Текст книги "Однажды"

2
Замок Брейкен и еще два знакомства

Том знал историю Замка, который он одновременно почитал и недолюбливал. Его мать, служившая гувернанткой Хьюго Блита, рассказывала ее мальчикам, возможно, по настоянию самого сэра Рассела, Отец Хьюго никогда не хвастал собственными предками, но усиленно старался привить идею преемственности поколений сыну, хотя поместье Брейкен не было его родовым гнездом.

Около середины шестнадцатого века, когда аббатство Шрусберри, владевшее землями в этой местности, было ликвидировано во время Реформации, сэр Эдвард Брейкен купил поместье и передал его своему сыну и наследнику Мэтью, который позже решил построить здесь большой дом. Вначале он нанял каменщиков, плотников и чернорабочих, чтобы подготовить участок для рытья ям под фундамент, для рубки деревьев в лесах поместья и работ в каменоломне, находившейся менее чем в трех милях отсюда Среди них был известный плотник по имени Джон Лэнгфорд, а также каменщик Томас Слингфут.

Потребовалось около тридцати лет, чтобы завершить строительство помещичьего дома прямоугольной формы с надстройками в виде башенок по углам, центральным крыльцом и крышей, обрамленной парапетом. Все это, по замыслу создателей, должно было придать ему облик средневекового замка. К тому времени сэр Эдвард и Мэтью ушли в мир иной, оставив имение Ричарду, старшему сыну последнего. В период двух гражданских войн семья хранила верность Карлу I и поэтому пострадала от режима Кромвеля. Когда Карл II вернул себе трон, удача вновь посетила Брейкен: Ричард стал лордом-казначеем королевского двора и, следовательно, приобрел немалое влияние и богатство.

Но в каждом подъеме, связанном с политикой, заложено почти неизбежное падение, и Брейкены не стали исключением из общего правила. Внук Ричарда, тоже Эдвард, прослыл развратником, к тому же он занимался черной магией и участвовал в сатанинских оргиях, чем изрядно подорвал репутацию семьи и ее положение при дворе. Умирая от сифилиса, он передал поместье своему умалишенному сыну Томасу, и лишь когда его единственная наследница, дочь Элизабет, вышла замуж за Джеффри Блита, преуспевающего торговца шелком и специями с Востока, удача вновь вернулась в Брейкен.

Единственным, что оставалось неизменным при всех этих переменах к лучшему или к худшему, был сам Замок и земли, которые его окружали. Построенное из красного песчаника и местной древесины, величественное с виду трехэтажное здание прочно стояло на небольшом естественном возвышении. Ярко-красный цвет стен смягчился под влиянием времени и непогоды, их поверхность испещрили более светлые заплаты. На плоской крыше с зубчатым парапетом был построен еще один этаж, не отличавшийся по стилю от самого дома; по ее углам возвышались массивные, похожие на башни, печные трубы. Несколько широких серых ступеней крытого центрального крыльца вели к внушительной двери из массивного дуба, извилистые плети мертвой, безлистной глицинии карабкались вверх по каменной кладке. Прямоугольные одинаковые рамы многочисленных окон разделяли каменные выступы, а их стекла казались темными и непроницаемыми для солнечного света.

Честно говоря, Том не ощутил, что вернулся домой. Однако его не оставляла надежда, что это чувство возникнет позже, когда он доберется до коттеджа.

* * *

Прежде чем он достиг ступенек, передняя дверь распахнулась и показалась дородная фигура Хьюго Блита. Друг детства поспешил вниз, подняв руку в приветственном жесте. Чуть ниже среднего роста, коренастый, он обладал брюшком, слегка увеличившимся с момента их последней встречи.

Том разглядел призрачный силуэт в дверном проеме: наверное, это брейкенский дворецкий и доверенный слуга – пугающе худой, надменный мужчина, с незапамятных времен служивший семейству Блитов. Когда-то Том и Хьюго прозвали его Скелетом, но, разумеется, мальчики никогда не осмеливались назвать его так в лицо, поскольку от слуги всегда исходило странное ощущение угрожающего превосходства.

– Том! Чертовски рад тебя видеть!

Киндред высунул руку в открытое окно, и старый приятель радостно вцепился в нее. Несмотря на явный энтузиазм, его рука оказалась безвольной, ладонь – влажной, и именно Том должен был сжать ее.

– Хьюго, – произнес он, устало улыбаясь, измотанный долгим путешествием.

– Как ты, черт возьми? – Глаза Блита-младшего, обычно выпуклые, сейчас, казалось, готовы были выскочить из орбит. Он напоминал Тодда из Тодд-Холла[1]1
  Жаба, персонаж романа-фэнтези Кеннета Грэма «Ветер в ивах». (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть]– тот же энтузиазм, нетерпение, и... глупость, – впрочем, как и выдуманный Кеннетом Грэмом персонаж, Хьюго вызывал некую симпатию.

– Отлично, – ответил Том.

Хьюго с сомнением оглядел его.

– Путешествие оказалось не слишком утомительным? Знаешь, тебе действительно следовало ехать из Лондона поездом. Или, еще лучше, я мог послать за тобой Хартгроува на старом «бентли». Появился бы здесь с шиком, а?

Выступив из тени, Хартгроув Скелет замер на верхней ступени лестницы. Его лицо сохраняло невозмутимость при виде Тома, хотя они не встречались много лет. Киндред, возможно, ожидал теплого, ну, хотя бы тепловатого приветствия, но в ответ ничего не воспоследовало.

Хартгроув – даже Хьюго не знал его имени – теперь не носил стандартной униформы дворецкого – черного сюртука, полосатых брюк и серого жилета, – которая казалась Тому анахронизмом еще в те дни, когда он был мальчишкой. Вместо этого старого слугу нарядили в костюм угольного цвета с глухим пиджаком. Одежда казалась на целый размер больше, чем нужно, и даже концы воротничка белой рубашки наезжали друг на друга там, где узел галстука туго затягивался на тощей шее.

– Я тоже рад видеть тебя, – негромко сказал Том.

Стремительно распахнув дверь джипа, Хьюго вцепился в локоть друга.

– Эй, я ведь не инвалид, – с улыбкой запротестовал тот.

Из-за сильной усталости Киндреду пришлось напрячься, чтобы убрать левую руку с руля: после долгих месяцев реабилитации ему не составляло труда сжать какой-либо предмет, но иногда – особенно после переутомления – требовалось сосредоточиться, чтобы выпустить его из рук. Он вылез из машины и, тронутый заботой приятеля, позволил поддержать себя за локоть, затем, повернувшись назад, прихватил с пассажирского сидения трость.

– Значит, не инвалид? Тогда зачем тебе вот это? – Хьюго окинул взглядом трость, и в его водянистых карих глазах явственно промелькнуло сочувствие. – Но, честно говоря, ожидал увидеть тебя на костылях.

Том коротко рассмеялся.

– Ну, я же не раз говорил, что со мной все в порядке. Первые несколько дней после удара были критическими для моего состояния – во всяком случае, мне так говорили; к счастью, сам я почти ничего не помню. Но я сделал немалые успехи, и это признано врачами. К тому же, не забывай, у меня почти четыре месяца на то, чтобы прийти в себя окончательно.

– Да, да, конечно. И все же ты в порядке не на все сто процентов. Иначе зачем бы понадобилось время на выздоровление?

– Отдых, а не выздоровление. А трость необходима только потому, что моя левая нога быстро устает и начинает подгибаться.

– Называй это, как тебе нравится, дружище, но после кровоизлияния в черепушку не отделаешься парой таблеток аспирина и несколькими днями в постели. – В голосе Хьюго отчетливо слышались интонации ворчливой нянюшки, что, впрочем, соответствовало произносимому тексту.

Киндред вспомнил, как старый приятель появился в больнице на следующий день после того, как удар чуть не прикончил его. В руках Блит-младший сжимал чек на огромную сумму («Все самое лучшее для тебя, Том, лучшие специалисты за любые деньги!»), а на блестящем от пота толстощеком лице застыло выражение глубокой озабоченности.

А сейчас... Все тот же старина Хьюго. Не в форме, плохо одетый и, вероятно, без постоянной работы. Его светлые вьющиеся волосы изрядно поредели, сквозь них просвечивала лысина, похожая на одну из заплат, испещривших стены Замка. На нем был расстегнутый жилет из верблюжьей шерсти поверх светло-голубой хлопковой рубашки с открытым воротом. Красные подтяжки, которые показывались каждый раз, когда Хьюго вздыхал и края жилета расходились, поддерживали серые фланелевые брюки, болтавшиеся на лодыжках. Отвороты брюк нависали над нелепыми, заляпанными грязью сапогами. Быстрый спуск по ступеням Брейкена заставил его слегка запыхаться, а мешки под глазами свидетельствовали о неумеренном употреблении алкоголя (Том подозревал, что его друг всем другим напиткам предпочитал абсент в больших количествах).

По профессии Блит-младший был страховым агентом в конторе Ллойда и занимал крохотный кабинетик в главном здании корпорации на Лайм-стрит, пока его косвенное участие в жутком скандале, разразившемся в мире страховых компаний в середине восьмидесятых годов, не положило конец карьере, по сути не успевшей начаться.

Хьюго внезапно сжал его в объятиях.

– Чертовски, чертовски рад видеть тебя! – восклицал он над ухом у Тома. – Не могу передать тебе, как я расстроился, увидев тебя на больничной койке. Ты напоминал покойника! Просто глазам не верилось! Я имею в виду, что, когда мы пили за неделю до этого, ты выглядел чудесно. Просто тип-топ.

Не вслушиваясь в бормотанье друга, молодой человек разглядывал Хартгроува, возникшего за плечом Блита. Слуга пристально смотрел на них, лицо его казалось непроницаемой маской, но тусклые глаза были тверже кремня.

Ребенком Том всегда чувствовал себя неловко в присутствии дворецкого – да нет, он просто чертовски боялся этого похожего на грифа человека с мертвенными чертами лица и длинной, тонкой, сухой шеей, возвышавшейся над сутулыми плечами, всегда одетого в униформу темных тонов. Тому казалось, что Хартгроув постоянно наблюдает за ним холодными тусклыми глазами, как будто его возмущает присутствие в Большом Доме сына гувернантки, ставшего бы нищим, если бы не безграничная щедрость его хозяина. Возможно, он надеялся поймать мальчишку, когда тот сунет в карман одну из игрушек Хьюго или запачкает мебель. Прошло много лет, но Том ощутил, как его охватывает привычная дрожь. Ему с трудом удалось переключиться на другую тему.

– Эй, Хьюго, ты ведь не собираешься раздавить меня?

Тот немедленно отпрянул.

– Извини, не мог удержаться. Просто я так... так...

– Чертовски рад меня видеть, – закончил вместо него Том.

– Верно, – Хьюго легонько толкнул его в плечо.

Том вновь окинул взглядом дом, избегая смотреть на мрачного слугу, замешкавшегося на верхних ступенях. Его глаза обежали весь Замок, до самой крыши. Строение, с его темными окнами и высокими, выступающими вперед фонарями, казалось, нависало над ним с очевидной угрозой.

– Как он, Хьюго?

Тот оглянулся, проследив за взглядом друга.

– Бывают дни, когда отец слегка оживает, зато иногда... он, кажется, уходит так далеко, что дальше только смерть. Увы, в наши просвещенные дни ничего больше нельзя сделать для человека с больным сердцем. А учитывая его нынешнюю слабость, пересадка невозможна. Он недостаточно силен, чтобы выдержать операцию, а без нее о выздоровлении не может быть и речи. Возможно, обрати мы раньше внимание на его состояние, все повернулось бы по-другому. Но ты знаешь, старик никогда не был, что называется, в хорошей форме, поэтому мы не замечали изменений до тех пор, пока... – Хьюго умолк: наверное, ему было слишком тяжело продолжать.

Всю жизнь, сколько Том себя помнил, он всегда благоговел перед отцом друга, причем это чувство смешивалось со страхом – мальчика пугали его резкие манеры и крутой нрав. Тягостное присутствие хозяина, казалось, продолжало довлеть над поместьем даже в его отсутствие. Смерть первой, а затем и второй жены, последовавшая за потерей старшего сына, который служил офицером британской армии в Белфасте и был разорван на кусочки бомбой ИРА еще до рождения Тома, возможно, усилили его отчужденность. Обо всем этом рассказал мальчику Хьюго, все прочие обитатели Замка, включая его мать, Бетан, благоразумно не касались завесы секретности, окружавшей эти трагедии.

Сейчас сэр Рассел страдал от болезни, которая неуклонно сводила его в могилу, и, хотя Том никогда не любил мрачного старика, – как можно любить кого-то, кого так боишься? – сердце молодого человека невольно сжалось от охватившей его печали.

– В больнице о нем смогут позаботиться надлежащим образом и облегчат его страдания, – Киндред перевел взгляд на своего приятеля, по-прежнему смотревшего вверх.

– Ты думаешь, мы не пытались? Он не желает оставлять свой дом, – в голосе Хьюго прозвучало такое отчаяние, что Тому показалось, будто его друг собирается разрыдаться. – Господь ведает, я уговаривал его, но ты же знаешь, как он упрям... Отец любит лежать там, наверху, потому что может осматривать свои владения прямо с кровати. Похоже, комнату проектировали именно с такой целью, чтобы первый хозяин поместья ублажал свое тщеславие. Но я никогда не думал, что ей суждено стать местом смерти моего отца.

Он повернулся к молодому человеку и резко встряхнул головой, чтобы скрыть обуревавшие его чувства.

– Отец заглушает самые сильные боли инъекциями морфия и сам контролирует их количество, просто нажимая кнопку возле постели. Однако эти уколы действуют на него не лучшим образом. Иногда он бредит, произносит странные речи, постоянно требуя, чтобы, перед тем как хоронить, ему перерезали горло, дабы убедиться, действительно ли он мертв. Отец страшно боится быть похороненным заживо. – Хьюго содрогнулся. – Теперь это только вопрос времени, Том. Но давай сегодня не будем обсуждать это. Нам следует отпраздновать возвращение блудного сына.

Он с трудом улыбнулся и позволил радости вновь завладеть им – этой черте характера своего приятеля Том нередко завидовал.

– Как насчет пива или чего-нибудь покрепче? Ты наверняка страдаешь от жажды после долгой поездки.

Тому не хотелось объяснять другу, что после инсульта он утратил какой бы то ни было интерес к алкоголю.

– Благодарю, но не стоит, – он сжал плечо приятеля, опасаясь обидеть того отказом. – Я бы, пожалуй, предпочел отправиться в коттедж. Мы можем увидеться завтра.

– Или попозже вечером, – с надеждой в голосе предложил Хьюго.

– Посмотрим. Я все-таки не вполне в форме, а, как ты сам заметил, поездка была долгой.

– Ну... ладно. По крайней мере, разреши мне отправить Хартгроува, чтобы он отвез тебя и помог распаковаться.

Киндред взглянул на слугу, все еще наблюдавшего за ними с верхней ступеньки.

– Шутишь, что ли?

Они понимающе улыбнулись друг другу.

– А знаешь, чего бы мне на самом деле хотелось? – воодушевленно начал Том. – Пройти отсюда пешком! Забавно, но именно об этом я мечтал, валяясь на больничной койке после... – Как он ненавидел это слово! – Ну, в общем, после удара. Я просто хотел снова пройти через лес, понимаешь?

– Прекрасно понимаю тебя, старина Конечно, если тебе этого хочется". Оставь машину здесь, а я попрошу старину Эрика отвести ее к тебе позже.

Эрик Пимлет, Хартгроув и кухарка миссис Боксли, которая раз в день приходила из ближайшей деревни Мач-Бедоу, чтобы приготовить ленч и ужин, были единственными постоянными слугами: садовников и уборщиков теперь нанимали на работу поденно.

– Приятно будет снова повидать старину Эрика.

– Уверен, он тоже тебе обрадуется. Теперь послушай: я распорядился, чтобы твою кладовку набили продуктами, да еще добавил кое-что вкусненькое, тебе понравится. И кто-нибудь время от времени будет заглядывать туда, чтобы пополнить запасы. К сожалению, в коттедже еще нет телефона, но я могу...

– Не нужно, – Том похлопал себя по карману. – У меня есть мобильник.

– Гм, слышимость в этой части света оставляет желать лучшего. Но я могу попросить Эрика заглядывать к тебе каждое утро.

– Это лишнее, Хьюго. Со мной все будет в порядке, честно. Конечно, доктора пока что не объявили меня здоровым, но они удивлены тем, как быстро я поправляюсь. Кроме того, у меня есть прибор для физиотерапии, так что я могу заниматься три раза в неделю прямо в коттедже и убеждаться, что крепну на глазах. Надо сказать, нечто вроде личного приспособления для добровольных пыток, на которых настаивают доктора.

– Ну, если ты уверен...

– Правда, Хьюго, я действительно уверен, – он опять коснулся плеча приятеля. – Слушай, ты был просто великолепен. Ты знаешь, как я благодарен тебе за заботу.

Блит-младший побагровел, за пару секунд его глаза, и без того влажные, еще больше повлажнели. Прочистив горло, он посмотрел на темневший вдали лес.

– Не о чем говорить, – его голос прозвучал немного хрипловато. – Мы ведь такие старые друзья.

Том улыбнулся.

– Кто бы еще смог с тобой ладить, – сказал он, убирая руку. – Ладно, я пожалуй, пойду. Так долго ждал этого!

– Могу себе представить, когда валяешься в больнице... Ты ведь все еще любишь свой старый дом, правда, Том?

Киндред помедлил с ответом.

– Я уже не уверен, что это так. Было время, когда я его ненавидел.

– Это когда Бетан?.. – Хьюго смущенно замолчал.

Даже не отличаясь излишней тонкостью чувств, Хьюго понимал, какой трагедией стала для Тома преждевременная кончина матери много лет назад. И горе до сих пор полностью не утихло.

Блит-младший полез в карман брюк, вытащил большой старый железный ключ и протянул молодому человеку. Его округлая головка состояла из трех простых, плоских кругов, напоминавших сделанный из металла трилистник.

Том взял ключ и сразу же почувствовал леденящее дуновение... чего? Он не знал. Возбуждение? Да, но было также что-то еще. Облегчение? Да, и это тоже. Но оно странным образом смешивалось с... это не мог быть страх, не так ли? Нет, не совсем... Скорее похоже на тревожное предчувствие. На долю секунды он ощутил нервное трепетание в желудке, как будто там бились обезумевшие бабочки с зазубренными крылышками. Неужели он действительно так нервничает, возвращаясь в дом, столь любимый в детстве? Быть может, его тревожила пустота, отсутствие матери, которую он потерял так давно? После болезни Том заметил, что его эмоции стали более неустойчивыми, а слезы, казалось, всегда находились неподалеку. Однако это... это тревожное предчувствие, как будто исходило извне, словно оно витало в воздухе.

Потом беспокойство исчезло, стало просто мимолетным ощущением. За тот короткий миг, что он смотрел на ключ, тот, казалось, потеплел в его руке, и что-то внутри Тома – его дух? – вновь пробудилось. Смутившись, молодой человек улыбнулся.

– Как хорошо возвращаться!

И в тот момент он искренне верил в это.

3
Прогулка через лес

Том неторопливо спускался по широкой пологой дороге, ведущей от Замка Брейкен к реке. Приходилось внимательно следить, чтобы левая нога не подворачивалась, – еще один симптом, напоминавший о перенесенной травме. Сейчас он изредка опирался на прогулочную трость, однако, прежде чем он дойдет до коттеджа, левая нога может изрядно ослабеть, и тогда трость станет просто необходимой. На полпути с холма Том повернулся и взглянул на Хьюго, который все еще смотрел ему вслед, засунув руки в карманы, однако расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть выражение его лица. Путник взмахнул палкой, и его друг вскинул руку в ответном жесте. Улыбка на лице Тома слегка померкла, когда он заметил Хартгроува Скелета, все так же безмолвно и бдительно, подобно черной ловчей птице, торчавшего в проеме передней двери. Господи, ну почему при виде этого человека его кожа покрывалась мурашками? Быть может, этому виной случай в подвале, после которого Хартгроув постоянно присутствовал в ночных кошмарах Тома? Молодой человек с трудом выкинул из головы загадочного слугу и продолжил путь.

Вскоре перед ним открылся вход в своеобразный «туннель» из кустов, что вел прямо к старинному каменному мосту через реку. Повеяло прохладой, солнечные лучи с трудом проникали сквозь плотную лиственную крышу; дул легкий ветерок, прилетевший от быстрой речушки. Однажды, давным-давно, мать несла его через огромный, залитый солнцем луг (неужели в детстве даже солнце светит ярче?), на другой стороне которого их встретила густая тень, и Том до сих пор помнил, какое удовольствие доставила ему тогда резкая смена жары и прохлады. Теперь, однако, ничего подобного не произошло: на лбу застыли капельки пота, да и шум реки звучал скорее злобно, чем приветливо.

Короткий прямой мостик был построен из серого камня вскоре после самого Замка Брейкен, и известковый раствор местами раскрошился или зарос мхом. Камни покрылись зеленым налетом, особенно заметным в тех местах, где волны достигали выступов на парапете. Киндред помедлил на середине моста, вглядываясь в темную воду. Под сводами арки моста находилась единственная неровность, которая увеличивала скорость течения, и потому река в этом месте бурлила и пенилась сильнее. Он вспомнил, сколько раз они с Бетан – сердце заныло при воспоминании о ней – задерживались на этом самом месте. Мать кидала в реку листок или небольшую веточку, и они смотрели, как ее уносит потоком. Недолговечный кораблик подпрыгивал и кружился в водовороте, мальчик смеялся и показывал пальцем, Бетан снисходительно улыбалась. Сейчас улыбнулся и Том: в памяти возникло крохотное отважное суденышко, сражавшееся с бурным потоком. Оно вновь и вновь появлялось на поверхности воды, с каждым разом погружаясь все глубже, и наконец оказывалось так далеко, что его невозможно было разглядеть.

Здесь, на мосту, воздух всегда был влажным, вне зависимости от того, светило солнце или нет, невидимые капельки воды наполняли тень, отбрасываемую кустами и деревьями на обоих берегах. Длинные извивавшиеся ветви тянулись навстречу своим собратьям на противоположной стороне реки, лиственные пальцы так тесно переплетались, что мост казался постоянно погруженным во тьму, и даже зимнему солнцу нелегко было пробиться сквозь обнаженную, но все равно плотную сеть.

Локтями проложив себе дорогу сквозь эту стену, молодой человек пробрался к широкой тропе сквозь поросший лесом участок за мостом. Шум воды затихал за его спиной, с каждым шагом воздух становился теплее. Через некоторое время он достиг расшатанных деревянных ворот в живой изгороди, что служила преградой оленям, немногим оставшимся лошадям и прочей живности, бродившей по дальним лугам и пастбищам. Ворота запирались на простой, но тяжелый металлический засов.

Киндред вновь помедлил, взгляд его устремился к густому лесу вдали, сердце вновь забилось быстрее, что-то внутри вырвалось из своей скорлупы и воспарило к бездонному летнему небу. Он с силой нажал на запор и оказался внутри, заботливо прикрыв за собой ворота Осторожно, чтобы не наступить на травяных змеек, в изобилии водившихся на этом отдаленном поле, молодой человек целеустремленно двинулся сквозь высокую траву, зажав трость под мышкой, поскольку нога вела себя вполне прилично. Внезапно Томом овладело ощущение счастья – так хорошо он не чувствовал себя со времен удара, далее в тот момент, когда ему сообщили, что если он будет осторожен – бросит курить, воздержится от употребления спиртного, а также не станет лениться на занятиях с физиотерапевтом, – то с ним все будет в порядке. Странная беззаботность – как будто он вновь стал мальчишкой, скачущим по тому же лугу, хлопая в ладоши и спугивая бабочек и трусливых кроликов под заботливым взглядом материнских глаз. Тогда его лелеяли и охраняли, а горести еще не обрушились на него; в те времена на душе было легко, голова была свободна от тяжелых проблем, а юное тело еще не знало слабости и боли.

Том пребывал в этом странном мечтательном возбуждении еще некоторое время, пока не достиг леса, а нога не начала болеть.

* * *

Казалось, что он попал в другой мир, мир тишины и тенистой прохлады. Солнечные лучи пронизали полумрак длинными мерцающими нитями; тишину лишь изредка нарушала упавшая где-то вдалеке ветка, да негромкий шорох в подлеске свидетельствовал о том, что какое-то животное тайком выбралось из своего укрытия. Том следовал тем же путем, которым они с Бетан и прочие визитеры попадали в Малый Брейкен, словно переходя из прошлого века в нынешний. Существовало немало других тропинок, не столь заметных, как эта. Ребенком Киндред исследовал большинство из них; интересно, многими ли дорожками за прошедшие годы вновь завладел лес? Ходил ли кто-то еще этими путями? Кто кроме него был знаком с волшебством и безмятежностью леса? Пожалуй, Эрик Пимлет – это входило в его обязанности. Но Том не мог представить себе ни старину Скелета, пробиравшегося сквозь чащу, ни Хьюго – нет, конечно же не Хьюго! Его друг не относился к любителям природы, да и к тем, кто получает удовольствие от упражнений, требующих затрат энергии. Что касается сэра Рассела, то хозяин поместья уже много лет был слишком слаб для этого, а в последнее время вообще не вставал с постели.

Итак, крохотное королевство принадлежало ему одному. Молодой человек осознавал, что это всего лишь игра его воображения, но он привык к ней; в детстве, бегая между деревьями, Киндред окружал себя толпой невидимых, воображаемых друзей, которые никогда не были слишком заняты или утомлены, чтобы поиграть с ним. Даже тогда мальчик осознавал свою непохожесть на других; а одиночество разделял с ним только Хьюго Блит. Но он был старше и находился на попечении Бетан, к тому же являлся сыном их хозяина, и Тому постоянно напоминали об этом обстоятельстве (хотя его приятель никогда не делал ничего подобного).

Фантазии и воображаемые друзья стали его учителями и воспитателями, подарив жизнь, где ничто не препятствовало полету мысли, а выдумка становилась реальностью. Лес открывал перед ним свои сокровища, которые можно было исследовать и познавать, а получив в собственность, наслаждаться. На мгновение – только на мгновение – воспоминания детства превратились в реальность, стали сегодняшним днем, и он ощутил то самое возбуждение и то же возвышенное счастье, доступное только невинным душам.

Трели соловья, доносившиеся из глубины леса, на мгновение привлекли его внимание, но чарующие звуки не помешали полету мысли, а стали чем-то вроде аккомпанемента воспоминаниям о былом счастье. Том некоторое время прислушивался, затем пошел вперед, еще сильнее желая достичь своего старого дома, сопровождаемый звонким чириканьем певчих птиц, перекликавшихся друг с другом. Вот промелькнула славка, вылетевшая с поляны, и мгновенно исчезла в переплетении ветвей боярышника, где принялась копошиться, выискивая насекомых, замеченных с воздуха.

Благодаря своей профессии Киндред гораздо больше, чем другие люди, интересовался деревьями, вот и сейчас он с удовольствием называл вслух каждое, встречавшееся ему по дороге. Позади остался огромный дуб, его испещренную наростами кору, казалось, покрывал узор из едва различимых извивавшихся фигур. Толстые ветви тянулись вперед, как будто желая схватить любого, кто рискнет пройти мимо. Старый дуб служил также постоянным пристанищем крохотным созданиям – животным, насекомым и птицам, они занимали дупла, ютились в глубоких трещинах коры или просто вили гнезда на ветвях.

Ароматы леса опьяняли, и впервые за последние несколько месяцев ему удалось хотя бы на время забыть о перенесенной травме. Но скоро – слишком скоро – поврежденная нога ослабела, а рукой словно завладел неожиданно подкравшийся мороз. Том знал, что он слишком плохо обращался со своим ослабленным телом, пренебрегая советом доктора упражняться каждый день, но ни в коем случае не перенапрягаться. После долгих месяцев терапии ему понадобится время, чтобы восстановить силы, а нетерпение может превратиться в его злейшего врага. Молодой человек провел за рулем целый день, добираясь от самого Лондона, и, хотя левая половина тела не выполняла почти никакой работы, этот путь обошелся ему недешево. Ну а путешествие от Замка до коттеджа (в котором, честно говоря, не было необходимости), вероятно, оказалось чрезмерным испытанием. Несмотря ни на что, он не раскаивался в своем решении, даже когда его дыхание слегка затруднилось и приходилось сознательным усилием отрывать левую ногу от земли. На лбу вновь выступил пот, но воздух был слишком свежим и ароматным, а лес слишком красивым, чтобы переживать по поводу усталости и физического дискомфорта. Впереди в просвете между деревьями Том увидел ствол, поваленный молнией. Его корни все еще находились в земле, но верхушка почти легла набок, листья увяли и высохли. В лесу были и другие упавшие деревья, но именно это вызвало в душе молодого человека особенное отвращение, словно трагедия его падения оставила болезненный след в окружавшем его воздухе. Неужели вокруг него тоже образуется подобная аура, ведь неожиданная и свирепая атака на его собственное тело была схожа с ударом молнии, поразившей дерево... Нет, он все еще жив, а дерево погибло. Подобное сравнение казалось такой же глупостью, как и жалость к самому себе, и Киндред выкинул из головы мысль, которая лишний раз напомнила о его нарушенном душевном равновесии.

Опавшие листья под ногами смягчали шаги, но левая нога все равно стала необыкновенно тяжелой. Наконечник трости глубоко погружался в землю каждый раз, когда он опирался на нее, что свидетельствовало о возраставшей зависимости. Когда Том заметил другое поваленное дерево, судя по всему спокойно лежавшее тут много лет, поскольку места, где обрубали ветки, поросли лишайником, он решил чуть-чуть отдохнуть. Пробравшись сквозь высокую траву, молодой человек направился прямо к естественной скамье.

Слабый голос кукушки донесся до него откуда-то из глубины леса, ветер прошуршал в листьях над головой. Что-то маленькое, вероятно желудь с ближайшего дуба, упало на землю. Звук падения был мягким, но явственно слышным в окружавшей его тишине. Затем раздался другой звук, который Том не смог опознать. Он казался таким же слабым, как голос кукушки, но прозвучал ближе. Молодой человек задержал дыхание и прислушался. Было ли это игрой его воображения? Это не зверь и не птица – но, абсолютно непонятный, звук тем не менее казался естественным в окружающей обстановке. Звук затих, а Киндред продолжал сдерживать дыхание; потом снова раздалось мягкое... да, посвистывание. Нежное звенящее посвистывание.

Растерянный, Том настороженно повернулся в сторону, откуда доносился звук, но ничего не увидел. Вернее, не увидел ничего необычного. Лес оставался абсолютно спокойным.

Подозрительный, но приятный звук не замолкал, однако невозможно было определить его источник: словно вдалеке на ветру слабо звенели колокольчики. Молодой человек никогда раньше не слышал ничего подобного. И все же... и все же звук казался смутно знакомым, как будто явился из забытых снов. Затем ему пришло в голову, что это вовсе не шум, а нечто вроде предзнаменования, и воображаемые колокольчики звучали в нем самом, а не в окружающем его лесу. Очевидно, таков еще один, более поздний, подарок, преподнесенный болезнью: пульсация крови в ушах порождает вибрацию, которая превращается в электрический импульс, известный нам как звук.