Текст книги "Комментарии к жизни. Книга третья"

Можно ли знать, что есть хорошо для людей?

В комнате нас было несколько человек. Двое просидели в тюрьме много лет по политическим причинам, они страдали и жертвовали ради получения свободы для страны и были хорошо известны. Их имена часто упоминались в газетах, и хотя они были скромны, но специфическое высокомерие из-за достижения и известности все-таки мелькало в глазах. Они были начитаны, и говорили с плавностью, которая приходит с практикой публичных выступлений. Один был политиком, крупным мужчиной с острым взглядом, был полон всяких проектов и был не против карьеризма. Он также попал в тюрьму по той же самой причине, но теперь занимал должность во власти, и его взгляд был уверенным и целеустремленным. Он мог манипулировать идеями и людьми. Был еще другой, который отказался от имущества и голодал ради силы делать добро. Много знавший и владевший подходящими цитатами, он обладал улыбкой, которая была искренне добродушной и приятной, и в настоящее время он путешествовал по всей территории страны, разговаривая, убеждая и голодая. Было еще трое или четверо остальных, которые также стремились подняться по политической или духовной лестнице признания или смирения.

«Я не могу понять, – начал один из них, – почему вы так сильно против активных действий. Жизнь – это действие, без действия жизнь – процесс застоя. Мы нуждаемся в преданных людях действия, чтобы изменить социальные и религиозные условия этой несчастной страны. Наверное, вы не против реформы: за то, чтобы люди, наделенные землей, добровольно отдали часть земель безземельным, за обучение сельских жителей, за улучшение деревень, за прекращение кастовых разногласий и так далее».

Реформа, хотя и необходимая, только порождает потребность в дальнейшей реформе, и нет этому никакого конца. Что на самом деле необходимо – так это революция в мышлении человека, а не частичная реформа. Без фундаментального преобразования в умах и сердцах людей реформа просто погружает нас в сон тем, что помогает далее быть удовлетворенными. Это довольно очевидно, не так ли?

«Вы имеете в виду, что мы не должны проводить никакие реформы?» – спросил другой с напряжением, которое удивляло. «Думаю, что вы не понимаете его, – пояснил мужчина постарше. – Он имеет в виду, что реформа никогда не вызовет полное преобразование человека. Фактически, реформа препятствует тому полному преобразованию, потому что она усыпляет человека, давая ему временное удовлетворение. Умножая эти приносящие удовлетворение реформы, вы будете медленно накачивать наркотиками вашего соседа до удовлетворенности.

Но если мы строго ограничимся одной существенной реформой, скажем, добровольная отдача земли безземельным, пока этого не произошло, не будет ли это выгодно?»

Вы можете отделить одну часть от целой области существования? Можете ли вы выставить забор вокруг нее, сконцентрироваться на ней, не воздействуя на оставшиеся части области?

«Задействовать полностью всю область существования – это точно то, что мы планируем сделать. Когда мы доведем до конца одну реформу, мы перейдем к следующей».

Можно ли всеобщность жизни понять через часть? Или же сначала нужно воспринять и понять целое, и только тогда можно исследовать и изменить части по отношению к целому? Без постижения целого, просто концентрация на части только порождает дальнейший беспорядок и страдания.

«Вы хотите сказать, – потребовал напряженный, – что мы не должны действовать или совершать реформы без предварительного изучения целостного процесса существования?»

«Это, конечно, абсурд, – вставил политик. – У нас просто нет времени, чтобы найти полное значение жизни. Это придется оставить мечтателям, гуру и философам. Нам приходится иметь дело с каждодневным существованием, мы должны действовать, мы должны издавать законы, мы должны управлять и создавать порядок из хаоса. Нас интересуют дамбы, ирригация, улучшение сельского хозяйства. Мы занимаемся торговлей, экономикой и мы должны иметь дело с иностранными силами. Этого достаточно для нас, если нам удастся жить изо дня в день без какого-либо произошедшего главного бедствия. Мы люди практики на ответственных должностях и мы должны действовать, прилагая все наши способности, чтобы делать хорошее для людей».

Если можно спросить, откуда вы знаете, что хорошо для людей? Вы слишком много предполагаете. Вы начинаете с такого большого количества умозаключений, и, когда вы начинаете с умозаключения, вашего ли собственного или чьего-то другого, прекращается всякое размышление. Спокойное предположение, что вы знаете, а другой нет, приводит к большему страданию, чем страдание из-за возможности питаться только раз в день. Потому что именно тщеславие из-за умозаключений вызывает эксплуатацию человека. В нашем рвении действовать ради того, чтобы сделать хорошее для других, мы, кажется, причиняем много вреда.

«Некоторые из нас думают, что мы действительно знаем то, что хорошо для страны и ее народа», – объяснил политик.

«Конечно, оппозиция тоже считает, что она знает, но оппозиция не очень сильна в этой стране, к счастью для нас, так что мы победим и окажемся в состоянии, чтобы испытать то, что, как мы думаем, хорошо и выгодно».

Каждая партия знает или думает, что знает, что хорошо для народа. Но то, что по-настоящему хорошо, не создаст антагонизма как на родине, так и за границей, оно вызовет единство между одним человеком и другим. То, что по-настоящему хорошо, коснется всего человечества полностью, а не какой-то поверхностной выгоды, которая может привести только лишь к большему бедствию и страданию. Оно положит конец разделению и вражде, которую создали национализм и организованные религии. И так ли легко найти хорошее?

«Если нам придется учесть все значения, что есть хорошо, мы ни к чему не придем, мы окажемся не способными действовать. Немедленные потребности требуют немедленных действий, пусть даже эти действия могут принести несущественный беспорядок, – ответил политический деятель. – Просто у нас нет времени для обдумывания и философствования. Некоторые из нас заняты с раннего утром до позднего вечера, и мы не можем отсиживаться, чтобы рассмотреть полное значение каждого действия, которое нам нужно предпринять. Мы буквально не можем позволять себе удовольствие глубокого размышления, и мы оставляем это удовольствие для других».

«Сэр, вы, кажется, предлагаете, – сказал один из тех, кто до настоящего времени молчал, – что прежде, чем мы исполним то, что мы считаем хорошим поступком, мы должно обдумать полностью значение того поступка, так как, даже при том, что он кажется выгодным, такой поступок может принести больше страдания в будущем. Но возможно ли так глубоко осознавать наши собственные действия? В момент действия мы можем считать, что имеем то осознание, но позже мы можем обнаружить нашу слепоту».

В момент действия мы восторженны, мы в порыве, мы увлечены идеей или личностью и огнем лидера. Все лидеры, от наиболее зверского тирана до самого набожного политического деятеля, заявляют, что они действуют для добра человечества, и они все ведут к могиле. Но тем не менее мы уступаем их влиянию и следуем за ними. Разве вы, сэр, не оказывались под влиянием такого лидера? Возможно, его уже нет в живых, но вы все еще думаете и действуете согласно его санкциям, его формулам, его образу жизни, или же вы находитесь под влиянием более современного лидера. Так что мы идем от одного лидера к другому, бросая их, когда это нам удобно, или когда появляется лидер получше с еще большим обещанием чего-нибудь «хорошего». В нашем энтузиазме мы и других впутываем в сеть собственных убеждений, и часто они остаются в этой сети, тогда как сами мы перешли к другим лидерам и другим убеждениям. Но то, что хорошо, свободно от влияния, принуждения и удобства, и любой поступок, который не хорош в этом смысле, обязательно породит беспорядок и страдания.

«Думаю, что все мы можем признавать себя виновными в нахождении под влиянием лидера, напрямую или косвенно, – согласился последний говоривший, – но наша проблема вот в чем. Осознавая, что мы получаем много выгоды от общества, а отдаем назад очень мало, при этом видя так много нищеты всюду, мы чувствуем, что несем ответственность за общество, что мы должны что-то делать, чтобы уменьшить это бесконечное страдание. Большинство из нас, однако, чувствует себя довольно потерянными, так что мы следуем за кем-то с сильной индивидуальностью. Его отданная жизнь, его очевидная искренность, его жизненные мысли и действия оказывают на нас очень сильное влияние, и различными путями мы становимся его последователями. Под его влиянием мы вскоре оказываемся в ловушке действий либо за освобождение страны, либо за улучшение социальных условий. В нас имеется закоренелое принятие авторитета, и от этого принятия авторитета вытекает действие. То, что вы нам сказываете, так противоречит всему, к чему мы приучены, что это не дает мерки судить и действовать. Я надеюсь, что вы понимаете наше затруднение».

Конечно, сэр, любой поступок, основанный на авторитете книги, пусть даже священной, или на авторитете человека, возможно благородного и святого, является бездумным поступком, который должен неизбежно привнести беспорядок и горе. В этой и в других странах лидер получает авторитет благодаря интерпретации так называемых священных писаний, которые он свободно цитирует, или благодаря его собственному опыту, который обусловлен прошлым, или благодаря строгости его жизни, что опять же основано на образе священных записей. Так что жизнь лидера так же повязана авторитетом, как и жизнь последователя, оба являются рабами книг и опыта или знания другого. С этим всем в качестве основы вы хотите переделать мир. Это возможно? Или же вам необходимо отбросить весь этот авторитарный, иерархический взгляд на жизнь и приблизиться ко многим проблемам со свежим, жаждущим умом? Проживание и действие неотделимы, они находятся во взаимосвязи, это объединенный процесс, но сейчас вы отделили их, верно? Вы расцениваете ежедневное проживание с его мыслями и поступками как отличное от действия, которое собирается изменить мир.

«И снова, это верно, – продолжал последний говоривший. – Но как же нам отбросить этот хомут авторитета и традиции, которую мы охотно и с радостью принимали с детства? Это традиция еще с наших незапамятных времен, и тут вы приходите и советуете нам отбросить все это в сторону и положиться на самих себя! Из того, что я услышал и прочитал, вы утверждаете, что сам Атман не имеет постоянства. Так что вы понимаете, почему мы сбиты с толку».

Не может ли быть так, что вы никогда на самом деле не исследовали авторитарный путь существования? Если ставишь авторитет под вопрос – это уже конец авторитету. Нет ни метода, ни системы, по которой ум может освободиться от авторитета и традиции, а если бы имелся, то система стала бы доминирующим фактором.

Почему вы принимаете авторитет, в более глубоком смысле того слова? Вы принимаете авторитет так же точно, как это делает гуру, чтобы быть в безопасности, быть уверенным, быть успокоенным, преуспеть, доплыть до другого берега. Вы и гуру – поклоняющиеся успеху, вы оба ведомые амбицией. Где есть амбиция, нет любви, а действие без любви не имеет никакого значения.

«Разумом я понимаю, что то, о чем вы говорите, истинно, но внутри, эмоционально, я не чувствую подлинность этого».

Не существует никакого разумного понимания: или мы понимаем, или мы не понимаем. Это разделение нас самих на два водонепроницаемых отсека – еще одна нелепость с нашей стороны. Нам лучше признаться, что мы не понимаем, чем придерживаться того, что существует разумное понимание, что только порождает высокомерие и противоречие, вызванное нами самими.

«Мы отняли у вас так много времени, но, возможно, вы позволите нам прийти снова».

«Я хочу найти источник радости»

Солнце было за холмами, город был в огне от вечернего сияния, и небо было наполнено светом и блеском. При затянувшихся сумерках кричали и играли дети, у них перед ужином было все еще много времени. Вдали звонил диссонирующий колокол храма, а от близлежащей мечети чей-то голос призывал к вечерним молитвам. Попугаи возвращались с далеких лесов и полей к плотно насаженным вдоль всей дороги деревьям с густой листвой. Они создавали ужасный шум перед тем, как усесться на ночь. К ним присоединились вороны с их хриплым криком, были еще другие птицы, и все щебетали и шумели. Это была отдаленная часть города, и звуки движения транспорта тонули в громком щебетанье птиц. Но с наступление темноты они стали более тихими, и через нескольких минут они умолкли и были готовы ко сну.

Какой-то мужчина пришел с тем, что напоминало толстую веревку вокруг его шеи. Один конец ее он держал. Группа людей болтала и смеялась под деревом, куда падали лучи света от электрической лампы вверху, и мужчина, подойдя к группе, положил веревку на землю. Послышались испуганные крики, когда каждый начал убегать, так как «веревка» оказалась большой коброй, шипящей и надувающей свой капюшон. Смеясь, мужчина подтолкнул ее голыми пальцами ноги и сейчас же поднял снова, держа ее прямо за головой. Конечно, ее клыки были удалены, в действительности она была безвредной, но пугающей. Мужчина предложил мне обвязать змею вокруг моей шеи, но он был удовлетворен, когда я погладил ее. Она была холодной и покрыта чешуей, с сильными, слегка подергивающимися мускулами, и глаза ее были черными и смотрели, не мигая, так как у змей нет век. Мы прошли несколько шагов вместе, и кобра на его шее не успокаивалась, а все время двигалась.

Уличные фонари заставляли звезды казаться тусклыми и далекими, но Марс был красным и ярким. Нищий прошел рядом медленными, усталыми шагами, едва передвигаясь, он был укутан в лохмотья, а его ноги были обернуты в разорванные куски холста, связанные вместе с помощью крепкой нити. У него была длинная палка, он что-то бормотал себе под нос, и, когда мы прошли мимо, он даже не взглянул. Далее по улице стояла шикарная и дорогая гостиница с автомобилями почти любых марок перед нею.

Молодой профессор одного из университетов, довольно нервный, с высоким голосом и блестящими глазами, сказал, что проделал длинный путь, чтобы задать вопрос, который был для него самым важным.

«Я познал различные радости: радость супружеской любви, радость здоровья, увлечения и хороших товарищеских отношений. Будучи профессором литературы, я много читал и находил восторг в книгах. Но я обнаружил, что каждая радость мимолетная по своей природе, от самой маленькой до самой огромной, они все однажды заканчиваются. Кажется, ничто, чего бы я ни касался, не имеет никакого постоянства, даже литература, самая большая любовь в моей жизни, начинает терять ее постоянную радость. Я чувствую, что должен существовать постоянный источник всякой радости, но хотя и искал его, я его не нашел».

Поиск – это удивительный феномен, вводящий в заблуждение, не так ли? Будучи неудовлетворенными настоящим, мы ищем кое-что вне его. Страдая от боли настоящего, мы исследуем будущее или прошлое, и даже то, что мы находим, поглощается настоящим. Мы никогда не прекращаем расследовать полное содержание настоящего, но всегда преследуем мечты о будущем. Или же из числа мертвых воспоминаний прошлого мы выбираем самые насыщенные и придаем им жизнь. Мы цепляемся за то, что было, или отклоняем его в свете завтрашнего дня, так что настоящее получается размытым. Оно просто становится проходом, который нужно как можно быстрее пройти.

«Неважно, в прошлом это или в будущем, но я хочу найти источник радости, – продолжил он. – Вы знаете то, что я имею в виду, сэр. Я больше не ищу объекты, от которых можно получить радость: идеи, книги, люди, природа, а источник самой радости, вне всей скоротечности. Если не найти тот источник, можно быть постоянно охваченным печалью непостоянного».

Не думаете ли вы, сэр, что нам надо понять значение слова «поиск»? Иначе мы будем говорить наперекор друг другу. Отчего возникает побуждение искать, это беспокойство, чтобы найти, это принуждение достичь? Возможно, если нам удастся раскрыть мотив и понять его значение, мы сможем понять значение и поиска.

«Мой мотив прост и ясен: я хочу найти постоянный источник радости, потому что каждая радость, которую я познал, была проходящим явлением. Побуждение, которое заставляет меня искать, – это страдание из-за неимения чего-то длящегося. Я хочу уйти от этой печальной неуверенности и не думаю, что в этом есть что-нибудь неправильное. Любой, кто хоть немного задумывается, должно быть ищет ту радость, которую я ищу. Другие могут давать ей разные названия: Бог, истина, блаженство, свобода, Мокша, и так далее, но, по сути, это одно и то же».

Охваченный болью из-за непостоянства ум заставляет искать постоянное под любым названием, и само его стремление к постоянному создает постоянное, который является противоположностью тому, что есть. Так, в действительности нет никакого поиска, а лишь желание найти успокаивающее удовлетворение в постоянном. Когда ум осознает, что находится в состоянии постоянного непрерывного изменения, он продолжает строить противоположность того состояния, таким образом оказываясь в ловушке конфликта дуальности. А затем, желая убежать от этого конфликта, он преследует еще одну противоположность. Таким образом ум оказывается привязанным к колесу противоположностей.

«Я осознаю этот противодействующий умственный процесс, как вы это объясняете, но нужно ли вообще отказаться от поиска? Жизнь была бы очень скучной, если бы не было открытий».

Открываем ли мы что-нибудь новое через поиск? Новое – это не противоположность старого, не противопоставление тому, что есть. Если новое – это проекция старого, то оно является всего лишь видоизмененным продолжением старого. Всякое узнавание основано на прошлом, и то, что является узнаваемым, не новое. Поиск является результатом боли из-за настоящего, поэтому то, что разыскивается, это уже известное. Вы ищете утешения, и, вероятно, вы его найдете. Но оно также будет мимолетным, поскольку само побуждения найти – непостоянно. Всякое желание чего-либо, будь то радости, Бога или чего-то другого, является мимолетным.

«Правильно ли я вас понимаю, что так как мой поиск – это результат желания, а желание мимолетно, мой поиск напрасен?»

Если вы понимаете суть этого, тогда сама мимолетность – это радость.

«Как мне осознать суть этого?»

Не существует никакого «как», никакого метода. Метод порождает идею о постоянном. Пока ум имеет желание прийти к чему-то, получить, достичь, он будет в противоречивом состоянии. Противоречие – это нечувствительность. Но только лишь чувствительный ум осознает истину. Поиск рождается из-за противоречия, а с прекращением противоречия нет надобности искать. Вот тогда наступает блаженство.

Удовольствие, привычка и аскетизм

Дорога вела к югу от шумного раскинувшегося города с его кажущимися бесконечными рядами новых зданий. Дорога была переполнена автобусами, автомобилями, телегами с волами и сотнями велосипедистов, которые ехали домой из своих офисов, выглядя изнуренными после долгого дня рутинной работы, которая не представляла для них никакого интереса. Многие останавливались на открытом рынке у обочины, чтобы купить увядшие овощи. Когда мы направились в предместья города, там по обеим сторонам дороги стояли сочные зеленые деревья, недавно омытые сильными ливнями. Солнце садилось справа от нас, огромный золотой шар над отдаленными холмами. Среди деревьев паслось много козлов, и друг за другом бегали дети. Изгибающаяся дорога шла мимо башни одиннадцатого века, краснеющей и возвышающийся среди руин Хинду и Могулов. Здесь и там располагались древние могилы, а роскошный, разрушенный сводчатый проход (арка) говорил о славе, которая была давным давно. Автомобиль остановился, и мы пошли по дороге. Группа крестьян возвращалась с работы на полях, это были женщины, и после длинного дня тяжелого труда они пели веселую песню. В этой мирной сельской местности их голоса звучали четко, резонансно и бодро. Когда мы приблизились, они застенчиво прекратили пение, но продолжили петь, как только мы прошли.

Вечерний свет развивался среди мягко перекатистых холмов, а деревья были темными на фоне вечернего неба. На огромной выступающей скале стояли осыпающиеся зубчатые стены древней крепости. Восхищающая красота охватывала землю, она была всюду вокруг нас, заполняя каждый укромный уголок и закоулок земли и потаенные части наших сердец и умов. Есть только любовь, не любовь к Богу и любовь к человеку, ее нельзя разделить. Большая сова тихо пролетела на фоне луны, а группа образованных сельчан громко разговаривала, споря, ехать или не ехать в город, чтобы сходить в кино. Они буйствовали и агрессивно занимали половину дороги.

В мягком лунном свете было приятно находиться, и тени на земле были ясными и четкими. Вдоль дороги ехал, грохоча, грузовик, угрожающе сигналя. Но вскоре он проехал, оставляя деревню очарованию вечера и необъятному уединению.

Он был здоровым, вдумчивым молодым человеком около тридцати и работал в каком-то правительственном учреждении. Он не был слишком против своей работы, объяснил он и, принимая все во внимание, имел довольно хорошее жалованье и многообещающее будущее. Он был женат и имел четырехлетнего сына, которого хотел взять с собой, но мать мальчика упорно твердила, что ребенок будет мешать.

«Я посетил одну или две ваших беседы», сказал он, – и, если можно, я хотел бы задать вопрос. У меня некоторые плохие привычки, которые беспокоят меня и от которых я хочу избавиться. В течение нескольких месяцев я пробовал избавиться от них, но безуспешно. Что мне делать?»

Давайте рассматривать непосредственно саму привычку, а не делить ее на хорошую и плохую. Культивирование привычки, какой бы хорошей и благородной она ни была, только делает ум тупым. Что мы подразумеваем под привычкой? Давайте поразмыслим над этим, а не будем зависеть от простого определения.

«Привычка – это часто повторяемый акт».

Это механический импульс к движению в некотором направлении, либо приятном, либо неприятном, он может сработать сознательно или подсознательно, обдуманно или бездумно. Так ли это?

«Да, сэр, правильно».

Некоторые чувствуют потребность в кофе по утрам, а без него у них болит голова. Поначалу тело, возможно, требовало этого, но постепенно оно привыкло к приятному вкусу и возбуждению из-за кофе, и теперь оно страдает, когда лишено его.

«Но действительно ли кофе – это необходимость?»

Что вы подразумеваете под необходимостью?

«Хорошая пища необходима для хорошего здоровья».

Естественно, но язык привыкает к пище определенного типа или вкуса, и тогда тело чувствует себя обделенным и беспокоится, когда не получает то, к чему оно привыкло. Это настойчивое требование пищи особого типа указывает, что привычка была сформирована, а привычка основана на удовольствии и памяти о нем, ведь так?

«Но как можно покончить с привычкой, доставляющей удовольствие? Избавиться от неприятной привычки сравнительно легко, но моя проблема в том, как избавиться от приятных привычек».

Как я сказал, мы не рассматриваем приятные и неприятные привычки или как покончить с любой из них, а пытаемся понять саму привычку. Мы видим, что привычка формируется, когда имеется удовольствие и требование продолжения удовольствия. Привычка основана на удовольствии и воспоминании о нем. Изначально неприятный опыт может постепенно стать приятной и «необходимой» привычкой.

А теперь, давайте, немного продвинемся в теме. В чем ваша проблема?

«Среди других привычек сексуальное удовлетворение стало мощной и всепоглощающей привычкой для меня. Я пробовал держать ее под контролем, дисциплинируя себя по отношению к этому, сидел на диете, занимался различным опытами и так далее, но несмотря на все мое сопротивление привычка продолжается».

Возможно, в вашей жизни нет другого способа выхода энергии, нет другого зажигающего интереса. Вероятно, вам надоела ваша работа, и вы этого не осознаете. А религия для вас может быть только скучным ритуалом, набором догм и верований вообще без всякого значения. Если вы внутри разбиты, расстроены, тогда секс становится для вас единственным выходом. Надо быть внимательным внутренне, подумать заново о вашей работе, о нелепости общества, выяснять для самого себя истинное значение религии, вот это то, что освободит ум от порабощения любой привычкой.

«Я имел обыкновение увлекаться религией и литературой, но сейчас у меня нет свободного досуга для чего-либо, потому что все мое время занято работой. На самом деле я не несчастен из-за этого, но понимаю, что добыча средств к существованию – это не все. И, может быть, это так, как вы говорите, если мне удастся найти повод для более широких и более глубоких интересов, это поможет сломать привычку, которая беспокоит меня».

Как мы сказали, привычка – это повторение поступка, приносящего радость, вызванного стимулирующими воспоминаниями и образами, которые пробуждает ум. Выделения желез и их результаты, как в случае голода, это не привычка, они нормальный процесс физического организма, но когда ум увлекается ощущениями, стимулируемыми мыслями и изображениями, тогда естественно запускается механизм формирования привычки. Пища необходима, требование особого вкуса пищи основано на привычке. Находя удовольствие в неких мыслях – действиях, тонких или грубых, ум настаивает на их продолжении, таким образом порождая привычку. Повторяющийся акт, как, например, чистка зубов по утрам, становится привычкой, когда ему не придается внимание. Внимание освобождает ум от привычки.

«Вы подразумеваете, что мы должны избавиться от всех удовольствий?»

Нет, сэр. Мы не пытаемся избавляться от чего-нибудь или приобретать что-нибудь. Мы стараемся понять полное значение привычки, а также мы должны понять проблемы удовольствия. Многие саньясины, йоги, святые отказывали себе в удовольствии, они истязали себя и вынуждали ум сопротивляться, быть нечувствительным к удовольствию в любой его форме. Это удовольствие видеть красоту дерева, облака, лунного света на воде или человека, а отрицать это удовольствие значит отрицать красоту.

С другой стороны, есть люди, которые отклоняются от уродливого и цепляются за прекрасное. Они хотят остаться в прекрасном саду их собственного творения и закрыться от шума, вони и зверства, которые существуют за стеной. Очень часто это им удается, но вы не можете закрываться от уродливого и придерживаться красивого без того, чтобы не стать тупым, нечувствительным. Вы должны быть чувствительны к печали, также как к радости, а не сторониться одного и стремиться к другому. Жизнь является и смертью, и любовью. Любить значит быть уязвимым, чувствительным, а привычка порождает нечувствительность, она уничтожает любовь.

«Я начинаю чувствовать красоту того, что вы говорите. Это правда, что я сделал себя тупым и глупым. Раньше я любил ходить в лес, слушать птиц, наблюдать лица людей на улицах, а я теперь вижу, что позволил привычке сделать со мной. Но что такое любовь?»

Любовь – это не простое удовольствие, воспоминание, это состояние интенсивной ранимости и красоты, которое отклоняется, когда ум строит стены из эгоцентричной деятельности. Любовь – это жизнь, и поэтому она также смерть. Отрицать смерть и цепляться за жизнь означает отрицать любовь.

«Я действительно начинаю проникать во все это и в самого себя. Без любви жизнь на самом деле становится механической и во власти привычки. Работа, которую я выполняю в офисе, в значительной степени механическая, как в действительности и остальная часть моей жизни. Я пойман в обширном колесе рутины и скуки. Я спал, а теперь я должен пробудиться».

Само осознание, что вы спали, – это уже пробужденное состояние. Не никакой потребности в воле.

Теперь, давайте продвинемся в вопросе немного далее. Нет никакой красоты без простоты, верно?

«Это то, что я не понимаю, сэр».

Простота не заключается в каком-то внешнем символе или поступке: носить набедренную повязку или одежду монаха, питаться только один раз в день или жить жизнью отшельника. Такая дисциплинированная простота, пусть даже строгая, это не простота, это просто внешний показ, не имеющий внутренней реальности. Простота – это простота внутреннего уединения, простота ума, который очищен от всякого конфликта, который не в ловушке пожаре желания, даже наивысшего желания. Без этой простоты не будет никакой любви, а красота исходит от любви.