Текст книги "Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932"

Джексон недоверчиво посмотрел на меня, потом громко расхохотался. Выудил из кармана зажигалку «Зиппо», откинул крышечку, чиркнул, подождал, пока фитилек разгорится, потом поднес к кончику своей сигары и пыхтел до тех пор, пока он не стал ярким, почти оранжевым. Выпустив огромный клуб дыма, он воздел очи горе.

– Благодарю тебя, Боже, уж не знаю, чем я это заслужил, но благодарю. – Затем повернулся ко мне и сказал: – Что, блин, за навороченная камера у тебя, малыш?

– «Дирдорф», – смущенно ответил я. – 8×10.

– Ну да, ну да, знаю, какая это камера, – сказал толстяк. – Я не о том спросил. Я спросил, почему у тебя такая камера.

– Люблю широкий формат, – ответил я.

– Он любит широкий формат! – развеселился толстяк. – У тебя одна камера?

– Да, сэр. А что не так?

– Это великая камера для портретов и художественной фотографии, – сказал Джексон, нажимая на последние слова. – Когда времени у тебя полно и можно сколько угодно выставлять фокус. Но для репортажной съемки не годится. Сколько она весит вместе со штативом и запасом пластин? Сорок фунтов? Пятьдесят?

– Что-то вроде того.

– Послушай, сынок, тебе известно, что ни один газетный или журнальный фотограф на снимает 8×10? Я скажу тебе, что я сделаю. Я тебе одолжу один из моих «Спид-Графиков» [17]17
  «Спид-График» (Speed Graphic) – специальные камеры для фотожурналистики, выпускавшиеся фирмой Graf lex. Первые камеры были выпущены в 1912 году, производство продолжалось до 1973 года.


[Закрыть]. Или еще лучше – я одолжу тебе мою новую «лейку» [18]18
  «Лейка» (Leica) – первая малоформатная фотокамера. Изобретена в 1913 г.


[Закрыть]. Снимал когда-нибудь «лейкой»?

– Нет, сэр.

– Легкая, быстрая, то, что там нужно.

Я был ужасно смущен.

– Я не совсем понял, сэр. Там – это где?

– В гребаной Сьерра-Мадре, – нетерпеливо пояснил он. – А ты думал где?

– Мне казалось, вы сказали, что вы – штатный фотограф местной газеты? – робко уточнил я. – Разве вы сами не будете освещать экспедицию?

Уэйд Джексон широко развел руками. Потом воздел ладони к небу.

– Сынок, посмотри на меня хорошенько, – проговорил он. – Разве я похож на парня, который мечтает скакать на коне за апачами в гребаной Сьерра-Мадре? Больше тебе скажу. Разве я похож на парня, который может скакать на коне за апачами в гребаной Сьерра-Мадре, даже если бы хотел?

Ну, по правде говоря, он точно был не похож на такого парня, однако мне не хотелось быть невежливым, поэтому я ответил:

– Точно не знаю, сэр.

– Ты это дерьмовое «сэр» бросай, – сказал он. – Зови меня Большой Уэйд, это будет до задницы вежливо. Слушай, мэр и мой дубина-редактор настаивают, чтобы я отправлялся в эту их нелепую и трижды гребаную экспедицию. Им фотографии нужны. Я сказал им, что не поеду, я там помру. Там ведь надо подняться на девять, не то десять тысяч футов, а я еле дышу на уровне моря. – Джексон вытащил сигару изо рта и печально посмотрел на нее. – Для меня это чересчур, – сказал он. – Да разве им есть дело до моего хрупкого здоровья? Нет им дела. Они, дважды дерьмо, говорят: приведи себя в порядок, Большой Уэйд, ты едешь. А тут ты, малыш, на меня свалился, прям как ангел с небес. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Вы хотите сказать, что я получил работу? – спросил я. – Вот так, сразу?

– Еще не получил, сынок, – отозвался Большой Уэйд. – Для этого надо немного подготовиться. Для начала представить тебя моему редактору. Потом сделать так, чтобы он поверил, будто это его идея. К счастью, он самый тупоголовый человек на этой планете, так что это несложно. Кстати, сынок, сколько тебе лет? Двенадцать?

– Мне семнадцать.

– Ладно, для нашей цели пусть тебе будет двадцать. Ты на вид моложе своих лет. Опыта у тебя, конечно, никакого?

– Ну, в последние пару лет я ходил в любительский клуб в Чикаго, – похвастался я. – В прошлом году я получил приз…

Большой Уэйд поднял руку.

– Ни слова больше, сынок, – с казал он. – В ыкинь этот пункт из твоего резюме прямо сейчас. Думаешь, кто-нибудь впечатлится тем, что ты участвовал в конкурсе со старушками? Что еще у тебя есть?

– Две недели работал ассистентом фотографа в «Омаха Дейли Стар», – с казал я. – Потом парня, которому я помогал, уволили, ну и меня заодно.

– Вот это уже лучше, – обрадовался Большой Уэйд. – С этим можно работать. Как того парня зовут?

– Джерри Мэкки.

– Мэкки? Ладно, пусть будет Мэкки, – сказал он. – Писать можешь?

– Писать?

– Ну да, писать, – Большой Уэйд, казалось, вот-вот потеряет терпение. – Понимаешь, они хотят меня, потому что я и снимаю, и пишу. Две работы за одну зарплату. Если ты еще не понял, «Дуглас Дейли Диспэтч» – это вовсе не «Нью-Йорк Таймс», у них не такой бюджет, чтобы держать и фотографов, и репортеров.

– Да, я могу писать, – заверил я. – Я веду записи.

– Ах, записи? Что ж, это должно сработать, – с казал Большой Уэйд. – Вот что я скажу тебе, сынок. Когда я приведу тебя к редактору, ты держи рот на замке, говорить буду я, хорошо? Просто следуй моим указаниям. – Он поднял вверх толстый палец. – И, сынок, не вздумай ляпнуть про любительский клуб. Ты теперь профессионал, понял?

– Ясное дело, понял, Большой Уэйд.

Тем временем в зале постепенно начали собираться люди. Члены Оргкомитета, оживленно болтая между собой, заняли места за столом. Большой Уэйд называл мне каждого, а потом подвел к столу и поставил прямо перед ним. Рядом он установил свою камеру.

– Этот круглолицый, смахивающий на херувима парень слева – наш мэр Э. Дж. Карджилл, – проговорил Большой Уэйд, указывая на четырех вошедших в зал мужчин. – К расивый пышноволосый испанец рядом с ним – Фернандо Хуэрта, отец похищенного мальчика. Жилистый, злобного вида тип позади них, который ходит, как будто его в задницу дулом ружья подталкивают, – шеф полиции Лесли Гетлин. А усатый и с медалями, похожий на Валентино [19]19
  Имеется в виду Рудольфо Валентино – знаменитый американский актер, звезда немого кино.


[Закрыть], – это полковник Эрменгильдо Каррильо, он возглавляет экспедицию.

– Большой Уэйд, как вы думаете, они действительно смогут спасти мальчика? – спросил я.

Джексон резанул меня таким взглядом, словно это я – с амый тупоголовый человек на планете.

– Ты еще не догадался, что все это большой рекламный трюк, сынок?

– Я не вполне понимаю, что вы хотите сказать.

– Я хочу сказать, что все члены Оргкомитета также и члены Торговой палаты Дугласа и его окрестностей. Сеньор Хуэрта приехал получить помощь в поисках сына, и вот мэр и его Палата сварганили Большую экспедицию к апачам. А правда в том, что им куда важнее разрекламировать город Дуглас, чем найти мальчишку. Он – просто приманка. Наш край здорово пострадал от Депрессии, особенно после того, как в прошлом году закрылся медный рудник. Палата надеется привлечь большие деньги из других частей страны, людей, которые могут вложиться в добычу меди, владельцев ранчо, ну и тому подобное. Так что сам видишь: экспедиция – это только повод отвезти кучу богачей на охоту и рыбалку в Сьерра-Мадре. И, если уж очень повезет, они к тому же пальнут пару раз по апачам.

В зал быстрой походкой вошел мужчина с репортерским блокнотом в руке.

– Так, малыш, приготовься, – шепнул мне Джексон. – Вот он. – Он помахал рукой мужчине. – Привет, Билл, тебе тут надо кое с кем познакомиться. Нед, это Билл Кэрри, достойнейший главный редактор «Дуглас Дейли Диспетч». Билл, это Нед Джайлс. Нед работал с моим старым другом Джерри Мэкки в «Омаха Дейли Стар», а сейчас снимает для «Чикаго Трибьюн».

Билл Кэрри пожал мне руку.

– Вы на вид слишком молодой, чтобы работать для газеты такого крупного города, юноша, – сказал он.

– Правильнее сказать – из молодых да ранних, Билл, – вклинился Большой Уэйд. – У парня настоящий талант. Я только сегодня узнал, что Нед приехал, и сразу же связался с ним. Думаю, может, он поработает за меня, пока я буду в Мексике с экспедицией. Не то чтобы я уж такой незаменимый, но тебе понадобится хоть кто-то на мое место. Нед здорово насобачился писать, все свои снимки для «Триб» сам подписывает. Конечно, он еще не сказал «да», но ведь и «нет» тоже пока не сказал. Нам повезет, если уговорим его, все-таки чикагский репортер. И я буду чувствовать себя в поездке куда спокойнее.

Билл Кэрри рассмеялся.

– С чего вдруг такой из молодых да ранних фотокорреспондент, работающий для «Чикаго Трибьюн», станет впрягаться для нашей газетенки? – спросил он меня.

Я никогда не умел толком врать, но все-таки смог спокойно посмотреть на него.

– Знаете, сэр, Большой Уэйд помог мне получить первую работу в журналистике, – сказал я, – и я чувствую себя ему обязанным. – Я решил, что это, скорее, некое забегание вперед, а не грубое вранье.

– А могли бы вы поработать на нас, – с просил Билл Кэрри, – одновременно снимая для «Чикаго Трибьюн»?

– Да, сэр, а почему бы и нет? Я ведь там пока не в штате. Я фрилансер, – и снова это не было грубой ложью. – По-моему, я могу работать где хочу.

Кэрри ненадолго задумался.

– А может быть, вы, молодой человек, хотите поехать в Мексику, а не просиживать штаны в Дугласе?

– Что ж, сэр, конечно, хочу, – заверил его я. – Но я так понял, что в экспедицию едет Большой Уэйд.

– Черт побери, Большой Уэйд не хочет никуда ехать, – сказал Кэрри. – Он с самого начала пытался увильнуть. – Он повернулся к Уэйду: – Джексон, ты что, и вправду решил, что я позволю этому молодому парнишке освещать школьные собрания, а старого толстого больного бульдога вроде тебя пошлю делать историю?

И хотя именно этого он и добивался, Большого Уэйда, казалось, слова редактора обескуражили.

– Да нет, Билл, – тихо сказал он. – На самом деле я так не думал.

– Господи Иисусе, это потрясающе, – с казал Кэрри, – и менно то, на что мы надеялись. Национальное освещение Большой экспедиции к апачам. И время самое подходящее. Я прямо сейчас мэру расскажу. Он, наверно, захочет сегодня объявить, что с нами в экспедицию отправится корреспондент «Чикаго Трибьюн». Мы потом потолкуем, молодой человек. Очень приятно было познакомиться.

Уэйд Джексон проследил взглядом за тем, как его главный редактор суетливо подбежал к столу президиума, чтобы поделиться новостью с мэром. Потом задумчиво кивнул головой.

– Видал, как все просто, сынок? – спросил он вполголоса. – Теперь Кэрри считает, что все это он сам придумал. Я же говорил: один из самых тупоголовых на земле.

Мэр Э. Дж. Карджилл был жизнерадостным живчиком с розовым, словно у младенца, круглым лицом. Его маленький рот, казалось, все время расплывался в заискивающей улыбке. Сейчас за столом президиума он конфиденциально что-то обсуждал со своими коллегами, посмеиваясь и то и дело шепча им что-то на ухо. Особенно слащаво он демонстрировал свою симпатию к сеньору Хуэрте. Мэр – политик до мозга костей. Наконец он занял свое место на трибуне в центре стола президиума, бойко постучал молоточком и стал ждать, пока в зале установится тишина.

– Леди и джентльмены, – начал он. – Сегодня наступил исторический момент для славного города Дугласа и всего нашего великого народа. – В битком набитом зале было жарко, и мэр промокнул платком капельки пота на верхней губе. – Большинству из вас известна история несчастного маленького Джералдо Хуэрты, так грубо оторванного в нежном возрасте трех лет от родной семьи кровавыми индейцами апачами. Во время похищения была убита мать мальчика. – Он помолчал, плотно сжав губы. Потом продолжил: – Рядом со мной сидит отец маленького Джералдо, сеньор Фернандо Хуэрта, – он повернулся и жестом показал на мужчину, – к оторый пришел попросить отважных жителей Дугласа помочь ему спасти любимого сына. – Мэр на мгновение склонил голову, будто в беззвучной молитве. – Многие, особенно из пожилых людей еще помнят апачские войны [20]20
  Апачские войны – серия вооруженных конфликтов между США и племенами индейцев-апачей на юго-западе страны с 1849 по 1886 г., кое-где стычки продолжались до 1924 г. В результате большинство апачей были истреблены, а уцелевшие насильно переселены в резервации.


[Закрыть], – продолжил мэр, понизив голос. – Не так уж давно это было, и у них перед глазами все еще стоят жуткие зверства, которые безбожные дикари учиняли с богобоязненными жителями нашего прекрасного города. Но в конце концов мы их искоренили, верно? С большинством мы расправились, многих посадили в тюрьму, а оставшихся отправили жить в резервации, где им самое место. – Тут мэр снова повернулся к Хуэрте. – И сейчас, сэр, я думаю, что от имени всех жителей нашего прекрасного Дугласа я могу пообещать, что мы не останемся в стороне, пока ваш мальчик не окажется на свободе. Мы не станем отдыхать, пока в Сьерра-Мадре останется хотя бы один дикарь, а ваш сын не вернется к вам в объятия. Ведь правда, джентльмены?

Аудитория разразилась аплодисментами и одобрительными свистками.

– Да, правда, – с казал мэр, хлопая пухлыми ладонями. – И с-тинная правда! Жители Дугласа сказали свое слово. Всем большое спасибо!

Мэр подождал, пока зал успокоится, и продолжил:

– Сегодня мне выпала большая честь официально объявить о героической совместной мексиканско-американской экспедиции в дебри Мексики в целях спасения маленького Джералдо. Я предсказываю, что в далеком будущем ваши внуки и правнуки будут читать о славной Большой экспедиции к апачам в школьных учебниках по американской истории. – Мэр снова замолчал и с выжидательной улыбкой посмотрел на собравшихся, давая им понять, что пора снова аплодировать. Что они и сделали.

– Спасибо, большое всем вам спасибо, – сказал он. – А теперь, прежде чем я расскажу вам все подробности этого увлекательного предприятия, позвольте представить вам командира нашей экспедиции полковника Эрменгильдо Каррильо! – с этими словами сияющий мэр повернулся к полковнику, сидевшему справа от него.

Полковник Каррильо встал, поклонился приветствующей его публике, потом поднял руку, помахал ею и величественным жестом прижал к груди. Это был стройный элегантный мужчина, в великолепно сидевшем на его подтянутой фигуре мундире, с золотыми эполетами и множеством медалей на груди. Его подстриженные в ниточку усы и напомаженные волосы и впрямь вызывали в памяти немые фильмы с участием Рудольфо Валентино.

– Спасибо, полковник, спасибо, – проговорил мэр. Его щеки раскраснелись, он беззвучно хлопнул пальцами одной руки по ладони второй. – Да хранит Господь вас и ваших храбрецов.

– Разумеется, – продолжал мэр, после того как полковник вернулся на свое место, а публика успокоилась, – многие из вас видели висящие в разных местах города объявления. А вот чего вы не знаете, это того, что наш Оргкомитет в течение последних нескольких месяцев разослал по почте объявления в двадцать элитарных мужских клубов в крупнейших городах страны. В ответ мы получили десятки писем и более ста шестидесяти заявлений на участие в Большой экспедиции к апачам от потенциальных добровольцев со всей страны. Позвольте мне зачитать вам отрывки из одного-двух наиболее типичных писем, что мы получили в ответ на наши почтовые запросы. – Мэр прочистил горло. – Вот, например, что нам прислал доктор Р. Дж. Девенпорта из «Денвер Кантри Клаб», Колорадо: «Уважаемые господа, если вы намереваетесь вскорости выступить против этих индейцев, для меня будет большой честью присоединиться к вам. Мне доводилось охотиться на крупных животных в Африке и в различных областях Америки, однако я уверен, что стрельба в апачей доставит мне больше острых ощущений, чем в любое животное, на которое я охотился прежде», – мэр посмотрел в зал, поднял брови и сдержанно улыбнулся. – Ценю силу вашего духа, доктор, – он протаранил кулаком воздух и вскрыл следующее письмо. – Это от Эллсуорта К. Дрейзи из Дуайта, Иллинойс, – продолжал он: – «Найдется ли в вашей экспедиции место для парня, участвовавшего в двух кампаниях морской пехоты и в одной флотской? Я никогда не сражался с индейцами, зато ловил шпионов по всему Гаити и Никарагуа, а также участвовал в высадке и оккупации Веракруса. Думаю, у меня хватит сноровки для охоты на этих пернатых», – при этих словах полковник Каррильо бросил на мэра полный изумления взгляд, но тот, казалось, не обратил на попахивающее расизмом определение никакого внимания. – Ну разве же это не замечательно? В какой же великой стране мы живем, если невзгоды маленького мальчика затронули чувствительные струны в сердцах жителей по всей стране! – Он замолчал и склонил голову – казалось, переполняющие душу эмоции не дают ему говорить.

Наконец мэр собрался с силами и продолжил:

– Позвольте мне заверить прекрасных жителей Дугласа, что предстоит отнюдь не поход солдат удачи, что люди, которых мы отбираем для экспедиции, обладают высокими душевными качествами и достойны всяческого доверия. Как многие из вас, без сомнения, читали в газете «Дуглас Дейли Диспетч», мы набираем молодых людей из самых достойных семей Америки. Многие наши добровольцы уже начали прибывать, и я хочу воспользоваться случаем и поприветствовать их в нашем прекрасном городе. – Мэр внимательно осмотрел зал. – Мне кажется, я вижу среди присутствующих мистера Толберта Филлипса-младшего, «Железные дороги Филлипсов» из Филадельфии, Пенсильвания. Мистер Филлипс, не могли бы вы встать и поклониться?

Всем своим видом показывая, что ему не в новинку роль знаменитости, Толли Филлипс встал и с сияющей улыбкой помахал толпе – взад-вперед, будто папа римский.

– По предложению Оргкомитета, – продолжал мэр, – мистер Филлипс привез с собой охотничьих лошадей. Так же поступили и другие наши именитые гости. А полковник Каррильо, прирожденный всадник, сформировал внутри экспедиции кавалерийский отряд. Несмотря на серьезность нашей миссии и суровые тренировки, которым будут посвящены несколько недель, мы организуем также увлекательные развлечения. Например, в оставшееся до начала экспедиции время состоятся матчи поло и соревнования родео между американцами и солдатами мексиканской армии. Это будет захватывающе интересно, все мы будем болеть за участников.

– Я уверен, – продолжил мэр, интимно понизив голос, – многие заметили, насколько интенсивнее стало воздушное движение над нашим городом. Это потому, что многие из добровольцев прибывают на собственных самолетах. Да, вы не ослышались. И полковник Каррильо уже сформировал авиационный отряд из тех, кто желает не ехать, не идти, а лететь в Мексику.

Уэйд Джексон оставил камеру и бочком подобрался ко мне.

– Бог ты мой! Разве не чудеса, – злорадно зашептал он, – кучка богатеев на охотничьих лошадках скачет за апачами в Сьерра-Мадре! Или летит на собственных самолетах. Слишком хорошо, чтобы быть гребаной правдой. Ты мэра снял, сынок? Безнадежный трепач.

– Снял, Большой Уэйд, – шепотом ответил я.

– И вот еще немного великолепных новостей, – послышался вновь голос мэра. – Их только что сообщил мне мистер Билл Кэрри, главный редактор «Дуглас Дейли Диспетч». Нам невероятно повезло: сегодня в этом зале находится молодой фотожурналист по имени Нед Джайлс, который приехал в Дуглас по особому поручению «Чикаго Трибьюн».

– Ох, нет! – пробормотал я.

– Крючок и наживка, – шепнул Большой Уэйд.

– Нед будет сопровождать наших ребят в Сьерра-Мадре как официальный фотограф экспедиции, – с казал мэр. – Нед Джайлс, пожалуйста, покажитесь нам.

– Ну вот, сынок, – сказал Большой Уэйд и громко захлопал в ладоши. – Я чувствую себя гордым папашей.

Я поднял обе руки и с грехом пополам помахал радостно аплодирующему залу. Не смог удержаться и оглянулся на Толли. Вид у него был совершенно ошарашенный.

Собрание закончилось, и, пока мы с Большим Уэйдом сворачивали наши камеры, к нам подошли мэр Карджилл и члены Торговой палаты.

– Счастливы, что вы с нами, молодой человек, – с казал мэр. – Позвольте познакомить вас с членами нашего Оргкомитета. Это Рекс Райс, от отвечает за отправку. Рекс – крупнейший агент по недвижимости нашего города.

Райс был приятный улыбчивый человек, одетый в нарядный синий блейзер и галстук-бабочку.

– Приятно познакомиться, молодой человек, – с казал он. – Если вы найдете возможность упомянуть в своих статьях, что в окрестностях Дугласа продаются великолепные участки под ранчо, я буду вам весьма признателен.

Кругленький очкарик в подтяжках сделал шаг вперед.

– Я – Т. Т. Шофилд, – назвался он, пожимая мне руку.

– Т. Т. у нас отвечает за экипировку, – пояснил мэр, – он – управляющий нашего местного «Джи-Эс-Пенни» [21]21
  «Джи-Эс-пенни» (JCPenney) – сетевой супермаркет (ныне гипермаркет), основанный в 1902 г.


[Закрыть]. А это – шеф полиции Лесли Гетлин, – продолжил представление мэр, – он отвечает за персонал.

Начальник полиции окинул меня острым проницательным взглядом маленьких глазок.

– Не сердись на то, что я скажу, сынок, – сказал он и тряс мою руку намного дольше, чем это было необходимо, – но с виду ты слишком зеленый, чтобы работать на национальную газету.

Тут до меня дошло, что один-единственный звонок в «Чикаго Трибьюн» изобличит меня как лжеца.

– Я всего-навсего фрилансер, сэр, – ответил я, пожимая ему руку в ответ. – Официально я на них не работаю.

– Даже крупные газеты в наши дни сокращают штат, шеф, – сказал Большой Уэйд. – И спользовать молодых голодных внештатников, таких как Нед, гораздо дешевле.

Тут к нам подошел Толли Филлипс, и я возблагодарил небеса, что его появление отвлекло внимание от меня. Мэр подобострастно представил его, мистер Райс предложил показать Толли участки под ранчо, Т. Т. Шофилд пригласил наведаться в «Джей-Си-Пенни», если он недостаточно экипирован для экспедиции в Сьерра-Мадре. Настала очередь шефа полиции, и он с отвращением смерил Толли взглядом с головы до ног.

– Готовы отправиться к апачам, верно, мистер Филлипс?

Каким бы слюнтяем ни был Толли, но самообладания ему было не занимать. Я не раз наблюдал это у детей из богатых семей, выросших с безопасности и уверенности, что весь мир работает на них. Он проигнорировал откровенный сарказм Гетлина и невозмутимо сказал:

– Раз вы отвечаете за персонал, с вами-то мне и нужно поговорить.

– Чем могу служить, мистер Филлипс? – спросил Гетлин.

– Мне хотелось бы, чтобы мне подыскали камердинера, – проговорил Толли. – Желательно, чтобы вы присылали ко мне кандидатов на собеседование.

– Думаю, я могу это устроить, сэр, – ответил шеф полиции, явно оскорбленный тоном, каким говорил Толли. – Хотя, боюсь, что с опытными камердинерами могут возникнуть трудности.

– Опыт работы не так важен, шеф, – улыбнулся Толли. – Я вполне способен сам вышколить камердинера.

– Слушайте, некоторые из членов Комитета собираются сегодня перейти границу для дружеских возлияний. Кантина «Примарозас», – явно нервничая, проговорил мэр. – Не присоединитесь ли к нам, джентльмены? – И он увлек своих спутников прочь.

– Зачем вы это сделали, Толли? – спросил я.

– Вы слышали, как он со мной говорил, Джайлс, – отозвался Толли. – Он прямо-таки плевался ядом. Я просто использовал тот рычаг, который и представляет собой мое имя. Пришлось напомнить ему, что я – его наниматель. Это всегда приводит в ярость таких людей, как Гетлин.

Я познакомил Толли с Уэйдом Джексоном.

– Если ты позволишь дать тебе совет, сынок, – обратился Уэйд к Толли, – мэр наш – человек безвредный. Однако плевать я хотел, кто твой отец и сколько у вас денег, но не бодайся ты с шефом Гетлином. Он ловкий и злобный, как гадюка.

– Очень любезно с вашей стороны, мистер Джексон, – ответил Толли. – Я это учту.

– А теперь извините меня, парни, – объявил Большой Уэйд. – Сегодня я отправляюсь к югу от границы. У меня свидание с бутылочкой мескаля и хорошенькой сеньоритой. К работе в газете приступишь через пару дней, сынок, – обратился он ко мне. – Покажу, что к чему, и научу работать с «лейкой».

– Мне он понравился, – сказал Толли, наблюдая, как Большой Уэйд ковыляет прочь. – А вы, старина, не пропадете. Что это за сказки про «Чикаго Трибьюн»? Слушайте, еще час назад мы обсуждали, не пойти ли вам ко мне камердинером.

– Это вы рассуждали, не пойти ли мне к вам камердинером, Толли, – возразил я. – Разве я не говорил вам, что собираюсь устроиться в экспедицию фотографом?

– А и правда, Джайлс, – с огласился Толли. – У ж не знаю, как вы ухитрились, но это требуется отметить. Позвольте мне угостить вас выпивкой в «Лас Приморозас». Кстати, старина, знаете, что это значит по-испански?

– Нет.

Толли с загадочным видом приподнял брови.

– «Красивые девушки»!

– Я думал, девушки вам не нравятся, Толли.

– Ни одну и пальцем не трону. Однако как знать, какие еще возможности для любви могут мелькнуть среди темных теней старушки-Мексики?

Шагая рядом с Толли по узкой грязной главной улице Агуа-Преты, я вдруг осознал, что впервые в жизни оказался за границей Соединенных Штатов. И хотя мы отошли примерно на сотню ярдов от границы, я явственно ощущал, что попал в другую страну. Был вечер пятницы, толпа на улице торговала всем чем угодно: едой, выпивкой, сексом, петушиными боями. Мелькали индейцы в ярких национальных костюмах, нищие, многие из них больные и увечные, бродили тощие собаки и беспризорные дети. На каждом шагу попадались бары, кантины, танцевальные залы. Из распахнутых несмотря на холод дверей лилась традиционная мексиканская музыка мариачи, доносились теплые запахи духов и смеси табачного дыма с текилой.

Сбоку к нам прилип какой-то мальчишка.

– Эй, гринго! – по-английски зашептал он. – Хотите бордель? Девочки красивые.

– Не сегодня, молодой человек, – отозвался Толли. – Может быть, в другой раз.

Однако мальчишка продолжал тащиться за нами.

– Желаете посмотреть, как сеньорита занимается любовью с ослом? – спросил он.

Толли остановился и, похоже, призадумался.

– Гм-мм… С ослом, а?

Мальчишка вцепился в его рукав.

– Вся из себя! – шепнул он. – Ну так как, чуваки, хотите?

– Это пока слова, молодой человек, – засомневался Толли.

– Говорите за себя, Толли, – сказал я. – Я иду в «Лас Приморозас».

– Увы, в другой раз, чувачок, – сказал Толли мальчишке. – Сейчас нам необходимо освежиться.

– Всего за один американский доллар, – не отставал тот, – я отведу вас в «Лас Приморозас».

– Мы сами найдем, спасибо, мальчик, – сказал я.

– Всего за один американский доллар я вам весь город покажу, – продолжал мальчишка и для убедительности широко махнул рукой.

– Ах ты предприимчивый маленький мерзавец! – проговорил Толли. – Дам я тебе доллар, только оставь нас в покое.

Мальчишка выпустил его руку.

Толли выудил из бумажника доллар и вручил ему.

– Следуйте за мной, сеньоры, – пригласил мальчишка, – я отведу вас в «Лас Приморозас».

– Эй, погоди-ка, – запротестовал Толли. – Мы, кажется, заключили сделку.

– Как тебя зовут, мальчик, – спросил я.

– Хесус, – ответил он.

– Показывай дорогу, Хесус.

Из дверей «Лас Приморозас» лился мягкий желтый свет. В темных, отполированных до блеска деревянных полах отражался свет свечей и газовых светильников. В дальнем конце зала бренчала группа, исполнявшая мариачи, несколько пар танцевали. Американцев среди них было совсем мало. Все остальные сидели за столиками и пили с мексиканскими девками в ярких платьях с голыми плечами, огромными вырезами и с яркими цветами в волосах. Я помахал Уэйду Джексону, который сидел с красивой мексиканкой в полутьме у барной стойки.

Мы заняли столик в углу, заказали пиво и по рюмке мескаля. Когда принесли напитки, Толли приподнял бокал:

– Ну, Джайлс, за вашу новую работу.

– А еще знаете, за что, Толли? – спросил его я.

– За что?

– Сегодня у меня день рождения.

– Черт возьми, почему вы раньше не сказали, старина? – возмутился Толли. – Это надо как следует отпраздновать! Хотя, подозреваю, в этом заведении вряд ли найдется французское шампанское.

– Да не нужно мне шампанского, Толли. Зато я хочу кое о чем вас попросить.

– Все, что пожелаете, амиго.

– Перестаньте называть меня «старина». Я ведь моложе вас.

– Это просто выражение такое, Джайлс, – изобразил обиду Толли. – Сейчас все в аудиториях Лиги Плюща так говорят. Вы читали «Гетсби»?

– Да, но Фитцджеральд употребляет его иронически.

– О, Бога ради, Джайлс, – сказал Толли, – не читайте мне лекцию об иронии у Фитцджеральда. Я специализируюсь по англоязычной литературе, знаете ли. – Он поднял свой стакан. – Ладно, за вас, старина. С днем рождения и вся такая фигня. И поздравления с новой должностью.

Я одним глотком опорожнил свою рюмку, так, как дома научился пить виски. Мескаль я попробовал впервые и сразу почувствовал, как яростный огонь опалил мне горло, рухнул в желудок и уже оттуда принялся прожигать путь к мозгу. Подумать только, еще несколько часов назад я был жалок, как никогда в жизни, я так жалел себя, что чуть не бросил все и не повернул назад в Чикаго. И вот у меня есть работа фотографа, сегодня мне исполняется семнадцать, я сижу за столиком в углу мексиканской кантины, а вокруг меня экзотический новый мир – звуки, свет, краски, запахи. Я слушаю, как музыканты наигрывают мариачи, смотрю на танцующие пары, на мужчин, смеющихся у стойки.

К нашему столику подошли две девицы, придвинули себе стулья и уселись.

– Наше знакомство долго не продлится, моя радость, – обратился Толли к той, что села рядом с ним, – разве что у тебя есть брат.

Девушка рядом со мной оказалась по-настоящему хорошенькой. Круглое лицо, высокие скулы, смуглая кожа, блестящие черные зачесанные назад волосы и огромные черные глаза, в которых поблескивали огоньки свечей. Она склонилась ко мне, и локтем я почувствовал, какая мягкая у нее грудь… пахло от нее цветами. Девушка что-то прошептала по-испански.

– Боюсь, я не говорю по-испански, – сказал я. – Но готов научиться.

– За пять долларов я сделаю вас очень счастливым, – повторила девушка по-английски.

Я должен кое в чем признаться: я никогда еще не был с девушкой… ну, вот так не был. Мы с Энни много раз об этом говорили, но она хотела подождать до свадьбы, и поэтому мы только целовались, ну и немного трогали друг друга. И хотя кое-кто из моих товарищей по университету нередко ходил в квартал красных фонарей в Чикаго, меня никогда не привлекала мысль платить девушке за любовь. Возможно, я просто ханжа. И вот теперь я вдруг невероятно смутился.

– Может, потанцуем? – Я вскочил со стула и подал ей руку.

Я мог бы догадаться, что те танцы, которые я научился танцевать дома, как и все остальное из моей «прежней жизни», никак не годились для этой музыки. Но я любил танцевать и хотел научиться. Музыканты, не прекращая играть, качали головами и посмеивались над моими попытками повторять движения, которые делала девушка.

– Эй, похоже, я начинаю привыкать, – сказал я.

Девушка смеялась и переложила мои руки, чтобы прижаться теснее. Я чувствовал исходящее от ее тела тепло, оно меня обволакивало, словно ласковый весенний ветерок.

– Да, я определенно начинаю привыкать. А ты?

Девушка остановилась, и я почувствовал, как она крепко сжала мою руку.

– Я здесь новенькая, – сказала она. – Если никто не пойдет со мной в комнату, патрон меня выгонит. Вы не хотите пойти со мной, когда кончится эта песня? За пять долларов я сделаю вас счастливым.

Вот так и вышло, что, когда танец кончился, я вслед за девушкой вышел в заднюю дверь кантины, которая вела во двор. В дальнем углу его находился приземистый глинобитный домишко, в который вели несколько выкрашенных в разные цвета дверей. Девушка провела меня через желтую дверь в крошечную комнату, где на зеленом деревянном столе горела изрядно коптившая масляная лампа. В ее тусклом свете я едва смог разглядеть узкую железную кровать с тонким соломенным, застеленным грубым шерстяным одеялом матрасом и бугристой подушкой в поношенной наволочке. Не самая романтичная обстановка. Девушка села на кровать и жестом пригласила меня сесть рядом.