Текст книги "Кривое зеркало. Как на нас влияют интернет, реалити-шоу и феминизм"

Легко, очень легко любоваться всем этим. Недавно я изучала архив журнала «Свадьбы по Марте Стюарт», чтобы отследить проблему, с которой столкнулась в Кыргызстане почти десять лет назад. И я сразу же заметила эту обложку: на персиковом фоне изображена девушка с рыжими волосами, широкой улыбкой и яркой губной помадой – настоящая диснеевская принцесса в белом платье без бретелек и с пышной юбкой, расшитой бабочками. «Подари себе это» – гласила надпись на обложке. Я купила этот журнал и прочитала его от корки до корки, запомнив юбки до середины икры, букеты из анемонов и лютиков, бокалы с шампанским – все то, чем мысленно окружила себя, когда мне больше всего хотелось чего-то хорошего на всю жизнь.

Девушка на обложке напомнила мне Энн из «Зеленых крыш», задумчивую, разговорчивую рыжеволосую героиню Л. М. Монтгомери. Я не могла вспомнить, в какой момент цикла она вышла замуж, как все это выглядело – хотя сама я, конечно же, была влюблена в ее симпатичного бойфренда Гилберта Блайта. Я взяла пятую книгу цикла «Дом мечты» и нашла сцену свадьбы. Был солнечный сентябрьский день. Глава начиналась с того, что Энн сидит в своей старой комнате и размышляет о вишневых деревьях и жизни жены. Потом она в свадебном платье спускается по лестнице, «стройная и сияющая». В руках у нее букет роз. В этот важнейший момент жизни она не думает и не говорит. Повествование ведется от лица Гилберта. «Теперь она принадлежит ему, – думает он. – После стольких лет терпеливого ожидания он получил эту неуловимую, долгожданную Энн. К нему она идет, чтобы сладостно покориться ему как прекрасная невеста».

Какая естественная и милая сцена. Какая извращенно знакомая. Мне стало ясно, что я всегда жаждала, требовала и ожидала независимости, но не в такой степени, чтобы жить в одиночестве. Так было еще с юности. Брак скрывает свою истинную природу за пышным ритуалом свадьбы. Так и я написала все это, чтобы скрыть от себя определенные реалии собственной жизни. Если я выступаю против уничижения жены по той же причине, по которой возражаю против прославления невесты, то, возможно, причины этого гораздо проще и очевиднее, чем мне кажется. Я не хочу уничижения для себя и в то же время желаю блистательного прославления – не в один чудесный день, а в любое время, когда мне этого захочется.

Это справедливо, но я все же не могу доверять этому чувству. И чем больше я пытаюсь понять, чего же ищу, тем сильнее чувствую, что отдаляюсь от своей цели. Думая об этом, я чувствую низкий, неприятный гул самообмана. Тон этот становится тем громче, чем больше я пытаюсь избавиться от него. Я чувствую, как нарастает во мне глубокое подозрение. Мне кажется, что все мои мысли о себе самой совершенно ошибочны.

В конце концов, безопаснее всего не делать выводы. Нам предлагают разобраться в собственной жизни в немыслимо искаженных условиях. Я всегда привыкала ко всему, чему мне хотелось бы противостоять. Здесь, как и во многом другом, страшиться мне следует не какого-то мифического «тебя», а себя и только себя.

Мы все вышли из Старой Вирджинии

Я не планировала поступать в Университет Вирджинии. Подавала заявления в университеты Новой Англии и Калифорнии. Проведя двенадцать лет в закрытой, консервативной, религиозной среде, я хотела оказаться как можно дальше от Техаса. Последней школьной зимой меня приняли в Йель, и передо мной открылось будущее, ранее казавшееся немыслимым. Я буду ходить в шерстяном свитере и писать для газеты. Но потом школьный консультант посоветовал подать заявление на стипендию в Университет Вирджинии, считая, что мне это больше подходит. Весной я вылетела в Шарлоттсвилл на финальный этап конкурса для получения стипендии. Все началось с того, что студенты пригласили нас на вечеринку. Я сидела на кухонной стойке, пила пиво, и голова моя кружилась. Казалось, что в темноте расцветают яркие фейерверки. Вокруг меня царила простая, уютная южная атмосфера. На следующий день я шла по кампусу. Светило солнце. На фоне ярко-синего неба красиво вырисовывались кирпичные здания с белыми колоннами. Западнее города на горизонте вздымались горы Голубого хребта. Кружевные кизиловые деревья цвели на каждой улице. Я ступила на Газон, главную достопримечательность университета – зеленые террасы, вокруг которых выстроились престижные студенческие общежития и профессорские дома. И здесь я мгновенно ощутила чувство принадлежности. Я подумала, что здесь можно расти подобно цветку в оранжерее. Рассеянный свет, распахнутые двери, напитки, предлагаемые незнакомцам, величественная лестница к куполу Ротонды – мне страшно захотелось учиться именно здесь.

Шарлоттсвилл без труда можно принять за некий медовый Эдем, университетский город, по-южному расслабленный и элегантный, но полный либеральных интеллектуальных идеалов. Университетский интернет-путеводитель по Шарлоттсвиллю начинается с фотографии роскошного золотого заката. Последние лучи солнца окрасили горы в пурпур. «Место, не похожее ни на одно другое», – гласит подпись под фотографией. «Здесь мир вертится так, как и должен», – говорит рассказчик в рекламном видео. На сайте университета говорится, что, по данным Национального бюро экономических исследований, Шарлоттсвилл – самый счастливый город Америки. По данным Travelers Today, это лучший университетский город Америки. По индексу Гэллап, город занимает пятое место в США по уровню благосостояния. В справочнике университетов говорится, что все американские школьники мечтают поступить в это учебное заведение, и там же приводятся слова студентов о том, что Шарлоттсвилл – «идеальный университетский город». Другой студент пишет: «Здесь почти все связано с традициями». На внутреннем сайте университета мы читаем: «Девушки здесь привлекательны собой и красиво одеты. Чтобы их добиться, используйте спиртное».

В 2005 году я приехала в Шарлоттсвилл. Мне было шестнадцать лет, и подобные замечания меня смущали. Я всю жизнь провела в маленькой религиозной школе, где власть белого мужчины не подвергалась сомнению. Традиционализм университета в вопросах пола или любых других мне нравился. (Во время первого посещения я сочла его комфортным. В дневнике одобрительно записала, что политическая атмосфера здесь «умеренная, не слишком либеральная».) Конечно, здесь были парни, выбравшие историю и экономику, которые полушутливо называли гражданскую войну «войной против северной агрессии», и все же здешний мир сделал огромный скачок вперед от неприкрытого расизма моей школы. Университет словно сошел со страниц рекламного буклета: все постоянно «искали своих», таскали по зеленым лужайкам стопки книг, в компании лучших друзей веселились на пикниках и вечеринках. Занятия были в меру сложными. Студенты были классными, но все же слишком простыми (и я в том числе), чтобы быть претенциозными. По выходным все одевались в удобную одежду и отправлялись пьянствовать на футбольных играх. Мне страшно нравилась атмосфера беспутного южного этикета, приятная и расслабленная университетская жизнь американского Юга. Четыре года я корпела над бумагами в библиотеке. У меня появился бойфренд. Я работала волонтером, была официанткой, пела в хоре а капелла, вступила в женское сообщество, сидела на крыше, курила травку и читала, а через дорогу веселились и хохотали дети из начальной школы. Университет я окончила в 2009 году и после этого о Шарлоттсвилле не вспоминала. А потом в 2014 году взорвалась бомба Rolling Stone.

В статье «Изнасилование в кампусе» Сабрина Рубин Эрдели писала о групповом изнасиловании в Фи Каппа Пси, братстве университета, дом которого расположен рядом с большим полем на Регби-роуд. «Отхлебнув из пластикового стаканчика, Джеки сморщилась и выплеснула пунш на грязный пол дома братства», – так начиналась эта статья. Это была первая вечеринка Джеки в братстве. От этой строки у меня мурашки побежали по спине. Моя первая вечеринка тоже была в Фи Пси. Я мгновенно увидела себя с грязными длинными волосами, в шлепанцах, со стаканчиком пунша в руках. Я точно так же выплеснула его на пол. Я тогда ушла почти сразу же, отправившись на поиски вечеринки поинтереснее. А Джеки затащили в темную спальню, швырнули на невысокий столик, прижали и избили. «“Держи эту сучку за ногу”, – услышала она чей-то голос. И тогда Джеки поняла, что ее хотят изнасиловать». Эрдели писала, что Джеки выдержала «три часа мучений, когда ее по очереди насиловали семеро парней».

Один из них замешкался, а потом под общий хохот влил девушке в рот бутылку пива. После нападения Джеки выбежала из дома братства босиком, в платье с пятнами крови. Она позвонила подругам, но те отговорили ее обращаться в полицию или заявлять в администрацию университета: «Нас никогда больше не позовут на вечеринки братства». Позже Джеки рассказала об изнасиловании декану Николь Эрамо. Год спустя она сказала Эрамо, что две другие девушки тоже подверглись групповому изнасилованию в Фи Пси. И оба раза Эрамо уговаривала Джеки не предпринимать никаких действий. Университет тоже бездействовал. По мнению журналистки, поведение декана было непростительным.

Для всего этого в университете был прецедент – и этого конкретного преступления, и реалий институционного отказа обращать внимание. В 1984 году семнадцатилетняя первокурсница Лиз Секкуро была жестоко изнасилована группой студентов из братства Фи Пси. По ее словам, когда она сообщила о преступлении, декан заявила, что это была всего лишь бурная вечеринка. В 2005 году Секкуро получила болезненное подтверждение своих воспоминаний: один из насильников прислал ей письмо с извинениями – это была часть его реабилитационной программы в Анонимных Алкоголиках. (Университет предоставил ему ее адрес.) Эрдели писала, что в Университете Вирджинии процветала атмосфера насилия и безразличия. За всю историю университета лишь четырнадцать человек были признаны виновными в сексуальном насилии. Ни один студент не был исключен за сексуальное насилие. Повсюду восхваляемый кодекс чести университета, согласно которому исключение следовало за ложь, мошенничество или кражу, не учитывал изнасилование. Эрдели отмечала, что университет не проводил никакого расследования в отношении братства, пока не стало известно о том, что она работает над этой статьей.

Когда статья была опубликована, я только что переехала в Нью-Йорк и стала работать редактором феминистского сайта Jezebel. Когда тем утром добралась до Сохо и вошла в наш мрачный офис с кирпичными стенами, в комнате повисла тяжелая тишина. Коллеги читали статью Эрдели на своих компьютерах. Увидев эмблему Фи Пси, я поняла, что происходит. Села в свое вращающееся кресло и открыла статью, ощущая приступ тошноты – так всегда бывает, когда новости связаны с чем-то очень личным. Когда я дочитала, голова у меня кружилась. Я вспоминала четыре года, проведенных в Шарлоттсвилле, и думала о собственной слепоте. Я выбирала, что видеть, а на что закрывать глаза. Вспоминала себя в колледже: я не ходила на занятия для женщин и тратила деньги, заработанные в кафе, на развлечения. Вспоминала, как, услышав от своих однокурсниц слова «скажу тебе как феминистка…», внутренне отмахивалась, словно это меня не касалось. Я никогда не участвовала в маршах «Вернем себе ночь». Хотя Лиз Секкуро привлекла своего насильника к суду, когда я училась в колледже (в Вирджинии нет срока давности для изнасилования), для меня это событие прошло незамеченным. (Ее насильник был осужден на восемнадцать месяцев тюрьмы и отбыл шесть из них.)

В первый семестр в колледже старшекурсник из Джорджтауна подмешал мне в напиток наркотик. Как только он начал меня лапать, у меня открылась сильная рвота, повезло. Я никому не сказала о произошедшем, поскольку считала себя виноватой – не нужно было принимать напитки от незнакомых парней. И вообще я не придала этому значения.

Это была другая эпоха. За пять лет после окончания университета феминизм стал очень ярким и громким. Принятый в 1972 году закон Title IX, призванный обеспечить равные возможности университетским спортсменам, теперь применяется в делах о сексуальном насилии и домогательстве. В 2011 году Комитет по гражданским правам администрации Обамы заявил: «Сексуальное домогательство к студентам, включая сексуальное насилие, нарушает право студентов на получение образования, свободного от дискриминации, а в случае сексуального насилия является преступлением». Появилось несколько серьезных статей о насилии и домогательствах в колледжах. В 2010 году в Йеле на пять лет закрыли братство Дельта Каппа Эпсилон после того, как его члены устроили перед зданием женского центра демонстрацию со скандированием лозунга: «Нет – значит да! Да – значит анал!» В 2014 году Эмма Сулкович носила матрас по кампусу Колумбийского университета в знак протеста против действий администрации, которая признала насильника невиновным. (Студентка носила матрас до выпуска.) В 2015 году два футболиста Университета Вандербильта были признаны виновными в изнасиловании женщины, находившейся без сознания. Борьба за осуждение университетских насильников развернулась по всей стране. Статья из Rolling Stone стала вирусной за час после размещения и самой читаемой в истории журнала из публикаций, не связанных со знаменитостями. Я тоже изменилась. Сидя в редакции, буквально умирала от ужаса, представляя, сколько женщин читает эту статью и сравнивает свои истории с историей Джеки – вспоминает все, что с ними было и как от них тогда отмахнулись: «Все было совсем не так ужасно».

В университете и университетской сети история произвела эффект разорвавшейся бомбы. В основном Джеки поддерживали, но реакция была смешанной. Моя лента Facebook пестрела сообщениями от выпускников университета, и все они были проникнуты яростью и признанием. Университетские приятели звонили моему бойфренду, тоже выпускнику Вирджинии и члену братства, и все они были полны подозрений и недоверия. В полиции Шарлоттсвилла открыли дело о нападении на Джеки и начали расследование. Здание братства подверглось атаке вандалов. В университете было созвано экстренное совещание. Все кампусы были обклеены записками и плакатами: «Исключить насильников!», «Насилие над одной – насилие над всеми». На Регби-роуд началась настоящая демонстрация с плакатами «Сжечь братство!» (некоторые кричали в ответ: «Вас никто и насиловать не захочет!»). В университетской газете The Cavalier Daily появились заметки от студентов и выпускников. Авторы подтверждали нездоровую обстановку в кампусе. Они критиковали сложившуюся практику закрывать глаза на случившееся. Кто-то сомневался в мотивах журнала, опубликовавшего едкую статью Эрдели о нравах в Университете Вирджинии. «Неприятно, что выделен именно наш университет, хотя по всей стране царит атмосфера полного бездействия относительно случаев сексуального насилия», – писал один студент. Редакция газеты разместила собственную статью, в которой подтверждала возникшие в кампусе настроения «гнева, отвращения и отчаяния».

Через пару дней после выхода статьи главный редактор Эмма спросила меня, правда ли это. Я сказала, что не могу говорить с уверенностью, но все, кто знаком с Университетом Вирджинии, понимают, о чем идет речь. Журналистка справедливо указала на системные проблемы университета: считалось, что это совершенно идиллический мир, где у студентов аристократические манеры и достойная гражданская позиция. Это убеждение было настолько соблазнительным и распространенным, что любые намеки на то, что могло бы ему противоречить, мгновенно подавлялись.

В то время я еще была неопытной – Jezebel был одним из моих первых мест работы. Я не понимала, что неточность деталей очень важна: эпиграф к статье Эрдели взяла из «традиционной боевой песни Вирджинии», которой я никогда не слышала. Журналистка писала, что эту песню исполняла группа «Джентльмены Вирджинии». Но я же отлично знала репертуар этой группы, поскольку сама состояла в такой же, только женской. Если бы была более опытной, обратила бы внимание на то, что Эрдели называет Фи Пси «высшим классом». Это выглядело довольно подозрительно и нельзя было считать обычным писательским украшательством. (В лучшем случае братство Фи Пси занимало среднее положение в жесткой кастовой системе братств университета – этот факт было легко проверить.) Я не заметила отсутствия каких-либо фрагментов, которые показали бы читателю, как обвиняемые в преступлении – семь парней, насиловавших Джеки, или их приятель, который, как в дурном сценарии, заявил: «Что тебе не нравится? Компания горячих парней из Фи Пси?» – отреагировали на обвинение. Но я обратила внимание на то, что в статье ничего не говорилось о том, откуда журналистка обо всем этом узнала.

В двадцать пять лет я была ближе к студенчеству, чем к профессиональной деятельности – мне легче было представить себя персонажем статьи, чем автором. Я не знала, как нужно читать статьи. Но многие другие знали.

Очень скоро журналисты принялись рвать «Изнасилование в кампусе» на части. Сначала казалось, что у сомневающихся есть идеологические мотивы. Ричард Брэдли, когда-то редактировавший статьи Стивена Гласса[20]20
  Стивен Рэндалл Гласс – бывший американский журналист, который в настоящее время работает в юридической фирме в Беверли-Хиллз. В 1998 году было обнаружено, что многие из его опубликованных статей были сфабрикованы. В течение трех лет в качестве молодого репортера в The New Republic Гласс придумывал цитаты, источники и события для статей, которые писал для этого журнала и других.


[Закрыть], писал, что статья с первого же абзаца «ошеломляет» и заставляет читателя «вспомнить о своих предубеждениях» против «братств, мужчин и Юга в целом», а также задуматься «о преобладании – то есть о существовании – культуры изнасилования». Блогер либертарианского сайта Reason, Робби Соаве, писавший ранее, что движение против насилия в кампусе ведет к крупномасштабной криминализации студенческого секса, задавался вопросом, а не является ли вся эта статься фальшивкой.

А потом журналист The Washington Post обратился к Эрдели. Та отказалась отвечать, известны ли ей имена насильников Джеки и связывалась ли она с «Дрю», тем самым парнем, который привел девушку в Фи Пси. Затем Эрдели пригласили на подкаст Double X, где задали те же вопросы. А потом она и ее редактор Шон Вудс подтвердили Post, что никогда не беседовали ни с кем из мужчин. «Мне было достаточно, что эти парни существуют и являются реальными», – заявил Вудс. Эрдели же сказала, что внимание к таким деталям говорит лишь о желании «замять историю и увести читателей в сторону».

Вскоре после этого в Post написали, что в Фи Пси в тот вечер не проводилось никакой вечеринки. Журналист The Washington Post нашел убедительные доказательства того, что не существовало никакого «Дрю», по крайней мере, такого человека, какого описывала Джеки. CNN взяла интервью у друзей девушки, упомянутых в статье. Они указали на разногласия между тем, что Джеки рассказала Эрдели, и тем, что от нее услышали они. Вечером 4 декабря Эрдели позвонил Алекс, приятель Джеки, которого смутили несоответствия в истории его подруги.

5 декабря в 1.54 ночи Эрдели отправила редактору и издателю электронное письмо: «Мы должны дать опровержение… Ни я, ни Алекс не считаем, что Джеки заслуживает доверия». В тот же день Rolling Stone опубликовал заявление, в котором говорилось, что Джеки просила их не связываться с «Дрю» и другими участниками изнасилования. Журналисты отнеслись к ее просьбе с уважением, поскольку считали ее честной и понимали страх огласки. «Но теперь в истории Джеки возникли явные неувязки, и мы пришли к выводу, что она обманула наше доверие». (Позже эти слова о доверии исчезли из текста статьи.) Читая статью, я неожиданно обратила внимание на одну фразу: подруги Джеки по кампусу «искренне поддержали» ее. Они поддержали ее эмоционально и выразили сочувствие по поводу пережитого. Но они не подтвердили ее историю фактически, а для журналиста факты – это стены, поддерживающие весь дом.

В марте полиция Шарлоттсвилла сообщила, что никаких доказательств истории Джекки не обнаружено. Позже в Columbia Journalism Review была опубликована большая статья об ошибках Эрдели и ее редакторов. Впоследствии декан Эрамо предъявила иск Джеки и Эрдели, поскольку в статье ее обвинили в потворстве насильникам, причем основываясь на голословных обвинениях. Иск был вполне оправдан, поскольку университет опасался, что никто не захочет отправлять детей в подобное учебное заведение. (В ноябре 2016 года жюри присяжных признало Эрдели и журнал Rolling Stone виновными в клевете. Эрамо получила три миллиона долларов возмещения ущерба.) Благодаря этой статье и судебным документам история предстала в ином свете.

28 декабря 2012 года с Джеки действительно что-то случилось. Поздно вечером она позвонила подругам и встретилась с ними возле общежития первокурсников. Никаких травм у нее не было, но она сказала, что случилось что-то плохое. Позже она призналась своей соседке, что пятеро парней заставили ее заниматься оральным сексом.

20 мая 2013 года она сообщила об этом декану Эрамо и отказалась выдвигать обвинения. Через год, в мае 2014-го, она снова пришла к Эрамо, чтобы заявить о преследовании: в местном кафе в нее кто-то кинул бутылку. Тогда же она сказала, что знает еще двух девушек, переживших групповое изнасилование в том же братстве. Эрамо, по ее словам, посоветовала Джеки заявить о нападении в полицию и устроила эту встречу. Весной 2014 года Джеки дважды встречалась с полицейскими.

Эрдели работала над статьей примерно в то же время. Она была опытной журналисткой. Недавно получила звездный контракт в Rolling Stone. За семь больших статей, опубликованных в течение двух лет, ей должны были выплатить 300 тысяч долларов. О сексуальном насилии Эрдели писала и прежде. Статья в журнале Philadelphia 1996 года о женщине, изнасилованной гинекологом, была номинирована на Национальную журнальную премию. В Rolling Stone она опубликовала две статьи о сексуальном насилии в католической церкви и на американском флоте. (В декабре 2014 года в Newsweek писали, что ее обвинения в адрес церкви также оказались сфальсифицированными.) Теперь у нее в планах было расследование насилия в «особо развращенном кампусе», но пока она еще не знала в каком. Эрдели беседовала с девушками, пережившими насилие в университетах Лиги плюща, но эти рассказы ее не удовлетворяли. В Шарлоттсвилл она приехала летом 2014 года. О Джеки ей стало известно от бывшей студентки по имени Эмили. Та познакомилась с Джеки в группе по предотвращению сексуального насилия. Эмили говорила журналистке, что воспоминания Джеки нельзя считать абсолютно достоверными. Через несколько дней Эрдели увиделась с девушкой. Ее история уже изменилась: Джеки сказала, что 28 сентября она встретилась с подругами возле корпуса Фи Пси. Она была в синяках, босиком. Ей удалось сбежать после многочасового кошмара – ее насиловали семь парней. Имена подруг Джеки не назвала. Имени парня, который привел ее в братство, тоже.

Их беседа имела продолжение. В сентябре Джеки с бойфрендом ужинали с Эрдели, и журналистка спрашивала о шрамах от разбитого стекла. «Я не видел на твоей спине никаких шрамов», – удивился бойфренд. «Когда растешь в среде, где тебе вечно твердят, что ты ничего не стоишь, – говорила Джеки журналистке, – становишься легкой добычей… Мной было просто манипулировать – моя самооценка была ниже некуда… не знаю…» Через неделю Джеки написала подруге: «Забыла сказать, что Сабрина [Эрдели] очень мила, но нужно тщательно выбирать слова, потому что кое-что мною сказанное она вырвала из контекста и слегка исказила». Джеки стала испытывать страх. В октябре одна из ее подруг написала Эрдели: «Прямо сейчас я разговариваю с Джеки, и она говорит, что совершенно не хочет, чтобы ее имя упоминалось в статье». Эрдели ответила, что «готова к обсуждению, если Джеки захочет изменить свое имя и т. п., но ей нужно все знать. Сейчас отступать уже поздно». Эрдели отправила редактору две фотографии и написала: «Да, к сожалению, Джеки сейчас не в лучшем психическом состоянии, и ей вряд ли станет лучше в ближайшее время». В конце октября Джеки перестала отвечать на звонки и письма, но Эрдели уговорила ее вернуться к процессу проверки фактов. В финальном варианте исчезли два важных факта: что Джеки отказалась назвать имя парня, который позвал ее на вечеринку в братство, и что журнал не связывался с ее подругами, чтобы подтвердить эту историю.

Статья была напечатана в середине ноября. Эрдели дала подозрительно уклончивые интервью Double X и The Washington Post. Накануне Дня благодарения Эрдели позвонила Джеки, требуя назвать имя парня, который привел ее в Фи Пси. Девушка сказала, что не знает, как это имя пишется. История рушилась на глазах. В начале декабря Джеки писала подруге: «Я так боюсь. Мне совсем не хотелось, чтобы о моем изнасиловании писали статью. Я пыталась отступить, но она сказала, что я не могу». Через несколько дней поздно вечером они с Эрдели говорили по телефону, после чего была составлена редакционная статья Rolling Stone. Спустя неделю Эрдели написала Джеки, прося объяснений по поводу изменения истории. Она просила назвать хоть кого-нибудь, кто видел шрамы на спине Джеки.

Впоследствии под присягой Джеки не призналась в откровенной лжи. Она оказалась ненадежным свидетелем – и Эрдели в определенной степени тоже. (Учитывая мою склонность видеть одно и отвергать другое, как в тот момент делали все.) Но что поражает меня в показаниях двух женщин, так это то, как преступление, язык силы и предательства просачивается в их взаимодействие друг с другом. Джеки вспоминала, как Эрдели говорила ей, что «на этом этапе… отступить уже невозможно». Суду она заявила: «Я думала, что [детали преступления против меня] никогда не будут опубликованы… Я не представляла… Мне было всего двадцать лет. Я не понимала, что будет идти под запись, а что нет. Я… я была наивной». Эрдели, в свою очередь, сказала: «Уверена, что она отлично понимала, каким будет ее участие».

То, что должно было сразу насторожить журналистку, было воспринято ею как нормальное явление, как часть процесса восстановления после изнасилования. Когда она захотела поговорить с другими девушками, которые, по словам ее подопечной, были изнасилованы в Фи Пси, Джеки настояла на том, чтобы быть посредником. (Скорее всего, она сфабриковала сообщения от них, которые позже показала Эрдели.) Журналистка поверила (и небезосновательно), что Джеки всего лишь хотела уберечь их от лишней боли. Ее не встревожило, что история Джеки изменилась. «Я знаю, что истории [жертв изнасилования] иногда меняются, когда женщины осознают, что с ними случилось», – сказала она в свою защиту. Так она повторила механизм самообмана, как и в университете: она вела себя так, словно поверила в реальность истории, которая могла бы послужить ее карьерному продвижению.

Я вполне понимаю ситуацию, когда обманываешься, потому что хочешь верить. Добрые намерения часто делают нас слепыми. Трудно обвинять Эрдели в ее вере в то, что воспоминания Джеки были затуманены травмой. Легко понять администратора колледжа, убежденного в высокой нравственности своих студентов, несмотря на все свидетельства обратного, и журналистку, поверившую в то, что она на пути к раскрытию истины. Ведь именно это случилось с Лиз Секкуро – в 1984 году она подверглась групповому изнасилованию. Спустя 21 год насильник, Уильям Биб, прислал ей письмо с извинениями. Лиз спросила его, был ли он один. Он ответил: «Да». Тот вечер Биб вспоминал совсем не так, как она. В письме он не использовал слова «изнасилование». Вот что Биб ей написал: «Дорогая Элизабет. В октябре 1984 года я причинил тебе боль. Я лишь сейчас начинаю понимать, как мое поведение могло повлиять на твою жизнь». В другом письме к Секкуро он писал: «Борьбы не было, и все произошло очень быстро».

«Я очнулась обнаженная, завернутая в окровавленную простыню», – ответила ему Секкуро.

«Я пишу совершенно искренне, – признавался Биб, – хотя, возможно, это и не вся правда о том, что случилось с тобой тем вечером».

В книге воспоминаний Секкуро пишет, что была девственницей, когда все произошло. Декан сказала ей: «Ты же понимаешь, что любая вечеринка может выйти из-под контроля… Ты уверена, что не занималась сексом по согласию, а потом об этом пожалела? Такое случается». Ее историю обсуждали в колледже и полиции. Она жила в другую эпоху – тогда в больнице, куда она с трудом добралась после происшествия, не проводили специальной экспертизы изнасилования. Отчаявшись, Секкуро обратилась к журналистке и рассказала ей свою историю, скрывшись под псевдонимом: парень изнасиловал ее в братстве.

Через 20 лет, после писем Биба, полиция начала повторное расследование и допрос свидетелей. Однажды ей позвонил полицейский. «Лиз, вы оказались правы, – сказал он. – Биб был одним из трех. В ту ночь вас насиловали трое, и Биб был последним. Мне жаль, что приходится вам это говорить». Секкуро пишет, что один из парней «насиловал ее пальцами, а четыре других смотрели и хохотали, когда он задрал ее свитер до шеи, а юбку до талии». Другой бросил ее без сознания, истекающую кровью, и отправился в общественный душ «обнаженным, в одном лишь полотенце, и по пути дружески здоровался с другими парнями». Биб затащил Секкуро в свою комнату. Она кричала и сопротивлялась. Потом он оттащил ее в ванную и попытался отмыть. Его история со временем стала совсем другой, и это чудовищно. Он поверил, что «никакой борьбы» не было, что вся ситуация была двусмысленна и это была лишь небольшая неприятность.

Возможно, за два десятилетия Биб искренне убедил себя в этом. Он написал Секкуро отчасти для того, чтобы подтвердить свою измененную историю. Но я всегда считала, что Джеки твердо верила в истинность своей воображаемой истории. В обратном случае она не смогла бы так долго дурачить Эрдели и репортера, проверяющего факты. Наверное, ей казалось, что статья в Rolling Stone закрепит нарратив, который она хотела считать истиной.

Секкуро опубликовала свою книгу в 2012 году, через пять лет после завершения судебного разбирательства. Она полагает, что групповое изнасилование первокурсницы было своеобразной инициацией в Фи Пси, «своего рода традицией». Именно это Джеки сказала своим подругам и Эрдели. Когда девушка указала на сходство между ее историей и историей Секкуро, Эрдели, согласно расшифровке ее записей, зачитывавшихся в суде, воскликнула: «Вот черт! У меня волосы встали дыбом. Это не просто совпадение». В свою защиту Джеки заявила, что профессор предложила им прочесть книгу Секкуро и она взяла ее в 2014 году. Прочесть она смогла лишь часть – ту, где рассказывалось о нападении на девушку.

Нейтральнее всего было бы назвать ощущение реальности Джеки уязвимым. Она лгала даже там, где ставки были невысоки. Один из ее друзей, Райан, однажды получил письмо от некого Хейвена Монахана – позже Джеки говорила, что он пригласил ее на свидание в вечер изнасилования. (В Rolling Stone его назвали «Дрю».) «Хейвен» – фигура вымышленная, а адрес почты явно контролировала сама Джеки – прислал Райану письмо, якобы полученное от Джеки. Это было любовное письмо о Райане, и оно почти слово в слово было позаимствовано из сериала «Бухта Доусона». Вся эта путаница – фальшивый адресат, поддельный адрес электронной почты, списанное письмо – была привычным способом Джеки пережить стресс.