Текст книги "Конечные и бесконечные игры"

Солдаты приобретают жизнь в смерти, потому что они борются не за сохранение своей жизни, а за существование их нации. Защита только собственной жизни признается тяжким военным преступлением. Те же бойцы, кто погибает в битве с врагом, получают высшую национальную награду: память о них становится вечной. Даже неизвестные бойцы приобретают вневременные статусы защитников своей Родины.

В конечных играх участники достигают скорее не «загробной жизни», а «загробного признания», потому что существование их побед заканчивается, а признание остается.

21

Есть игры, где ставкой является жизнь и смерть.

Самые жестокие формы рабства предлагают участнику выбор между жизнью и принятием своей роли и смертью в случае отказа от игры. Однако в этом обмене есть что-то ошибочное. Раб скорее не получает жизнь, а отдает свою жизнь – существование, в котором он будет подчиняться превосходству хозяина. Жизнь раба является собственностью его господина, раб существует только как доказательство прежних побед хозяина. Раб может оставить свою жизнь себе только если откажется от нее. «Кто наслаждается жизнью, потеряет ее, а кто ненавидит свою жизнь в этом мире, тот сохранит ее для жизни вечной» (Иисус Христос).

Наверное, более современным примером такого выбора между жизнью и смертью будет принятие решения подвергнуться дорогим медицинским процедурам, чтобы излечиться от угрожающей жизни болезни. В этой ситуации участник откладывает свою жизнь, чтобы продлить ее. К этой категории также можно отнести тех, кто принимает решение соблюдать диеты и вести определенный образ жизни, чтобы дольше жить и оставаться молодыми – они ненавидят свою жизнь здесь и сейчас, чтобы полюбить ее позже; как и в случае с рабством, их жизнь даруют им другие люди: доктора, йоги и т. д.

Если участник конечной игры воспринимает жизнь как приз, смерть является символом проигрыша. Однако смерть не выбирается игроком, а наступает сама. Смерть приходит в качестве судьи, позора, показателя слабости. Для участника конечной игры смерть становится заслуженной. «Возмездие за грех есть смерть» (апостол Павел).

Если проигравшие умирают, то мертвые должны считаться проигравшими.

И здесь возникает противоречие: если выигрыш в конечной игре – это жизнь, то игроки в действительности не живут. Они борются за жизнь. А сама жизнь тогда является не игрой, а результатом игры. Участники конечной игры играют, чтобы жить, а не живут играя. И их жизнь заслуживается, вручается, предоставляется, выигрывается. Она не проживается. «Жизнь выступает только как средство жизни» (Карл Маркс).

Такие расхождения свойственны всем конечным играм. Так как смысл конечной игры заключается в ее окончании с присвоением победы одному из участников, каждая игра ведется, чтобы закончиться. Поэтому все конечные игры также являются играми против конечных игр.

22

Смерть для участвующих в конечных играх абстрактна, а не конкретна. Не весь человек, а лишь его абстрактная часть целого умирает, чтобы уйти в жизни или жить в смерти.

Это значит, что и жизнь для участников конечных игр является абстрактной. Если жизнь – это средство жизни, мы должны абстрагироваться от нее, но лишь ради победы над абстракцией.

Поэтому вечность – это победа над абстракцией. Это состояние ^воспроизведенной театральной постановки. Бессмертная душа – это душа человека, который, несмотря ни на что продолжает проживать предписанную роль. Она не может сделать выбор ни смерти, ни жизни. Бессмертие нельзя сыграть. Действия человека не могут продолжаться за пределами себя. В «загробной жизни» нет неожиданных моментов.

Конечно, бессмертие души – голой души, очищенной от всех черт личности, – не то, чего обычно желают, стремясь к бессмертию. Информация о том, что моя душа будет жить вечно, будет для меня не особо более волнительной, чем новости о том, что мой аппендикс будет навечно законсервирован в бутылке (Энтони Флю). Чаще всего пытаются сохранить социальную сущность, постоянное сокрытое «я».

Бессмертие – это состояние, в котором ощущаешь, что забыл то, что было забыто, учитывая, что в конечную игру мы вступаем по собственному желанию, такому необдуманному и несерьезному.

Поэтому бессмертие – это максимальная форма выражения противоположностей конечной игры: это жизнь, в которой жить нельзя.

23

Участники бесконечных игр умирают. Так как границы смерти всегда включены в игру и становятся ее частью, игроки умирают не в конце игры, а в ее процессе.

Смерть игрока в бесконечной игре драматична. Иначе говоря, игра не заканчивается с его смертью, скорее наоборот, смерть является одним из путей продолжения игры. Вывод: участник бесконечной игры играет не на собственную жизнь, не борется за нее, а живет для игры. Но мы также не выпускаем из виду, что игра подразумевает других людей, поэтому игроки живут и умирают для продления игры других участников.

Там, где игрок конечной игры борется за бессмертие, участник бесконечной ведет себя как смертный. Игроки выбирают быть смертными, потому что роль человека в бессмертной игре всегда будет драматичной: стремление к возможностям, к горизонту, неожиданностям, – туда, где ничто не прописано и заранее не решено. Это игра, требующая максимальной гибкости. До уровня, на котором игрок защищен от будущего, до построенных границ, когда участник больше не играет с другими, а только против других.

24

Смерть – это поражение в конечных играх. Она наносится ударом тому, чьи защитные барьеры ломаются и падают перед оппонентом. Конечный игрок умирает, как только соперник делает последнее движение к победе.

Хотя участники бесконечных игр выбирают быть смертными, они могут и не знать, когда придет смерть, но о них мы всегда скажем «они умерли вовремя» (Ницше).

Конечная игра является игрой за жизнь, и это осмысленно, бесконечная игра – игра ради удовольствия. Бесконечная игра сопровождается смехом. Не смехом над другими людьми, кто столкнулся с непредвиденным окончанием игры, а смехом вместе с другими, с кем вы пришли к осознанию, что желаемое неожиданно стало реальным. Смех не от того, что наши неожиданные успехи стали невозможными для окружающих, а над тем, что мы можем поделиться нашей внезапной удачей с другими.

Бесконечная игра парадоксальна по своей сути, так же, как конечная игра противоречива. Игроки в бесконечной игре участвуют не для себя, ведь суть игры в ее продолжении. Противоречие конечной игры заключается в нацеленности на окончание самой конечной игры, а парадокс бесконечной – в желании продлевать игру в других людях, то есть участие в игре принимается, только если окружающие согласны ее продолжать.

Игроки бесконечной игры проявляют себя лучше, когда их влияние на продолжение игры становится минимальным; они принимают участие в игре как смертные. И удовольствие, и смех, являющийся неотъемлемой составляющей бесконечных игр, связаны с тем, что мы учимся начинать то, что закончить не можем.

25

Если для участников конечной игры важны статусы, приобретаемые по мере окончания игры, то для игроков бесконечной игры не важно ничего, кроме имен.

Имена присваиваются так же, как и титулы или статусы. Люди не могут сами себе придумать имя, как и не могут себя титуловать. Однако, в отличие от звания, которое достигается по заслугам, имя дается при рождении, когда человек еще вообще не выполняет никаких значительных действий. Статусы даются в конце игры, имена – в ее начале.

Если человек распознается по своему титулу, внимание окружающих привлекает его завершенное прошлое в уже законченной игре, которая, таким образом, больше никогда не возобновится и не повторится. Звание автоматически выводит человека из игры.

Если человека узнают по его имени, окружающие видят скорее открытое будущее. Мы просто не знаем, чего ожидать. Окликая друг друга по имени, мы не следуем никаким скриптам, и допускаем возможность углубления отношений с человеком. То, что я не могу предугадать твое будущее, делает мое будущее непредсказуемым. Наше будущее общее. То, что было моим и твоим будущим, становится нашим. Мы готовим друг Друга к новому и неожиданному.

Статусы – это абстракции, имена же – конкретны.

Случается, что на имена игроков, признанных победителями, могут оказать влияние полученные статусы. Иногда нам приходится «очищать» наше имя от клеветы и слухов или отстаивать имя и честь нашей семьи. Имена даже могут стать титулами в своем глобальном смысле: Цезарь, Наполеон, «Иисус, имя выше всех имен» (апостол Павел). Когда имя Иисус воспринимается как статус, оно становится абстрактным, театральной ролью, человеком, с которым никак не разделить будущее, скорее, как Мастер Игры, в будущем которого мы живем по прописанным ролям, понимая, что все касающееся нас заранее предрешено. «Прежде нежели был Авраам, Я есмь», – говорил Иисус в Евангелии от Иоанна.

26

Статусы возвращают в прошлое, только там можно найти их неповторимое начало.

Статусы театральны. Каждому статусу подходит лишь определенная форма подачи и поведения. Такие звания, как Капитан, Миссис, Лорд, Господин, Профессор, Папа, заместитель Генерального секретаря, сигнализируют о необходимости не только соответствующего стиля обращения (почтения, уважения), но и содержания обращения (с адмиралом флота, окружным прокурором или Божьей Матерью можно говорить только о конкретных событиях на соответствующую титулу тему), а также манера обращения (рукопожатие, коленопреклонение, приветствие, молчание, отведение взгляда и т. д.).

Все эти три составляющие обращения дают понять, в каких областях титулованный игрок не принимает дальнейшего участия. Логично, что больше не удастся соревноваться с далай-ламой или чемпионом мира в тяжелом весе. Их титулы существуют в прошлом и не могут быть отвоеваны сейчас. Поэтому, признавая за игроками звания, мы завершаем все соревнования с ними в областях игры.

27

Статусы влиятельны. Окружающие становятся готовыми выйти из оппозиции и подчиниться воле человека в той области, где звание действует. А власть влечет за собой сопротивление. Сила не появляется там, где не противостоят как минимум два элемента. Любой из них при этом может стать более влиятельным. Если бы никто больше никогда не поборолся бы за звание бодхисаттвы или чемпиона по жонглированию жезлами штата Индиана, титулы стали бы «бессильными» – никто бы с ними не считался.

Сила влияния статусов подразумевает закрытую сферу и конечный период времени. Моя сила определяется стойкостью, которую я могу проявить в границах времени и пространства, данных мне. Вопрос состоит не в том, смогу ли я поднять десять фунтов вообще, а смогу ли я поднять груз в десять фунтов на высоту пять футов над землей за одну секунду, – или в рамках других пространственных и временных ограничений. Установка таких лимитов позволяет увидеть, насколько влиятельнее я могу быть по сравнению с другими.

Сила всегда определяется методом сравнения. По факту, это условие соревнований: как долго я смогу выстоять по сравнению с другими?

Сила может существовать только в конечных играх. Однако сложно определить точную степень силы до окончания игры, иными словами, до завершения выделенного периода времени. В процессе игры у нас не получится определить силу игроков, ведь если игра настоящая, ее исход будет непредсказуемым. Игрок, постоянно подталкиваемый своим, по-видимому, более сильным оппонентом, может ощутить незапланированный подъем энергии в конце игры и победить. В 1948 году американцы считали, что Гарри Трумэн является более слабым кандидатом, чем Томас Дьюи, однако лишь до последних часов президентских выборов, когда производился подсчет голосов.

Действительно говорить о силе человека – это говорить о том, чего человек уже достиг в одной или нескольких законченных играх. Видеть силу означает смотреть в прошлое.

Так как сила определяется только по завершении игры, человек побеждает не потому что он силен, – он выигрывает, чтобы стать сильным. Если игрок имеет достаточно силы, чтобы выиграть, до начала игры, – он вообще не участвует в игре.

Сильным можно стать только по мере обладания признанным статусом, то есть только после торжественного сокрушения оппонентов. Сила не принадлежит человеку, в чем состоит еще одно противоречие, присущее конечной игре: я показываю свою силу не в процессе игры, а по ее завершении. То есть я имею только ту силу, которую получил от других. Сила является наградой, аудитория наделяет ею по мере окончания игры.

Сила противоречива и театральна.

28

Вам может показаться невообразимым утверждение, что сила зависит от степени поклонения статусам. Сила является неотъемлемой характерной чертой реальности: мы постоянно сталкиваемся с преобладающими по силе обстоятельствами в рамках и вне рамок реальности. Все, начиная от изменений погоды и действий государств до неконтролируемых проявлений инстинктов и процесса старения, призвано доказывать нам, что мы лишь беспомощные жертвы обстоятельств, поэтому не обладаем силой. Исходя из этого, кажется, нельзя сказать, что сила театральна.

Однако театральная природа силы может опираться на ранее определенный принцип: тот, кто должен играть, играть не может. Это также можно сформулировать по-другому: никто не может привлекать нас к соревновательной игре, если мы не согласны взаимодействовать, если мы не вступаем в игру и не хотим победить. Сила измеряется только в сравнении, а сравнение существует в соревновании, условием которого, в любом случае, является взаимодействие. Если мы прислушиваемся к титулованным победителям, то лишь потому, что считаем себя проигравшими, принимаем свободное решение участвовать в розыгрыше власти.

Несомненно, существуют правительственные акты, природные события, или божественные действия, противостоять которым сложнее, чем остальным из той же области, но маловероятно, что мы посчитаем себя проигравшими по отношению к ним. Нас не могут «разгромить» наводнения, генетические заболевания или уровень инфляции. Они реальны, но мы ведь играем не против реальности, мы играем в рамках реальности. Мы не исключаем влияния погоды или генетических особенностей, но принимаем их как реальность – ограничения игры, в рамках которых мы будем действовать.

Если я принимаю смерть в качестве неизбежного события, я не веду борьбу с фактом смертности. Я соревнуюсь как смертный.

Все ограничения конечной игры являются ее самоограничением.

29

Сила существует только в конечной игре. Она не драматична, но театральна. Поэтому возникает вопрос: как участники бесконечной игры связаны с силой? Бесконечная игра драматична всегда, ее окончание бесконечно открыто. И ведь невозможно оглянуться назад, и оценить силу или слабость более ранней игры. Игроки добиваются не победы, в которой прошлое станет осмысленным на века, а продолжения игрового процесса, где прошлое будет постоянно модифицироваться. Игроки не действуют вопреки другим игрокам, а делают такие шаги, которые воодушевят остальных ответить и тоже сделать их собственный шаг.

Стоит подобрать термин, отличный от «силы», в его значении с точки зрения конечных игр. Давайте скажем, что игрок в конечной игре борется за силу, а в бесконечной – играет с преимуществом.

Сильный человек – тот, кто приводит прошлое к соответствующему исходу, решая все невыясненные вопросы. Эффективный, или имеющий преимущества, человек проводит прошлое в будущее, показывая, что ни одна из его проблем не поддается решению. Сила относится к тому, что уже произошло, эффективность связана с тем, что только случится. Сила конечна в своих размерах. Эффективность измерить сложно, потому что эта сущность открытая. Сила – это свобода внутри лимитов, а эффективность – свобода управлять данными лимитами.

Сила всегда будет относиться к небольшой группе выбранных людей. И кто угодно может быть эффективным.

Эффективность парадоксальна. Я не являюсь эффективным, если я могу принуждать других делать то, что я хочу, по результатам нашей с ними игры, а потому что я могу предложить им действовать так, как они хотят в процессе нашей с ними игры.

30

Любой желающий может стать участником бесконечной игры, так же как и любой может быть эффективным, однако не стоит предполагать, что сила не может стать частью бесконечной игры и тем самым негативно повлиять на течение дел. В бесконечной игре невозможно избежать или устранить нанесенный ущерб. Несмотря на то что игроки бесконечной игры эффективны, они не обязательно сильны, да и не стремятся обладать силой.

Бесконечная игра прерывается при любом появлении непоправимого ущерба или «зла». Она просто заканчивается. В полнейшей тишине.

Это не значит, что игрок уходит из жизни. Это не потеря человеческого голоса, это потеря тех, кто будет слушать.

Зло проявляется в завершении драмы жизни из-за того, что окружающие глухи к игроку, игнорируют его и не переводят игру на себя.

Есть такая тишина, которую можно услышать, даже от мертвых, даже от сильно притесненных. Многие из последствий такой тишины можно восстановить, вернуть воспоминания о забытом прошлом. Внимательные и преданные делу историки могут изучить многое из того, что было потеряно, и поэтому определить многие грядущие события.

Но существует такая тишина, которая никогда не будет и не может быть услышана. Так много зла остается скрытым под маской политики восстановления и действий по искуплению грехов. Когда европейцы высадились на североамериканском континенте, местное население разговаривало на десяти тысячах обособленных языках, каждый из которых имел свою самобытную поэзию, богатство историй и мифов, способов жить в гармонии с непостоянством окружающего природного мира. Многие из этих языков навеки замолчали, а их культура стала потерянной для тех, кто игнорировал сложившееся положение вещей.

Зло не заканчивает конечную игру. Игроки, даже те, кто играет на собственную жизнь, знают, что поставлено на карту игр, в которых они добровольно соглашаются участвовать.

Зло – не попытка поставить точку в игре другого участника в рамках принятых правил, а уничтожить его, независимо от правил. «Зло» не ведет к приобретению силы, а выражается только в ее проявлении. Это принуждение к признанию титула – здесь мы опять сталкиваемся с противоречием «зла», ведь нельзя заставить согласиться с важностью статуса. Гитлеровские захватчики не закончили свою борьбу с евреями и не добились титула, однако требовали рассматривать себя как титулованных без окончания игры. Такое могло быть достигнуто только в одном случае: если бы евреи замолчали, только если бы от них ничего больше не услышали. Они бы умерли в молчании, с их культурой, незаметно даже для тех, кто создавал институты и разрабатывал инструменты для их смерти.

31

Зло никогда таковым не признается. Наоборот, противоречие, присущее злу, проявляется в том, что зло появляется, когда его хотят избежать. «Единственный хороший индеец – это мертвый индеец» (Ф. Шеридан).

Зло вырастает из ошибочного мнения, что человеческую историю можно почистить, привести к разумному выводу. Зло действует так, будто может привести нас к победе через прошлое. Только зло рассуждает таким образом, что прошлое будет ценно, лишь если мы разберем его и приведем к определенному итогу. Именно зло придумало, что нация – это «последняя и лучшая надежда земли» (Линкольн). Проявлением зла является убеждение, что история завершится, например, с возвращением на гору Сион, в общество без классов или путем исламизации всех безбожников.

Твоя история мне не принадлежит. Мы живем вместе в общей истории.

Участники бесконечной игры понимают неотвратимую возможность появления зла. Но они не пытаются искоренить зло в окружающих, потому что само это действие может выступить как проявление зла и, тем самым, очередным противоречием. Единственная парадоксальная попытка выявить в себе зло приводит к тому, что зло принимает такую форму, будто мы пытаемся избежать зла, но в ином месте.

Зло – это не способ включения конечной игры в бесконечную, но ограничение всей игры для той или иной конечной.

Глава вторая
Невозможно играть одному

32

НИКТО НЕ МОЖЕТ ИГРАТЬ в игру в одиночку. Нельзя быть человеком, если ты один. Не получится быть личностью, если вокруг тебя нет общества. Мы не взаимодействуем с другими от имени себя, какие мы есть, но мы становимся собой в процессе взаимодействия с людьми.

В то же время и остальные проявляют свою подлинность в процессе отношений с нами. Мы не можем взаимодействовать с теми, кто не отвечает нам таким же взаимодействием. Поэтому наше существование в социуме неизбежным образом приобретает непостоянный характер, можно назвать его словом «жидкий». Это не значит, что мы живем в меняющемся окружении, однако наши жизни сами по себе «текучие». Так же, как и на распространенном изображении дзен, мы не камни, вокруг которых рябит окружающий мир, мы – это сама рябь.

И эти непрекращающиеся изменения не означают отсутствие системности, беспорядок; любая перемена – это фундамент нашего продолжения как человека. Только изменяющееся может двигаться дальше: по этому принципу живут игроки в бесконечных играх.

Гибкость нашего общественного, и поэтому личного существования является проявлением нашей неотъемлемой свободы: той самой свободы, которая скрывается в принципе «кто должен играть, играть не может». Несомненно, как мы видели, в случае конечных игр не предполагается изменяющихся границ и условий, иначе невозможно будет выбрать победителя. Но конечные игры продолжают основываться на добровольном выборе каждого участника вступать и продолжать игру. Иногда конечные игры возникают с целью обозначить конкретные точки социальной системы координат. Например, вы можете в действительности или притворно любить вашу страну – у вас на это есть соответствующие причины.

Именно гибкость нашей личности не совместима с осознанностью конечной игры. Из-за нашего непостоянства мы сталкиваемся с неизбежной проблемой: как сохранить баланс между желанием играть и получать удовольствие от игры, иными словами, как вписать все наши конечные игры в бесконечную.

Эта проблема обычно неверно интерпретируется, будто конечная игра несерьезна. Об этом говорилось ранее, что это только участие в процессе, даже игра вокруг игры, не имеющая никакого значения. Это игривость, развлечение, релаксация в прямом смысле этих терминов. Но в них обязательно проберется «серьезность»: отпуск генерального директора, как и тайм-аут для футбольной команды, является способом восстановить игрока для лучшей его борьбы с оппонентами в скором будущем. Даже некренняя игривость детей ставится в рамки атлетической, художественной, образовательной сферы для подготовки ребенка к взрослым серьезным играм, где ему придется соревноваться.

33

Когда Бисмарк описал политику как «искусство создавать возможное», он конечно же имел в виду, что возможное необходимо найти в рамках утвержденных границ, в общественных реалиях. Он явно не говорил о том, что данное возможное «разрастается» до таких лимитов само по себе. Такая политика осмысленна, особенно учитывая то, что политики почти всех идеологий представляют себя миру как защитники свободы, делая то, что необходимо и даже неприятно для них, в стремлении к максимальному увеличению этого возможного. «Я должен изучить политику и войну, чтобы мои сыновья могли изучать математику и философию. Мои сыновья должны изучать математику и философию, географию, естественную историю, кораблестроение, навигацию, торговлю и сельское хозяйство, с тем чтобы дать своим детям право изучать живопись, поэзию, музыку, архитектуру, скульптуру, гобелены и фарфор» (Джон Куинси Адамс).

Интересы игроков бесконечной игры не пересекаются с вышеописанными взглядами, потому что участникам не нужно понимать, сколько свободы доступно им в данной реальности, так как это свобода только в банальном смысле; однако они заинтересованы в том, чтобы показать, как свободно они решили расположить эти конкретные границы вокруг их бесконечной игры. Они напоминают нам, что политические реалии не предшествуют, а, наоборот, вытекают из естественной текучести нашего существования.

Это не значит, что участники бесконечных игр политически разъединены, – парадоксальная и неправильно интерпретируемая позиция, – скорее, они являются политиками без вступления в политику. Политика имеется или существует – значит, имеется свод правил, благодаря которым человек нацелен дойти до желаемого конца; человек политичен (в объясненном ранее смысле) – он перерабатывает правила в попытке избежать общественного конца, то есть поддержать естественную текучесть существования человеческого рода.

Быть политичным в рамках бесконечной игры никаким образом не означает не принимать во внимание ужасные условия, в которых живут многие люди, изменение которых будет концом более масштабной политики. Участники бесконечной игры могут многозначительно кивать на знаменитое высказывание Жан-Жака Руссо: «Человек рожден свободным, а повсюду он в оковах». Они могут видеть, что мечты о свободе универсальны, что воины сражаются за нее, герои умирают, чтобы ее защитить, а песни пишутся в память о ее достижении. Но в концепции игрока бесконечной игры, касающейся политических дел, элемент преднамеренности и самовольности, так легко скрывающийся в условиях общественного кризиса, выделяется в особой мере. Поэтому даже война и героизм проявляются полностью со своими противоречиями. Ни одна нация не может вступить в войну, пока не найдет другую, согласную на условия конфликта. Поэтому каждая сторона должна взаимодействовать с другой: прежде чем я смогу иметь врага, я должен убедить моего оппонента признать меня врагом. Я не буду героем, если только я не смогу найти кого-то, кто будет угрожать моей жизни или будет хотеть отнять мою жизнь. Когда войны и акты героизма кажутся необходимыми, нельзя забывать, что это только видимость – лишь завеса над сложными маневрами, с помощью которых антагонисты начинают конфликт друг с другом.

Поэтому для участников бесконечной игры политика является лишь формой проявления театрализованности. Это исполнение ролей перед аудиторией, по прописанному скрипту, последняя сцена которого известна заранее всем исполнителям. Например, США не столько проиграли войну в Юго-Восточной Азии – они потеряли свою аудиторию. Несомненно, основные разочарования были связаны с отсутствием торжественного финала: возвращением героев, парадов, церемониальных захоронений – сцен, ожидание которых ведет многих на войну в первую очередь.

Участники бесконечных игр стараются не принимать стороны в политических распрях именно из-за неизбежной театральности политики – если и принимают, то несерьезно. Вместо этого они драматично вступают в социальные конфликты, пытаясь предложить участникам и зрителям чувство непрерывности и открытости игры, а не финальные героические сцены. Такими действиями они как минимум стараются привлечь внимание других политических участников не к тому, что, на их взгляд, они должны делать, а скорее к тому, почему, по их мнению, им необходимо это сделать.

В своих собственных политических действиях бесконечные игроки проводят границу между обществом и культурой. Общество они понимают как сумму всех отношений, которые находятся в рамках общественных лимитов, а культуру – как все, что мы решаем делать друг с другом в результате нашего свободного выбора. Если общество – это то, что, как человеку кажется, он должен делать, то культура «это царство переменной, свободной, но не обязательно универсальной сущности, из всего, что не может заставить нас принять обязательную власть» (Букхардт).

Понимание бесконечным игроком общества не стоит смешивать, скажем, с природными инстинктами или любой другой формой несвободной активности. Общество полностью остается в пределах нашего добровольного выбора, примерно так же, как в конечной игре нет препятствии к выходу с поля, какой бы тяжелой и дорогой данная игра ни была для игрока. Общество появляется только в тех областях деятельности, которые принято считать важными.

Примерно так же, как бесконечная игра не может быть частью конечной игры, культура не может быть аутентичной, если она существует в рамках общества. Конечно, здесь всегда действует стратегия самого общества: необходимо создать и содержать культуру, как будто она принадлежит только нам. Такая ограниченная культура может даже одобряться и поддерживаться обществом, принимая вид открытой деятельности, но на самом деле нацеленной на сохранение общественных интересов – как социализм в Советском Союзе.

Поэтому общество и культуру нельзя считать оппонентами друг друга. Общество больше похоже на составляющую культуры, не прекращающую развивать собственные противоречия, принимающую продуманные до деталей попытки скрывать, что организаторы свободны и организованны, попытку забыть, что мы сознательно решили забыть наш выбор вступить в ту или иную игру и продолжать ее.

34

Если мы считаем, что все, связанное с обществом, люди делают под предлогом необходимости, стоит также воспринимать такую деятельность как единую конечную игру, включающую любое количество более мелких игр в своих границах.

Наше необъятное общество состоит из разнообразных игр – и все они каким-либо образом связаны, поскольку нацелены на конечное социальное ранжирование. Школы – это виды конечной игры, они определяют уровни игроков и присваивают статусы. В свое время полученные там награды ранжируют игроков в дальнейших играх, более высоких по статусу: можно думать о престижных колледжах только после профессиональных школ, а потом человеку будут доступны только определенные профессии и так далее. Нет ничего необычного в том, что семьи считают себя участниками соревнований в более широких конечных играх, для которых они подготавливают участников, нацеленных на достижение значимых общественных титулов.

Как разновидность конечной игры, в обществе есть числовые, пространственные и временные пределы. Мы принадлежим государству, и это прописано в нашем гражданстве, границы отечества неприкосновенны, а наше прошлое незыблемо и постоянно.

Сила граждан в обществе определяется их рангами в сыгранных и продолжающихся играх. Общество хранит память о своих победителях. Для общественного строя эта функция «памяти» крайне важна. Большие бюрократы появляются только из-за необходимости различать и следить за бесчисленными правами граждан в их обществе.

Сила же общества зависит от его победы над другими обществами в еще больших конечных играх. И здесь самой ценной будет память о героях, погибших в победных битвах против других обществ. Героев проигранных битв при этом не увековечивают. У Фоха есть памятник, зато Петей оказался его не достоин; Линкольн, а не Дэвис Джефферсон; Ленин, но не Троцкий.