, отчего стал выглядеть еще более сутулым. Глубокие морщины, прорезавшие лоб, выдавали его беспокойство. Поймав устремленный на себя взгляд, Бишоп, спохватившись, снова был вынужден вспомнить, что Кьюлек слеп.

– Джессика, вероятно, показывала вам сообщение о том, что произошло прошлой ночью на Уиллоу-роуд?

Бишоп кивнул, но, тут же поняв, где опять допустил оплошность, ответил вслух:

– Да.

– А утренние газеты? Вы их просмотрели?

– Просмотрел. Человек, стрелявший в мальчиков и их отца, отказывается с кем-либо разговаривать. Девочка, родители которой погибли при пожаре (впрочем, мужчина оказался не отцом девочки, а приятелем ее матери), все еще пребывает в состоянии шока. Женщина, зарезавшая своего любовника, совершила самоубийство, поэтому можно только предположить, что мотивом послужила ревность или какая-то размолвка между ними.

– О да, мотивы, – произнес Кьюлек. – Похоже, полиция еще не установила мотивы этих происшествий... или преступлений.

– Но они и не могут быть одинаковыми для всех. Не забывайте, мать девочки и ее приятель погибли. Девочке просто повезло, что она осталась в живых. О поджоге вообще ничего не говорится.

Кьюлек некоторое время молчал.

– Вам не кажется странным совпадение, что все эти экстраординарные события произошли в одну ночь на одной улице?

– Разумеется. Было бы уже странно, если бы на одной улице произошло два убийства в течение по крайней мере нескольких лет, не говоря уж об одной ночи. Но каким образом они могут быть связаны?

– Согласен, на первый взгляд ничего общего, кроме времени и места, между ними нет. И, конечно, того обстоятельства, что несколько месяцев назад именно здесь, на этой же улице, произошло групповое самоубийство. Почему вас просили обследовать «Бичвуд»?

Неожиданность вопроса ошеломила Бишопа.

– Мистер Кьюлек, а вам не кажется, что вы сначала должны объяснить, почему вас так интересуют события на Уиллоу-роуд?

Кьюлек обезоруживающе улыбнулся:

– Вы совершенно правы. Мне не следовало забрасывать вас вопросами, ничего предварительно не объяснив. Уверяю вас, у меня есть основания считать нынешние происшествия на Уиллоу-роуд и самоубийство девятимесячной давности взаимосвязанными. Вам известно имя Бориса Прижляка?

– Прижляк? Да, это один из тех, кто покончил с собой в «Бичвуде». Помнится, он был ученым?

– Ученым и предпринимателем – в нем странно сочетались эти два качества. При жизни им владели две страсти – делать деньги и изучать энергию. И в каждой области он проявил себя как знаток. Он был новатором, мистер Бишоп, и умел превращать свои научные достижения в звонкую монету. Поистине редкий человек.

Кьюлек задумался, и на его губах появилась странная жесткая улыбка, будто человек, о котором шла речь, предстал перед его мысленным взором и это воспоминание было не из приятных.

– Мы познакомились в Англии в 1946 году, как раз накануне установления у нас на родине, в Польше, коммунистического режима. Мы были беженцами, и оба понимали, какая участь ожидает нашу истерзанную страну. Но даже тогда я не мог сказать, что этот человек был моим другом... – Он пожал плечами. – Но мы были соотечественниками, оказавшимися на чужбине. Наши отношения были вынужденными.

Бишоп с трудом выдерживал неподвижный взгляд незрячих глаз Кьюлека. Эти глаза его слегка нервировали. Он взглянул на девушку, и она ободряюще улыбнулась.

– Другой причиной нашего сближения явился интерес к оккультизму.

– Прижляк, ученый, интересовался оккультизмом?

– Как я уже сказал, мистер Бишоп, это был весьма необычный человек. Несколько лет мы были друзьями, хотя, пожалуй, лучше называть нас просто знакомыми, а затем наши пути разошлись, поскольку наши представления о некоторых вещах во многом не совпадали. Прожив какое-то время в Англии, я женился на матери Джессики, ныне покойной, и в конце концов уехал в Соединенные Штаты, где примкнул к Философскому научному обществу, которое возглавлял Мэнли Палмер Холл. О Прижляке я довольно долго ничего не слышал. Пока не вернулся десять лет назад в Англию. Он нанес мне визит вместе с господином по имени Киркхоуп и предложил вступить в их организацию. Боюсь, что я не только не одобрил направления их изысканий, но и дал понять, что не испытываю к ним никакой симпатии.

– Вы сказали, что его спутника звали Киркхоуп. Не Доминик ли Киркхоуп?

Кьюлек кивнул:

– Да, мистер Бишоп. Это тот самый человек, который использовал «Бичвуд» для своих оккультных опытов.

– Вы знали, что в этот дом я отправился косвенным образом из-за господина Киркхоупа?

– Я об этом догадывался. Вас наняли его родственники?

– Нет, это было предпринято исключительно по просьбе агентов по продаже недвижимости. По-видимому, Киркхоупы очень давно владели «Бичвудом», но никогда им не пользовались. Наряду с прочей недвижимостью они сдавали в аренду и этот дом.

Примерно в 30-х годах там начала происходить какая-то чертовщина – агентам было строго наказано ничего не разглашать, – и в ней был замешан Доминик Киркхоуп. Дело приняло настолько серьезный оборот, что Киркхоупы, то есть родители Доминика, заставили этих нанимателей съехать. Время от времени в доме появлялись новые жильцы, но никто не задерживался надолго – все жаловались на то, что там происходит что-то неладное. Естественно, что постепенно «Бичвуд» приобрел репутацию «дома с привидениями» и стал пустовать. Из-за того что с ним было связано имя Доминика Киркхоупа, он в конце концов превратился для всей семьи в какое-то пугало, порочащее их добрую репутацию. Долгое время дом стоял заброшенным, пока ровно год назад Киркхоупы не решили избавиться от него навсегда. Он был модернизирован, приведен в порядок и приобрел вполне респектабельный вид. Но продать его все же не удавалось. Слухи о какой-то странной «атмосфере», царящей там, не прекращались. И, думаю, что к решению пригласить парапсихолога их подтолкнуло крайнее отчаяние. Вот почему я и оказался в «Бичвуде».

Кьюлек и его дочь молчали, ожидая, что Бишоп продолжит свой рассказ. И вдруг оба почувствовали, что он к этому не расположен.

– Простите, – сказал Кьюлек, – я понимаю, что эти воспоминания неприятны...

– Неприятны? Господи, видели бы вы, что они сотворили друг с другом в этом доме! Изуверство...

– Вероятно, нам не следовало просить мистера Бишопа вспоминать это страшное событие, отец, – тихо сказала Джессика.

– Мы должны. Это очень важно. – Жесткость в голосе старика удивила Бишопа. – Простите, мистер Бишоп, но мне крайне необходимо знать, что вы там обнаружили.

– Мертвые тела, вот и все, что я там обнаружил! Растерзанные, искромсанные, расчлененные. То, что все они сделали, не поддается описанию!

– Да, но что там было еще? Что вы чувствовали?

– Меня зверски мутило. А вы что подумали, черт возьми?

– Нет, я имел в виду не ваше состояние. Что вы чувствовали в доме? Было ли там что-нибудь еще, мистер Бишоп?

Бишоп уже открыл было рот, чтобы что-то добавить, но внезапно как-то обмяк и тяжело откинулся на спинку кресла. Джессика вскочила и подбежала к нему; не понимая, что произошло, старик удивленно подался вперед.

– Что с вами? – Озабоченно глядя на Бишопа, Джессика тронула его за плечо.

Он посмотрел на девушку ничего не выражающим взглядом. Это продолжалось несколько секунд, но постепенно он пришел в себя.

– Простите. Я пытался мысленно вернуться в тот день, но мое сознание, кажется, просто не срабатывает. Я не могу даже вспомнить, как я оттуда выбрался.

– Вас нашли во дворе за домом, – напомнил Кьюлек. – Вы лежали без чувств около своей машины. Местные жители вызвали полицию, но когда полицейские прибыли, вы были не в состоянии говорить и не сводили взгляда с «Бичвуда». Так записано в протоколе. Сначала они подумали, что вы тоже в этом замешаны, но ваши показания подтвердили агенты по недвижимости. Неужели вы совсем ничего не помните?

– Единственное, что я знаю, – это то, что еле унес оттуда ноги. – Бишоп с силой надавил пальцами на глазницы, будто хотел выжать из них воспоминание. – На протяжении последних месяцев я много раз пытался восстановить в памяти эти события, но у меня ничего не получалось; одни изуродованные трупы, и ничего более. Не помню даже, как я оттуда выбрался. – Он глубоко вздохнул, и его лицо приобрело более спокойное выражение. Кьюлек был разочарован.

– Теперь-то вы можете сказать, почему вас так все это интересует? – спросил Бишоп. – Если не считать того, что в этом деле замешан Прижляк, не понимаю, почему оно вас так занимает.

– Не уверен, что смогу точно это сформулировать. – Кьюлек встал и удивил Бишопа тем, что подошел к окну и начал смотреть на улицу, будто мог там что-нибудь разглядеть. Затем повернул голову к гостю и улыбнулся. – Вам, вероятно, кажется, что для слепого я веду себя довольно своеобразно. Видите ли, прямоугольник окна светится. Это единственное, что различают мои глаза. Боюсь, он притягивает меня не меньше, чем пламя притягивает мошкару.

– Отец, мы действительно обязаны дать какое-то объяснение, – напомнила Джессика.

– Да, конечно. Но что я, в сущности, могу поведать нашему другу? Разделит ли он мои опасения? Поймет или только посмеется?

– Я бы предпочел, чтобы выбор остался за мной, – твердо ответил Бишоп.

– Отлично. – Кьюлек повернулся и стал лицом к Бишопу. – Я упомянул о том, что Прижляк хотел, чтобы я вступил в его организацию, но я не был согласен с направлением его исследований. Я даже пытался отговорить его и Киркхоупа от продолжения их сомнительных опытов. Зная о моей убежденности в существовании особой духовной связи между отдельным человеком и коллективным сознанием, они решили, что я захочу принять участие в их весьма специфической работе.

– Но чем же они занимались? Во что верили?

– В зло, мистер Бишоп. Они верили в зло как в самостоятельную силу – силу, единственным источником которой является человек.

Глава 4

Оба полицейских почти одновременно почувствовали какую-то странную напряженность. Ночное дежурство обещало быть легким; скучным, но все-таки легким. В эту ночь главной их обязанностью было следить за улицей, докладывая обо всем, что покажется подозрительным, и время от времени давать знать местным жителям о своем присутствии, курсируя вдоль по улице на патрульной «панде». Так прошло уже два часа – два часа скуки. Но в один миг что-то неуловимо изменилось, и у них начали сдавать нервы.

– Все это чертовски глупо, – произнес наконец тот, который был покрупнее.

– Ты о чем? – спросил его напарник.

– Торчать тут всю ночь ради удовольствия этих людишек.

– Подозреваю, что они маленько обеспокоены, Лез.

– Обеспокоены? Четыре убийства и сгоревший дотла особняк с двумя трупами – и все это за одну ночь? Да пройдет лет сто, прежде чем на этой улице произойдет что-нибудь еще, приятель. Они свое получили.

– И все же не стоит их винить. Я хочу сказать, это же не улица Коронации, верно?

Лез с омерзением выглянул в окно.

– Нет, будь я проклят.

– Надо бы сделать еще один рейд. А пока давай покурим.

Они закурили, прикрывая ладонями ярко вспыхнувшее пламя спички. Лез немного опустил стекло, выкинул спичку и оставил щель, чтобы выходил дым.

– Ничего не понимаю, Боб. А ты что об этом думаешь? – Он глубоко затянулся.

– Обычное дело. Нормальная улица, нормальные люди – во всяком случае, на первый взгляд. До поры до времени. Пока не произойдет сбой.

– Ага, вроде того чертова прошлогоднего сбоя, точно? Когда тридцать семь человек разделались сами с собой? Нет, с этой улицей творится что-то неладное, приятель.

Боб в темноте усмехнулся:

– Думаешь, какие-нибудь сверхъестественные штучки? Брось ты это, Лез.

– Смейся сколько влезет, – возмущенно сказал Лез. – Всякому нормальному человеку ясно, что здесь что-то не в порядке. Ну вот скажи, ты видел того психа, который стрелял в мальчишек и ихнего старика? Это же стопроцентный сумасшедший. Я заглядывал в его камеру. Сидит там как поганый зомби. Ничего не сделает, пока его не заставишь. Старый педик, между прочим.

– Да?

– Да, имел судимость. Пару раз сидел.

– Но как же он раздобыл ружье? Получить разрешение он никак не мог.

– А разве это было его ружье? Это было ружье старика, отца этих чертовых мальчишек. Вот в чем штука. Этот псих, Бертон, пролез к ним в дом и нашел там ружье. И патроны нашел, целую обойму. Он даже умудрился перезарядить ружье перед тем, как выстрелить в старика. А потом, как говорит сержант, пытался направить его на себя. Но ствол-то длинный. Старый дурак не то что застрелиться, а даже башку не смог бы им почесать.

– Да, потеха. – Бобу иногда казалось, что в роли преступника его напарник был бы как раз на месте.

Некоторое время они сидели молча и снова ощутили какое-то нарастающее беспокойство.

– Ну хватит, – внезапно решил Боб и протянул руку к ключам зажигания, – пора ехать.

– Постой. – Лез поднял руку и внимательно посмотрел в ветровое стекло.

– В чем дело? – Боб пытался рассмотреть, что привлекло внимание напарника.

– Вон там. – Толстяк показал, и Боб раздраженно нахмурился.

– Где, Лез? Показываешь на всю улицу.

– Нет, ничего. Мне почудилось, что по тротуару кто-то идет, но это просто обман зрения – фонари мигают.

– Наверное. Я-то ничего не вижу. В такое время все давно уже дрыхнут. На всякий случай подъедем поближе, чтобы удостовериться.

Патрульная машина медленно отделилась от края тротуара и бесшумно поползла по улице. Боб включил передние фары.

– Заодно покажем, что мы здесь, если кому-то интересно, – сказал он. – Спокойнее будут спать.

Они трижды проехались в оба конца улицы, и тут Лез снова насторожился:

– Там, Боб. Там внутри кто-то ходит. Боб плавно остановил «панду».

– Это же тот дом, который на днях сгорел, – сказал он.

– Ну да, так по-твоему, там никого не может быть? Пойду взгляну.

Толстяк вылез из машины, а его напарник послал по радио краткое сообщение на участок. Затем пошарил в бардачке и схватил фонарик.

– Там же ни черта не видно, – пробормотал он.

Ворота были открыты, но Лез, проходя, коротко постучал; иногда он предпочитал предупреждать тех, кто мог таиться в тени, чтобы дать им возможность убраться – столкновение с преступниками отнюдь не составляло величайшей радости в его жизни. Он подождал, пока Боб его догонит, и направил на дом луч мощного фонаря.

Несмотря на то что фасад почти не пострадал, если не считать пустых глазниц окон, дом имел плачевный вид и уже не был похож на человеческое жилище. Лез знал, что самые серьезные повреждения были в задней части здания, поскольку пожар начался на кухне. Он перевел луч на стоявший вплотную соседний дом. «Им чертовски повезло, – подумал он. – Могли бы тоже сгореть».

– Ну, что обнаружил, Лез?

Толстяк сердито оглянулся на Боба, незаметно подкравшегося сзади.

– Ты так не подкрадывайся, понял? Из меня чуть дух не вышибло, – произнес он шепотом.

Боб осклабился.

– Виноват, – сказал он с довольным видом.

– Из машины мне показалось, что кто-то лезет в окно. А может, это были тени от фар.

– Посмотрим, раз уж мы здесь. Ну и вонища тут, верно? А в соседнем доме есть кто-нибудь? – Боб направился к дому, и Лез старался от него не отставать.

– Да, наверно. Их дом не задело.

Боб свернул с дорожки и, пройдя через крошечный садик, подошел к провалу окна на нижнем этаже.

– Подними фонарь, Лез. Посвети внутри.

Лез повиновался, и оба заглянули через оконный проем в развалины.

– Небольшой беспорядок, – изрек Лез. Боб не стал утруждать себя ответом.

– Зайдем посмотрим, что там внутри.

Они вернулись к распахнутой входной двери, и толстяк осветил прихожую.

– После тебя, Лез..

– Возможно, это небезопасно. Перекрытия, наверное, насквозь прогорели.

– Нет, только ковер слегка подпалило. В этой части дома серьезных повреждений нет, пожарные вовремя подоспели. Давай входи.

Лез с опаской переступил порог, на каждом шагу проверяя доски на прочность, как будто пол мог в любой момент провалиться. Он уже дошел до середины коридора, как вдруг произошло нечто странное.

Широкое, нечетко очерченное пятно света от фонарика потускнело, словно натолкнулось на густую дымовую завесу. Но дыма не было. Казалось, луч вошел во что-то плотное, что-то поглощающее его яркость. Во что-то темное.

Боб быстро заморгал. Должно быть, это ему почудилось. Но что-то надвигалось на них, бесформенное и бесплотное. Как будто стала вдруг наступать дальняя стена. Нет, наверное, дело в батарейках: батарейки сели, и луч потускнел. Но луч был ярким на всем протяжении, тускнея только в самом конце.

Лез попятился, заставив отступить и Боба. Почти слившись, они пятились так по узкому коридору к выходу, а освещенное фонариком пространство продолжало сжиматься, простираясь перед ними не более чем на двенадцать футов. Они почему-то не решались повернуться спиной к надвигающейся тьме, опасаясь, что это сделает их более уязвимыми.

Как только они добрались до выхода, свет фонарика стал ярче и тьма отступила. Ощущение подавленности и страха внезапно исчезло.

– Что это было? – Голос у Боба дрожал.

– Не знаю. – Лез прислонился к косяку, схватившись за фонарик обеими руками, чтобы усмирить скачущий луч. – Я ничего не понял. Знаешь, что я тебе скажу? Я туда больше не пойду. Давай вызовем кого-нибудь на подмогу.

– Ага. И что мы скажем? Что мы испугались какой-то тени?

Внезапный вопль заставил обоих встрепенуться. Лез выронил фонарик, и он загремел по ступенькам крыльца, мгновенно потухнув.

– Господи, что это? – вымолвил толстяк, едва держась на слабеющих ногах.

Вопль повторился, и на этот раз они поняли, что кричал не человек.

– Из соседнего дома, – дрогнувшим голосом произнес Боб. – Быстрее! – Он побежал через садик и перепрыгнул через невысокую изгородь, разделявшую два участка. Лез неуклюже припустил за ним. Когда толстяк догнал Боба, тот уже изо всех сил колотил в дверь. Изнутри доносился жуткий предсмертный вой, но затем пронзительный крик кого-то другого заставил обоих похолодеть.

– Вышибай ее, Боб! Вышибай дверь! – Лез уже стоял сзади. Размахнувшись, он ударил тяжелым башмаком по замку. Небольшое матовое оконце над почтовым ящиком осветилось, и полицейские с удивлением отступили. Послышалось какое-то неясное жужжание.

Боб приник лицом к почтовому ящику, приподняв крышку. Все его тело сжалось в комок, и Лез увидел, что его глаза, освещенные проникающим сквозь щель почтового ящика светом, расширились от ужаса.

– Что там, Боб? Что там творится?

Поскольку напарник не отвечал, Лезу пришлось его оттолкнуть. Наклонившись, он заглянул в узкое прямоугольное отверстие. Палец, которым он придерживал крышку, дрогнул, будто тело взбунтовалось и не желало давать глазам возможность смотреть на эту картину. Но она уже запечатлелась в его сознании. Прямо на него по коридору с воем неслась собака, бешено колотя разъезжающимися задними лапами по своему кровавому следу. Она приближалась медленно, как в кошмарном сне, ибо передних лап у нее не было, и на их месте болтались истекающие кровью обрубки. За ней стоял улыбающийся человек с какой-то машинкой в руках. Именно эта машинка издавала жужжание, а ее лезвия вращались быстрее, чем мог уследить глаз. Человек сделал шаг к двери, но полицейский уже отдернул руку, и почтовый ящик захлопнулся.