Текст книги "Свет, который мы потеряли"

Глава 13

Порой мы принимаем решения и совершаем поступки, которые кажутся нам правильными, но потом, оглядываясь назад, видим, что ошибались. Но некоторые кажутся правильными даже при оценке задним числом. Все вокруг предупреждали не делать этого, и я прекрасно знаю, что случилось потом, но все равно рада, что в тот снежный январский день переехала к тебе.

– Он же хочет уехать, – говорила Кейт, когда мы с ней сидели на мягких кухонных стульях, а перед нами на столе дымились чашки с кофе.

– Но он ведь не сказал, когда именно, – возражала я. – У него пока нет работы. И возможно, не скоро появится. А если и появится, кто знает, надолго ли? Ну, уедет на время, потом вернется.

Кейт одарила меня взглядом, которым, наверное, смотрит теперь на своих коллег в юридической конторе, словно хочет сказать: «Ты хоть сама веришь в то, о чем говоришь? Да и кто может поверить в эту чушь?»

– Пусть даже через месяц устроится, – сказала я, – пусть уедет на несколько лет, пока он здесь, я хочу пробыть с ним рядом как можно дольше. А вдруг завтра конец света? Или я попаду под машину и не доживу до четверга? Я хочу жить сегодняшним днем.

– Послушай, Лю, – начала Кейт. Она провела пальцами по ожерелью от Тиффани, которое ей подарил Том. В последнее время она надевала его каждый день. – Проблема в том, что жить сегодняшним днем – значит не думать о будущем и не строить никаких планов, это ясно само собой. Конец света маловероятен, возможность попасть под машину стремится к нулю. А вот вероятность того, что Гейб устроится на работу фотожурналистом и махнет за океан, а заодно разобьет твое сердце, очень велика. Я лишь пытаюсь помочь тебе уменьшить риски. Для тебя безопаснее оставаться у меня.

Боже, как было скучно и утомительно доказывать всем и каждому правильность своего выбора. Примерно такой же разговор у меня уже состоялся прошлым вечером с мамой. А за несколько дней до этого – с братом Джейсоном. Алексис поддерживала мое решение, но даже я знала, что ее мнению среди наших подруг доверия нет. Я потеряла счет мужикам, с которыми она спала, и любимое ее присловье было: «А почему нет, черт возьми?!»

– Дело в том, Кейт, – сказала я, – что я уже ко всему готова, живу я с Гейбом или нет. Почему бы не получить удовольствие, пока он здесь?

Кейт с минуту молчала, потом потянулась ко мне и обняла:

– Ох, Лю, сама не знаю, за что люблю тебя, но… смотри, сердечко у тебя хрупкое, сможешь ли его защитить? Не нравится мне все это…

Кейт, конечно, была права. Но в тот момент изменить ход судьбы – твоей, моей, нашей – я уже не могла. Поэтому считаю, что мое решение было правильным. Даже сейчас я уверена в этом. Никогда я не жила такой полной жизнью, не чувствовала в себе столько энергии, как в те пять месяцев, что мы провели вместе. Ты поистине обладал даром в корне преображать нашу жизнь. Я счастлива, что мы сделали этот выбор. Пошли наперекор судьбе, проявили свободную волю.

Глава 14

Вскоре после того, как мы съехались, ты записался на очередные курсы фотографии и тебе дали задание фиксировать на пленку самые разные проявления чувств или мыслей. «Поймать красоту» на одной неделе – с этим проблем у тебя не возникло, тут ты был ас. Потом – «поймать печаль». Счастье, упадок, возрождение – ставились и такие задания. Не помню, в каком порядке, зато хорошо помню, что ты, в неизменной шляпе и обмотанный шарфом, облазил с фотоаппаратом весь Манхэттен. Иногда я тащилась за тобой, до самого подбородка застегнув куртку и нацепив самые теплые наушники. Во многих твоих заданиях в конце концов я становилась центральным персонажем, например на фотографии, где я сплю и по подушке разбросаны мои темные волосы. Кажется, задание тогда звучало: «поймать покой». Я до сих пор храню ее в коробке под кроватью, в рамочке, завернутую в коричневую бумагу. Съехавшись с Дарреном, я никак не могла заставить себя избавиться от нее. И даже когда вышла за него замуж. Может, сейчас стоит достать ее и повесить у себя в кабинете. Интересно, как тебе эта идея?

А в тот день ты получил задание «поймать боль».

– Я знаю, куда надо сходить, – сказал ты тем субботним утром, когда проверял, заряжен ли аккумулятор камеры. – На Граунд-Зиро[5]5
  Нулевой уровень, участок в Нижнем Манхэттене, на котором до 11 сентября 2001 г. располагался первоначальный комплекс зданий Всемирного торгового центра.


[Закрыть].

Дожевывая последний кусок вафли, я помотала головой. Твоя мама прислала тебе вафельницу, помнишь? Купила ее по вдохновению, на распродаже, и взяла с нас слово, что мы будем пользоваться ею как можно чаще. Интересно, она у тебя сохранилась? Хранишь ли ты, как и я, старые вещи, напоминающие о нашей совместной жизни? Или избавляешься во время переездов, выбрасываешь воспоминания вместе со спичечными коробками и кофейными чашками? А я все еще помню эту вафельницу. Хорошая была вещь.

– Иди, если хочешь. А я нет.

– Но у меня же задание. Поймать боль.

Я снова помотала головой, подбирая вилкой остатки сиропа на тарелке:

– Это твое задание, не мое.

– Что-то я не понял… Почему ты не хочешь пойти со мной?

Я даже вздрогнула:

– Просто… Не вижу необходимости смотреть на это.

– Как это, не видишь необходимости? Надо помнить… помнить тех людей, которые погибли, и тех, которых они оставили, помнить, почему это случилось. В общем, надо помнить все. Нельзя забывать.

– Чтобы помнить, мне не обязательно смотреть на останки. Тот день и так навсегда остался у меня в душе.

– Ну хотя бы чтобы отдать последнюю дань. Для этого и приходят на могилы.

Я положила вилку:

– Ты что, серьезно думаешь, что единственный способ выразить свои чувства перед чем-то или перед кем-то – это явиться с визитом туда, где все произошло? Туда, где люди погибли или похоронены? Неужели ты так считаешь?

Ты расстроился, но старался не подавать виду.

– Нет, я так не считаю. Но… мне кажется, мы мало делаем, чтобы помнить. Чтобы понимать.

Я закусила губу:

– Ты имеешь в виду нас с тобой?

– Всех, – ответил ты, крепко сжимая кулаки. – Как могут люди спокойно жить, будто ничего не случилось, когда Америка воюет в Ираке? Когда в гостиницах Индонезии взрываются бомбы? Когда все собственными глазами видели, что случилось с Нью-Йорком? Почему никто не чувствует того, что чувствую я? Почему никто не хочет ничего делать?

Ты закончил фразу с хрипом, видно было, что из последних сил стараешься сдержаться.

Впрочем, ты был прав. Большинство людей не чувствовали так, как ты. Я, например. Во всяком случае, постоянно, каждую минуту. Эти чувства не смогли овладеть моим разумом или пленить сердце, как происходило с тобой.

– Может, людям не надо заставлять себя чувствовать боль, чтобы помнить, что она есть. У них все не так, как у тебя, но это вовсе не значит, что они совсем ничего не чувствуют. И если я не хочу идти с тобой на Граунд-Зиро, это не значит, что мне все равно.

Я не стала дожидаться, что ты скажешь в ответ. Пошла на кухню, прихватив липкие от кленового сиропа тарелки. Посуда была твоя, вилки мои, и на кухне у нас царил полный кавардак.

Я открыла воду и принялась мыть тарелки, по щекам текли слезы, и я никак не могла их унять. Я уже тогда знала, сердцем чувствовала, что ты скоро уедешь и я останусь одна. Твоя мечта не была размытой абстракцией, она требовала немедленного осуществления. В Нью-Йорке ты никогда не был бы счастлив. И никогда не был бы счастлив лишь со мной. Если ты в конце концов хотел добиться успеха, тебе нужно было что-то противопоставить своей разочарованности этим миром, работать вопреки ей. Даже тогда я уже понимала это. Просто надеялась, что ты еще вернешься.

Ты подошел так тихо, что я не заметила, пока не щелкнул затвор фотоаппарата. Я подняла голову: ты застал меня врасплох с глазами, полными слез, – одна катилась у меня по щеке.

– Гейб! – сказала я, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

Не могла поверить, что ты снимаешь меня. Что нашу ссору превращаешь в произведение искусства.

– Я знаю, – сказал ты, кладя фотоаппарат на стол, и поцеловал меня в макушку, поцеловал мои глаза, нос, губы. – Прости меня. Я знаю, что тебе не все равно. Я люблю тебя, Люси.

Я отложила тарелки и обняла тебя, прижав мыльные руки к твоей футболке:

– Я тебя тоже, Гейб. Я тебя очень люблю.

В тот день ты отправился на Граунд-Зиро без меня и сделал десятки снимков. Я понимала, как много это для тебя значит, поэтому пообещала помочь: просмотреть все и выбрать лучшее фото, хотя мне до сих пор казалось, что, глядя на них, я все еще ощущаю острый запах обуглившихся предметов и тел, который витал по улицам города двенадцатого сентября. Но в результате ты так и не выбрал ни одного из них. Ты подал на тему боли ту самую фотографию, которую снял на кухне, когда я мыла посуду с глазами, полными слез. А мне этот снимок никогда не нравился.

Интересно, понравилось бы тебе, если бы я сфотографировала тебя прямо сейчас?

Глава 15

После твоего рассказа о себе и матери, о калейдоскопе на день рождения я поняла, что ты очень любишь делать широкие жесты, устраивать всякие прочувствованные, исполненные глубокого смысла праздничные ритуалы. И тут я была тебе достойной парой. В тот год, в конце февраля, мы решили отпраздновать твой день рождения прогулкой на вертолете, которая завершилась рестораном с дегустацией двадцати обозначенных в меню блюд. Не помню сейчас название, но тебе хорошо известен этот ресторан. Помнишь, тот самый, где после одиннадцати блюд я так натрескалась, что тебе пришлось съесть парочку моих, и твоим рекордом стали двадцать два блюда, а моим – всего лишь восемнадцать, но для меня и это было слишком много. Оставшиеся выходные я чувствовала себя удавом, который проглотил аллигатора, но ты был доволен. Говорил, что день рождения прошел как полагается. Особенно после того, как по дороге домой я сделала тебе минет прямо в такси.

А накануне моего дня рождения в том же году ты прислал мне цветы на работу, дюжину лилий «Звездочет». У меня до сих пор хранится записка, которую ты вложил в букет вместе с завернутой фотографией на тему покоя. Звездочеты для моей девочки, чьи глаза наполнены мерцанием звезд. С днем рождения. С юбилеем. Жду не дождусь вечера. Люблю. Гейб.

Придя домой, я увидела на кровати большую коробку.

– Открой, – сказал ты, усмехнувшись во весь рот.

Внутри лежал наряд из моего любимого магазина, в котором покупки я делала, только дождавшись семидесятипроцентных скидок. Блузка без рукавов из бирюзового шелка с глубоким вырезом спереди и сзади. И коротенькая узкая юбка черного цвета.

– Я подумал, тебе очень пойдет, – сказал ты. – Идеально для похода в театр на балет «Аполлон», а потом, я подумал… можно снова сходить в «Лица и имена». Ты была бы там самая сексуальная.

Я благодарно обняла тебя. Ты такой заботливый, и костюм скроен как раз на мою фигуру. Я представила себе, как ты внимательно изучаешь путеводитель по Нью-Йорку в поисках, куда бы пойти вечером, ходишь по магазину, тебе там немного не по себе, ты щупаешь шелк и сатин, представляя, как это будет на мне сидеть. Выбираешь цвет, чтобы я потрясающе выглядела.

– Как мне повезло, – призналась я. – Честное слово, я самая счастливая девушка в мире, у меня есть ты.

– Наоборот, – возразил ты, – это мне повезло. Жаль, что я не могу сделать что-то еще, чтобы показать тебе, какое это чудо – быть с тобой.

– Ну уж нет, – сказала я, хватая его за ремень, – сейчас я тебе покажу, на что еще ты способен ради меня.

Мы даже не добрались до постели. Странно, что ковер не воспламенился под нами.

Мы лежали рядышком на полу, вокруг валялась одежда.

– Ты когда-нибудь представляла себе, что любовь бывает такой? – спросил ты.

Я прижалась к тебе еще теснее. Рука твоя лежала у меня на плече.

– Нет, даже в самых безумных фантазиях, – ответила я.

– Ты моя звездочка, Люси, мое солнышко. Твой свет, твой магнетизм… Не могу выразить, что ты для меня значишь.

– А я бы сравнила нас с двойной звездой, – сказала я.

Рука моя тем временем медленно ползла вверх по твоему бедру. Не могла оторвать рук от тебя. Никак не получалось себя заставить.

– Мы с тобой как бы вращаемся один вокруг другого.

– О господи, Люси! Душа твоя так же прекрасна, как и твое тело. – Ты положил руку на локоть и заглянул мне в глаза. – Ты веришь в карму?

– Это как у индусов, что ли? Или типа украду чужую машину и меня постигнет та же участь?

Ты улыбнулся:

– В этом городе, конечно, для автомобильных воров тоже есть карма, но я говорю о другом. И не о карме из индийской философии. Да и вообще, мне кажется, это не то чтобы карма… Это, скорее, как… Как ты думаешь, мы вот так полюбили друг друга… так сильно, так крепко… потому что мой папочка был козел? И ты моя награда за пережитое? За что я получил все это? – Ты жестом указал на наши обнаженные тела. – Или, может, имея вот это сейчас, потом я буду страдать, чтобы искупить свое счастье? Может, каждый из нас обладает весьма ограниченным количеством счастья в мире?

Тогда я села и помотала головой:

– Нет, не думаю… Мир устроен иначе. Мне кажется, жизнь – это просто жизнь. Мы живем, попадаем в разные ситуации, принимаем решения, и все происходит так, как и должно происходить. «Воспользоваться мы должны течением» – помнишь, на семинаре у Крамера? Это старая проблема. – (Мы замолчали.) – Но знаешь, о чем бы я хотела подумать? – продолжила я после паузы. – Я бы хотела подумать о том, что на самом деле представляет из себя карма. В индуистском понимании. Может, в прошлой жизни я совершила для кого-то нечто чудесное и в этой жизни получила за это награду – тебя. Такое понимание кармы мне нравится больше, чем идея про ограничение счастья или добра.

Ты снова улыбнулся, но на этот раз грустно. Видно было, ты мне не верил.

– Да мне тоже нравится твой вариант. Просто… меня беспокоит мысль о том, что невозможно обладать вот этим всю жизнь, чтобы до самой смерти был один сплошной праздник.

Я немного подумала:

– А что, такое тоже может быть. Пусть не вся жизнь сплошной праздник, но думаю, к концу жизни можно получить от нее все, что хотел.

И я верю в это, Гейб, до сих пор верю.

– Хотелось бы думать, что ты права, – сказал Гейб.

Мы с тобой больше никогда не говорили на эту тему, но у меня создалось впечатление, что ты так и остался при своем мнении: ни один человек не может получить от жизни все, что хочет. Жаль, я не смогла переубедить тебя. Мне кажется, ты хотел сказать, что надо жертвовать всем, во что веришь. Одной любовью ради другой любви. Одним кусочком счастья ради другого кусочка счастья. Эта теория, сознательно ты верил в нее или бессознательно, объясняла твои поступки. В каком-то смысле она была твоей путеводной звездой на пути, который ты выбрал и который привел тебя, да и меня тоже, туда, где мы сейчас находимся.

Но мне очень хотелось бы думать, что в жизни все обстоит иначе. Что у нас может быть и любящий отец, и любящая подруга жизни. И работа, которая приносит удовлетворение, и личная жизнь тоже. Но, может быть, ты сказал бы, что уж если хотеть чего-то, так крепкого здоровья. Или денег побольше. Или бог знает чего еще.

Интересно, ты до сих пор остался при своем мнении или передумал, а, Гейб?

Жаль, что ты не можешь мне ответить.

Глава 16

Вскоре после моего дня рождения ты записался на курсы, которые вел Пит. Я часто думала: долго ли ты сохранял с ним связь после отъезда из Нью-Йорка? Я знаю, он много для тебя значил. Это очевидно. Этот человек дал толчок твоей карьере. Мне всегда хотелось знать, нашел ли ты хотя бы в нем поддержку и руководство, которых не получал от отца. Когда ты ходил к нему на занятия, когда с его помощью пристраивал фотографии в еженедельник «Виллидж войс», ты казался счастливейшим человеком на свете, прежде я тебя таким никогда не видела. У меня даже мелькала мысль, что, возможно, я не права, и ты не прав – возможно, ты мог бы стать счастливым и в Нью-Йорке.

Кроме того, ты взял на себя ответственность за готовку, потому что я, как правило, допоздна сидела в офисе, пока не уйдет Фил, а он в то время уходил с работы все позднее, ему были нужны новые идеи для очередного сезона программы «Вся Галактика». Помнишь вечер, когда я пришла домой гораздо позже обычного – около девяти, – а ты успел сварить макароны и приготовить к ним вкусный соус? У тебя была уже открыта бутылка вина, и ты успел выпить стаканчик. Когда я зашла, ты как раз накрывал на стол. А в динамиках, подключенных к ноутбуку, напевала Элла Фицджеральд.

– Ну, добрый вечер, – сказал ты.

Твой поцелуй отдавал «Мальбеком».

– У тебя сегодня хорошее настроение, – заметила я, сбрасывая джинсовую куртку.

– Угадай-ка, чью фотографию на днях напечатают в «Нью-Йорк таймс»? – спросил ты.

Я разинула рот:

– Неужели твою?

– Мою! – похвастался ты. – Пит познакомил меня с нужными людьми, и они взяли фотографию, которую я снял в нашем квартале… Помнишь, когда прорвало трубу и посреди улицы забил фонтан? Как иллюстрацию к статье про разрушение инфраструктуры города.

Я побросала сумки на пол и кинулась тебе на шею:

– Поздравляю, мой талантливый, мой блестящий возлюбленный!

Ты поднял меня на руки, отнес на диван, а я в это время думала: вдруг, боже мой, вдруг все-таки это надолго? Вдруг ты никуда не поедешь?

В тот вечер мы сели ужинать полуголые, и я поделилась с тобой своими новостями. Фил попросил помочь ему – обдумать кое-какие идеи для следующих сезонов нашего шоу.

– Это как раз то, что мне надо, – сказала я. – Это мой шанс повлиять на содержание того, что дети в нашей стране видят, изучают, воспринимают.

В ту ночь мы не спали допоздна, устроили мозговой штурм, я выдавала идеи, а ты играл роль невероятно мощного резонатора. Но все равно я своим списком была недовольна. И краем глаза все время видела твой фотоаппарат.

– Послушай, – сказала я. – А может, там найдем какие-нибудь идеи? Интересно, что у тебя на карте памяти?

Ты притащил фотоаппарат в постель, и мы стали просматривать кадр за кадром, пока я не попросила задержаться на фото маленькой девочки в зарешеченном окне квартиры на первом этаже. Малышка обеими руками держалась за прутья решетки.

– Как это можно назвать, по-твоему? – спросила я.

– Одиночество? Родители ушли на работу и оставили ее дома одну. Или, может, мечтательница, мечтает о чем-то своем, несбывшемся?

– Мечтает! Точно! Надо сделать серию, посвященную детским мечтам.

Идея легла в основу первой серии второго сезона.

В начале следующего квартала меня повысили в должности. Но ты уехал раньше.

Глава 17

Спустя совсем немного времени после того, как твоя фотография появилась в «Таймс», нашу программу «Вся Галактика» номинировали на приз «Эмми» для дневных передач, и меня пригласили на церемонию вручения. Приглашение было на две персоны.

Я тут же потащила тебя в «Блумингдейл» – примерять наряды. Впрочем, «потащила» не совсем верно сказано, ты пошел охотно и провел время с удовольствием. Помнишь? Ты сидел на диванчике перед примерочными кабинками, изображал зрительный зал на частной демонстрации мод. Сначала я вышла в облегающем платье без бретелек, с длинным разрезом по правой ноге.

– Сексуально, – заметил ты. – Очень даже пикантно.

– Не совсем то, во всяком случае, для работы не пойдет.

Потом показалась в розовом бальном наряде.

– Мило, – прокомментировал ты, – вылитая Золушка.

Но это было тоже не то.

Тогда я надела темно-синее платье.

– Строгое, простое, – сказал ты. – Красивое и стильное.

Я заметила, что другие женщины в магазине обращали на нас внимание. Те, что постарше, благосклонно улыбались. Молоденькие поглядывали с завистью. Я ловила на себе их взгляды и старалась пригасить улыбку, приглушить чувство, которое нашептывало: «Все идет хорошо». В тот день казалось, что мы с тобой, ты и я, обречены на счастье.

Я примерила еще несколько платьев, пока не добралась до красного шелкового, на бретельках, с низким вырезом на спине, плотно облегающего сверху, но чем ниже, тем свободней, так что при движении платье переливалось волнами. Помнишь, что ты сказал тогда? Я помню. Ты и сейчас словно стоишь перед моими глазами и горящим взглядом осматриваешь меня с ног до головы.

– Сногсшибательно! – воскликнул ты. – Ты поистине сногсшибательная женщина!

Потом поднялся с диванчика, взял меня за руку и закружил посреди секции, где продавались вечерние платья. Затем наклонился ко мне, запрокинул меня назад и поцеловал.

– Бери это, – прошептал ты мне на ухо. – И как можно скорее. Интересно, здесь есть туалет, где можно уединиться? Или по-быстрому возьмем такси?

– Такси, – прошептала я, смеясь.

Глава 18

Когда в тот день мы добрались до дому, ты сгреб меня в охапку вместе со всеми моими пакетами и бегом преодолел два лестничных пролета до дверей нашей квартиры, потом, освободив одну руку, но не отпуская меня, нащупал ключи. Я только смеялась, глядя на это.

– Что ты делаешь? У тебя крыша поехала.

– Не могу больше ждать, – ответил ты, распахнул дверь, внес меня в спальню и швырнул на кровать.

Коробки с пакетами ты побросал на диван, вернулся, на ходу стаскивая через голову рубаху.

– Ты представить не можешь, что я пережил, когда смотрел на тебя в этих нарядах, когда воображал, как ты стоишь там в примерочной голая… Это такая мука!

Я стащила футболку, расстегнула лифчик. Когда снимала его через голову, услышала умоляющий стон:

– О, Люси…

Ты прыгнул в кровать, и я почувствовала твои губы и нежные пальцы на себе и тоже не смогла удержаться от стонов, спине было больно, а потом ты вошел в меня, и тут я снова ощутила полноту бытия, со мной всегда такое бывало в эти мгновения.

– Габриель, – проговорила я, задыхаясь, – когда я с тобой, мне кажется, я бесконечна.

Ты впился губами в мои губы.

– А я с тобой чувствую себя непобедимым, – прошептал ты в ответ.

Да, любовь способна на такое. Она дает тебе чувство бесконечности и непобедимости, словно весь мир раскрыт перед тобой, и все для тебя достижимо, и каждый день кажется чудом. Может быть, это акт, когда ты раскрываешься и впускаешь в себя другого, а может, акт нежности, когда твоя любовь к другому человеку столь глубока, что сердце твое расширяется до пределов вселенной. Я столько раз слышала, как говорят: «Я и не подозревала, как сильно способна любить, до тех пор пока…» – и затем шло, например, такое: «…пока у меня не родилась племянница» или «пока не родила ребенка» или «пока я его (или ее) не усыновила (не удочерила)». Лично я не знала, насколько сильно способна любить, пока не встретила тебя, Гейб.

Никогда этого не забуду.