Текст книги "«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны"

– … я все равно буду заниматься контрабандой, – подсказал насмешливо моряк.

– Ну, ну, довольно шуток! Из них не сделаешь золота. Нельзя ли мне посмотреть список вещей, которые ты привез?

– Вот он. Но слушай, вот что мне пришло в голову. Пусть при нашей сделке будет находиться свидетель.

– Законы и судьи! Неужели ты позабыл, что даже неуклюжий галиот[36]36
  Галиот – небольшое двухмачтовое парусное судно, грузоподъемностью около ста тонн. На случай штиля имело также и весла.


[Закрыть] может проплыть сквозь самые строгие статьи чрезвычайных постановлений. Суды относятся к подобным торговым сделкам так же, как могилы к покойникам: они проглатывают их и забывают.

– Мне нет дела до судов, и я не испытываю ни малейшего желания связываться с ними. Но присутствие красавицы де Барбери предотвратит недоразумения, которые могут привести к полному разрыву наших отношений. Позови ее.

– Алида совершенно несведуща в торговых делах, и это может вселить в нее сомнения относительно финансового положения ее дяди и опекуна. Если человек не пользуется доверием в своем собственном доме, может ли он ожидать его от посторонних?

– Не будет здесь твоей племянницы – не будет у меня и дела с тобой.

– Алида – дитя покорное и преданное, и мне не хотелось бы тревожить ее сон. Но здесь есть патрон Киндерхук. Его преданность английским законам равна моей. Я пойду разбужу его. Он, без сомнения, не откажется принять участие в нашей выгодной сделке.

– Не трудись будить его! Я не вожу компании с подобными людьми. Позови девушку. Кое-какие из моих товаров придутся ей по вкусу.

– Долг и десять заповедей! Ты никогда не был опекуном, милейший Сидрифт, и не знаешь всей тяжести ответственности…

– Не будет здесь твоей племянницы – не бывать и сделке! – перебил упрямый контрабандист, пряча в карман список товаров и собираясь встать со стула, на котором он сидел. – Девушка знает о моем присутствии, и для нас обоих будет безопаснее, если она поглубже вникнет в наши отношения.

– Как пожелаешь. Ты безрассуден, как английские законы о мореплавании! Я слышу, она ходит по комнате – я позову ее. Но не следует раскрывать перед ней наши прежние отношения. Пусть сегодняшняя сделка покажется ей единственной и случайной.

– Как тебе угодно. Я не собираюсь ничего говорить ей. Если ты сам не проболтаешься, бюргер, можешь спать спокойно. Но я хочу, чтобы твоя племянница присутствовала здесь, – у меня такое предчувствие, что нашим деловым связям грозит опасность.

– Не люблю я слово «предчувствие», – проворчал олдермен, осторожно снимая нагар со свечи. – Стоит произнести его – и уже чудятся преследования со стороны казначейства. Не забывай, что ты должен скрываться из-за твоих хитроумных дел.

– Совершенно верно. Будь все остальные так же ловки, торговля безусловно прекратилась бы. Позови же скорее леди!

Олдермен, по-видимому считая необходимым кое-что объяснить племяннице и зная решительный нрав компаньона, больше не мешкал. Бросив подозрительный взгляд на все еще открытое окно, он покинул комнату.

Глава X

Увы, какой постыдный грех – стыдиться, Что я ребенок моего отца! Но я ведь дочь ему по крови только, Не по душе.

Шекспир. Венецианский купец

Лишь только незнакомец остался один, выражение лица его совершенно изменилось. Его взгляд, прежде такой дерзкий и самоуверенный, снова стал ласковым и даже задумчивым, скользя по различным изящным вещам, дарящим усладу красавице Алиде. Встав с места, прикоснулся к струнам лютни и, словно испугавшись мелодичного звона, отпрянул назад. Казалось, он позабыл о деле, которое привело его сюда, и всецело отдался новому, более свежему интересу. Если бы кто-нибудь увидел, с каким волнением пришелец рассматривал окружавшие его предметы, он бы решил, что именно они привлекли его сюда. Во взгляде и в мягких чертах его лица было так мало грубости, присущей людям его профессии, что можно было подумать, будто природа одарила его такой внешностью для того, чтобы восторжествовал обман. Если в его манерах и проскальзывали порой резкость и пренебрежение, то это казалось скорее притворством, чем проявлением естественных наклонностей, и даже нарушение правил приличия во время беседы с олдерменом сочеталось со сдержанностью, которая странно противоречила его натуре.

Что же касается Алиды де Барбери, то она не догадывалась о роде занятий гостя. Растленность, которой неизбежно отмечается всякое безответственное правление, а также врожденное безразличие господина к судьбе своих подчиненных привели к тому, что почти на все почетные и прибыльные посты в колониях английское правительство назначало разорившихся и развращенных представителей знати или тех, кто обладал обширными связями. Провинции Нью-Йорк в этом отношении особенно не повезло. После того как Карл подарил ее своему брату, наследнику престола, Нью-Йорк лишился защиты хартий и привилегий, которые были гарантированы большинству американских губернаторств. Провинция непосредственно подчинялась короне, и в течение длительного времени на жителей Нью-Йорка смотрели как на покоренный народ другой расы, с которым завоеватели считались куда меньше, чем со своим собственным. К беззакониям, творимым над населением Западного полушария, в те времена относились так легко, что даже грабительские экспедиции сэра Фрэнсиса Дрейка[37]37
  Фрэнсис Дрейк (1545–1595) – английский мореплаватель; совершал пиратские набеги у берегов Америки и Африки. Первым после Магеллана совершил кругосветное плавание.


[Закрыть] и ему подобных против обитателей стран, расположенных южнее, не считались позором и не пятнали родовых гербов. Более того: королева Елизавета щедро осыпала почестями и милостями людей, которых в наши дни сочли бы флибустьерами. Короче говоря, система насилия и лицемерия, начавшаяся с подарков Фердинанда и Изабеллы Кастильских, отправивших Колумба к берегам неведомой земли, и папских булл, продолжала существовать с теми или иными видоизменениями до тех пор, пока потомки прямодушных и доброжелательных людей, населявших Союз, не взяли бразды правления в свои руки и не провозгласили новые политические нормы, которые до этого столь же мало уважали, как и понимали.

Алида знала, что и граф Белламонтский, и тот жадный до наживы представитель знати, который уже был представлен читателю в начале нашего повествования, поощряли куда более вопиющие деяния на морях, нежели любая контрабанда; неудивительно поэтому, что Алида имела причины не верить в законность некоторых коммерческих операций своего дядюшки, но это не слишком огорчало ее. Однако ее подозрения были весьма далеки от истины, так как трудно было представить себе моряка, более не похожего на контрабандиста, чем тот, с которым она столь неожиданно столкнулась.

Мы посчитали возможным предположить, что обаяние голоса и облика неведомого гостя олдермена, столь щедро одаренного природой, также повлияло на решение Алиды. Во всяком случае, немного времени спустя она переступила порог гостиной скорее с любопытно-удивленным, нежели недовольным видом.

– Моя племянница узнала, что ты прибыл из Старого Света, любезный Сидрифт, – произнес осторожный олдермен, входя в комнату в сопровождении Алиды, – а в душе она прежде всего женщина! Разве сможет она простить, если какая-нибудь девушка на Манхэттене увидит наряды, которые ты привез, прежде чем она даст им оценку!

– Не могу и желать более прекрасного и беспристрастного судьи, – любезно отвечал незнакомец. – Вот шелковые ткани, изделия тосканских мастеров. Вот лионская парча, которой могли бы позавидовать дамы Франции и Ломбардии. Вот ленты всех цветов и оттенков, кружева с рисунками, повторяющими вязь резьбы лучших соборов Фландрии.

– Ты, должно быть, много путешествовал, мэтр Сидрифт, если обо всем говоришь так уверенно, – сказал олдермен. – Только вот какова их цена? Известно ли тебе, что война, которая так долго тянется, землетрясения и прочее понизили цены и заставляют нас, торговцев, быть крайне осторожными в торговых операциях? Известно ли тебе, почем продавались лошади в Голландии в то время, как ты там был?

– Они ни стоят ни гроша. Что касается цены моих товаров, то между друзьями не должно быть споров, тем более, что, как тебе известно, цена им вполне разумная.

– Твое упорство просто бессмысленно, мэтр Сидрифт! Всякий благоразумный купец должен следить за состоянием рынка, и ты достаточно опытен, чтобы знать, что шустрый шестипенсовик множится быстрее медлительного шиллинга. Пока маленький снежок докатится до подножия горы, он станет огромным снежным комом. Товары, что приобретаются без труда, так же легко сбываются. Выгодные сделки заключаются быстро. Ты ведь знаешь нашу йоркскую поговорку: «Первое предложение самое выгодное».

– Кто предпочитает кружевам, шелкам и парче свое золото, пусть спит, положив его под подушку. Кроме тебя, найдутся другие, которые ждут меня еще с куда бóльшим нетерпением. Я не для того пересек Атлантический океан, чтобы отдать свои товары тому, кто готов платить меньше всех.

– Дядя, – промолвила Алида с некоторым нетерпением, – как можно судить о товарах мэтра Сидрифта, не видя их! Я уверена, что он привез с собой на берег хотя образчик их.

– О, дружба! – пробормотал недовольный Миндерт. – Что толку в установившихся связях, если они могут порваться из-за просьбы чуть уступить в цене! Выкладывай свой товар, господин Упрямец; ручаюсь, что твои фасоны либо давно вышли из моды, либо попорчены из-за неряшливости матросов. Во всяком случае, мы будем благодарны, если ты покажешь их.

– Как вам будет угодно, – ответил моряк. – Тюки лежат на причале под присмотром верного мэтра Румпеля, но, если вы сомневаетесь в качестве товаров, не стоит и ходить.

– Пойдем, конечно пойдем, – поспешно отвечал олдермен, поправляя свой парик и снимая очки. – Было бы слишком неучтиво обижать старого компаньона отказом посмотреть образчики его товаров! Я следую за тобой, любезнейший Сидрифт, так уж и быть, посмотрю на товары, хотя долгая война, преизбыток пушнины, обилие урожаев за последние годы и полное затишье в районах рудников привели к застою в торговле. Однако я пойду, чтобы ты не говорил, будто я в грош не ставлю твои интересы. Хотя мэтр Румпель и заставил меня сегодня натерпеться таких страхов, каких мне не приходилось испытывать еще ни разу в жизни.

Последние слова олдермен произнес уже за дверью, торопясь выказать полночному гостю все возможное уважение.

– Я бы тоже пошла вместе с вами, – колеблясь и в то же время любопытствуя, произнесла Алида. – Но мне едва ли пристало показываться в обществе матросов и всех тех, кто сторожит ваши товары.

– Это совершенно излишне, – ответил контрабандист. – У меня недалеко отсюда есть образчики всего, что бы вы ни захотели. Но зачем торопиться? У нас есть еще время, пока олдермен будет на берегу торговаться, по своему обыкновению, до полной потери сил… Я только что вернулся из плавания, прелестная Алида, и вы не можете себе представить, какое для меня удовольствие находиться в обществе женщины.

Сама не понимая почему, Алида отступила назад; ее рука невольно потянулась к сонетке, но девушка тут же опомнилась и попыталась скрыть охватившую ее тревогу.

– Мне кажется, я не так страшен, чтобы бояться меня, – иронически улыбнувшись, продолжал удивительный контрабандист; в его голосе звучала печаль, вновь овладевшая им. – Ну звоните, звоните, и пусть слуги успокоят ваши страхи, столь естественные для прекрасного пола и потому столь милые для мужчин. Позвольте мне дернуть за шнур? Ваша маленькая ручка слишком сильно дрожит для этого.

– Никто не отзовется на звонок, все давно спят… Может, все же лучше пойти и посмотреть содержимое ваших тюков?

Загадочный незнакомец бросил на молодую девушку ласковый, успокаивающий взгляд.

– Вот таковы они, пока не столкнутся с неприветливым и развращенным светом! – скорее прошептал, нежели проговорил он. – Если бы они всегда оставались такими! В вас редкое сочетание женских слабостей и решительности мужчины, прекрасная Алида, но поверьте, – и он приложил руку к сердцу с серьезностью, свидетельствовавшей о его искренности, – скорее небо упадет на землю, чем мои люди словом или делом обидят вас. Не пугайтесь, сейчас я подам знак человеку и покажу интересующие вас образцы.

С этими словами он приложил к губам маленький серебряный свисток и тихо свистнул, сделав успокаивающий жест. Спустя полминуты в кустах послышался шорох, сменившийся настороженной тишиной, а затем какой-то темный предмет влетел в окно и с глухим стуком покатился по полу.

– Полюбуйтесь на товары, и, поверьте мне, у нас не будет спора о цене, – сказал Сидрифт, развязывая небольшой тюк, который, казалось, очутился в гостиной без помощи человеческих рук. – Эти товары явятся залогом наших дружеских отношений. Не бойтесь, подойдите и посмотрите их. Вы найдете тут многое, что вознаградит вас за все волнения.

Тюк был развязан, и, так как его владелец оказался поразительно осведомленным во всем, что касалось женского вкуса, Алида была не в силах противостоять соблазну. Куда делась ее сдержанность! Не успел владелец всех этих сокровищ вынуть и половину его содержимого, как руки наследницы олдермена ван Беверута принялись деятельно помогать контрабандисту, извлекая на свет божий все новые и новые товары.

– Это ткань из Ломбардии, – говорил он, довольный тем, что завоевал доверие своей прекрасной клиентки. – Полюбуйтесь, как она богата, цветиста и пестра, совсем как ее родина. Будто все лозы и растения плодородной Ломбардии запечатлелись в этом произведении ткацкого искусства. Эта ткань достойна занять место в любом гардеробе. Взгляните, она бесконечна, как равнины, вскормившие овец, из шерсти которых выделывается эта ткань. Я продал много такой ткани английским дамам, не погнушавшимся снизойти до торга с человеком, который рискует ради них своей жизнью.

– Полагаю, что многим она нравится только потому, что она запретна.

– Что вполне в природе человеческой! Взгляните: вот изделия из слоновой кости, вышедшие из-под резца умелого мастера в далеких восточных странах. Они могут украсить туалетный столик любой красавицы, и в них заключена мораль, ибо они напоминают о странах, жители которых менее счастливы, чем обитатели ее страны. А вот гордость Мехельна – кружева, созданные по моим рисункам.

– Эти кружева восхитительны. Рисунок их сделал бы честь любому художнику.

– В детстве я немало занимался подобными вещами, – отвечал торговец, с любовью развертывая кусок тончайшего кружева. – Я заключил условие с мастером этих кружев, и он обязался изготовить столько, чтобы их можно было растянуть во всю высоту церкви его города. Он точно выполнил это условие, и посмотрите, сколько осталось от той длиннейшей полосы: все остальное раскупили лондонские дамы. Даже эти остатки мне едва удалось довезти сюда. Их, с вашего разрешения, я отложу в сторону, надеясь, что они вам пригодятся.

– Эта материя, должно быть, очень дорога? Да и кружево, думается, годится скорей какой-нибудь придворной даме…

– Никому оно не подойдет так хорошо, как вам. Пусть это будет придача в моей сделке с олдерменом. А вот атлас из Тосканы – страны крайностей; там купцами становятся даже князья. Флорентийцы искусны в выделке тканей и отличаются отменным вкусом и отношении рисунка и красок. Этим они обязаны богатой природе своего края. Обратите внимание – оттенок почти так же нежен, как розовый свет, играющий вечером на склонах Апеннин!

– Неужели вы бывали во всех тех краях, товарами которых торгуете? – спросила Алида, забывая о ткани, которая выскользнула у нее из рук, и начиная чувствовать все больший интерес к ее владельцу.

– Да, у меня такое правило. А вот цепочка из Города тысячи островов[38]38
  Город тысячи островов – так называли Венецию, расположенную на многочисленных островах.


[Закрыть]. Только рука венецианца может создать эти изящные, почти невесомые звенья. За эту золотую паутинку я отдал нитку первосортного жемчуга.

– Едва ли это благоразумно при такой рискованной торговле.

– И все же я взял безделушку для собственного удовольствия. Случается, капризы бывают сильнее жажды наживы; и я расстанусь с этой цепочкой, только подарив ее тому, кому отдам свое сердце.

– У столь занятого человека вряд ли найдется время на поиски подходящего объекта для подарка.

– Разве в наши дни уже настолько редки в женщинах добродетель и красота? Мадемуазель Барбери говорит так, гордая сознанием своих многочисленных побед, иначе она не судила бы столь легко о том, что так серьезно для большинства женщин.

– Среди прочих земель ваш корабль посетил, видимо, и страну волшебников, иначе вы не претендовали бы на знание того, что по своей природе должно быть скрыто от постороннего. Какие роскошные страусовые перья!

– Они родом из черной Африки, хотя сами по себе белы как снег. Получил я их тайно от одного мавра в обмен на несколько бурдюков вина «лакрима кристи». Бедняга проглотил драгоценный напиток, как говорится, единым духом. Лично я не придаю никакой цены этому товару, и если их купил, то больше из сострадания к просьбам этого мавра. Я дарю их вашему дяде в знак старинной моей с ним дружбы.

Алида не возражала против этой щедрости, хотя втайне подозревала, что эти подарки не что иное, как деликатное и хорошо замаскированное преподношение ей самой. Результат этих подозрений был двоякий: они вынудили девушку сдержаннее выражать свой восторг и еще более усилили чувство доверия и восхищения, которое вызывал в ней своенравный и удивительный торговец.

– Дядюшке, бесспорно, польстит ваша щедрость, – несколько чопорно произнесла она, – хотя, мне кажется, в торговле щедрость столь же желательна, сколь и справедливость… Какой удивительный рисунок у этой вышивки!

– Эту вещь я купил во Франции у одной монахини. Много лет провела она над своей работой, быть может, более ценной, чем весь материал, который пошел на нее. Бедняга плакала, когда ей пришлось расставаться с этой тканью, над которой она скоротала столько времени.

– А разве мужчинам разрешается посещать женские монастыри? – удивилась Алида. – У нас в роду мало уважали монастырскую жизнь, и мы сами бежали от жестокостей Людовика[39]39
  Имеется в виду Людовик XIV, французский король, отменивший в 1685 году Нантский эдикт, признававший за гугенотами свободу вероисповедания, в результате чего они были вынуждены либо перейти в католичество, либо покинуть Францию.


[Закрыть], но все же я никогда не слышала, чтобы мой отец обвинял монахинь в нарушении обета.

– Я знаю об этом с чужих слов; мужчинам, конечно, не разрешается торговать непосредственно с монахинями. – Улыбка, показавшаяся Алиде дерзкой, заиграла на красивом лице ее собеседника. – Но так мне передавали. Что вы думаете о женщинах, которые ищут спасения от тягот и грехов мирской жизни в подобных заведениях?

– Сказать по правде, я не берусь судить о том, чего не знаю. В нашей стране женщины не заточают себя в монастыри, поэтому американцы мало задумываются над этим обычаем.

– Да, в нем есть свои недостатки, – задумчиво продолжал торговец контрабандными товарами, – но также и достоинства. Существует много слабых и уязвимых людей, которые более счастливы в обители, чем среди соблазнов мирской жизни… А вот работа английских мастеровых. Не понимаю, как она оказалась вместе с изделиями иностранных ткачей. Мои тюки, как правило, не содержат тех вульгарных товаров, торговля которыми разрешена законом. Скажите откровенно, прелестная Алида, разделяете ли вы предрассудки в отношении нас, флибустьеров?

– Не хочу судить о вещах, в которых ничего не понимаю, – отвечала молодая девушка. – Некоторые думают, что всякое нарушение закона есть нарушение нравственности.

– Это проповедуют люди, которые уже успели нажить себе целые состояния. Они прячут свои богатства за оградой закона и кичатся своей непогрешимостью, в то время как, в сущности, служат лишь своему эгоизму. Мы, бороздящие океаны…

При этих словах Алида так задрожала, что ее собеседник остановился.

– Неужели мои слова так страшны, что вы даже побледнели?

– Надеюсь, что они сорвались у вас случайно и не имеют того значения, которое я им придаю. Мне бы не хотелось говорить. Нет, нет, я ошиблась! Такой человек, как вы, не может быть тем, чье имя обратилось в поговорку.

– Такой человек, как я, прекрасная Алида, есть то, чем угодно было его сделать судьбе. О ком вы говорите?

– Пустяки, – ответила девушка, невольно глядя на красивое лицо и учтивые манеры незнакомца. – Продолжайте ваши объяснения. Какой красивый бархат!

– Это также из Венеции, но торговля, как и милости, следуют за богатыми, между тем как – увы! – царица Адриатики находится теперь на закате своих дней. То, что составляет счастье земледельца, причиняет гибель купцу. Каналы переполняются жирным илом, и киль коммерческого судна реже смотрит на него, чем прежде. Пройдет еще несколько столетий, и плуг проведет борозды там, где некогда плавал гордый «Буцентавр»[40]40
  Буцентавр – правительственная галлера, на которой совершали торжественные выезды венецианские дожи.


[Закрыть]. Открытие морского пути в Индию перенесло центр торговли в другие места. Венеция опустела. Народы будут поучаться, смотря на пустынные каналы и красноречивое величие этого павшего города, гордость которого до сих пор поддерживается еще бесполезными воспоминаниями о прошлой славе и заветами старинной аристократии. Мы, моряки, мало придаем цены этим последним, как отжившим и устаревшим, которые притом насаждены богатыми и сильными, чтобы еще больше стеснить слабых и несчастных.

– Вы увлекаетесь. С вашими теориями рушилось бы общество.

– Напротив! К установлению порядка, так как я считаю, что каждый должен иметь возможность пользоваться своими законными правами. Если правительства в своей деятельности будут опираться на естественную справедливость, если их задачей станет искоренение ошибок, а не свершение их, если люди будут чувствовать и сознавать свою ответственность перед обществом, пусть тогда «Морская волшебница» станет сторожевым таможенным судном, а ее хозяин – таможенным чиновником!

Бархат выскользнул из рук красавицы Барбери, и она стремительно поднялась с места.

– Скажите прямо, – с присущей ей решительностью спросила она, – с кем я веду эту торговлю?

– С отщепенцем, осужденным в глазах общества, с человеком вне закона, с опасным морским бродягой, с преступником по прозвищу Бороздящий Океаны! – послышался у окна чей-то голос.

В следующее мгновение капитан Ладлоу прыгнул в комнату. Алида тихо вскрикнула и, закрыв руками лицо, выбежала вон.