Текст книги "Я отвернулась"

Глава 12
Джо

– Отвали от меня! – ору я.

Я стучу кулаками по его лицу. Царапаю щеки ногтями. Но он все затягивает и затягивает ремень вокруг моего горла. Я кашляю. Давлюсь. Задыхаюсь. Я чувствую жар от приливающей к лицу крови. Я не могу дышать. Пытаюсь бить его головой в грудь, но звук от ударов металлический, как будто он не человек…

– С вами все в порядке? – спрашивает голос.

Это девушка с тележкой, нагруженной напитками и закусками. Я понимаю, что уснула, уронив голову на стол. Она болит. Я снова колотила ею куда попало?

– Да просто кошмар приснился, – говорю я, чувствуя себя дурой.

Она одаривает меня нервной улыбкой и двигается дальше. Я пытаюсь взять себя в руки. Мужчина, разрешивший мне доесть его сэндвич, исчез. Но под его сиденьем валяется раздавленный батончик «Марс», который я подбираю и кладу в карман на потом.

За окном тянутся бесконечные полоски полей. Никаких построек. Пасутся коровы. Затем мелькает ряд красивых коттеджей. Я бы все отдала, чтобы жить в похожем уголке. Наверно, приятно иметь место, которое можно назвать домом, и собственный ключ от входной двери.

Я чувствую, что мочевой пузырь вот-вот лопнет, так что прохожу через вагон к туалету, снова хватаясь за спинки сидений, чтобы не упасть. И снова люди отворачиваются, но я все равно им улыбаюсь, вполне собой довольная. Я еду первым классом! Впервые в жизни я ничем не хуже других.

На полу туалета лужа. Надеюсь, следующий посетитель не подумает, что это сделала я. У меня еще осталась гордость.

Я мою руки под одним из умных аппаратов на стене, куда подставляешь ладони и в них автоматически выдавливается мыло, льется вода, а следом включается сушилка. Затем я, спотыкаясь, возвращаюсь обратно на свое место как раз к тому моменту, когда по радио объявляют: «Наш поезд прибывает на станцию Пензанс. Конечная. Просьба освободить вагоны». У меня ёкает сердце. В поезде я чувствовала себя в безопасности. Но что теперь?

Я выхожу из вагона, и на меня набрасывается ветер. Я думала, что в Бристоле холодно, но тут настоящий колотун. Хотя еще только сентябрь – кажется, что зима.

Я поднимаюсь по пологому склону, а затем сворачиваю за угол возле супермаркета. Теперь я его вижу. Море. Оно выглядит темным и страшным. Я вздрагиваю и заставляю себя отвести взгляд.

Через дорогу стоит автобус. На передней табличке написано: «Лизард» [7]7
  Lizard – ящерица (англ.).


[Закрыть]. Что за место так назвали? Впрочем, какая разница. Я должна выбраться отсюда.

Я принимаю беспомощный вид перед водителем:

– Я гуляла в городе и потеряла проездной. А на обратный билет домой денег нет, и я не знаю, что делать.

Слезы текут по моим щекам. Это нетрудно – заставить их появиться.

– Запрыгивайте, дорогая. Мне не положено так поступать, но я вижу, когда кто-то попал в беду. Просто не забудьте заполнить этот бланк.

Я не люблю формуляры. Они меня пугают.

– А это зачем?

– Для получения нового проездного [8]8
  Людям старше шестидесяти в Великобритании положен бесплатный абонемент на проезд в местном, в том числе районном, транспорте. Джо снова удачно притворяется старше, чем она есть.


[Закрыть], дорогая.

– А, ясно. Спасибо.

Автобус трогается. Я откидываюсь на спинку сиденья. Я буду сытой еще какое-то время. Теперь все, что мне нужно сделать, – найти укрытие на ночь.

Но что потом? Я стараюсь отогнать эту мысль и опускаю спинку, когда автобус набирает скорость.

Лютик (Ranunculus)

Цветковое растение, встречается на газонах и лугах. Может быть ядовито как для человека, так и для животных.

Если что-то красиво – это вовсе не значит, что оно безопасно.

Глава 13
Элли

Это произошло спустя две недели после моего одиннадцатого дня рождения. Мне уже позволяли недолго присматривать за младшим братом одной. Шел снег, и мы не могли играть на улице, как он хотел. Мы сидели в игровой комнате на подоконнике, ставшем нашим специальным местом для чтения.

В тот раз мы рассматривали картинки в книге про Кролика Питера, которую Майклу купил отец, как вдруг братишка вскочил и выбежал из комнаты.

Это не удивило меня. Он был активным ребенком и не мог долго усидеть на одном месте. Я пошла за ним на кухню.

До этого я помогала своей новой матери нарезать овощи к обеду.

– Подай мне приборы со специями. Нужно придать блюду колорит, – велела она.

– Что-что? – переспросила я.

Бабушка Гринуэй хихикнула.

– Да ладно тебе, Шейла! Ты становишься слишком пафосной даже для себя. Просто говори, как все мы, – посолить и поперчить.

– Закрой варежку, мама!

Я ахнула. Однажды, еще до смерти мамы, мы с ней слышали, как кто-то сказал это на улице, и она поспешно повела меня прочь, объясняя, что приличные люди так не выражаются.

Сейчас на кухне не было никого из взрослых. Острый картофельный нож лежал на столе. Мой брат направился прямиком к нему, как будто знал, что это единственная вещь, которую нельзя трогать.

– Положи на место! – воскликнула я.

Я старалась забрать нож, но упрямые маленькие пальчики брата продолжали за него цепляться.

– Майкл! – крикнула я. – Отдай сейчас же! – и потянула нож к себе, выворачивая его.

И тут Майкл испустил ужасный крик.

– Больно! – взвыл он.

– Нет-нет, все в порядке, – приговаривала я, хотя уже видела, что это не так. Кровь закапала на пол, однако Майкл все равно держался за нож.

– Отпусти его! – рявкнула я, пытаясь вырвать нож у него из рук. Если он сейчас поранится сильнее – то сам виноват.

Я услышала топот ног, сбегающих по лестнице.

– Что тут происходит? – Шейла ворвалась в кухню. – О господи! – Она повысила голос. – Майкл! Ты в порядке? Что случилось?

– Элли! – Он обвиняюще показал на меня.

– Я не виновата! – возразила я. – Я просто хотела отнять у него нож, пока он не получил серьезную травму. Ай! – Я вскрикнула, когда рука Шейлы хлестнула меня по щеке.

– Ты злая, злая девчонка! – Шейла впала в истерику, и от этого мой брат закричал еще сильнее. Кто-то должен был что-то сделать. Я пришла в состояние какого-то внешне отстраненного спокойствия, не отражавшее внутренней паники, и набрала на телефоне три девятки. К тому времени, как мы добрались до больницы, кровь была повсюду. Майклу пришлось наложить три шва.

– Как это случилось? – спросил доктор.

– Это все моя падчерица, – прошипела Шейла, указывая на меня. – Порезала ножом моего сына.

– Ерунда! – вскинулась я. – Я пыталась отобрать у него нож для картошки. В первую очередь не надо бросать без присмотра острые предметы.

– И кто же, по-твоему, в этом виноват? – процедила Шейла.

– Ты! – выпалила я в ответ.

– Прекрати врать, Элли!

– Я не вру!

Но во время этого разговора я чувствовала, как у меня пылают щеки – от ужаса ситуации. Как бы я ни оправдывалась – все равно выглядела виноватой.

Доктор кинул на меня неодобрительный взгляд.

– Тебе очень повезло, что твой брат серьезно не пострадал. – Затем он повернулся к моей новой матери: – Помните – отныне не спускайте с него глаз ни на минуту.

Шейла была в ярости всю дорогу до дома. Странно, но она казалась более расстроенной словами доктора, чем порезом на большом пальце Майкла.

– Он намекал, что это моя вина! Что я не слежу за своим сыном! Мне надо было позвонить в полицию!

– Что же ты сразу не позвонила? – парировала я.

– Может, и позвоню! Посмотрим, что скажет на это твой отец!

Меня почти тошнило от страха, пока я ждала, когда он вернется домой. Я ведь только хотела помешать Майклу себя поранить. Конечно же, отец поверит мне.

Но когда я рассказала ему, что произошло, – он не выглядел убежденным. Скорее – одновременно строгим и опечаленным.

– Я хотел бы верить тебе, Элли, но это очень серьезное происшествие. Ты что, ревнуешь к своему брату?

– Нет! Конечно нет! Я люблю его.

Отец вздохнул.

– Шейла думает, что ты порезала его нарочно.

Искренние слезы потекли у меня из глаз.

– Неужели я способна на такое? – Я постаралась забыть, как – пусть и на одно мгновение – подумала, что так Майклу и надо. – Если Майкл показал на меня пальцем – это еще не значит, что я виновата. Господи, он же ребенок, мало ли что ему померещилось!

Я увидела, что достучалась до сердца отца.

Шейла пришла в бешенство, когда он объявил произошедшее «небольшим недоразумением».

– Нашему сыну пришлось накладывать швы! А ты даже не собираешься ее наказать?

Отец принялся расхаживать по комнате, заложив руки в карманы. Морщины, напоминающие гофрированный картон, снова появились на его лбу.

– Ну что же, хорошо. Элли, на месяц ты лишена всех карманных денег.

– За что?!

– И ты не поедешь на школьную экскурсию! – вставила моя новая мать.

– Тебе не кажется, Шейла, что это уже немного чересчур? Экскурсия в образовательных целях.

– Ну тогда надо запретить ей пойти на ту вечеринку.

Но я ждала ее целую вечность! Кристина, одна из моих школьных подружек, приглашала всех одноклассников. Ее мать знала мою настоящую маму и всегда была добра ко мне.

– А еще можно отобрать у нее на неделю музыкальную шкатулку, Найджел.

– По-моему, это несправедливо, Шейла.

– А ты вообще на чьей стороне?!

– Вы не получите мою музыкальную шкатулку! И это мое последнее слово! – выкрикнула я.

Затем, заливаясь слезами, я помчалась в свою комнату и тщательно спрятала шкатулку на дне нижнего ящика комода. В комнате бабушки Гринуэй громко работал телевизор. Дверь была приоткрыта. Я вбежала к ней, надеясь на сочувствие.

– Это несправедливо, – всхлипывала я, бросившись к ней на колени. – Я не хотела поранить Майкла!

– Ш-ш-ш-ш. – Она обняла меня рукой за плечи. – Я знаю, что ты ни в чем не виновата. Но штука в том, что доктор напугал мою дочь.

– Как? Чем?

Она вздохнула.

– Это сложная история. По правде говоря, моя Шейла всегда боялась всяких должностных лиц. Видишь ли, чиновники из социальной службы однажды отобрали ее у меня, когда она была совсем маленькой, потому что я не могла обеспечить нам нормальное жилье. Я работала как проклятая, чтобы ее вернуть. А после все время беспокоилась, что кто-то снова попытается нас разлучить. Думаю, что передала ей свои страхи.

Слезы вдруг покатились по ее пухлым напудренным щекам. Я никогда раньше не видела бабушку плачущей.

– Не думай о Шейле слишком уж плохо. Она желает тебе добра.

Нет, не желает, возразила я про себя. Я ее ненавидела. Лучше бы она никогда не выходила замуж за моего отца! Вот бы было хорошо. Что же касается требования называть ее «мама», то я больше никогда не собиралась так делать. Я была ей интересна как дочь только до тех пор, пока у нее не родился собственный ребенок. Майкл не мог сделать ничего плохого. Он всегда прав по умолчанию. Это несправедливо. Гневное возмущение постепенно разгоралось во мне…

Вскоре после этого мой брат свалился со своего высокого стульчика, когда я кормила его и забыла пристегнуть ремень. Я отвернулась всего на секунду, но этого оказалось достаточно. Он ударился головой об угол стола. Я ожидала, что он заплачет, но братишка с чмокающим звуком втянул в себя воздух и задержал дыхание. Затем его глаза закатились, и он обмяк.

Я начала трясти его и кричать: «Майкл, Майкл, очнись!» На его голове появилась здоровенная шишка. Вбежала Шейла и тут же завопила.

Усилием воли сохраняя спокойствие, как и в прошлый раз, я набрала три девятки и вызвала «Скорую помощь», но когда мы добрались до больницы, Майкл сам побежал по коридору, как ни в чем не бывало. Доктор сказал, что у него легкое сотрясение мозга, и пожелал узнать, кто присматривал за ним теперь. Но конечно, Майкл по причине малолетства опять не сумел объяснить, что с ним произошло. И – что бы вы думали? – снова обвинили меня.

На этот раз мачеха все-таки отобрала у меня музыкальную шкатулку. И не на неделю, а на две.

– Я тебя ненавижу! – крикнула я ей.

– Элли, ступай в свою комнату! – Отец еще никогда не был таким сердитым.

– Тебе не кажется, что ты переходишь все границы, Шейла? – услышала я голос бабушки Гринуэй, когда уныло поднималась по лестнице. – Эту шкатулку бедняжке подарила мать. Это слишком жестоко – отнимать ее. Кроме того, мы ведь действительно не знаем, что произошло. Твой Майкл, может, и маленький, но очень своенравный.

– Как ты смеешь так говорить о своем внуке! – прошипела моя мачеха. – Сама-то только советы горазда раздавать! Удивительно, что я до сих пор считаю нормальным детство, которое ты мне обеспечила!

– Но это же очевидно, дорогая. У тебя голова не на месте. Ты не можешь обвинять в своих проблемах исключительно меня. Может, тебе стоит все-таки обратиться к врачу за надлежащей помощью…

– Убирайся с глаз моих!

– Шейла!

Это уже вмешался отец.

Потом кто-то из них закрыл дверь в гостиную. Но я все равно слышала яростные голоса, доносящиеся снизу.

В тот вечер я плакала, пока не заснула. Как мог отец позволить мачехе отнять у меня шкатулку? Он ведь знал, как много она для меня значит. Мне казалось, что нас с ним больше нет. Есть только он и Шейла.

Когда мне наконец позволили ее забрать, на боку обнаружилась царапина, которой раньше не было. Я ничего не сказала об этом. Что толку?

Мы с Барри собираемся в ресторан. Отпраздновать три месяца со дня нашего знакомства.

– Любишь китайскую еду? – спрашивает он.

Мне слишком стыдно сказать ему, что, когда я была в детском доме, мы частенько рылись в мусорных баках в поисках картонок от китайской еды, которую персонал заказывал для себя, а затем вылизывали их дочиста.

– Да, люблю, – отвечаю я.

Жить с Барри – великолепно. Он говорит, что мне больше нет необходимости работать, поскольку он получает достаточно. Я скучаю по девочкам из супермаркета, но мне нравится вести для него хозяйство. Я всегда хотела иметь свое жилье и очень горжусь, что содержу его в чистоте. Иногда, если я упускаю где-то пятнышко грязи, он подшучивает надо мной, но такого не случалось с прошлой среды.

А теперь мы идем на особенный ужин! Я чувствую себя такой взрослой, когда официант сопровождает нас до наших мест и стелет мне на колени салфетку. Разве это не потрясающе?

Затем Барри кладет руку на стол. Я думаю, что он собирается пожать мою, но потом вижу в ней маленькую синюю бархатную коробочку. Он открывает ее. Внутри кольцо.

– Это настоящий бриллиант! – гордо говорит он. – Ты выйдешь за меня замуж?

Я зажимаю рот ладонями и тихонько вскрикиваю.

Люди за соседним столиком смотрят на нас и начинают хлопать, завидев кольцо. Как будто я кинозвезда.

– Да, – говорю я, и мое сердце готово разорваться от счастья. – Да, милый!

Глава 14
Джо

Черт побери. Этот Корнуолл – большое графство! Автобус проезжает одну деревню за другой. Некоторые дома огромные, с шикарными машинами на дорожках. Встречаются и муниципальные, но намного ухоженнее, чем все, которые я видела раньше, с аккуратными палисадниками, в которых нет ни старых диванов с торчащим из дыр поролоном, ни холодильников с оторванными дверцами.

Бр-р-р. Я дрожу и плотнее заворачиваюсь в куртку. Здесь не так тепло, как в поезде. У меня урчит в животе. Я собиралась приберечь батончик «Марс» на потом, но проглотила его, почти не жуя. Теперь начинаю беспокоиться. Что я буду есть сегодня вечером? Что мне делать, когда автобус остановится? Где я буду спать?

Я закрываю глаза и представляю, какой могла бы быть моя жизнь, если бы не это все. Затем я вздрагиваю, когда водитель окликает меня.

– Ну вот вы и дома, дорогая. Счастливого пути! И не забудьте заполнить бланк для проездного.

– Не забуду, – говорю я. – Пасиб.

Остальные пассажиры идут передо мной, тащат пакеты с покупками и болтают. Они все знают, куда идти. В отличие от меня.

Впереди деревянный указатель. «Населенный пункт Лизард». Не зная, что еще делать, я иду в проулок, куда показывает стрелка, и дальше по узкой тропинке. Я чувствую вкус соли на губах. Опять море. Оно далеко внизу, и хотя колючая проволочная изгородь отделяет меня от края обрыва – колени начинают дрожать. Волны еще злее, чем когда я видела их в Пензансе, они словно набрасываются на скалы. Ветер такой сильный, что меня едва не сносит в сторону.

«Убирайся отсюда!» – кричит мне внутренний голос. Но в конце дорожки я замечаю кафе, а я умираю с голоду. Та шоколадка, кажется, была очень давно.

Я еле-еле справляюсь с дверью на ветру. С моим-то статусом – скорее всего, они вышвырнут меня прежде, чем я успею войти, говорю я себе. Но смазливая грудастая официантка протягивает мне руку:

– Присаживайтесь вот здесь, дорогая. Мы почти собрались закрываться, но вам повезло. У нас осталось немного супа по специальному предложению.

Мне хочется плакать от такой доброты. У меня нет денег, чтобы заплатить за еду, но я все равно соглашаюсь. Грибной суп-пюре! Я проглатываю его вместе с тремя толстыми ломтями хлеба. Лучше этого и представить ничего нельзя.

– Что-нибудь еще? – спрашивает она, забирая у меня тарелку.

Я вспоминаю о пустых карманах и отрицательно качаю головой.

– Может, взглянете на меню? – убеждает она.

Я не могу устоять. В желудке все еще сосет от голода. Если ты такая худая, как я, то от холода голод еще острее. И я заказываю печеный картофель с бобами и сыром. Пока я жду, когда его принесут, – смотрю в окно. Начался дождь. Капли стекают по стеклу, будто слезы.

Я набиваю картофелем живот, а тяжело становится в груди – от мысли, что предстоит найти место для сна.

– А погодка-то в этих краях суровая! – замечает официантке какой-то мужчина.

– И не говорите. У нас тут одна пара погибла в прошлом году – пошли на берег фотографироваться, и волна их смыла. Только что были здесь – а в следующий миг исчезли, как корова языком слизала.

Я вздрагиваю.

– У вас есть туалет? – спрашиваю я.

– Только на парковке. Боюсь, вам придется выйти.

Проще и быть не может.

Я направляюсь к переносной кабинке с надписью «Дамы». Когда выхожу, вижу в окне официантку. Она стоит ко мне спиной. Сейчас или никогда. Я чувствую укол совести, но не хочу рисковать. Она может вызвать полицию из-за того, что я не могу заплатить. И я бегу прочь сперва по одной дорожке, затем по другой, склонив голову под проливным дождем и ощущая себя куском дерьма. Эта девушка была так мила со мной. А теперь начальник отругает ее за потерянные деньги. Может, ее даже уволят.

Я иду, пока не становится слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Мои ноги то и дело скользят по грязи. Кто угодно может сорваться с такого обрыва. Я продираюсь через колючий кустарник с желтыми цветами. Ой!

В конце тропинки стоит постройка. Напоминает садовый сарай с грубой металлической крышей, но сбоку крест. Я иду к дверям. Прошу вас, будьте открыты. Поворачиваю массивную круглую железную ручку. Да!

Внутри сыро и тихо. Жутковато. В стеклянной банке мерцает одинокая свеча. Мой взгляд приковывает деревянный ящик с надписью слева от нее: «Ваши пожертвования помогают поддерживать нашу церковь. Благодарим вас».

Я могу его вскрыть. Не стану притворяться, что не испытываю искушения.

Я подхожу ближе и беру ящик в руки. Монеты погромыхивают внутри. Но все же так нельзя. Это неправильно.

Оставив ящик в покое, я устраиваюсь на деревянной скамейке. Она жесткая, как асфальт, но я беру одну из подушечек, которые люди подкладывают под колени во время чтения молитв, и использую как обычную подушку. Если не буду ворочаться – то не упаду и все будет в порядке.

Ветер воет снаружи, как плачущий ребенок. Дождь барабанит по крыше. Но я погружаюсь в сон.

Наверно, я проспала всю ночь. Потому что следующее, что вижу, – солнечный свет, льющийся внутрь, от него мои глаза и открылись.

Надо мной стоит человек в черном.

Глава 15
Элли

Все пошло по-другому после той ужасной ссоры между Шейлой и ее матерью. Они почти не разговаривали друг с другом, хотя бабушка Гринуэй и пыталась.

– Я расстроила ее, сказав, что ей нужно обратиться к врачу-мозговеду, – доверительно пояснила мне старушка. – Как я уже говорила, она боится, что у нее могут отобрать Майкла – как случилось с ней самой в детстве. И теперь видеть меня не может.

Я пыталась ее успокоить, но это было правдой. Моя мачеха вела себя так, словно ее матери вообще не существовало.

– Кажется, она собирается меня отправить куда-то, чтобы я больше не сболтнула ничего такого, что пришлось бы ей не по нраву, – шепнула мне бабушка Гринуэй спустя несколько недель. – Я подслушала, как она говорила об этом по телефону.

Конечно, такого не могло быть. Когда я рассказала об этом отцу, тот заверил, что не стоит волноваться.

– Старики часто все понимают неправильно, – сказал он.

Вскоре настал день школьной экскурсии в Лондон, в Британский музей, – той самой, которой мачеха пыталась меня лишить в качестве наказания. Мы ехали в большом туристическом автобусе, однако я чувствовала себя лишней, поскольку остальные ребята все еще болтали о вечеринке у Кристины, на которую мне не разрешили пойти.

В музее мы прошли в зал с красивыми зелено-голубыми картинами на стенах, выложенными из маленьких камушков.

– Я видела такое раньше! – воскликнула я. – Это мозаики!

– Все верно, – кивнула учительница. – Молодец, Элли.

Ее похвала – первая, что я услышала за длительное время, – приободрила меня. Я долго рассматривала камни, плотно пригнанные друг к другу и образующие картину. Так искусно! И тут я вспомнила о маминой голубой чашке. Увидела осколки фарфора мысленным взором очень ясно, как и трещины в асфальте, которых надо избегать любой ценой. И внезапно меня охватило навязчивое чувство – я должна поскорее вернуться домой, чтобы убедиться, что там все в порядке.

– Меня тошнит, – сказала я учительнице. Это была не совсем ложь. Мой желудок скрутило от нервов.

– Боюсь, мы не сможем уехать, пока за нами не прибудет автобус. Иди посиди в сторонке.

Казалось, прошла вечность, прежде чем день подошел к концу и мы смогли отправиться в обратный путь. В довершение ко всему автобус застрял в пробке. Я елозила на краешке сиденья, молча умоляя водителя ехать быстрее. У меня перед глазами стояло восковое лицо мамы в похоронном салоне. Я часто вспоминала его. Но в этот раз мне чудилось, что отец лежит рядом с ней. Что, если он тоже умер? Я была слишком плохой дочерью.

– Мисс, – позвала одна из девочек, – Элли сейчас вырвет!

Мне сунули пакет, но слишком поздно. Меня стошнило прямо на передник моего коричневого школьного платья.

– Бедняжка, – участливо сказала учительница. – Укачало, надо думать.

К тому времени, как автобус наконец-то повернул на школьный двор, меня вырвало еще несколько раз.

– Мне нужно все объяснить твоему отцу, – сказала учительница, глядя в свой список. – У меня отмечено, что он заедет за тобой после экскурсии.

Но он меня не встречал. У меня сердце сжалось от страха. Затем ко мне подошла мать Кристины.

– Твой папа просил тебя забрать. У него некоторые проблемы.

Я пришла в такой ужас, что с трудом могла выговаривать слова.

– С ним все в порядке?

– Да, дорогая.

Меня захлестнула волна облегчения. Стало быть, все нормально. А все остальное не имеет значения. Разве что… о нет!

– Пожалуйста, только не говорите, что что-то случилось с Майклом…

В ее глазах показались слезы.

– Вообще-то, не с ним. Это…

Выходит, с мачехой? Я знаю, это прозвучит ужасно, но на мгновение я представила, что ее больше нет. И мы сможем вернуться к нашей прежней жизни, папа и я. Ну и Майкл, конечно, и его бабушка. Мы вчетвером могли бы счастливо жить вместе, без скандалов и…

– Боюсь, что мать Шейлы не в себе… – продолжила она.

Нет! Я представила старушку сидящей рядом со мной на диване, и вспомнила, как мы обнимались, глядя «Улицу Коронации». Я полюбила ее как родную бабушку, которой у меня никогда не было.

– Что случилось? – заплакала я.

– Это сложно объяснить, дорогая. Может, ты успеешь с ней увидеться, если поторопишься, но…

Я тут же припустила бегом, не обращая внимания на крики «Подожди!» позади.

Когда я добралась до дома, то увидела снаружи белый фургон. Бабушку Гринуэй с обеих сторон подсаживали в него две медсестры.

– Куда она уезжает?

– В специальный дом для престарелых, – отчеканила мачеха, которая стояла на пороге, крепко вцепившись в руку отца. – Вопрос уже назрел и перезрел. Взгляни, что она со мной сделала! – И Шейла указала на свой глаз, красный и заплывший.

– Помоги мне, Элли! – раздался слабый крик бабушки Гринуэй.

Я бросилась назад к фургону.

– Шейла врет, – прошептала бабушка, сжав мои ладони. – Она больна на голову. Я ее пальцем не тронула. Они отправляют меня прочь из дому. Я же говорила тебе, Элли. И если ты не будешь осторожна – то же самое сделают с тобой.