Текст книги "Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932"

Записки Неда Джайлса, 1932 год
Блокнот II
Большая экспедиция к апачам

Все мы знаем о существовании в Мексике индехов. Многие уверены, что они – духи когда-то живших воинов, и поэтому их еще называют «люди-призраки». Те, кто живет в резервациях, их боятся. В прошлом молодые люди иной раз убегали, чтобы присоединиться к ним, но никто о таких смельчаках больше никогда ничего не слышал. А иногда пропадают дети. Они просто исчезают по ночам, и тогда говорят, что их похитили люди-призраки и утащили в старую Мексику. Но сказать, правда это или нет, невозможно, потому что никто и никогда этих людей не видел. Они, как истинные призраки, приходят и уходят незаметно, и все боятся их.

Из интервью Неда Джайлса с Джозефом Вэйлором, апачем из племени чирикауа для «Дуглас Дейли Диспетч»

19 апреля 1932 года

Дуглас, Аризона

Почти две недели я ничего не записывал. Был занят работой и подготовкой к объезду… игра какая-то… много есть о чем рассказать…

Добровольцы для участия в Большой экспедиции к апачам продолжают прибывать в Дуглас. Богатые люди со всей страны приезжают на личных автомобилях или даже в личных железнодорожных вагонах, везя с собой, как Толли Филлипс, по несколько охотничьих лошадей, бамбуковые тросточки, английские двустволки. Иные прилетают на частных самолетах. Успех рекламной кампании экспедиции превзошел самые смелые ожидания, Оргкомитет был даже вынужден развесить по всему городу объявления, что больше добровольцы не принимаются. Так или иначе, но город под завязку набит разнообразными и весьма любопытными представителями человечества: ветеранами Великой войны [26]26
  Так называли Первую мировую войну до того, как разразилась Вторая.


[Закрыть], теми, кто служил под командой генерала Першинга [27]27
  Першинг, Джон (1860–1948) – генерал армии США, командующий американскими экспедиционными силами в годы Первой мировой войны. В 1916 г. возглавил карательную экспедицию в Мексику с целью поимки Панчо Вильи, но не справился с этой задачей.


[Закрыть] в годы Мексиканской революции, всякими авантюристами, ковбоями, конюхами, мошенниками, профессиональными проводниками, поварами, мелкими воришками, проститутками и прочим приграничным сбродом. Появилась даже парочка индейцев-апачей из резервации Мескалеро в Нью-Мексико. Их наняли в качестве проводников для похода в Сьерра-Мадре. Один из них, глубокий старик, хвастается, что служил разведчиком у генерала Джорджа Крука в 1883 году.

На площадке для родео к востоку от города возник Гувервилль [28]28
  Гувервилль – так в 1930-х гг. в США называли поселения из палаток и лачуг, в которых жили те, кто вследствие Великой депрессии потерял крышу над головой. Название происходит от фамилии Г. Гувера, президента-республиканца в 1929–1933 гг.


[Закрыть], где размещаются вновь прибывшие. Шеф полиции Гетлин и его люди пребывают в постоянном напряжении, потому что там то и дело что-то случается – то кража, то драка, то рьяный дебош, то ружейная пальба.

Почти каждый день на площадке для родео устраивают матчи поло между мексиканскими солдатами и американцами-волонтерами, после них полковник Каррильо муштрует своих солдат. Почти в каждом матче принимает участие Толли. Он, хотя и не является по-настоящему хорошим игроком, страшно гордится, что одет лучше всех участников. Он красуется в белых кожаных бриджах и сияющих коричневых сапогах, которые каждый день начищает до блеска в гостинице.

Что до меня, то все свое время я трачу на то, чтобы научиться снимать «лейкой», которую мне одолжил Уэйд Джексон. Что за дивная небольшая камера – легкая, быстрая, хотя, конечно, той глубины и четкости, к которым я привык с моим 8×10, от нее не добиться. И все-таки для газетной работы она подходит как нельзя лучше, и мои снимки матчей поло и приготовлений к экспедиции регулярно появляются на страницах «Дуглас Дейли Диспетч». Большой Уэйд охотно мне помогает. Правда и то, что он слишком много пьет, но, когда трезвый, он – настоящий профи. Он презирает то, что называется «псевдохудожественной фотографией» и «политически ангажированной фотографией», и учит простоте и строгости, типа «снимай мясо с картошкой». Хотя сам, конечно, снимает гораздо лучше, чем говорит.

– Как вы вообще оказались в Дугласе, Большой Уэйд? – с просил я его как-то вечерком, когда мы сидели за пивом в заграничной «Лас Приморозас».

– Я, сынок, всю страну исколесил, – ответил он. – Несколько лет работал в «Нью-Йорк Дейли Ньюс», в «Майами Геральд», в «Финикс Гэзетт»… ну, с перерывами. К «Дуглас Дейли» меня привела длинная и ухабистая наклонная плоскость.

– Не понимаю, – сказал я. – С таким резюме вы для кого угодно снимать можете.

– Мог, – поправил он. – Когда-то мог снимать для кого угодно. А теперь нет, малыш. У меня в нашем деле дерьмовая репутация. – Он взял пустую бутылочку из-под мексиканского пива и посмотрел через нее на свет. – Не мог удержаться от пойла. А потом и пытаться перестал. Вот и оказался здесь, где любой может сходить пешком через границу и получить легальную выпивку. – Джексон махнул рукой, подзывая официанта – Dos mescales, Miguel, mi amigo, por favor [29]29
  «Два мескаля, Мигель, друг мой, пожалуйста».


[Закрыть]. – Когда заказ принесли, он приподнял свой стаканчик и сказал: – Знаешь, сынок, я тебе что-то поучительное скажу. Это – самое полезное, что старый пьяница может сделать для своего молодого товарища-фотографа. Посмотри на меня хорошенько. Совершенно неважно, где ты окажешься через двадцать или тридцать лет и как туда попадешь. Поверь мне на слово. – Он опустил стаканчик. – Самое лучшее в газетке «Дуглас Дейли Диспетч», если не считать ее тупости, это то, что даже такой выжатый старый пьяница, как я, может получить работу.

Я тревожусь за Большого Уэйда и страшно благодарен ему за все, что он для меня делает. К счастью, у него есть хорошенькая подружка-мексиканка по имени Марта, и она о нем заботится. Уж не знаю, что она в нем нашла, но она правда много для него делает, следит, чтобы он попал из бара домой, чтобы выполнил работу, когда она у него есть, чтобы не слишком затягивал сроки.

С помощью Большого Уэйда я также пишу в газету заметки о разных происшествиях в городе, составляю характеристики для некоторых добровольцев. Вернее, я обо всем разузнаю и пишу черновик, а Большой Уэйд переписывает начисто. По правде сказать, думаю, он меня немного использует, я делаю за него его работу. Но я не возражаю.

Как-то на прошлой неделе, когда я сидел в гостинице за завтраком, к моему столику подошел Спайдер Кинг, официальный руководитель авиационной части экспедиции. Кинг исполняет показательные полеты – он показывал разные авиационные трюки на ярмарках и шоу по всей стране, и Оргкомитет специально пригласил его возглавить «воздушные силы» экспедиции. Этот бесцеремонный напыщенный тип обматывается развевающимся белым шарфом, чтобы все знали: он занимается авиаспортом.

– У меня приказ забрать вас сегодня, Джайлс, – заявил он. – Я думал лететь с Большом Уэйдом, что он отмотался, клялся, что все кишки выблюет в самолете. Сказали, чтобы я вместо него взял вас. И к лучшему, я боялся, что толстяк превысит лимит по грузу. Мы летим в Мексику. Через час найдите меня на летном поле. И не забудьте камеру. Я вам кое-что покажу. Уж эти-то снимки газета точно захочет получить.

Утро было ясным и безветренным, мы взяли курс на юг от Дугласа. В самолете я летел впервые, и, должен признаться, мне было немного не по себе. Но Кинг из тех парней, что умеют делиться своей природной самоуверенностью с окружающими. Мы пролетели над равнинами Северной Соноры и вскоре оказались у предгорий Сьерра-Мадре. Вдали виднелись окутанные легкой утренней дымкой уступчатые гребни, уходящие в какую-то бесконечность. Они простирались на юг и на запад сколько хватало глаз. Поросшие соснами массивные пики и зубчатые острые хребты сменялись нагромождением скал каньонов и руслами рек. Эта волшебная земля казалась нехоженой, нетронутой и даже словно бы доисторической. Спайдер усмехнулся и наклонился ко мне:

– Представь себе, что думает Бог, когда смотрит вниз на то, что он тут наделал.

А немного позже Кинг сказал: «Держись», – и самолет неожиданно пошел вниз, а мой желудок не успел за ним и остался висеть в воздухе. Мы нырнули в каньон и, подгоняемые ветром, совершили слаломный спуск к реке. На расстоянии вытянутой руки неслась по стенам каньона тень от нашего самолета, мне казалось, что я легко могу до нее дотянуться.

– Глянь-ка на это, Нед, – сказал Кинг, показывая на череду пещер, соединенных между собой замысловатыми, но созданными руками человека переходами на разной высоте стен каньона, почти как многоквартирный дом. – Это пещерные жилища доколумбовой эпохи. Их создала древняя цивилизация, обитавшая в этих местах тысячу лет назад. Вот сюда-то и направляется экспедиция. Мексиканцы думают, что здесь прячутся апачи. Смотри внимательно, и увидишь в некоторых пещерах следы недавних костров и кое-что, весьма похожее на кухонную утварь и одеяла. Я сделаю еще один подлет, чтобы мы оказались поближе. – Он взял вверх, перелетел через стену каньона, резко развернулся и снова бросил самолет вниз. Пока он все это проделывал, я внимательно смотрел со своей стороны самолета, и мне показалось, что я что-то заметил, какое-то движение в скалах, а еще через минуту я четко понял: это – человеческое существо. Я покрылся гусиной кожей, сердце ухнуло в пятки, волосы на голове зашевелились. А еще через мгновение фигура скрылась, будто ее и не было.

– Спайдер, вы это видели? – с просил я вне себя. – Вы видели?

– Что видел?

– Уверен, что я кого-то видел.

– Где?

– Там, где мы только что были.

– Давай посмотрим.

Спайдер сделал еще один вираж и вновь полетел по каньону, но теперь никого не было видно, и я стал сомневаться, не обмануло ли меня зрение.

– Неужели я просто вообразил себе того человека? – удивился я. – Но я поклясться могу, что видел его.

– Ничего ты не вообразил, – отозвался Спайдер. – Там они.

Кинг сделал несколько подлетов, чтобы я мог сфотографировать пещеры в разных ракурсах. Я никогда еще не снимал с самолета, поэтому наводить фокус и выставлять диафрагму было трудно, однако даже в этих непростых условиях некоторые снимки получились на удивление хорошо. Чуть размытые, ровно настолько, чтобы они смотрелись таинственно, а на одном вполне можно было разглядеть старавшегося спрятаться, слившись со скалами, человека. На следующий день «Дуглас Дейли» опубликовала его на первой странице под крупным заголовком «Экспедиция обнаружила убежище апачей».

Помимо Спайдера появились и другие сотрудники экспедиции, в том числе молодая женщина по имени Маргарет Хокинс. Маргарет обучалась в докторантуре на факультете антропологии Университета Аризоны и писала диссертацию по культуре апачей. Именно через свой факультет она устроилась в экспедицию внештатным антропологом.

– Взять Маргарет – это хитрый ход со стороны Оргкомитета, – сказал по этому поводу Уэйд Джексон со своим обычным цинизмом. – Если нашим парням повезет истребить всех апачей, они смогут утверждать, что сделали это в важных для науки целях.

Маргарет – в ысокая длинноногая изящная женщина с короткими светлыми волосами и спортивной фигурой. Ей под тридцать, и смеется она грудным заразительным смехом. У нее такая обаятельная улыбка, что каждый, кому она улыбнется, начинает чувствовать себя самым важным человеком на земле. В нее немедленно влюбились очень многие, причем как добровольцы, так и сотрудники. Вскоре по приезде я взял у нее интервью, и его вместе с моим же фото напечатали в газете. Мы с Маргарет сразу же, как это иногда бывает, стали добрыми друзьями.

Я пересекал границу и фотографировал в Мексике так часто, как только было возможно. Это восхитительная страна, полная жизни, энергии, красок. Уличный мальчишка Хесус, с которым мы с Толли познакомились в первый вечер в Агуа-Прете, стал моим добровольным проводником, помощником и переводчиком. Я и сам понемногу начал объясняться по-испански. Когда я в первый раз приехал в Агуа-Прету на своем «родстере», глаза у мальчишки буквально вылезли из орбит и он руками развел:

– Вы, должно быть, очень богатый, сеньор Нед!

Я все еще живу в свободной комнате апартаментов Толли в «Гэдсдене», от денег он отказывается, и мне, конечно, это очень на руку. По вечерам мы часто выбираемся вместе за границу, выпиваем и танцуем в кантинах Агуа-Преты. Толли гомик, но охотно танцует со шлюхами. Он дразнит их, обсуждает с ними платья и прически, они вместе хихикают, а поскольку больше он ничего не хочет, они относятся к нему, как к «своей девчонке», что его вполне устраивает. «Лас Приморозас» превратилась в неофициальную штаб-квартиру экспедиции, этакий водопой, к которому собираются как сотрудники, так и добровольцы. Толли хотя и богаче других, но оказался среди добровольцев своего рода белой вороной и, похоже, чувствует себя лучше в обществе «ассистента». Часто вместе с нами бар посещает и Маргарет и, поскольку она не проявляет никакого интереса ни к одному из мужчин, которые делают ей авансы, она предпочитает сидеть со мной и Толли и отвергает все приглашения потанцевать. Она знающая и достойная доверия женщина, и все-таки мне видится в ней затаенная грусть.

– Скажите, дорогая, – спросил ее Толли как-то вечером, – вы – сторонница Сафо?

– Господи, Толли, нет, – рассмеялась она. – Что это вам в голову пришло?

– Вы ведь отвергли ухаживания всех мужчин, что за вами бегают, – сказал Толли.

– Это потому, что я на работе, – объяснила Маргарет. – Смешивать любовь и работу – ужасная ошибка. Хуже, чем любовь в полевых условиях, может быть только неудачная любовь в полевых условиях.

– Вы говорите так, словно имели такой опыт, Мэг, – заметил я.

Маргарет криво улыбнулась.

– Давайте скажем, что я просто научилась тщательнее выбирать друзей, – сказала она. – В этом конкретном случае можно уверенно утверждать, что у нас с Толли нет романтической связи.

– Уверенно? – подхватил Толли. – Букмекеры принимают десять миллионов к одному на такое пари.

– А что до вас, младший братик, – Маргарет похлопала меня по руке, – то я для вас старовата. К тому же вы любите другую. Не думайте, что мы не замечаем, какие взгляды вы бросаете на ту маленькую сеньориту.

– Бог мой, ну разве он не чудак? – рассмеялся Толли. – Запал на первую хорошенькую мордашку, которую увидел в мексиканской кантине. Так романтично!

– А по-моему, очень мило, – возразила Маргарет.

– Ох, попрошу вас! Наш мальчик – ходячий образчик юношеского романтизма. А что хуже всего – его даже не уложили!

– А это еще более мило, – проговорила Маргарет.

– Мне просто не хочется покупать ее, – сказал я. – Если бы я это сделал, то стал бы как все. Она славная девушка, и сначала я хочу получше ее узнать.

– Он хочет получше ее узнать! – Толли закатил глаза. – А в это время у нее по полдюжины мужиков каждую ночь бывает. Что за романтик! Что за безнадежный идиот!

– Толли, заткнитесь, – предупредил его я. – Если бы вы не были педиком, я уже заехал бы вам по носу.

– Вот за что я вас люблю, старина, – сказал Толли. – Большинство мужчин заехали бы мне по носу именно потому, что я педик.

– Теперь я совершенно уверена: вы очень-очень славный, Недди, – сказала Маргарет. – Нынешним мужчинам так недостает романтики и рыцарства.

– Потанцуем, Мэг? – предложил я.

– Я уж думала, вы никогда меня не пригласите.

Я успел выучить движения мексиканских танцев, и, могу похвастаться, я любимый партнер девушек из кантины. Все знают, что я питаю слабость к Магдалене, но, поскольку патрон хмурится, когда девушки вступают с посетителями в личные отношения, я не могу с ней танцевать так часто, как хочется, то я танцую со всеми.

– По-моему, ваша подружка ревнует, – заметила Маргарет, когда мы вернулись за столик. Вечер выдался тихий, и Магдалена сидела за столиком с двумя другими девушками. – Если бы могла, она меня убила одним взглядом.

– Вы думаете? – удивился я.

Тут к нам подошел шеф Гетлин и похлопал меня по плечу.

– Я вас прерву, сынок, – сказал он мне.

– Вам бы лучше спросить разрешения у дамы, шеф, – с казал я.

Гетлин невзлюбил меня с самого начала, потому что я повсюду ходил с Толли. Так сказать, за компанию.

– Смотрю, вы только с педиками танцуете, мисс Хокинс, – обратился Гетлин к Маргарет. – Вам бы стоило для сравнения попробовать настоящего мужчину.

Маргарет рассмеялась.

– В любом случае спасибо, сэр, – сказала она, – но мне нравятся педики.

– Эй, я не педик, – запротестовал я.

– Ладно, мэм, – Гетлин не обратил на меня внимания и приподнял перед Маргарет шляпу. – Как скажете. Но если передумаете, вам стоит только сказать. – Гетлин проследовал к столику, за которым сидели девушки, и протянул руку к Магдалене. Она со страхом взглянула на него, но все-таки встала и пошла с ним на танцевальную площадку.

– Огромное вам спасибо, Маргарет, – с чувством сказал я. И заметил, что она смотрит на Гетлина с каким-то странным, задумчивым выражением на лице.

– За что же спасибо, милый? – спросила она. – За то, что не сумела защитить вас от обвинения в том, что вы педик, или за то, что навела шефа полиции на вашу подружку?

Я ненадолго задумался над ее словами.

– И за то и за другое, наверно, – сказал я наконец.

– А знаете, он не так уж непривлекателен, – заметила Маргарет.

– Господи Иисусе! Он что – нравится вам, Мэг?

Маргарет пожала плечами.

– Наверно, он напоминает мне отца, – сказала она.

– Тогда, верно, ваш отец – настоящий придурок.

– Так и есть, – рассмеялась она.

– Магдалена его боится, – сказал я.

Маргарет немного помолчала.

– Да, – проговорила она наконец. – И, вероятно, правильно делает.

24 апреля 1932 года

Этим утром я отправился фотографировать для газеты проводников-апачей. Раньше думали, что это сделает Большой Уэйд, но он, как всегда, был с похмелья и послал меня. Апачи поставили свои палатки в небольшой сикаморовой рощице в каньоне за чертой города. Они добирались сюда за триста с лишним миль из резервации Мескалеро в Нью-Мексико, а ведь один из них – глубокий старик.

Я подъехал к лагерю на своем «родстере» и как раз доставал из машины камеру, когда ко мне подскочил молодой индеец; его глаза сердито сверкали.

– Что вам тут надо?

Ему было лет двадцать пять, широкое волевое лицо, темная кожа. Уж не знаю, чего я ожидал… боевой раскраски и томагавка, наверно, но, должен признать, как фотограф я испытал разочарование, потому что на нем была самая обычная одежда – рабочая рубашка, комбинезон и ковбойская шляпа; черные волосы коротко подстрижены, совсем как у белых мужчин.

– Я от «Дуглас Дейли Диспетч», – ответил я. – Меня послали сделать ваши фотографии.

– Вся беда с вами, белоглазыми, – проворчал он, – в том, что вы не умеете себя вести. Приходите без разрешения и хватаете без спросу.

– Это не повод для вас проявлять недружелюбие, – сказал ему я. – Вы ведь не дали мне возможности попросить разрешения. – Произнося это, я вспоминал наставления Большого Уэйда: «Никогда не проси разрешения фотографировать. Это первое правило фотожурналистики. Если собираешься стать профи, считай, что тебе Богом дано право снимать кого угодно, где угодно и когда угодно».

– Ладно, давайте, просите разрешения, – сказал индеец.

Я протянул ему руку.

– Меня зовут Нед Джайлс. Я работаю для «Дуглас Дейли Диспетч». Я хотел бы сфотографировать вас.

Он подошел ко мне вплотную.

– Нет, – отрезал он. – И если вы не уберетесь, я вашу камеру вдребезги разнесу.

– Только попробуйте, получите по носу.

Индеец с минуту смотрел на меня, а потом начал хохотать.

– Что тут смешного? – поинтересовался я.

– В былые дни мы взяли себе за правило убивать белоглазых, стоило им показаться, – ответил он. Мы подолгу мучили их, убивали очень медленно, стараясь продлить страдания. Но вам повезло. Вы слишком глупый, чтобы меня бояться.

– А почему я должен вас бояться?

– Вы много чего не знаете, верно ведь, белоглазый? – сказал он.

– Наверно, не знаю, – признал я. – Я из Чикаго.

– Пожалуйста, простите моего внука, – проговорил подошедший к нам старик. Он был невысокого роста, очень подвижный, хотя и старый, с широкой грудью и гораздо более фотогеничный, чем внук. Его лицо и руки цветом и видом напоминали старую потрескавшуюся кожу, седые волосы забраны в хвост длиной до середины спины, на голове большая круглая соломенная шляпа с широкой лентой, завязанной под подбородком, немного похожая на шляпы японских крестьян. Одет он был в заплатанные синие джинсы, подвернутые до щиколоток, и поношенную, тоже синюю рабочую рубаху, застегнутую до самого горла. На поясе висел мешочек из сыромятной кожи, а на шее – большой серебряный медальон на цепочке. Обут он был в мокасины с загнутыми вверх носами, отчего слегка напоминал эльфа, и передвигался, забавно переваливаясь, какой-то голубиной походкой. – Он – сердитый молодой человек, – объяснил мне старый апач. – А все потому, что в детстве его отослали в индейскую школу. Теперь он вернулся в резервацию, а там ему нечем заняться, кроме как ненавидеть белых людей. Что бы он вам ни наговорил, он на самом деле никого не убивал. – Старик протянул мне руку. – Меня зовут Джозеф Вейлор. А это – мой внук Альберт.

– Рад познакомиться с вами, сэр, – улыбнулся я. – Меня послала к вам газете, чтобы взять у вас интервью и сделать фотографии. Мне сказали, что вы были разведчиком у генерала Джорджа Крука.

– Много лет назад меня уже фотографировали, – сказал старик с гордостью в голосе. Затем развязал мешочек на поясе, достал оттуда сложенный лист бумаги и осторожно развернул его. Это оказалась пожелтевшая и потрескавшаяся страница книги с крупной даггеротипной фотографией. На ней генерал Крук и несколько его солдат сидели на земле вместе с индейцами. – Этот снимок сделали в Мексике во время войны с белоглазыми, в 1883 году, – пояснил Джозеф Вейлор. – Тогда впервые Джеронимо [30]30
  Джеронимо (1829–1909) – вождь чирикауа-апачей, 25 лет возглавлявший борьбу против вторжения США на землю племени. Окончательно сдался в 1886 г.


[Закрыть] склонился перед нантан-лупаном. Так мы называли вашего генерала Крука, – он показал на одну из фигур. – А это я. Меня тогда звали Гозо. Вот нантан-лупан. А вот Джеронимо.

– Не возражаете, если я возьму ее ненадолго? – с просил я. – Мы переснимем ее для газеты, а потом я привезу ее назад.

Но старик уже аккуратно складывал листок.

– Нет, это невозможно, – с казал он, пряча его в свой мешочек.

Альберт насмешливо ухмыльнулся.

– Дед очень гордится этой фотографией, – сказал он. – Хотя она всего-навсего выдрана из книжки. А теперь, дедушка, покажи белоглазому твою медаль. Ею он тоже очень гордится.

– Я ездил в Вашингтон и встречался с президентом, – похвастался старик.

– С Гербертом Гувером? – уточнил я.

– С Гровером Кливлендом [31]31
  Кливленд, Стивен Гровер (1837–1908) – 22-й (1885–1889) и 24-й (1893–1897) президент США.


[Закрыть].

– В каком же году это было, сэр?

– В восемьдесят шестом, – ответил Вейлор. – Большой Белый Отец вручил мне эту медаль мира. – Он протянул мне медаль, чтобы я мог восхититься. Гравировка на ней за пятьдесят лет изрядно истерлась, но профиль президента еще можно было различить. Однако, хотя я вечно путаю наших президентов, это был вовсе не Гровер Кливленд.

– Разве это не Честер Артур [32]32
  Артур, Честер Алан (1829–1886) – 21-й президент США (1881–1885).


[Закрыть]? – спросил я.

– Да, верно, – ответил Джозеф Вейлор. – Он был Большим Белым Отцом до Гровера Кливленда.

Альберт снова ухмыльнулся.

– Они повсюду валялись в Белом доме. Слишком дешевые, чтобы новые делать. Вот так: истребили индейцев, украли их земли, а тех, кто уцелел, держат в неволе. А за все беды дали по никому не нужной побрякушке.

– В моем внуке бурлит ненависть, – заметил старик.

Я настроил камеру и снял Джозефа Вейлора крупным планом. Потом мы пили кофе у костра, и я взял у старика интервью.

– Я из чук-аенде, – начал он забавным «ораторским» голосом, подкрепляя рассказ выразительными жестами. – Из рода великого вождя Кочиза, он – мой дядя. Мы считаем себя единственными настоящими чирикауа. Белоглазые считают нас одним народом – а пачами, но это совсем неправильно. Все племена разные, и даже среди тех, кого белоглазые называют чирикауа, много разных племен. Мы всегда жили поврозь, каждое племя на своей земле, только иногда сходились вместе – на праздник или просто повидаться. Ради набега или войны. И часто брали себе жен из других племен. Я женился на девушке из ндендаа из племени вождя Джуха, к этому племени принадлежал и Джеронимо. Что бы ни говорили белоглазые, вождем Джеронимо никогда не был, он был ди-йин, шаман. Несколько лет я жил с ндендаа в Мексике. Всего у меня было четыре жены, много детей и внуков. Те из них, кто еще жив, распространились по всей земле, словно трава.

– Читателям «Дуглас Дейли Диспетч» было бы интересно узнать, как вышло, что вы стали проводником-разведчиком у белых, – сказал я.

– После того как мы склонились перед нантан-лупаном, – продолжал старик, – нас отправили жить в округ Сан-Карлос. Это жуткое место. Мы все ненавидели этот край. Там жарко и сухо, там нет дичи, а провизию, которую обещало ваше правительство, так и не привезли. Многие подались в проводники-разведчики. Нантан-лупан о нас заботился. К тому же это было для нас последней возможностью остаться воинами, остаться мужчинами. Ничего другого мы не могли придумать. Нам разрешили иметь оружие, разрешили покидать округ вместе с солдатами, вернуться в горы, в ту землю, которую мы любим.

– И охотиться за своим собственным народом, – с горечью добавил Альберт.

Мне не хотелось говорить это вслух и было ужасно жаль старика, которому собственный внук выказывал такое неуважение, но у меня и у самого это в голове не укладывалось.

Джозеф Вейлор бросил на юношу тяжелый взгляд.

– Ты знать не знаешь, каково нам пришлось в те времена, – тихо сказал он.

– Зато я знаю, что Джеронимо никогда не служил белоглазым, – возразил Альберт.

– Мой внук уверен, что я – предатель, – печально сказал Джозеф Вейлор. – Как и многие в нашей резервации. Он верит, что Джеронимо был великим героем нашего народа. Однако другие считают, что Джеронимо принес нам многие беды. Он был лукавый человек, многие видели, как он лгал и пил, а его вылазки из нашего округа сделали жизнь остальных гораздо хуже. Вот по этой самой причине многие из нас подались в разведчики-проводники. Нантан-лупан говорил нам, что мы помогаем ему справиться с Джеронимо и другими такими же, чтобы жизнь всех апачей стала лучше, а чирикауа выделили собственную землю.

– Да, а теперь, дедушка, расскажи белоглазому, как вам отплатили за честную службу в армии Соединенных Штатов, – сказал Альберт; он встал и рукой показал на мой блокнот. – Может быть, он напишет об этом в своей газете.

Вейлор спокойно посмотрел на него.

– Мой внук отравлен ненавистью, – печально сказал он, – так отравлен, что ненавидит даже собственного деда.

Это правда, я и сам чувствовал, как от Альберта Вейлора исходят горячие волны злости и ненависти.

– Когда моего деда и еще несколько разведчиков послали в 1886 году в Вашингтон, – сказал Альберт, – Большой Белый Отец, – эти слова он произнес с подчеркнутым сарказмом, – обещал им собственную резервацию. Но вместо того чтобы отправить их домой, президент отослал их во Флориду. Там их держали взаперти в армейском форте Сент-Огастин, а когда Джеронимо окончательно сдался, его и его соратников отвезли туда же. Разумеется, все они презирали моего отца и других, кто служил разведчиками, и обращались с ними как с предателями. Дед вместе с Джеронимо и остальными провел в заключении двадцать семь лет, сначала во Флориде, потом еще в каком-то форте в Алабаме, наконец, в Оклахоме. И все это время он жил среди тех, кто считал его предателем своего народа. И только в 1913 году им разрешили вернуться в родные края. Но и тогда нам не дали собственной резервации, которую пообещали, и мы должны жить с другими апачами в Мескалеро. Вот так белоглазые отплатили моему деду за верную службу. А он до сих пор носит медаль, которую ему дал Большой Белый Отец. И он до сих пор изгой для своего народа.

Мой последний вопрос казался очевидным.

– Что заставило вас снова прийти на помощь белым, мистер Вейлор? – спросил я. – И вас, Альберт? Если вы так ненавидите белых, почему сейчас согласились нам помогать?

– Я пришел не помогать белоглазым, – ответил Альберт. – Я здесь потому, что мать попросила меня приглядеть за дедушкой.

Джозеф Вейлор улыбнулся:

– За мной не нужно приглядывать, – проговорил он, – а уж тем более мальчишке, который вырос в резервации.

– Этой зимой несколько белоглазых из Дугласа приехали в Мескалеро, – рассказал Альберт. – Они повесили на доске объявлений листок, в котором приглашали апачей-разведчиков стать проводниками для экспедиции в Мексику. Они спрашивали людей, жив ли еще кто-нибудь из тех, кто помнит старые времена. Нашли несколько старух, которые когда-то жили в Сьерра-Мадре – Синих горах, как мы их называем. Есть еще те, кто был детьми или подростками, когда мы подчинились. А из старых разведчиков остался один мой дед. Он уперся и настоял, что пойдет. Отговорить его мы не смогли. И он так и не сказал, почему.

Я взглянул на старика. Тот смотрел на юг. И явно не намеревался больше разговаривать.

30 апреля 1932 года

На равнине близ Агуа-Преты, Сонора

Я пишу это на койке на нашем первом привале неподалеку от Агуа-Преты. Сегодня утром Большая экспедиция к апачам официально выступила из Дугласа, штат Аризона, пройдя парадным маршем по улицам города. Перед входом в «Джей-Си-Пенни» была сооружена трибуна, с которой мэр в окружении Оргкомитета со своей обычной напыщенностью произнес духоподъемную напутственную речь. Моя камера стояла на штативе в углу трибуны, дабы запечатлеть всю сцену для потомков.

Перед колонной экспедиции шествовали музыканты местного университета. Они прошагали по Мейн-стрит, по обеим сторонам которой выстроились жизнерадостные провожающие, выкрикивая добрые напутствия. Разбрасывали конфетти. Сразу за оркестром шли мексиканские кавалеристы в парадной форме во главе с великолепным полковником Каррильо верхом на пританцовывавшем белом коне. Полковник картинно махал рукой провожающим. В небе над колонной выделывал всевозможные трюки Спайдер Кинг: он то спускался совсем низко, то покачивал крыльями, то заставлял присутствовавших замирать от страха, исполняя «мертвые петли». За мексиканцами шествовали волонтеры, числом примерно пятьдесят, впереди выступал богатый молодой человек с Востока Уинстон Хьюз, из семьи стальных королей; он гордо нес американский флаг. Волонтеры были одеты по-разному – к то-то в полувоенную форму эпохи Великой войны, кто-то в прикид кавалеристов времен Тедди Рузвельта. А многие щеголяли в модных обновках, купленных в главном универмаге Дугласа: в рубашках на кнопках и кепи, ковбойских штанах и сапогах со шпорами и в новехоньких ковбойских шляпах. А не любящий походить на других модник Толли Филлипс облачился в предназначенное для сафари хаки от «Аберкромби-энд-Фитча» и пробковый шлем, как если бы он направлялся в африканский буш. Он посылал толпе воздушные поцелуи.

За волонтерами следовали сотрудники экспедиции, примерно тридцать человек – к онюхи, ковбои, различные помощники. Они вели лошадей, мулов и ослов. Гарольда Браунинга, того самого портье-англичанина из гостиницы «Гэдсден», вынудили стать камердинером Толли. Тот еще наездник, Браунинг неуклюже болтался на спине некрупного белого ослика, причем ноги его едва не волочились по земле.