Текст книги "Самый неподходящий мужчина"

Глава 2

Фитц воззрился на жилистого краснолицего мужчину, пытаясь сообразить, как лучше поступить. Однако когда лорд Генри схватил свою подопечную за руку, инстинкт возобладал. Он резко ударил мужчину по руке, как до этого Дамарис, только гораздо сильнее. Лорд Генри выругался и отступил, но взмахнул кнутом для верховой езды.

– Черт бы вас побрал, сэр! Я подам на вас в суд за похищение и нападение!

Фитц перешагнул через юбки Дамарис и выпрыгнул из кареты, загородив девушку собой.

– Успокойтесь и не кричите, лорд Генри. Вы хотите устроить представление для конюшенного двора?

Лорд Генри был старым, тощим и на голову ниже его.

– Она уже сделала из себя посмешище.

Дамарис, появившись рядом с Фитцем, прошипела: «Прекратите!» – но Фитц не сводил глаз со своего противника.

– Мы можем обсудить это в доме…

– Мы не будем обсуждать это нигде, забияка! – Не сводя глаз с Фитца, лорд Генри обратился к своей подопечной: – Возвращайся в карету и оставайся там, девочка. Так как ты нас опозорила, мы уезжаем в течение часа.

– Только если она сама этого пожелает.

Лорд Генри презрительно скривился:

– Ее желания не имеют никакого значения. Она всецело в моей власти, пока не достигнет двадцати четырех лет или не выйдет замуж с моего согласия. Так что тебе придется долго ждать, когда она попадется в лапы такого запятнанного позором охотника за приданым, как ты.

– Я не намерена… – воскликнула Дамарис, но лорд Генри резко оборвал ее:

– Делай, что сказано!

Фитц собрал в кулак всю силу воли, чтобы сдержаться.

– Лорд Генри, сегодня никому далеко не уехать. Скоро пойдет снег.

Взглянув на небо, лорд Генри повернулся к Дамарис:

– Тогда ты пойдешь со мной и будешь заперта в своей комнате.

Он протянул к ней руку, но Фитц снова встал между ними:

– Нет.

Лорда Генри едва не хватил удар от бешенства, но он рявкнул:

– Что ж, ладно. Тебе известны последствия, девочка. – Он демонстративно зашагал к дому.

Фитц смотрел ему вслед.

– Что это значит?

– Если я не буду делать так, как он велит, он лишит меня денег.

Он повернулся и посмотрел на нее.

– Всех?

– До последнего фартинга. Пока мне не исполнится двадцать четыре или я не выйду замуж с его согласия.

– Черт! Три года, конечно, не вся жизнь, но довольно долгий срок без гроша. Но разве побег не имел бы тот же результат?

– Да, – безжизненно сказала она. – Мне к бедности не привыкать. Дом в Уорксопе мой. Он принадлежал моей матери, поэтому не управляется отцовским завещанием. У меня есть дом, и я бы продала содержимое вплоть до кастрюль и простыней, если бы понадобилось.

– Ну зачем же так драматизировать? Изумрудов, которые вы надевали на Рождество, многим хватило бы на несколько жизней.

Она бросила на него раздраженный взгляд:

– Но они-то как раз подпадают под завещание моего отца.

Господь всемогущий! Одна из богатейших женщин Англии может быть вынуждена продавать домашнюю утварь, чтобы не умереть с голоду. Но разумеется, ей не позволят жить без защиты. Это все равно что оставить золотой самородок на улице и надеяться, что его никто не подберет.

Должен быть из всего этого выход, но Фитцу требовалось больше информации. А еще ему надо было к огню. Голая кожа горела от холода. Конечно, не стоило выскакивать на улицу так легко одетым, но когда он выглянул в окно и заметил карету, интуиция подсказала ему, кто в ней и почему. Он бросился следом, чтобы предотвратить ее побег.

Тот поцелуй стал предупреждением о новой проблеме. Ему нельзя слишком сближаться с Дамарис Миддлтон. По крайней мере в этом она с ним солидарна. Она намерена выйти замуж за самый высокий титул и никогда не обратит внимание на такого, как он, о чем заявила со всей прямотой.

Он положил руку ей на спину и повел с конюшенного двора.

– Нам надо возвращаться в дом. Я замерз. Да и вы, хоть и в мехах, но, как все леди, я уверен, не носите теплой обуви.

– Вы считаете, мы должны надевать сапоги?

– Богатая наследница может делать все, что пожелает.

– Но тайком, – сухо заметила она.

Фитц рассмеялся. Она умная и прямолинейная, и в последнее время он часто ловил себя на том, что восхищается ею, хоть его и раздражала ее неподобающая настойчивость по отношению к Эшарту.

Пока они шли к дому, похрустывая снегом, он попытался растолковать ей ее положение:

– Забудьте про Уорксоп. Вы не можете жить там одна, без защиты. Все охотники за состоянием слетятся туда как коршуны.

– Полагаю, вам виднее.

– Я не охотник за состоянием.

Она бросила на него скептический взгляд:

– В любом случае я не вижу проблемы. Если у меня не будет денег, им просто-напросто не за чем охотиться.

– Ваш муж может занять под будущее наследство.

– О! – Дамарис нахмурилась, и Фитц уже подумал было, что достиг цели, но затем она взглянула на него: – Значит, и я могу занять под мое будущее наследство?

Он почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились.

– Никто вам этого не позволит.

– Как они смогут помешать?

– Найдут способ. Я бы нашел.

– Это крайне несправедливо.

– А вас это удивляет?

– Никакая несправедливость в отношении женщин не удивляет меня. Однако какое облегчение узнать, что, случись худшее, мне не придется просить милостыню на улицах.

Худшее? Что она может о нем знать? Она ягненок в лесу, кишащем голодными волками. Ягненок, который думает, что у него острые зубы.

Ей нужен сильный защитник, который научил бы ее выжить в опасном мире. Он не может быть таковым, хотя и имеет все необходимые для этого знания. Его положение в светских кругах весьма шатко. Кроме того, он покинет Англию, как только станет возможно.

Снег засыпал дорожки, поэтому они шли к дому напрямик, и его сапог внезапно глубоко провалился. Он придержал девушку за спину, нашел более устойчивую опору и помог ей встать на нее.

– Почему именно лорд Генри стал вашим опекуном? – поинтересовался он, мысленно стараясь припомнить планировку местности. Канава с ограждением, прорытая для защиты сада от оленей, осталась в стороне. – Вы ведь не родственница Маллоренам?

– Никоим образом. Видимо, отец убедил его.

– Как?

Ее глаза заблестели насмешливыми искорками. Они были чуть-чуть раскосые – как у кошки – и зачаровывали его.

– Деньгами, – сказала она. – Лорд Генри – человек богатый, но он из тех, кто всегда хочет больше. Насколько я понимаю, он заинтересовался инвестициями в один из отцовских кораблей. Мой отец предложил, чтобы вместо денег он пообещал стать моим опекуном, если я останусь сиротой. Лорду Генри такая сделка показалась вполне безопасной. Мне в то время было четырнадцать. Через десять лет я должна была стать независимой, а мои родители были здоровыми людьми в расцвете лет. Конечно, отец вел опасную жизнь, зато мама была олицетворением осторожности. К несчастью для лорда Генри, она умерла в сорок восемь. Если бы отец уже не умер четырьмя годами раньше, я бы заподозрила, что он подстроил все так, чтобы я могла проникнуть в высшее общество, раз уж ему не удалось. Лорд Генри поймался на крючок пирата.

Пожалуй, она была права насчет своего отца. Фитц видел досье, которое собрали Эшу на его будущую жену. Маркус Миддлтон был среди хантингдонширских Миддлтонов паршивой овцой. Он забрал скромное приданое своей жены и укатил на Восток, чтобы разбогатеть. Ему это блестяще удалось, но он был не просто купцом, но и пиратом.

Возможно, это забавляло Миддлтона – поставить на то, что его дочь войдет в высокие круги. Но подумал ли он о собственном ребенке, который будет пешкой в этой игре? Фитц недоумевал, почему Дамарис с матерью жили так скромно в Уорксопе до смерти миссис Миддлтон. Они с Эшем полагали, что и мать, и дочь предпочитали такую жизнь. Но ее удовольствие от модной одежды и украшений и желание сделать блестящую партию говорили об обратном.

Она остановилась и подняла глаза на огромный дом, который угрожающе возвышался над ними.

– Лорд Генри может запретить мне войти? – спросила она с предательской дрожью в голосе.

Такую вероятность он даже не рассматривал, поэтому мягко подтолкнул ее к двери.

– Нет. Только лорд Родгар вправе поступить так, но я не верю, что он будет таким несправедливым.

– Но его называют Черным Маркизом.

– Это из-за того положения, которое он занимает у трона как тайный советник его величества, а не из-за характера.

Она снова остановилась.

– Недавно он убил человека на дуэли.

– С его стороны вам ничто не угрожает. И кроме того, я же ваш Галаад, помните? Защита от всех сил тьмы?

Она посмотрела на него, оценивая искренность его слов. Затем вздохнула, повернулась и решительно зашагала к двери. Он сказал эти слова не всерьез, но она восприняла их как клятву. Фитц подошел вместе с ней к двери и констатировал очевидное:

– Самый легкий способ отделаться от лорда Генри – это выбрать подходящего мужчину и быстро выйти замуж. – Когда она метнула на него подозрительный взгляд, он вскинул руку и добавил: – Не меня. Я самый неподходящий.

Это вызвало у нее слабую улыбку.

– Верно. Но я не стану спешить, особенно после этого злоключения. – Она положила руку на щеколду, но снова помедлила. – Я не знаю, увлекаете ли вы меня в ад или в рай, мистер Фитцроджер, но я благодарю вас за благие намерения.

– Дорога в ад, говорят, выстлана благими намерениями. Но давайте же приблизимся к раю, коим в данный момент является тепло кухни.

Фитц положил ладонь поверх ее руки и открыл дверь, затем слегка подтолкнул ее через порог.

Они находились в простом коридоре, вдоль стен которого выстроились шкафы с продуктами и кухонной утварью, а воздух наполнял острый аромат чеснока и трав, свисающих с потолка. Звуки и запахи говорили о том, что идет приготовление к завтраку.

Плачущая Мейзи прислонилась, съежившись, к стене, а какая-то служанка успокаивала ее. Она подняла глаза, вытирая слезы:

– Ой, мисс Дамарис! Он зол как черт. Он влепил мне затрещину и выгнал без единого пенни!

Дамарис подбежала к ней и обняла:

– Мейзи, он не может уволить тебя. Ты моя служанка.

Другая горничная потихоньку вернулась к своим обязанностям, а Дамарис бросила гневный взгляд на Фитца:

– Если бы вы не отослали ее из кареты, она бы не попалась лорду Генри под горячую руку.

– Вы правы. Он бьет вас?

– Нет.

– Но… – подала голос горничная.

– Только один раз. И я сама была виновата.

– В тот раз он ударил вас по лицу, мисс.

Ей явно было неловко, что это открылось, а он ужасно разозлился.

– Тише, Мейзи, – сказала она. – Нам нужно вернуться в мою комнату.

– Значит, мы не уезжаем, мисс? Но теперь лорд Генри знает, что вы пытались убежать, и вам не поздоровится.

– Нет. Он сказал, что снимает с себя ответственность.

Дамарис повернулась к Фитцу, и он увидел, что ей пришлось перебороть себя, прежде чем попросить о помощи.

– Что я должна делать?

– Есть у меня одно решение, но нам нужно это обговорить. Я пойду с вами в вашу комнату. В присутствии горничной это не нанесет вреда вашей репутации. – Когда она заколебалась, он добавил: – Я не пытаюсь скомпрометировать вас, но здесь не место для обсуждения щекотливой темы.

Словно в подтверждение его слов, слуга поспешил из кухни по коридору, неся большое, накрытое крышкой блюдо. Она проследила за ним растерянным взглядом, затем вновь обратила его на Фитца.

– Что ж, хорошо.

Горничная хотела было возразить, но, шмыгнув носом, повела их к лестнице черного хода. Дамарис двинулась следом. Они поднялись по незатейливой лестнице и прошли в дверь, которая была обита зеленым сукном с одной стороны и полированным дубом с другой, оказавшись на господской половине. По роскошному коридору с множеством дверей Фитц проследовал за Дамарис и ее горничной в спальню.

Дамарис повернулась к нему, стягивая перчатки:

– Ваше решение, сэр? – Она тщетно пыталась скрыть отчаяние.

Фитц прошел к огню, чтобы погреть руки.

– Что, если вы попросите лорда Родгара заменить лорда Генри в качестве вашего опекуна?

Она изумленно посмотрела на него:

– А разве это возможно? Я для него ничего не значу. Ненужное бремя. – Она прихлопнула ладонью рот. – Я трещу как сорока.

Он не смог сдержать улыбки.

– Подозреваю, что стать вашим опекуном будет для Родгара не большим бременем, чем лишняя пуговица на его сюртуке. Однако вполне логично, что он, как глава семейства Маллоренов, должен принять на себя обязанности своего дяди.

– Но не будет ли это выглядеть как оскорбление лорда Генри? Да он уже и сам отказался от этих обязанностей.

– Нет, не отказался. Отступившись, он не имел бы власти держать вас в бедности. Он получает изрядную сумму за работу?

Она тут же уловила, к чему он клонит.

– Которую не захочет потерять? Пять тысяч гиней в год сверх любых наличных расходов, таких как домашние учителя, одежда и путешествия. Довольно солидная сумма, но не для него. – Она остановилась. – Почему вы так улыбаетесь?

– Многие женщины сочли бы денежные вопросы – даже если это их деньги – либо выше своего понимания, либо ниже собственного достоинства.

– Лорд Генри считал мой интерес неестественным.

– Забудьте про лорда Генри.

– Я бы с радостью, но он мой опекун.

– Пока вы сами не измените это. – Он подошел к ее переносному секретеру и открыл крышку. – Попросите о встрече с Родгаром и изложите свою просьбу.

Она взглянула на тикающие часы на каминной полке:

– Еще нет девяти.

– Говорят, что Черный Маркиз никогда не спит. – Он намеренно добавил командных ноток в свой голос: – Пошлите записку.

Она села и взяла лист бумаги. Он снял крышку с ее чернильницы и заточил перо. Когда Фитц подавал ей его, девушка все еще колебалась, но потом взяла себя в руки, окунула перо в чернила и написала короткую записку беглым, но очень твердым почерком.

Еще неделю назад Дамарис Миддлтон была для Фитца не более чем именем – богатая наследница, на которой Эш собирался жениться. По приезде в Родгар-Эбби он обнаружил, что у его друга большая проблема – его сердце уже отдано другой. Хотя лично он придерживался мнения, что Эшу следует жениться на деньгах мисс Миддлтон, он сделал все возможное, чтобы отвлечь Дамарис от ее охоты. И очень скоро стал делать это не только ради Эша, но и ради нее самой. Она заслуживала лучшего, чем брак с мужчиной, который любит другую.

Она посыпала песком чернила, затем сложила бумагу, идеально выровняв края. Аккуратная и расторопная, но сумасбродная и своевольная. Очаровательная девушка.

Он обуздал опасные мысли и дернул за шнурок колокольчика. Дамарис Миддлтон не для него. Он десять лет служил в армии, достигнув звания майора. Но Дамарис Миддлтон не заинтересовалась бы простым майором, даже если бы его имя было покрыто славой, а репутация не запятнана.

Четыре года назад он совершил ошибку, спасши жизнь дяде короля, герцогу Камберлендскому. В качестве вознаграждения его освободили от полковых обязанностей и сделали тайным телохранителем. Он должен был появляться как праздный придворный при различных дворах и посольствах. В результате многие решили, что он уклоняется от службы на фронте.

Это никак не способствовало восстановлению его репутации, которой был нанесен непоправимый ущерб из-за его связи с Ориндой. Когда четыре месяца назад он продал свой патент и вернулся в Англию впервые за много лет, то надеялся, что старый скандал канул в Лету. Однако никто не забыл ту историю. Ничего удивительного, если его брат Хью возмущался этим во всеуслышание всякий раз, когда был пьян, а навеселе он был почти всегда.

Он понаблюдал, как Дамарис накапала на сложенную бумагу сургуча и прижала к нему свою печатку. Даже если она проявит к нему интерес, он никогда не позволит ему во что-то вылиться. В высшем свете его терпят только ради Эша.

Вскоре после возвращения в Англию он встретил Эша и обрел друга. Поскольку в настоящее время Эш был в немилости при дворе – из-за женщины, разумеется, – и ему наскучило изысканное общество, положение Фитца не представляло особой проблемы. Затем Эш под влиянием момента решил принять приглашение Родгара на празднование Рождества. Фитц отнесся к этому одобрительно, ибо считал, что пора уже его другу откликнуться на предложения Родгара о мире, но не знал, как будет принят он сам. С дружбой Эша и молчаливым признанием лорда Родгара Фитц не встретил неприязненного отношения, но прекрасно видел, как некоторые искусно избегают общения с ним.

Стук в дверь возвестил о появлении ливрейного лакея. Горничная Мейзи отдала ему записку, и он ушел. Дело сделано, и скоро, Бог даст, Дамарис будет в руках Родгара.

Она вскочила на ноги и заходила по комнате.

– Это выглядит такой дерзостью. Что, если лорд Родгар знает, что я пыталась убежать?

Он подумал было солгать, но она заслуживала лучшего.

– Уверен, что знает. Он имеет репутацию всевидящего.

– О боже!

– Мисс Дамарис, – подала голос служанка, – вам нужно переодеться для визита к его светлости. – Взгляд горничной красноречиво говорил, что Фитц должен немедленно уйти.

Она права, но Дамарис была словно натянутая струна. Фитц поступил так, как вел себя с молодым офицером перед боем: стал отвлекать внимание.

– Что за человек был ваш отец?

Дамарис бросила на него озадаченный взгляд:

– Мой отец? Я встречалась с ним ровно три раза за всю жизнь. Он предпочитал жить за границей.

Фитц намотал это на ус. В досье упоминалось, что последние два десятка лет Маркус Миддлтон жил в основном вне Англии. Но не до такой же степени!

– Он, похоже, впечатляюще преуспел в заграничной торговле, хотя и умер довольно молодым. Сколько ему было, когда он умер?

– Пятьдесят два.

– Как это случилось?

– На корабле, атакованном пиратами где-то возле Борнео.

– Вам известно что-нибудь о его коммерческих делах в Азии?

Она внезапно нахмурилась:

– А что?

Он избрал честность.

– Я отвлекаю вас.

Ее голубые глаза стали круглыми, но она сказала:

– Благодарю вас. Что касается дел моего отца, вы должны понять, что вплоть до смерти матери я считала его мечтателем-неудачником.

– Господи, как такое могло быть?

– Я знала только то, что сообщала мне мама. Мы жили скромно, и она говорила, что это потому, что отец присылает мало денег. Это была неправда. Он был небрежен в другом, но присылал щедрые суммы. Она без устали твердила, какое он чудовище. Откуда я могла знать, что это не так?

– Вы узнали правду после его смерти?

– О нет. Тогда она сказала, что даже то немногое, что он присылал, закончилось, и в течение четырех лет мы строжайше экономили, оставив на всю работу только Мейзи. – Она улыбнулась служанке, которая все еще сердито поглядывала на Фитцроджера. – Думаю, Мейзи осталась исключительно из-за своего доброго отношения ко мне.

– Конечно, мисс. Одному богу известно, что бы было с вами без меня. Вы не собираетесь переодеваться, мисс Дамарис, прежде чем разговаривать с его светлостью?

Дамарис оглядела коричневую шерстяную юбку и стеганый жакет.

– Это не обязательно, – сказал Фитц.

– Тогда ваши волосы, мисс. Они растрепались.

Дамарис посмотрелась в зеркало и покраснела. Возможно, вспомнила, где они могли растрепаться – в карете, во время тех поцелуев.

Она села, и горничная начала вытаскивать и снова втыкать шпильки, приводя в порядок изящную сеточку, которая покрывала уложенные на затылке косы.

Фитц знал: служанка считает, что ему следует уйти, но он останется, пока не удостоверится, что все уладилось.

– Когда вы обнаружили, что богаты? – спросил он.

– После маминой смерти, – ответила девушка, встретившись с ним глазами в зеркале. Отражение давало ему лучшее представление о ее внешности. Ее нельзя было назвать красавицей, но и невзрачной она определенно не была. Лицо ее имело форму сердечка, но с аккуратным, округлым подбородком. Губы не полные, но красиво очерченные.

– Один из моих поверенных приехал в Берч-Хаус, – продолжала она. – Я даже не знала, что у меня есть поверенные. Динвидди и Фитч всегда имели дело с мамой. Она была моей опекуншей. Я никак не могла поверить в ту огромную сумму, о которой говорил мистер Динвидди, но тут же заказала вдоволь дров и жаркое на обед. Ты помнишь тот филей, Мейзи? Ничего вкуснее этого я больше не ела.

– Еще бы не помнить, мисс Дамарис. – Служанка с явной нежностью проталкивала шпильки. – И потом еще пирожные.

– Пирожные из булочной, – присовокупила Дамарис.

– И вы наняли еще несколько слуг.

– И купила новые чулки вместо того, чтобы штопать старые. И мягкое, душистое мыло. И шоколад. – Она прикрыла глаза и улыбнулась: – До этого я никогда не пила шоколад.

– Вы поделились им со мной, мисс, но мне не понравилось.

Дамарис улыбнулась горничной.

– Это потому, что я люблю, чтобы было поменьше сахара, а ты любишь все сладкое.

– Мне куда больше по вкусу старый добрый английский чай, мисс.

Фитц едва не рассмеялся. «Старый добрый английский чай» пришел из Индии и Китая, и, возможно, именно на нем Маркус Миддлтон и сколотил свое состояние. Но его тронула очевидная любовь между служанкой и госпожой и то, что он узнал о прежней жизни Дамарис.

– А потом, – проговорила Дамарис уже другим тоном, – приехал лорд Генри.

Повисло молчание, и Фитц спросил:

– Он был жесток?

Дамарис повернулась к нему, волосы вновь аккуратно уложены.

– Нет, но он, совершенно чужой человек, стал распоряжаться моей жизнью и был резок и холоден. Он забрал меня в свой дом в Суссексе, даже не спросив моего согласия. Я была счастлива вырваться из Берч-Хауса, но мне пришлось повоевать за то, чтобы взять Мейзи. Он хотел нанять для меня, как он говорил, подобающую леди горничную. Но я одержала победу, благодарение Небесам. – Она улыбнулась служанке. – Не знаю, как бы я выдержала без тебя, Мейзи. А ты стала горничной леди.

Часы пробили девять. Она взглянула на дверь, словно моля, чтобы лакей вернулся. Пальцы, не останавливаясь, нервно теребили кольца.

Пора снова прибегнуть к отвлекающей тактике.

– Все предприятия вашего отца находятся на Востоке?

Она вновь взглянула на него:

– Вы, пожалуй, чересчур интересуетесь моим приданым для человека, который утверждает, что он нейтральное лицо.

– Мне просто любопытно, не более, – сказал он правду. – Например, если ваше наследство за границей, кто управляет им?

Она все еще смотрела с подозрением, но ответила:

– Он оставил торговые дома лейтенантам, которые управляют ими. Я получаю долю прибыли.

– А если они не станут платить? Это не слишком надежное соглашение.

– Не беспокойтесь, я не умру с голоду. Отец вложил деньги в недвижимость здесь, в Англии, и доходов с нее вполне хватит на жизнь. Я подозреваю, он планировал вернуться как богатый набоб. – Она начала загибать пальцы: – Я владею домами в Лондоне; пятью сельскохозяйственными имениями, включая два с залежами угля; долей в кораблестроительной компании в Бристоле плюс доками там же и в Ливерпуле; десятью, если не ошибаюсь, торговыми кораблями и большой частью города Манчестер.

«Хватит на жизнь» явно было ироничным. Фитц был потрясен. Вероятно, ее поверенные утаили полный размер ее состояния, ибо он не помнил таких деталей в досье Эшарта на нее.

Эта изящная молодая женщина с острым умом, храброй душой и катастрофическим отсутствием жизненного опыта обладала исключительным богатством. Поразительно, что ее до сих пор не соблазнили или не похитили для получения выкупа.

Он придумал решение о передаче опекунства Родгару только для того, чтобы вырвать ее из лап лорда Генри. Но теперь он понимал, что это жизненно необходимо. У нее должен быть самый сильный и могущественный защитник, который только возможен.

Наконец послышался стук в дверь. Мейзи открыла, и лакей объявил:

– Маркиз встретится с вами в своем кабинете в любое удобное для вас время, мисс Миддлтон.

Это означало прямо сейчас, потому что слуга продолжал стоять, готовый сопровождать ее. Фитц заметил, как она украдкой вытерла вспотевшие ладони о юбку, и ему захотелось заключить ее в объятия, пойти с ней, даже говорить вместо нее. Глупая мысль, ибо это она должна сделать сама. Но вот проводить ее туда он вполне мог.

Фитц так и сказал, добавив:

– На случай, если лорд Генри попытается вмешаться.

Она ответила ему любезной улыбкой и взяла теплую шаль, которую подала служанка. Родгар-Эбби содержалось в превосходном состоянии, но ни в одном доме невозможно зимой поддерживать тепло в коридорах. Они вышли из комнаты и последовали за лакеем.

– Слава богу, что я не переоделась, – заметила Дамарис, нарушая молчание. – Не хотелось бы прийти на встречу, дрожа как осиновый лист.

Он мог бы расцеловать ее за храбрость духа.

– Говорят, король Карл Первый, отправляясь на казнь, надел лишнюю пару шерстяного белья, дабы непроизвольная дрожь не была по ошибке принята за страх.

Она потрясенно взглянула на него.

– Если бы мне вот-вот должны были отрубить голову, я бы дрожала, как бы тепло ни была одета.

– Особенно если учесть, как из рук вон плохо палачи делали свое дело. – Он поморщился. – Прошу прощения. Не тема для леди.

– Ну не знаю. Мама обожала читать истории о христианских мучениках. У нее даже были книги с иллюстрациями.

Парадная лестница спускалась в огромный центральный холл. Венки и гирлянды придавали ему праздничный вид. Но это место должно напоминать Дамарис, что вчера здесь она унизила себя. Он предложил ей руку, чтобы спуститься. Внизу лакей жестом указал Дамарис следовать за ним в рабочий кабинет маркиза. Дальше ему идти нельзя.

– Уверен, что все пройдет хорошо, – сказал Фитц. – Но я все же желаю вам удачи. Она никогда не помешает.

Дамарис сделала книксен:

– Благодарю вас за помощь, мистер Фитцроджер. – И пошла – спина прямая, голова высоко поднята.