Текст книги "Валюта любви. Отважное путешествие к счастью, уверенности и гармонии"

Девушка, которая одевается странно

1970-е годы, Калифорния

В седьмом классе я знакомлюсь с девочкой, которая выворачивает наизнанку мою странную, изолированную жизнь. Келли – мой первый настоящий друг. Она позволила ребенку внутри меня выйти из клетки, и этот ребенок уже не вернется туда. Никогда.

Поскольку друзей не допускают в мой дом, я все время хожу к Келли. Ее дом полная противоположность моему и наполнен миром, любовью и смехом. Ее родители не кричат, и в семье не происходит никаких жутких сексуальных сцен. Не могу поверить, что такое возможно. Там я чувствую себя в безопасности. Мы общаемся, слушаем альбомы, устраиваем кавардак в кухне и не спим всю ночь. Ее родители даже говорят: «Доброе утро, дорогая». Это по-настоящему?

Ночью мы убегаем на кладбище и взбираемся на огромный дуб посередине. Высоко в ветвях мы чувствуем себя в безопасности, курим косяк / сигарету с марихуаной и так надрываемся от смеха, что наши желудки начинают болеть. Она рассказывает мне истории о призраках, настолько ужасные, что мы кубарем скатываемся с дерева и пробегаем по жутким гранитным надгробным плитам (клянусь, что там был туман) до самого ее дома.

Мы лазаем по деревьям в Золотом парке, взбираемся высоко вверх, подальше от членов банды внизу, и вырезаем наши инициалы на ветвях. Рисуем мультяшные карикатуры на своих учителей и ходим за покупками в благотворительный магазин. Ее креативность подпитывает мою. Я иду в церковь с ее семьей, что для меня совершенно внове. Мои родители ненавидят религию и нетерпимо относятся к моему интересу к Богу.

Не считая моей бабушки, Келли была моим первым опытом любви. Она полностью изменила мою жизнь и стала первой из многих замечательных друзей, которые у меня есть сегодня. Думаю, она спасла меня. Серьезно.

* * *

Мои родители скопили достаточно денег, чтобы купить дом в более красивом, безопасном Северном Дауни. Это, может быть, всего в четырех милях, однако здесь совершенно другой мир. Из-за этого переезда у меня появился выбор из двух старших школ. Я иду в Уоррен-Хай, а не в Дауни-Хай, как все мои одноклассники. Хочу положить конец группировкам и давлению со стороны сверстников и думаю, если пойду в новую школу, могу быть сама собой, что бы другие дети ни говорили об этом.

Со свободой, которая приходит с анонимностью, я попадаю в десятый класс как образчик своеобразной моды. Совершенно не подозреваю, что я – прирожденный дизайнер моды. Не понимаю, почему вынуждена конструировать и каждый день шить новые костюмы для школы.

Часы пролетают, а я шью, забыв про сон и потеряв счет времени. Наконец-то мое сверхактивное воображение имеет цель. В понедельник одеваюсь как кинозвезда сороковых, а всю оставшуюся неделю – домохозяйка пятидесятых, моряк, норвежский молочный фермер, глэм-рокер… включая прическу и макияж. Для облика глэм-рокера в стиле Боуи я покрываю свои высокие платформы пайетками и блеском, используя зубочистки и клей.

Вскоре меня называют «девушкой, которая одевается странно», но мне это все равно, потому что вовсю наслаждаюсь своей креативностью. В конце концов ребята привыкают, и это хорошо, потому что я не собираюсь останавливаться.

Хочу пригласить Келли на школьный вечер выпускников с танцами, так как я не готова встречаться с мальчиками. Наслаждаюсь идеей предстать в образе парня, в смокинге и цилиндре. Мы приходим на танцы, одетые как пара – я в костюме, с бабочкой и в цилиндре, а Келли в черном платье. Учителя думают, что мы лесбиянки, и не пускают нас, поэтому нам приходится пробираться довольно долго, чтобы сфотографироваться. После фотографий три учителя прижимают нас к стенке и кричат: «Нельзя приходить на танцы без партнера!» Тогда я говорю: «Она мой партнер». Нас окружают наши друзья, сердито споря с ними. Когда учителя угрожают позвонить в полицию, мы с Келли уходим, чтобы наших друзей не арестовывали. Ходят слухи, будто я лесбиянка, но мне наплевать на это.

Хуже всего то, что после этого случая мои родители запрещают мне видеться с моей лучшей подругой. Я опустошена. Скучаю по ней и плачу каждую ночь. Иногда, когда мои родители засыпают, выскальзываю из дома и встречаюсь с ней за углом, чтобы поговорить, но наши отношения уже никогда не будут прежними. Она не может понять, почему мои родители не любят ее, и я тоже не могу. Стыд окрашивает мои эмоции. Я не в силах ничего изменить. Она самый лучший, самый честный человек, которого когда-либо знала. Моя тоска по ней никогда не проходит.

Переживая эту большую потерю, я развиваюсь по-новому и открываю для себя новые вещи. Поцелуи с мальчиками – во‑первых, а живые рок-концерты – во‑вторых. Поскольку Лос-Анджелес – музыкальная столица мира, любая известная группа приезжает в наш город, и я посещаю множество концертов. Неукротимая, живая рок-музыка делает мою душу свободной, в то время как наряды, которые носят Дэвид Боуи и Фредди Меркьюри, вдохновляют мое воображение и служат оправданием моего уникального творческого самовыражения.

К шестнадцати годам моя главная цель в жизни – уйти из дома, поэтому у меня есть две работы: учу детей плавать в бассейнах на задних дворах по всему округу Лос-Анджелес и работаю продавщицей в бутике под названием Nobby’s.

* * *

В семнадцать лет я должна окончить старшую школу. Хочу поступить в Институт дизайна и мерчандайзинга моды (FIDM), но мои родители считают, что это слишком дорогое удовольствие и я не буду всерьез заниматься карьерой дизайнера, поэтому они не хотят платить за обучение. Вместо этого посещаю муниципальный Серритос-колледж.

В колледже я вскоре замечаю высокого мужчину в клетчатой фланелевой рубашке, который покупает кофе в кафе кампуса. Со мной случается небольшой сердечный приступ, когда он спрашивает, можно ли сесть рядом со мной. Это мой первый серьезный парень, Джек, – блестящий механик. Его губы одновременно и сладкие, и соленые. Он изгоняет из меня страх перед сексом, и я преподношу ему свою девственность на серебряном блюде в задней части его грузовика на сеансе кино для автомобилистов и сразу наивно залетаю. Мама никогда не разговаривала со мной о сексе или предохранении, и я была невежественна в этих вопросах.

Я не могу сообщить моим родителям о своей беременности, и мне не к кому обратиться. Джек устраняется. Уверена, он напуган, но чувствую себя всеми покинутой. Отправляюсь в клинику абортов USC и лежу в одиночестве на холодном столе из нержавеющей стали, полная стыда и ненависти к себе. Без наркоза доктор открывает мою матку и вычищает ее. Я меняюсь навсегда. Больше нет невинного младенца. Это моя вина.

Мы с Джеком продолжаем наши отношения, используя средства контрацепции. Тем не менее в нем постепенно пробуждаются ревность и собственнический инстинкт. Он думает, что моя одежда обнажает слишком много тела, и не хочет, чтобы я ходила на пляж или в ночные клубы с кем-нибудь из моих друзей-парней. Мне не нравится, когда меня начинают учить жизни, но, стоит мне оторваться, он держит меня еще крепче – буквально. Однажды начинает из ревности кричать на меня в своей быстроходной машине и ведет ее так быстро, что я даже не могу выскочить на знаке остановки. Когда он, наконец, останавливает машину, его мускулистая рука сжимает мою руку так крепко, что не могу шевельнуться. Его стремление контролировать мое поведение на время отталкивает меня, но, когда он возвращается и плачет, я снова прыгаю в его постель, не понимая разницы между насилием и любовью и тем самым усугубляю путаницу вокруг собственных желаний и сексуальности.

Лодочный спорт, парк Марин Стадиум, Лонг-Бич, 1978 год

Модельное агентство La Model

1977 год, швейный квартал Лос-Анджелеса

Бутик Nobby’s закрывается, поэтому я работаю официанткой в местном гастрономе и девушкой в стеклянном ящике в супермаркете. Но жажду вернуться в бизнес моды. Просматривая объявления о найме в газете Los Angeles Times, нахожу одну вакансию: компании требуется модель для подгонки купальных костюмов. Понятия не имею, что такое модель для подгонки, но, во всяком случае, пойду и выясню.

Компания High Tide Swimwear находится на Бродвее в швейном квартале Лос-Анджелеса – дымка смога, развязки автострад и небоскребы. Бездомные люди с тележками, наполненными скарбом, тянутся вдоль заваленных мусором улиц. Бесцветные здания покрыты граффити с метками банд.

Ограда с колючей армированной лентой по верху окружает мой пункт назначения, а окна закрыты решетками. Припарковав свой красный спортивный автомобиль Datsun 240Z на улице перед закопченной крепостью, звоню по домофону у металлической двери.

Я встречаюсь с рыжеволосой женщиной по имени Аллейн, с сильным техасским акцентом. Ей около тридцати пяти лет, и она выглядит круто в узких джинсах, сапогах на высоком каблуке и длинном пальто из меха красной лисицы. Почему-то на петличке ее джинсовой рубашки висит круглая граненая хрустальная подвеска от люстры. Она меня заинтриговала.

Ее дизайнерская студия – яркая белая комната с серым промышленным ковролином. Стойки на колесиках забиты купальниками, а эскизы моделей пришпилены к стенам. Цветные маркеры разбросаны по ее белому столу, плюс пластиковая тарелка с ребрышками барбекю, бобами и початком кукурузы и кока-колой.

Она берет со стеллажа раздельный купальник.

– Вот, дорогая, примерь это, раздевалка там, – она указывает на небольшую кабинку.

Я надеваю бикини и выхожу.

– О, ты просто маленькая Овечка! (Она так называет меня и сегодня.)

Она берет сантиметровую ленту и протягивает ее между моими ногами и через левое плечо, чтобы получить измерение туловища. Затем измеряет расстояние между моими сосками, а также снимает обычные мерки бюста, талии и бедер.

– Ты идеальна! Не могу в это поверить! Ты хоть представляешь, скольких девушек я измерила за последний месяц? Это потрясающе, перезвоню тебе сегодня.

Когда она звонит позже, чтобы предложить мне эту работу, я торгуюсь с ней и поднимаю оплату с 3,75 до 4,25 доллара в час.

Моя работа в качестве модели для подгонки заключается в примерке купальников, в то время как Аллейн или лекальщик скалывает их булавками, режет, пишет на них, чтобы усовершенствовать конструкцию или подогнать детали. Аллейн работает с зажженной сигаретой во рту. Ее руки дрожат, когда она сосредоточивается и разговаривает с купальником. «Давай, ты, ублюдок», – говорит она, натягивая ткань, разрезая и сажая ее на булавки.

– Хорошо, это выглядит лучше. Повернитесь, Овечка, дай мне посмотреть сзади.

Между подгонками я хожу по офису в ярко-розовом халате, чтобы всегда быть готовой переодеться.

Когда нет примерок, крою образцы. Водружаю массивные рулоны ткани длиной по пять футов на свой раскройный стол и экономично раскладываю лекала. Я использую тяжелые железные гири в качестве грузиков, чтобы выкройки не смещались. Затем обвожу детали черным маркером или белым портновским мелком, снимаю гири, скалываю слои булавками и крою.

Затем собираю все обрезки вместе с выкроенными деталями и складываю их в пластиковый пакет Baggie с ксерокопией спецификации. Теперь пришло время нарезать «спагетти», используемые для шейных и задних завязок. Это просто головная боль. Идеально параллельные полосы лайкры размером 152,5 см на 52,5 см – это проклятие моего существования, потому что лайкра ускользает из-под моих ножниц во время кроя. На моей правой руке полно мозолей и волдырей, но мне все равно, потому что я люблю свою работу и мне нравится мой наставник Аллейн.

Работая в High Tide, узнаю, насколько разнообразна и всеобъемлюща индустрия моды. Все приветствуются, будь вы гей, транссексуал, традиционной ориентации или выходец из любой страны на свете. Такой проблемы не существует.

Мне исполнилось восемнадцать лет во время моего второго года работы в High Tide. Мы снимаем нашу рекламную кампанию, и моя задача состоит в том, чтобы организовать процесс и посадить костюмы на двенадцать моделей. Никогда не была в настоящей студии голливудского фотографа, поэтому по секрету выясняю все необходимое. Я просто модель для подгонки у конструктора одежды, а не настоящая фотомодель. Внезапно раздается громыхание на съемочной площадке, когда Рон Харрис, фотограф, прямо в студии увольняет модель за ее маленький рост, а затем орет мне в гримерку на верхнем этаже:

– Эй, почему ты не в костюме?

Так все и началось. Я готовлю кампанию, а затем прошу президента High Tide платить мне такую же сумму, как и другим моделям, и договариваюсь о 800 долларах за день работы. Это намного больше, чем 4,25 доллара за час. Если мне этого хватало на жизнь, вероятно, смогу сама оплачивать учебу в школе дизайна одежды в FIDM. Я ушла из Серритос-колледжа, потому что узнаю намного больше из практики, работая в швейной промышленности.

Я решаю обзавестись агентом и прохожу собеседование в четырех ведущих голливудских агентствах. В трех местах меня берут. Выбираю то из них, которое, по моему мнению, проводит больше фотосъемок. В High Tide мне позволяют отлучаться, когда у меня просмотры или заказы на мероприятия, поэтому продолжаю работать на обеих работах и учу плавать по выходным.

Мое новое модельное агентство находится в Голливуде. Темный ковер в пятнах и искусственные панели «под дерево» – таковы особенности дизайна небольшого офиса. Мириам, руководитель агентства, сидит за своим столом спиной к окну, выходящему на Сансет-Стрип. Бумаги и сигаретный пепел покрывают ее стол. Черно-белые фотографии моделей размером восемь на десять дюймов приколоты по всем стенам. У нее темные волосы, широкий нос, жирная черная подводка глаз и глубокий, резкий голос.

По-видимому, мне потребуется сделать множество разных вещей. Она отправляет меня к стоматологу, посмотреть мои тетрациклиновые[4]4
  Тетрациклиновое окрашивание зубов («тетрациклиновые зубы») – это изменение окраски цвета зубов в результате приема антибиотика. – Примеч. ред.


[Закрыть] зубы. Стоматолог рекомендует надеть на них коронки, а это означает, что мои зубы стачивают до основания и ставят искусственные. Я не готова к такому шагу. У меня на зубах серая полоска, но они крепкие и здоровые. Чувствую, что совершу предательство, если надену на них коронки. Вместо этого он отбеливает их, что в семидесятые годы ужасно болезненно и не дает стойкого результата.

Затем пластический хирург удаляет родинку у меня на подбородке. Он говорит, что она может стать злокачественной, поэтому соглашаюсь. Они хотят удалить еще и родинку на щеке, но я отказываюсь.

Затем Мириам отправляет меня в Беверли-Хиллз к парикмахеру по имени Карло. Уж не знаю, почему так действует шампанское, но я настолько расслаблена этим вечером в его салоне, что разрешаю ему срезать мои волосы до короткой мальчишеской стрижки.

Я не подозреваю, что Мириам раньше возглавляла агентство, которое поставляло сексуальных девушек для порнографического журнала. Итак, естественно, мое первое интервью с Фредериком из Голливуда. Он продает порнографическое нижнее белье. Мне это известно, потому что мои родители получают его каталог. Мириам идет вместе со мной на встречу с Фредериком, который велит мне надеть крошечную, прозрачную леопардовую вещичку с отделкой черным кружевом. Я должна переодеться в кабинке рядом со столом Фредерика, за жалюзийной дверью, которая, уверена, просматривается насквозь.

Чувствую безумную тревогу и неловкость по поводу непристойного наряда и кабинки, тем не менее заставляю себя сделать это. Робко выхожу, практически обнаженная, а Фредерик и Мириам изучают меня сверху донизу и просят меня повернуться. Ощущаю себя шлюхой и внутренне паникую. Они сходятся во мнении, что, хотя мое тело идеально подходит для демонстрации нижнего белья, однако в свои восемнадцать лет у меня слишком много детскости в лице для рекламы его продукта. Слава Богу.

Мириам ангажирует меня на затрапезные мероприятия, такие как собрания водителей автомобилей и грузовиков, где я должна быть одета в красно-бело-голубой обтягивающий комбинезон из полиэстера на молнии спереди. Она отправляет меня в номера отелей и мотелей по всему Голливуду, где иногородние клиенты проводят отрывочные собеседования.

Иногда это вовсе не интервью с предложением реальной работы. Это просто мужчины, которые ищут секса.

Я иду в дом в Бел-Эйре, где меня встречает мужчина в своем доме, похожем на логово льва. По какой-то причине всю стену за его столом занимают глянцевые фотографии девушек размером восемь на десять дюймов, и это попахивает дорогой проституцией. Мой папа рассказывал мне десятки случаев, когда он спасал таких девушек от передозировки наркотиками и о вызовах на самоубийства – информация, которая остается со мной и, вероятно, удерживает меня от дурной дорожки в обозримом будущем. Мужчине около сорока лет, у него темный загар, лохматая шевелюра и волосы на груди, выбивающиеся наружу поверх рубашки. У него нет реального товара для продажи. По зрелом размышлении понимаю: я и есть тот товар, который он намерен продать. Он хочет взглянуть на меня в бикини.

Мириам отправляет меня в высотное здание прямо на пересечении Голливудского бульвара и Франклин-авеню, где мужчина, одобрив мое тело в бикини, говорит мне, что я буду сопровождать его в Лас-Вегасе в качестве эскорта. Замечаю, что человек на фотографиях за столом не соответствует мужчине, которого вижу перед собой. Пытаюсь убежать, но он запер дверь. Отчаянно умоляю его открыть дверь. Он наконец смягчается, и я несусь к своей машине на подземной парковке и сообщаю охраннику об этом инциденте. Ему нет дела до пережитого мной испытания. С колотящимся сердцем торопливо уезжаю.

Мириам считает, что было бы хорошей идеей для меня поучаствовать в телеигре семидесятых The Dating Game («Игра в знакомства»). Многие актеры используют ее как инструмент рекламы. Соглашаюсь без всякого намерения искать себе партнера. Моя цель – выбрать парня с наименее извращенными ответами. Мой парень, Джек, с которым пытаюсь порвать в это время, говорит, что если это сделаю, то нашим отношениям конец, – еще одна причина, по которой я иду на шоу.

На собеседовании для каталога универмага встречаюсь с очень редким явлением – женщиной-фотографом. Оглядывая стены ее студии, вижу модные фотографии, но также и сексуальные снимки. Просматривая мой бук, она говорит: «Знаешь, я снимаю и для Oui [порножурнал] и хотела бы привлечь тебя». Я теряю дар речи, чувствую сердечный приступ и выбираюсь оттуда настолько быстро, насколько позволяет вежливость, воображая грязные порнографические фото в доме моего папы.

Позже Мириам звонят из журнала Oui и предлагают 25 000 долларов за использование на обложке фотографии купальника из моего портфолио. Я паникую. Мне нужны эти деньги, но у меня все нутро содрогается. Не хочу, чтобы моя репутация была запятнана участием в порнографических журналах. Как можно рассчитывать на лучшую работу для добропорядочных общеамериканских брендов, если позволю им использовать мою фотографию? Кроме того, у меня стойкое отторжение, потому что всю жизнь наблюдала папину одержимость порно. И категорически отказываюсь от их предложения.

Вскоре после этого меня приглашают в ролик национальной рекламы для бренда Sprite, где работаю вместе с группой других молодых, подтянутых актеров со свежими лицами. Одна девушка очень похожа на меня.

Я выкладываю ей свою дилемму по поводу сексуальных просмотров Мириам, и она предлагает мне попробовать обратиться в ее агентство – Wilhelmina, недавно открывшее филиал на Западном побережье. Модели Wilhelmina в Нью-Йорке представляют некоторые известные имена – от Патти Хансен и Джии Каранджи до Шон Кейси и Джулии Фостер.

Надеюсь когда-нибудь поработать в Нью-Йорке, и поскольку там есть офис агентства Wilhelmina, то легко смогла бы туда отправиться. Мне до смерти хочется сниматься у знаменитых нью-йоркских фотографов вместе с известными моделями, которые были на пике популярности в то время, такими как Ким Алексис, Кэрол Альт, Келли Эмберг, Эсме Маршалл, Беверли Джонсон, Дженис Дикинсон, Иман, Кристи Бринкли, Биттен Кнудсен, Тара Шеннон и Брук Шилдс.

На следующий день отправляюсь в агентство, и они в офисе подписывают со мной контракт. Порнографические просмотры исчезают, и я выступаю моделью только для легальных клиентов моды: газеты California Apparel News, журнала Women's Wear Daily, компаний по производству купальных костюмов, каталогов универмагов, газетных рекламных объявлений, телевизионных роликов, а также участвую в роли модели в ток-шоу.

Меня даже приглашают на гламурные голливудские вечеринки. Больше всего люблю дискотеки на роликах на катке «Флипперс» в Западном Голливуде. В нашей группе Патти Хансен вместе с Робином Уильямсом, который, полагаю, встречается с моим агентом Молли. Телешоу Mork & Mindy (с Робином Уильямсом и Пэм Добер в главных ролях) – это хит того времени, и даже у Пэм Добер подписан контракт с агентством Wilhelmina. Нужно признаться, что нахожусь под впечатлением от встречи со звездами.

Несколько месяцев спустя Жеральд Мари, глава Paris Planning, родственного агентства Wilhelmina, приезжает в США для рекрутирования моделей, и я прохожу кастинг. Мой план – отправиться в Париж, чтобы поработать с Vogue Paris, Elle France и любым другим топ-журналом, конечно, я одета в творения парижской моды – Paris Couture, а затем вернуться в Нью-Йорк и работать вместе с моими любимыми моделями.

Вот таков был план.

В наряде от Kenzo для книги Люсиль Хорнак Fashion-2001, 1980 год