Текст книги "Точка разрыва"

глава 8

– Они были ошеломлены, – сказал Натан Перкинс, просовывая в японскую пижаму зеленого шелка свои бледные ступни.

– Так им и впрямь понравилось? – спросила Ава, возбужденно блестя глазами размером с крылья летучей мыши.

– Конечно, понравилось, – он ненавидел лгать, но еще больше боялся причинить боль Аве.

Она поворковала от удовольствия, прижимая его к своей пышной груди.

– И что этот Дженкинс Джонс конкретно сказал? Чудовищногрубое – фактически самое чудовищногрубое, что он видел в этом насквозь чудовищногрубом мире.

– Я не помню, – снова солгал Натан, внутренне удивляясь, как легко и непринужденно слова шли с языка.

Ава нахмурилась:

– Но ты сказал, что им понравилось?

Конечно, крошка, конечно. Они просто были стерты в порошок. Даже этот старый хрыч Дженкинс Джонс. Со всех сторон неслось такое множество комплиментов, что я точно не помню, кто и что произносил. Вот и все.

Ава хихикала и хлопала в ладоши. «Как ребенок», – подумал Натан. Она была на пятнадцать лет его моложе. Хотя уже и не дитя по возрасту, Ава сохранила молодой задор и темперамент. И что из того, что она порой вспыльчива и капризна?

Они встретились в Портленде. Ава работала конторщицей в пункте проката машин, но держала себя как королева. Это был ее стиль. «Ты такова, какой преподносишь себя», – любила говорить она. Сама Ава вела себя так, как будто мир принадлежал ей. Шесть месяцев спустя они поженились, и Натан стал ее любимой игрушкой.

Это был самый импульсивный шаг в его жизни, и немало скептиков в Чёрной Долине задумчиво поводили бровями. Но большая часть их просто завидовала. Натан до того времени никогда не являлся объектом зависти, и, нужно сказать, эта игра ему очень понравилась.

Ава вселяла в него бодрость.

– Я, правда, рада, что им понравилось, но, надеюсь, они поняли, что я пыталась выразить, – произнесла она, скользнув ногами по шелковым простыням поистине королевской кровати.

Натан последовал ее примеру, но с чрезвычайной осторожностью. Шелковая пижама на шелковых простынях заставляла его нервничать. Одно неосторожное движение – и он слетит с кровати.

– Натан, ты меня слушаешь?

– Да, конечно, дорогая.

– Что-то не так? У тебя расстроенный вид.

Натан снял очки и уютно устроил их на туалетном столике. Он потер уставшую переносицу. Как-нибудь нужно будет подобрать себе линзы – если вообще производят линзы с пепельным налетом.

Ему, наверное, не следует рассказывать ей про Клайда. Натан знал, что этим внесет в ее душу смятение. Лучше подождать до утра, чем расстраивать сейчас жену и потом вместе провести бессонную ночь.

– Дело в Дине, – сказал он, а потом осознал, что отчасти это правда.

– Доктор Трумэн?

– Да, мы вместе пообедали. И знаешь, кто-то бросил кирпич в окно его классной комнаты.

– Ужасно. Он пострадал?

– Нет. Фактически он даже не очень расстроен, и это очень взволновало меня. И я заставил его сказать Джону.

– Так мило с твоей стороны.

– Джон поехал с ним в школу.

Натан аккуратно повернулся на бок, опершись локтем на подушку, а голову положил на руку, чтобы лучше видеть жену, вдыхать ее запах. Она одарила его улыбкой, от которой в паху у Натана побежали мурашки.

– Он все еще встречается с Мэвис? Ему нужна хорошая женщина, а Мэвис самая лучшая.

– Нет, она идет вторым номером, – сказал Натан. – Первый принадлежит мне.

Ава засмеялась, и Натан вдруг подумал, что это первые правдивые слова, сказанные им за весь вечер.

– Но, знаешь, сейчас они практически не встречаются.

– Почему нет? – спросила Ава по-настоящему заинтересованно.

– Он списывает все на Джуди, – Натан помедлил. Было слышно, как в столовой прозвенели часы.

– Я потом говорил с Мэвис. Она считает, что он перестал с ней видеться после того, как она пожелала войти в его дом.

– В его дом? Почему он продолжает жить в этой развалюхе? Он, несомненно, заслуживает лучшего. Особенно теперь.

– Знаю. Но он всегда с ума сходил по этому дому.

– Он одинокий вдовец. Может быть, просто не хотел, чтобы она видела беспорядок.

– Когда я там бывал, там все было в идеальном порядке. Все прибрано, чисто, разложено по полочкам. Как сам Дин. Нет, здесь что-то другое. Вот только не знаю что.

– Давай вернемся к моей живописи, – сказала Ава, сбрасывая нижнюю деталь пижамы. – Расскажи мне все, что они говорили, слово в слово. А я буду слушать тихо, потому что невежливо болтать с набитым ртом.

Она скользнула под одеяло, а Натан Перкинс принялся лгать.

Пайпер Блэкмор встряхнула руки и размяла пальцы. Пустой коридор на втором этаже гостиницы «Рассвет» протянулся перед ней знаком вопроса. Двенадцать комнат, шесть дверей на каждой стороне. Тонкий вытертый палас серого цвета испещрен рядами пурпурных треугольников. До этого она не замечала. Четыре двери вниз, а на двери предпоследней комнаты желто-черная лента, оставленная полицией на месте преступления.

– Ты как? – спросил Дин.

Пайпер судорожно сглотнула и улыбнулась, заложив волосы за уши:

– Ничего, нормально.

Шериф Джон Эванс аккуратно оттянул ленту. Он сделал знак Дину и Пайпер присоединиться.

Глаза Пайпер были так же широко распахнуты, как дверь. Она вошла в комнату, как будто озарив ее светом, увидела кровать. Это, должно быть, место, где было тело, обведено мелом на той стороне…

Клерк, выбивший дверь, так постарался, что нуждался в медицинской помощи. Его тогда оставили на Пайпер. Сейчас она согласилась последовать за шерифом, узнав, что у доктора Трумэна родилась теория.

– Я рада, что кто-то принимает участие, – прошептала Пайпер. Дин взял ее за руку. Этот жест ее подбодрил, и, сглотнув еще раз, она повторила свой рассказ.

Все объяснение заняло не более пяти минут. Временами Дин был сосредоточен, но в следующее мгновение принимал отсутствующий вид.

Когда Пайпер закончила, все взгляды обратились на Дина, который, казалось, этого не замечал. Он около пяти минут смотрел в проем выбитой двери. Сплетал пальцы и перебирал губами. Его глаза перебегали с предмета на предмет, выхватывая каждое пятнышко, мозг подсчитывал невидимые числа, расшифровывал незримые слова.

– Есть запасной ключ? – спросил Дин. Джон протянул его:

– Взял у бедняги клерка.

– Хорошо. Пойдемте в соседний номер, я покажу вам, что произошло.

Портленд, штат Орегон. Купол яркого чистого неба накрывал город. Серые ленточки автомагистралей пересекали ленивую Вилламет Ривер, теряясь среди разноцветного кирпича, стекла и стали – в новом городе со старомодными привычками. Краеугольный камень Сиэтла – так охарактеризовал его один заезжий путешественник. А Мейсон Эванс прекрасно понимал, в чем тут дело. Портленд отличало не то, чем он обладал, а, скорее, то, чего он был лишен, – туристов и хищников-коммерсантов. Это место до сих пор оставалось неизведанной страной, красивой и загадочной, как земля Оз.

Праздновали день рождения Мейсона, и, в качестве редкого проявления милосердия, отвратительная женщина, которая когда-то была его женой, позволила детям повидаться с отцом. Или дети уже достаточно подросли, что эта ведьма не могла давить на них.

Мужчина усмехнулся. Он поседел, отяжелел, но его внушительный и импозантный вид все еще производил впечатление. Мейсон тренировался ежедневно, гордясь своей физической формой. Он больше не работал непосредственно на объектах, но когда ты являешься владельцем строительной компании, нужно быть готовым ко всему.

– Отец Джефри Хилла купил ему водные лыжи, – сразу взялся за дело Дональд.

Четырнадцатилетний подросток с нежным личиком улыбнулся, вгрызаясь в кусок пиццы.

– Так поскольку сегодня день рождения у меня, может быть, ты мне купишь водные лыжи?

Дональд помотал головой, продолжая жевать с открытым ртом, минутку помолчал, как бы обдумывая идею.

– Конечно. Просто повысь мое содержание до ста тысяч, и я куплю тебе две пары лыж.

– Ешь-ка лучше пиццу, красавчик. Ты уже и так получаешь больше, чем те парни, что на меня работают.

Мейсон не помнил, когда последний раз он получал столько удовольствия от своего дня рождения. Эванс весьма преуспел в бизнесе. «М. К. Эванс Компани» была одной из крупнейших и быстроразвивающихся в штате, но в личной жизни Мейсон с трудом контролировал течение событий. Его первый брак продлился всего три года и не принес ничего, кроме боли и алиментов. Второй просуществовал вдвое дольше, но окончился так же печально, только алименты увеличились, да на сей раз появились дети.

Именно дети наполняли его жизнь смыслом. Тина родилась сразу же после свадьбы, Дональд – пять лет спустя. Они были единственной отрадой в жизни Мейсона.

– Тина, пицца остывает, – крикнул он наверх.

– Спущусь через минуту, папа.

Он видел Дональда каждые выходные и в те вечера, когда команда «Блейзеры» играла у себя дома. Но Тина… Часы с ней были редки и драгоценны. А теперь, когда она училась в колледже и жила в общежитии Университета Орегона в двух часах езды, их свидания стали еще реже.

Глядя, как дочь, приплясывая, спускается по лестнице, помахивая собранными в хвост волосами, Мейсон испытал приступ настоящей ностальгии: он вспомнил те времена, когда она играла с Барби и смотрела мультики, сидя у папы на коленях.

– Я просто возьму кусок «цы» на дорогу, – сказала она, вынимая треугольник пиццы с канадской ветчиной и ананасами из коробки. Тянущуюся нитку сыра она оборвала и намотала на кусок.

– «Я просто возьму кусок «цы» на дорогу», – передразнил сестру Дональд.

Она хлопнула его по макушке, скорее разыгрывая недовольство:

– Ты почему не растешь, червяк?

– Без твоей помощи не обойтись.

– А, отлично. Быстрый ответ.

– «Быстрый ответ», – эхом отозвался Дональд.

– Дональд.

Подросток улыбнулся, ничуть не смутившись:

– «Я просто возьму кусок «цы» на дорогу». Почему она нормально не может разговаривать? – он взглянул на сестру, которая откусила верхушку. – Это пицца, пи-иц-ца. А не «ца». Что бы ты сказала, если бы тебе предложили гамбургер? «Дайте мне ургер на дорогу»?

Тина снова хлопнула его по макушке левой рукой, изящно удерживая балансирующую пиццу на правой ладони.

– Тупица, – пробормотала она.

– Тупица, – ответил он, пригнулся, ожидая ответного удара. Но его не последовало, Тина решила поскорее покончить с едой. Мейсон заметил ее уложенную сумку у подножия лестницы.

– Ты уезжаешь? Уже?

– Папа, у меня контрольная за семестр на следующей неделе.

– Но в понедельник занятий не будет. Это день для самостоятельной работы. Так что у тебя три дня в запасе.

– Мне еще предстоит два часа за рулем, – она приподняла крышку, чтобы взять новый кусок. – Фи, лук.

Тина запихнула оскорбительный овощ обратно в коробку.

– Ты же любишь лук, – сказал Мейсон.

– Больше нет.

– С каких пор?

– С тех пор, как она влюбилась, – промурлыкал Дональд.

– Заткнись, тупица.

– Новый бойфренд? – поинтересовался Мейсон.

– Ничего особенного, папа. Не о чем беспокоиться.

– Совсем по-другому она пела утром Дерди по телефону, – заявил Дональд, затем фальцетом передал разговор. – «О, Ди, он самый лучший, то, что надо. Никогда не встречала такого за всю мою жизнь – он ни на кого не похож».

– Умри, липучка! – Тина швырнула в брата луком.

Лук прилип к щеке, а потом соскользнул на белую майку мальчика.

– Пап! – заныл Дональд.

– Тупица, – выпалила Тина.

– Дети, – прорычал Мейсон, произнося одно это слово с тем выражением, которое они оба хорошо знали: «Прекратите, пока я не вышел из себя и вы не нажили себе неприятности».

Недовольно бормоча что-то себе под нос и хныча, Дональд поднялся из-за стола, чтобы вытереть лицо и поменять футболку. «Тина отнюдь не образец благоразумия», – отметил с грустью про себя Мейсон.

Оставшись с ней наедине, он вернулся к разговору:

– Так что насчет этого мальчика?..

– Папа!..

– Мне просто любопытно.

– Только одно: он не мальчик, он взрослый мужчина. Мейсон неожиданно для себя вздрогнул:

– Он ходит в университет Орегона?

– Да, но он уже заканчивает. Он правда милый, папа, и такой хладнокровный.

Дональд вернулся уже без лука, но в той же самой рубашке и с фотографией в руке. Он внимательно смотрел на снимок, будто пытаясь разгадать тайные знаки.

– По мне, ничего особенного.

– Ах, отдай, воришка, – Тина бросилась к брату, выхватила снимок из рук и хлопнула его по голове, что было расценено Мейсоном как легкий удар.

– Я бы хотела остаться и поиграть с вами, но мне правда надо идти, – потом обратилась к брату: – Хотя бы для того, чтобы сбежать от тебя.

Он улыбнулся:

– Огромное спасибо. Тина улыбнулась в ответ:

– Ничего, пожалуйста, – она взглянула на часы. – О боже, я опаздываю.

– Опаздываешь? Куда ты можешь опоздать? – спросил Мейсон. – Занятия начинаются только во вторник.

– У нее свидание, – подозрительно заметил Дональд. – Свидание с мистером Великолепным.

Тина сердито нахмурила брови, потом отошла за сумкой у лестницы и вернулась к Мейсону. Положила ему на плечо маленькую ручку, смотревшуюся, как воробей на строительной балке.

– Папа, обещаю, что в следующий раз ты устроишь мне допрос с пристрастием. Но сейчас мне действительно нужно ехать.

Он накрыл ее ручку своей огромной ладонью. Дочь нежно поцеловала его в щеку.

– С днем рождения, старик. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, милая, – Мейсон поцеловал ее руку.

– Пока, воришка, – сказала Тина Дональду и заспешила к двери.

– Пока, птенчик, – ответил он. В дверях она притормозила:

– Где мои ключи?

– На столе около телефона, – интуитивно сказал Мейсон.

– Ах да, вот они. Спасибо, папа. Я позвоню скоро, обещаю. И она исчезла.

Этим вечером, после того как он вернул Дональда в цепкие когти своей бывшей жены, дом показался Мейсону совсем опустевшим, холодным и одиноким, как обратная сторона Луны. Слишком много места для него одного – но он не мог отказаться от дома, который был переполнен воспоминаниями о времени, проведенном с детьми.

Мейсон опустил пару кубиков льда в хрустальный бокал. Они простучали по дну, как прозрачные игральные кости, потом, при появлении первой капли виски, зашипели от радости. Через минуту Мейсон налил вторую порцию, но уже безо льда.

Когда зазвонил телефон, он был почти уверен, что это кто-то из детей хочет сообщить, что забыл свои вещи. Они всегда что-то забывали. Мейсон даже расстроился, когда оказалось, что это по делу.

– Мейсон? – раздался голос его старшего прораба. – Мы получили эту партию древесины из Окриджа сегодня. Хочешь, чтобы я переправил ее в Хэмпстон утром?

Этот человек работал с Мейсоном более десяти лет. Спокойный, рассудительный парень, которого непросто вывести из себя. Не самый расторопный работник, но один из тех, на кого можно положиться. Кто не залезет в капитал компании…

– Мы ведь для этого ее и купили, разве нет?

– Ну, проверяю на всякий случай, – в телефоне что-то затрещало. – С тобой все в порядке?

– Разумеется, – прорычал Мейсон.

– Просто ты как будто немного пьян.

– Правильно. И я доведу начатое до конца как только вырублю этот проклятый телефон.

Где-то в глубине дома прозвонили часы, принадлежавшие его деду. Мейсон прислушался, но не смог подсчитать удары.

– Ладно, ладно. Просто спросил. И счастливого дня рождения! Мейсон вздохнул, борясь со своей неуместной враждебностью:

– Спасибо.

Он повесил трубку не попрощавшись, и машинально потянулся за виски. Опрокинул стакан одним глотком.

Неожиданно что-то заставило его взгляд остановиться. Фотография. Та, где Тина со своим новым бойфрендом. Чрезвычайно хладнокровный парень?

«Нужно будет отослать ей, – сказал сам себе Мейсон. – Она, наверное, забыла ее на краю стола, когда искала ключи».

Фотография.

«…Он не мальчик, он взрослый мужчина».

Слова эхом отдавались у него в голове, лишая спокойствия.

Мейсон поставил пустой бокал, направился в вестибюль и взял снимок. Тина, одетая в яркий желто-зеленый жакет университета штата Орегон, улыбалась, как утреннее солнце, а рядом с ней, обнимая ее…

«…Он не мальчик, он взрослый мужчина».

На фотографии с его дочерью…

«Никогда не встречала такого за всю мою жизнь – он ни на кого не похож…»

Комната закружилась вокруг него. Он утратил всякую связь с реальностью, но старался не потерять сознание.

Мейсон Эванс испытывал такое состояние только однажды в своей жизни: в ночь, когда они открыли фоб, а он оказался пустым.

Мейсон дико закричал.

Несмотря на все заверения Пайпер Блэкмор, Дин продолжал беспокоиться о ней. Все это время – прикидывая, подсчитывая, оценивая и делая выводы, – он не сводил мысленного ока с молодого преподавателя истории, готовый уловить малейший намек на первое проявление шока. Она попала в ужасную передрягу, но вышла из нее с честью, даже спасла Клайду жизнь. Но сейчас, когда прилив адреналина начал спадать, на поверхность всплывали последствия моральной, эмоциональной и физической усталости. А возвращение на место преступления только подрывало ее силы.

Номер, в который они вошли, ничем не отличался от того, где обнаружили Клайда. Такой же ковер, занавески, покрывало. Такая же планировка: одна комната, одна кровать, одна тумбочка, телевизор, встроенный в стену, отсутствие шкафа, простая ванная с душем, умывальником и зеркалом. Дин проверил окна. Джон оказался прав – они были наглухо заделаны.

Дин бросил быстрый взгляд на Пайпер. Она грызла ноготь на пальце. Ее лицо покрывала чрезмерная бледность.

На двери находился такой же внутренний замок, как и в других номерах. Дин исследовал задвижку. Старая, как и сама гостиница. Он повернул ручку и выдвинул ее слегка вперед. Потом улыбнулся и посмотрел через плечо. Все остальные уставились на него, как на фокусника, достающего из пустой шляпы белого кролика. Ему стало неуютно от этого внимания.

Дин подергал рукав своего плаща.

«Ничего там нет», – хотелось сказать ему. Он вытянул черную нитку приблизительно тридцатипяти сантиметров длиной из изношенной подкладки.

– Пайпер, оставайся здесь. Джон, почему бы тебе не выйти в коридор, чтобы увидеть, что я делаю?

Он подождал, пока шериф не оказался в коридоре. Выступ задвижки оставался вне зазора. Дин накинул на него петлю, отступил в коридор, потянул за собой нитку, затем аккуратно прикрыл дверь, так чтобы задвижка не попала в зазор. Он медленно потянул, почувствовал, как натянулась нитка, потом потянул сильнее, услышал слабый звук. Дин улыбнулся.

– Попробуй открой, – обратился он к шерифу.

Джон повернул ручку. Основной замок легко подался, но боковая задвижка теперь была задействована и держала дверь изнутри.

– Вот, черт меня возьми!

– Нитка? Он использовал нитку? – донесся голос Пайпер из-за двери.

Дин постучал.

– Теперь можешь нас впустить.

Она открыла; глаза ее были широко распахнуты.

– Итак, человек, пытавшийся убить мистера Уоткинса, запер дверь, накинув петлю на задвижку? – повторила Пайпер.

Дин предостерегающе поднял палец:

– Возможно. Это только один из вариантов, который мог быть применен при сложившихся обстоятельствах.

– Один из вариантов?

– Да. Я не читал детективов с тринадцати лет, потому что ответы всегда лежали на поверхности. И очень часто я находил более простой и удобный выход из ситуации.

– Я скажу, чтобы помощники проверили комнату на наличие волокон, – сказал Джон.

– Нитка? – снова спросила Пайпер.

– Все можно научно объяснить, – повторил Дин свой любимый тезис.

– А как быть с рукой? – вызывающе спросила Пайпер.

Ее лицо снова порозовело. Она все-таки была замечательной женщиной.

– Подложили после того, как Клайда задушили. И все же… Незаконченная мысль повисла в воздухе.

– Так чья это рука? – вмешался Джон. – Если рана свежая, значит…

– Значит, жертва должна быть поблизости.

«Б-з-з, – ожило радио Джона. – Вызывает база один – ноль – один, вызывает база один – ноль – один. Шериф, вы на связи?» Джон настроил микрофон:

– Я слушаю, Мегги.

– Приезжайте на тропу холма Хокинса…

Два следующих слова пропали в шуме, но Дин уловил конец фразы: «…10-32».

Как присяжный при коронере Трумэн знал, что означает 10-32.

– Труп, – простонал он. Суровое лицо Джона окаменело.

– Думаю, мы нашли жертву.

глава 9

Солнце скрылось, пропали звезды и луна. В тот момент, когда дверь машины захлопнулась, а фары еще не зажглись, Дин Трумэн ощутил нервную дрожь, ему показалось, что мир исчез, как если бы Бог стер его с лица земли.

Фары полицейской машины Джона работали как настоящие прожекторы, отбрасывая конусообразный пучок желтоватого света.

– Ты уверен, что хочешь участвовать? – спросил шериф.

– Да, уверен, – ответил Дин, пока они поднимались по дороге. – Это рядом со школой, и, может быть, я знаю этого человека. Кроме того, я член жюри при коронере, я должен.

Дорога, протоптанная по склону возвышения, шла вокруг холма Хокинса слегка под уклоном и неожиданно обрывалась, приводя путешественника к началу горной тропы. Летом здесь встречалось немало завзятых бегунов. Даже осенью, когда на деревьях уже не оставалось листьев, Дин время от времени видел сногсшибательные ноги, обтянутые лайкрой, прокладывавшие путь по окружности. Конечно, зимой – редко. А в этом году ранние заморозки охладили пыл многих любителей бега.

Друзья повернули и наткнулись на резкий сине-белый свет, падавший из двух мощных галогеновых фонарей. Фонари на устойчивых металлических столбах, питавшиеся от независимых источников энергии, были установлены по обеим сторонам тропы.

Дину на миг показалось, что он в кино: идут археологические раскопки, открывающие таинства прошлого, или секретные правительственные агенты уничтожают остатки какого-то межпланетного корабля, врезавшегося в холм.

Корабль? Откуда это? Дин помотал головой, стараясь прогнать навязчивое ощущение. Что с ним такое? Он же ученый. Призрачное ощущение и дрожь от ночных кошмаров – удел дилетантов. Его ум был отточен и настроен, настроен практически с самого рождения исследовать, изучать и постигать.

Однако дурное предчувствие не исчезло.

Что-то хрустнуло у него под ногой. Джон осветил дорогу – Вся земля поблескивала.

Стекло?

Ему показалось, что у него подгибаются ноги. Но шериф шел вперед. Дин с трудом держался за ним. Он узнал помощников Джона, Джерри Нильса и Коя Чиверса. Последний переминался с ноги на ногу, втянув голову в плечи и нервно потирая руки, – словом, имел вид приговоренного к смерти. Его положение в департаменте шерифа лишний раз служило доказательством того, что у большого, сурового шерифа Джона Эванса было все же нежное и чувствительное сердце. Помощник вытер рот тыльной стороной ладони, потом отступил в тень.

Дин слышал, как Чиверс корчится в приступе рвоты, но позывы выворачивали его наизнанку, поскольку желудок был пуст.

Дорога и земля вокруг сверкали, будто бы ослепительный свет разламывался на тысячу кусков, бесконечно отражаясь и преломляясь. А среди всего этого? Дин заставил себя посмотреть и сразу понял причину своих внутренних опасений.

Нечто. Нечто. Вот, как это выглядело. Сходство с человеческим телом едва намечалось, как между тенью и тем, что ее отбрасывает. Дин различал темные волосы, куски розовой плоти. Гора изрезанной, искромсанной ткани и плоти. Белое, голубое, черное и красное. Больше всего красного. Алого, темно-бордового. Цвет крови, скрывающий ошибки и тайны.

Подсознательно Дин угадал ткань, а прислушавшись к интуиции, и жертву. Мередит Гэмбел. Она входила в состав городского совета. Он видел ее только вчера. Она была бегуньей. Самой отчаянной. Приходила на тропу, когда остальные уже заканчивали сезон.

Дин остановился как раз на границе света. Джон продолжал идти, разговаривая со своей командой, хрустя ботинками по стеклу.

– Мередит Гэмбел, – Дин понял, что, наверное, произнес имя вслух.

Разговор прервался. Шериф и его помощники оглянулись на него.

– Ты уверен? – спросил Джон скорее для проформы.

Он всегда исключительно доверял Дину. Еще до получения им премии и всеобщего одобрения Джон проявлял к Дину истинно профессиональное уважение.

– Не могу сказать наверняка, пока не подойду ближе, но одежда… Джон вошел в зону света. Земля под ним визжала и хрустела. Он присел на корточки. Тысячи и тысячи осколков стекла: одни не больше камешка, другие величиной с кулак, а по крайней мере четыре размером и формой напоминали автомобильный номерной знак.

Стекло?

Предмет на земле, который когда-то ассоциировался с Мередит Гэмбел, был истыкан и изрезан тысячами осколков, а около сотни торчали из него, как окровавленные птичьи перья. Во многих местах тела виднелись отверстия, где обломки прошли через тело навылет, оставив рваные раны на коже и лохмотья ткани.

– Что это такое, шериф? Что случилось? – обратился помощник Джерри Нильс к своему боссу.

Это был серьезный молодой человек с твердым взглядом.

Но шериф не готов был ответить. Несмотря на то что Джон Эванс сохранял выработанное годами выражение стоического самообладания, желваки ходили, когда он сжимал челюсти, выдавая его нервное напряжение.

– Рядом ничего нет на тысячи метров, – продолжал Джерри. – Ближайшее здание – школа. Чиверс все проверил и сказал, что там пострадало всего одно окно, больше битого стекла нет.

Джон взглянул на Дина, он понимающе кивнул: это было его окно, разбитое вдребезги кирпичом как раз в этот день. Но одно-единственное оконное стекло не могло быть источником всего этого множества осколков на земле, в кустах и теле Мередит Гэмбел.

Да и как оно могло туда попасть? Как его могло разметать с такой силой?

– Самолет? – спросил Джон. – Что, если с помощью авиации?

– Самолет, – Дин уцепился за эту идею. – Возможно. Это, без сомнения, объяснило бы отсутствие источника, а также бешеную cкорость.

– Я могу связаться с Федеральным управлением авиации, – сказал Джерри.

Дин пододвинулся ближе и присел рядом с телом. В лицо ударил убийственный запах свежей крови. Мередит. Дин подавил рвотный рефлекс, призвав на помощь свой ум ученого. С особой тщательностью он осмотрел тело.

– Откуда бы ни пришелся удар, он был совершен с чудовищной силой.

Дин задержался на новой мысли:

– Толчок пришелся в лицо.

Трумэн вглядывался в темноту, туда, где продолжалась тропа.

– Она, должно быть, лежала на земле, раз падающие обломки ударяли ей в лицо, – Дин встал и сделал несколько шагов назад, потом снова опустился на корточки. – Можно воспользоваться твоим фонарем?

Джон бросил ему пластмассовый инструмент. С помощью той же ручки, которой он изучал отрезанную руку, Дин перевернул несколько осколков стекла. Он знал, что нарушает правила и десятки других указаний насчет места преступления, но Джон не делал попыток помешать ему.

– Джон, Джерри, вы можете намотать это на ус, – сказал он, подражая языку детективов и кинофильмов, и указал на ряд стекол. – Осколки так облеплены кровью и тканью, словно они прошли сквозь тело.

– Насквозь? – спросил Джон. – Значит…

– Значит, она была в стоячем положении, следовательно, стекло проходило на уровне головы, так что оно не могло падать с самолета.

– Тогда откуда?

В ночи повисло молчание.

– Есть еще одна проблема, – заметил Джон. – У нее на месте обе руки.

Где-то в темноте помощник Чиверс снова зашелся в приступе рвоты.

Воспользовавшись запасным ключом, доктор Трумэн вошел в здание. Он щелкнул выключателем, один ряд ламп ожил, отбрасывая тени на противоположную сторону. Еще одним ключом он открыл свою классную комнату. Здесь Дин Трумэн помедлил, не решаясь включить свет. Через окно ему были видны отблески от больших полицейских фар.

В его голове невольно всплыл образ Мередит Гэмбел. Изрублена насмерть, но чем? Откуда взялась вся эта масса стекла? Как оно распространялось с такой силой?

Он надавил сразу на три выключателя. Несколько рядов ламп вспыхнуло с легким жужжанием. В комнате проснулась жизнь.

Доктор Дин Трумэн был ученым. Логика всегда оказывала ему добрую службу. Этот человек привык расшифровывать невозможное. Любопытство и склонность к анализу стали движущей силой в его карьере. И всегда был ответ, всегда. Именно такого рода решимость принесла ему Нобелевскую премию.

Он достал портфель из единственного шкафа в комнате. Кусок картона закрывал разбитое окно. Дин проверил, заперты ли все остальные окна, окинул комнату прощальным взглядом, выключил свет и вышел, заперев дверь.

Какое-то время он шарил рукой в кармане при тусклом свете одного ряда ламп, стараясь нащупать ключ от двери в здание, как вдруг услышал звук.

Странный, но какой-то смутно знакомый звук – скрип или царапанье.

Дин остановился, зажав ключи в руке. Волосы у него на затылке поднялись, как иглы дикобраза.

Скрип, скрип, скрип…

По рукам и ногам пробежало покалывание, словно в них вонзились тысячи булавок.

Скрип, скрип, скрип…

Он прислушивался, пытаясь определить, откуда шел звук. Такой знакомый. Кажется, из классной комнаты? Дин повернулся и уставился на только что запертый замок с величайшим недоверием.

Внутри?

Скрип, скрип…

Звук замер. Удары собственного сердца отдавались у Трумэна в ушах. Жужжание ламп стало угрожающим, зловещим, напоминающим роение прожорливых насекомых, спускающихся по стропилам.

Насекомые?

Скрип…

Его рука непроизвольно задвигалась, плавно и бесшумно, опытные пальцы моментально на ощупь выбрали нужный ключ. Взявшись за ручку двери и резко повернув ключ, Дин рывком толкнул дверь, но сам остался на пороге, вглядываясь из полуосвещенного коридора в непроглядный мрак своего класса.

Все было спокойно. Ни одного звука. Казалось, даже воздух недвижим.

И именно ученый шагнул вперед, ученый, который понимал всю абсурдность ситуации. Взрослый человек, трепещущий в коридоре из-за чего? Какого-то шума? Звука? Непонятного шуршания в пустой комнате?

– Смешно, – вслух сказал Дин, чтобы продемонстрировать свое презрение.

Но даже иррациональные страхи можно было объяснить рациональной мыслью. Все лишь несколько минут назад он стоял над искромсанным трупом женщины – хорошей знакомой. Его нервы обнажились, эмоции обострились. Эти вспышки безрассудства сполна объяснялись, но для ученого они были неприемлемы.

А он был ученый.

С этой мыслью Дин направился вдоль стены и одновременно нажал все три выключателя. Ослепительный момент не принес ничего нового.

Пустая комната.

Такая же, какой он оставил ее минуту назад. А звук? Царапанье? Должно быть, крысы. Хотя он не заметил никаких характерных признаков – изгрызенной бумаги или мелкого черного крысиного помета, все же это был возможный вариант. Черт, даже вероятный, ведь школа обветшала.

Только…

Не похоже было, чтобы так скреблись крысы. Шум был слабым, но знакомым.

Его ум наконец нащупал источник. Классная доска. Звук пишущего мела – нет, не мела, чего-то другого – по доске.

Он резко повернулся.

И во рту у него сразу же пересохло, а горло сжалось.

Он смотрел, моргал и снова смотрел.

На черной поверхности доски, которая за минуту до этого хранила только следы белой пыли, были вырезаны четыре незатейливых слова.