Текст книги "Время хищников"

Глава 11

Дебби шумно выдохнула и вырвалась из объятий Рика.

– Дорогой... пожалуйста. Не надо. Мне пора идти.

– Еще немного, – молил он. Его рука ласкала грудь Дебби через чашечку бюстгальтера.

– Нет, пожалуйста, Рик. Я просто... ты знаешь, я не...

Рик в притворном смирении убрал руку. Раскрасневшаяся Дебби быстро застегнула три пуговички блузки, с которыми уже справились его пальцы. Ее руки заметно дрожали. Рик понимающе улыбнулся и выскочил из «триумфа». Когда же Дебби оправила юбку, всунулся под брезентовый верх.

– Главное, чтоб ты на меня не сердилась.

Он обошел машину, открыл ей дверцу.

– Ты же знаешь, что я не сержусь, дорогой, – ответила Дебби.

И ее улыбка обещала ему в дальнейшем такое наслаждение, что у Рика перехватило дыхание. Она вылезла из машины, позволив ему полюбоваться ее ногами. Вот уж чем хорош «триумф», подумал он. Тут тебе покажут все что хочешь. Он обнял Дебби за талию, и вместе они зашагали к Форрест-Холлу.

Он хотел подняться с ней и по ступеням, но Дебби утянула его в тень колонны.

– Так ты не забудешь меня до следующего раза, Рики?

Она подняла голову, губы их встретились, ее язычок на мгновение нырнул в его рот. Наконец она оторвалась от него, тяжело дыша.

– Значит, до завтра, Деб? – спросил Рик.

– Я должна провести уик-энд с родителями. Они еще не знают, что я записалась в летнюю школу. Занятия начнутся на следующей неделе, так что нам лучше подождать до пятницы.

– Значит, в пятницу здесь, в восемь вечера, так?

– Хорошо, – она чмокнула его в губы и, прежде чем он успел обнять ее, взлетела по ступенькам.

Наверху остановилась, послала ему воздушный поцелуй и скрылась за дверью, придержав ее, чтобы она не хлопнула. В безопасности холла прислонилась к стене, чтобы перевести дух. Господи! Ноги не хотели держать ее.

Пятница. Она выторговала неделю, чтобы прийти в себя. Дебби подошла к двери, выглянула наружу. Рик садился в «триумф». Да, это лето она запомнит надолго. Разумеется, она не могла сказать родителям, что записалась в летнюю школу, потому что не хотела проводить все лето на другой стороне Залива, в Сан-Леандро. Где не было Рики.

Дебби направилась в свою комнату. В общежитии оставались лишь студентки старшего курса, в воскресенье оканчивающие университет. Занятия в летней школе начинались только в среду.

Она начала раздеваться. Ей пришлось выдержать нешуточную схватку с собой, чтобы не дать воли Рику: от его прикосновений она просто таяла. И все-таки хорошо, что она будет учиться. К занятиям Дебби относилась серьезно и полагала, что они не позволят ей совсем уж потерять голову. Она почти уступила ему прошлым июлем на озере Сирс, когда он снял с нее блузку и уже задрал бюстгальтер на шею. А в результате чуть не потеряла его. Он забыл о ней на долгих девять месяцев, пока не позвонил, чтобы узнать адрес профессора Холстида.

Забавно, однако. Все началось с профессора Холстида, а теперь жена его мертва и он живет один в большом доме возле поля для гольфа. На той вечеринке она хорошо запомнила Паулу: блондинка с превосходной, несмотря на возраст, фигурой. Дебби могла поспорить, что профессору очень ее не хватает. Даже Рики, который едва знал ее, так отреагировал на ее самоубийство...

Дебби замерла с платьем на голове. Паула Холстид и... Рики? Глупо, конечно, но... Вот и объяснение тому, что волновало ее в последние недели. Странная причина, которой он объяснил необходимость встречи наедине. Огорчение из-за ее смерти.

Он мог встретиться с ней в городе... или в баре. Дебби знала, что иногда он бывал в барах. Рик показывал ей фальшивое удостоверение личности, которое где-то добыл ему Толстяк Гандер.

Она сняла-таки платье, скинула бюстгальтер и трусики, облачилась в пижаму. Что, если... Дебби села на кровать, обхватив руками колени. Может, Паула покончила с собой, потому что... Рик не приехал к ней в ту пятницу? В этом случае многое прояснилось.

Дебби нахмурилась. Неужели она борется за Рика с мертвой женщиной? Зрелой, много знающей и умеющей женщиной, которая могла вертеть неопытным Риком... как хотела?

Дебби понимала, что до ослепительной красавицы ей далеко, но она по праву гордилась своей фигурой и... жила. Уж кто-кто, а она могла затмить в глазах Рика образ той старухи.

Отъехав от общежития Дебби, Рик закурил, включил радио и вдавил в пол педаль газа. Ярко-красный автомобиль буквально летел над асфальтом.

Ох уж эта Дебби! С чего он решил, что с ней он не получит удовольствия. Когда она сунула язык ему в рот, он даже подумал, что кончит в джинсы. Осталось только найти способ забраться ей в трусики. Мотель? Едва ли она согласится. Во всяком случае, сейчас. Коттедж его родителей на берегу океана? Туда она может и поехать. Напрасно он бросил ее прошлым летом. Но тогда она еще не успела расцвести.

Она возбуждала его, эта Дебби. Не так, разумеется, как Паула Холстид, но...

Настроение у него упало. Он выехал на Эль-Камино. Ночью машин стало поменьше. В кабине гремела музыка. Паула Холстид. Он все еще помнил вторую «палку», когда она извивалась под ним, постанывая от удовольствия. Конечно, он не мог похвастаться богатым опытом по этой части, но с молодыми девицами такого у него не было.

Черт побери, не его вина, что потом она покончила с собой. По крайней мере, теперь, запугав до смерти мамашу того мальчишки на велосипеде, они в полной безопасности. Если в только ему забыть случившееся с Паулой. Такого не могло быть. Просто не могло. Он бы встретился с ней в каком-нибудь баре один на один... И Рик дал волю своему воображению...

Роскошный коктейль-холл с толстыми коврами и неярким светом, он замечает ее, посылает ей мартини, она подходит к нему, заводит разговор. Муж не удовлетворяет ее, признается она, и приглашает Рика в свой номер в мотеле. А там...

Рик ударил по тормозам – под протестующий визг шин «триумф» чуть ли не боком прополз сто футов по асфальту, едва не врезавшись в бампер идущей впереди машины. Рик выровнял автомобиль, перестроился в правый ряд. Чертов идиот, еле ползет в левом ряду! Его руки чуть дрожали. Чашечку кофе? Почему нет. Надо же прийти в себя. Впереди показалось маленькое кафе, в котором он узнал от Дебби о самоубийстве Паулы. Новость эта буквально потрясла его. Но с другой стороны, он не имеет к Пауле ни малейшего отношения. Даже не подозревал о ее существовании. Так оно спокойнее.

Рик притормозил, свернул на автостоянку у кафе. Авария, которой ему удалось избежать в самый последний момент, начала забываться, уступая место мыслям о Дебби. С этими молодками просто беда: приходится играть по их правилам. А женщины постарше признают, что хотят этого не меньше, чем мужчины.

Женщины постарше.

Он всмотрелся в освещенное окно кафе. Женщины постарше, вроде той официантки, что подмигнула ему в тот вечер. И почему он вспомнил об этом только сейчас? Вот она подает гамбургер какому-то типу. Крашеная блондинка, двадцать пять лет, может, и все тридцать. Из тех, что дозволяют мужчинам все. Он глянул на себя в зеркало заднего обзора, причесался. Дебби-то возбудила его, а потом... пожелала спокойной ночи. Может, эта крошка... а вдруг...

Глава 12

В пятницу Курт проснулся рано утром в глубокой депрессии, словно в похмелье от выпитого прошлым днем пива. Но причину депрессии следовало искать в эмоциональной, а не физической сфере, в той беспомощности, которую испытал он, стоя в комнате, где изнасиловали Паулу. Без занятий, без подготовки к семинарам он просто не знал, чем себя занять. И около двух часов дня уже сидел, тупо глядя сквозь окно на зеленое поле для гольфа.

Четверо мужчин – на таком расстоянии совсем маленькие, этакие оловянные солдатики – катили тележки с клюшками. По этому полю в ту пятницу шли хищники, тоже четверо, укрытые темнотой. Ему вспомнился один из любимых латинских афоризмов Паулы: «Тот, кого вынуждают творить зло, никогда не ищет для этого повода». Те, кто напал в тот вечер на Паулу, искали повод.

Одна из миниатюрных фигурок взмахнула клюшкой. До Курта донесся звук удара дерева по мячику для гольфа. Крошечный шарик взлетел в воздух и приземлился у самой лунки. Хороший удар.

В доме внезапно стало душно. Курт вышел к «фольксвагену», сдвинул парусиновый верх. Идея покупки автомобиля с убирающимся верхом принадлежала Пауле: она хотела наслаждаться солнцем в теплые, ясные дни. Курт завел двигатель, выехал на Линда Виста. Проезжая мимо Лонгакрес-авеню, подумал, что именно здесь разносчик газет видел эту четверку, вылезающую из машины. А он, Курт, в это время обсуждал мировые проблемы в закусочной.

Но какой толк теперь корить себя? Прошлого не вернешь.

А если такие исследователи человеческой натуры, как Дарт, Лики и Лоуренс, правы? Если человек по-прежнему несет в себе атавистические черты, оставшиеся с первых дней его появления на планете Земля, когда он еще не обладал разумом? Если он, Курт, ослабит контроль над собственными инстинктами? Что тогда?

С Энтрада-уэй он вывернул на Эль-Камино, затем на Брюэр-стрит, держа путь к центру Лос-Фелиса. А может, пора расстаться с фантазиями? Он не супермен, а всего лишь законопослушный университетский профессор средних лет, корящий себя за смерть жены. Он попытался переключиться на другое, перестать копаться в себе. В городе полно студентов, для которых воскресенье станет последним днем как в университете, так и в Лос-Фелисе. Их выпустят в свободный полет. Все дороги открыты, выбирай любую. Он, Курт Холстид, прилагал все силы, чтобы подготовить их к самостоятельной жизни. Но как узнать, не пошли ли все усилия прахом. Сколько из выпускников будут потом с благодарностью вспоминать его?

Он заметил, что переезжает железнодорожный путь, рядом с которым напали на Рокуэлла. Остановил машину у прачечной, вернулся назад. Вот здесь лежал Рокуэлл. Тут стояли те, кто его бил. Подростки, вероятно приехавшие на украденном автомобиле, обкурившиеся или пьяные. Когда читаешь о неспровоцированном насилии, обычно не думаешь, что ты сам или близкий тебе человек окажется жертвой.

Но такое случилось. В тихий, чопорный Лос-Фелис пришло насилие. Старый зеленый «шеви», скрипя рессорами, повернул на Брюэр-стрит. Подростки, выросшие в трущобах Сан-Франциско, ищущие острых ощущений? Курт посмотрел на запад, на маленькие городки, разбросанные по склонам Берегового хребта. Выросшие в трущобах? Или в больших, ухоженных домах, выстроившихся вдоль тенистых улиц?

Неужели источник неспровоцированного насилия гнездится в этих домах? Кошмар какой-то. Ведь целое поколение родителей строило их, чтобы их дети ни в чем не знали нужды, чтобы отгородить их от всех тревог. Если верить господствующим социологическим теориям, такие дома являлись карантином, куда не могли проникнуть бациллы насилия.

Курт вновь сел за руль, тронул «фольксваген» с места. Я хочу, чтобы этих парней поймали, подумал он. Я хочу, чтобы они понесли наказание. Паула мертва, и ее насильники не должны выйти сухими из воды. Такие слуги закона, как Монти Уорден, похоже, шпыняют всех, кроме самих хищников. Неужели в этом обществе они могут бить, не боясь получить сдачи?

Как жаль, подумал Курт, что он сам не хищник. Поймать бы их и отделать, как полагается, за всех увечных и мертвых, оставленных ими после себя. Пусть узнают, что такое страх и безысходность.

Курт пересек деловой квартал Лос-Фелиса. Впереди высилось серое здание городской библиотеки. Короткая стычка в баре днем раньше напомнила ему прошлое. Когда он служил в армии, все споры решались кулаками, а наутро лейтенант обычно не замечал синяков, ссадин, распухших кулаков. Но происходило это в другой жизни, с другим человеком.

Во всяком случае, не с Куртом Холстидом, доктором, профессором антропологии.

Посреди квартала Курт заметил свободный счетчик и припарковался у тротуара. Поднялся по широким ступеням и вошел в прохладный холл библиотеки. За столиком консультанта сидела девушка-подросток, вероятно школьница, подрабатывающая во время летних каникул, в белой нарядной блузке, подчеркивающей загар ее лица, шеи, рук.

– Подскажите мне, мисс, где найти подшивки газет?

– В зале периодики, сэр. По этому коридору, сэр... – она показала на коридор, уходящий в глубь здания. – Третья дверь направо. Мимо вы не пройдете.

Когда она наклонилась вперед, Курт непроизвольно заглянул в вырез блузы, на уже налившуюся грудь. Торопливо попятился.

– Я... благодарю вас... мисс.

И поспешил в коридор. Господи, подумал Курт, да она мне в дочери годится. Неужели я становлюсь похотливым старикашкой? Он подошел к двери с табличкой «ЗАЛ ПЕРИОДИКИ». А чего он так застыдился, спросил он себя. В конце концов ему еще нет и сорока пяти, имеет же он право на естественные физиологические желания.

В зале периодики его встретила пожилая дама. Курту она явно обрадовалась, поскольку других любителей газетного чтива в этот день не нашлось.

– Да, сэр, у нас есть апрельские подшивки местных газет. А вот январские, февральские и мартовские номера я вам дать не могу. Они на микрофильмировании.

– Мне нужна только апрельская подшивка, – заверил ее Курт.

Он пролистал номер «Лос-Фелис дейли таймс» за субботу, двадцать шестое апреля. Сержант Уорден сообщил корреспондентам, что мисс Холстид покончила с собой. В номере за понедельник он нашел некролог, сведения для которого репортер получил у него. Сан-францисские воскресные газеты уделили Пауле по одному абзацу.

Какой мазохистский импульс заставил его ворошить пыль истории? Он же ничего не мог сделать, черт побери. Но раз уж он здесь...

Курт вновь взялся за подшивку «Дейли таймс», раскрыл номер за девятнадцатое апреля, тоже субботу. Нападение на Гарольда Рокуэлла, в отличие от самоубийства Паулы, привлекло его внимание. На первой странице напечатали фотографию Рокуэлла, вероятно переснятую с фотографии выпускного класса средней школы, фотографию его жены, Катерины, и фотографию Паулы. Последнюю взяли из архива газеты: ее сфотографировали, когда она и жена еще одного преподавателя выиграли первенство факультета по теннису в соревнованиях пар. Статья продолжалась на восьмой странице. Там приводилась схема: Брюэр-стрит, железнодорожные пути, отмеченное крестом место, где упал Рокуэлл. О Пауле говорилось, что она «содействует полиции» в поисках хулиганов.

Не столь уж веская причина для того, чтобы подвигнуть хулиганов на второе нападение, уже на саму Паулу, неделей позже. Или он ошибся? Что, если изнасилование Паулы никак не связано с нападением на Рокуэлла? Вдруг они ворвались в его дом совершенно случайно?

Он вновь склонился над газетой. Передовица понедельника вышла под шапкой «ПРЕСТУПЛЕНИЯ НА УЛИЦЕ». Первые результаты полицейского расследования также попали на первую страницу. Рокуэлл практически мгновенно лишился зрения. Вновь упоминалась Паула. Цитировались ее слова о том, что она сможет опознать одного из нападавших, так как хорошо разглядела его и автомобиль, на котором приехала банда.

Да, вот это уже серьезно. Они не могли не выяснить, действительно ли она сможет опознать одного из них. А если да, требовалось найти способ заставить ее молчать. Все могло начаться с простого избиения. Пара ударов кулаком могла гарантировать молчание... потом же они возбудились и...

Курт закрыл газету. Общество, взращивающее хищников, должно за это ответить. Должно ли? Внезапно ему опротивела вся эта социологическая галиматья, которой он потчевал студентов. Рокуэлла ослепило не общество. Общество не насиловало Паулу. Неважно, какими мотивами руководствовались хищники, но сделали это именно они, и никто больше.

И требовался другой хищник, в той же мере способный на насилие.

Курт вернул подшивки, прошел по коридору в холл. Его юная искусительница по-прежнему сидела за столиком. Но теперь он видел, что это всего лишь девушка-подросток, почитающая высшим шиком выскочить из дому, не надев под блузку бюстгальтер. Спускаясь по ступеням к «фольксвагену», Курт думал совсем не о ней.

Нужен хищник, но его нет. Значит, предсмертная агония Паулы останется неотмщенной и та же участь может поджидать других.

Курт уже сожалел, что остановился на железнодорожном переезде, заглянул в библиотеку. Прошлое ожило с новой силой, так что несколько бессонных ночей ему гарантированы.

Глава 13

– Чертова дорога, – раз за разом повторял старший сержант.

Они тряслись в джипе по пустыне, направляясь к немецкому аэродрому неподалеку от побережья. Первая операция, в которой участвовал Курт. Ветровое стекло и брезентовый верх на джипе отсутствовали. Сзади, по бортам, даже на капоте крепились канистры с бензином и водой. Сдвоенные пулеметы «виккерс» нацелились в звездную ночь.

Джип летел по песку, а если одно из колес попадало в яму, воздух оглашали проклятья.

– Лучше бы нас сбросили на планере, – вещал сержант. – Чертова дорога. Я уже бывал на этих аэродромах, парни.

Лиц сидящих рядом Курт не различал, только смутные очертания голов. Несколько охранников, редкие патрули, колючая проволока, иногда дот...

Им предстояло разрезать проволоку, проскользнуть мимо часовых и патрулей, прикрепить взрывчатку к самолетам. Особая конструкция взрывателей обеспечивала получасовую задержку, позволяя им уйти в пустыню на милю-другую.

Чертова дорога.

Наконец, джип остановился, далее они двинулись пешком. Добрались до проволоки. Разрезали ее. В дюжине ярдов Курт увидел красный огонек сигареты часового. Всего-то от него требовалось повернуться, заметить движущиеся тени, выстрелить или закричать...

В «Руководстве по рукопашному бою» подробно объяснялось, как вывести часового из строя, чтобы он не поднял тревоги. Подходишь сзади, вгоняешь нож в правую почку, левой рукой заглушая крик. Затем выдергиваешь нож и перерезаешь часовому горло. Согласно «Руководству», противник в ходе этих манипуляций ведет себя как мешок с зерном.

Курт коснулся плеча сержанта и пополз к часовому. Беззвучно, неторопливо, не сводя глаз с красной точки.

Их разделяло уже восемь ярдов. До Курта доносился запах горящего табака. Пять ярдов. Нож он уже зажал в правой руке.

Красная точка опустилась вниз, полетели искры: часовой загасил окурок о приклад. Теперь уже Курт различал его силуэт. Часовой вздохнул, потянулся, что-то пробормотал по-немецки. Курт метнулся к нему.

Левая рука обхватила рот и нос часового, правой он вонзил нож в его бок. Ноги их переплелись, они повалились на землю. Как того требовало «Руководство».

Но часовой пытался закричать, укусить Курта, оторвать его пальцы от своего лица. Тело его напряглось, он попытался скинуть с себя Курта. Но несколько мгновений спустя казавшиеся железными мышцы часового обмякли. Более он не отрывал пальцев Курта. Каска скатилась с его головы, и подбородок Курта уперся в его коротко стриженные волосы. Часовой уже не дышал, но Курт все еще не отпускал его, остальные уже бежали к самолетам. Напряжение спало, Курта едва не стошнило.

* * *

Прошло пять минут.

Он едва не заснул. Удовлетворенный, скатился в темноте с обнаженного тела Паулы, вновь протянул руку к упругой груди, округлому бедру, теплому лобку.

– Паула! – чуть слышно прошептал он.

Она не шевельнулась, притворяясь мертвой. Курт хохотнул, ухватился за дальнее от себя плечо, повернул к себе. Ее голова упала на подушку, уставившись на него мертвыми глазами, точно такими же, как у того часового.

Курт выругался, его глаза широко раскрылись. Он отпрянул от Паулы и скатился на пол кабинета, больно ударившись подбородком, едва не прикусив язык. Секунду-другую полежал, приходя в себя, потом сел. Взгляд его все еще бегал по сторонам, болела челюсть. По его телу пробежала дрожь отвращения: его член стоял, как столб.

Не зажигая света, он дотащился до ванной, плеснул в лицо холодной водой. Взглянул на часы. Начало пятого. Понедельник. Начиналась новая неделя. Курт выпрямился. Холодная вода потекла на грудь.

В этот самый момент все встало на свои места.

Он будет искать этих парней, что изнасиловали Паулу. Найдет их и уничтожит морально и физически. Заставит их ползать у своих ног, в ужасе моля о пощаде. Если закон бессилен – придется ему становиться хищником. Почему он пойдет на это: ради себя или Паулы? Кто сможет ответить на этот вопрос? Да и надо ли? К черту мотивы!

Он вернулся в коридор, открыл дверь, вошел в комнату и не сразу понял, что он в их спальне. Впервые после смерти Паулы. Уборщица поддерживала чистоту, перестилала кровать, но он в спальню не заходил.

Курт шагнул к кровати, отбросил покрывало, лег. Может, причину его душевных мучений следовало искать в нерешительности? Не ответил он и на этот вопрос, но проспал до девяти утра.

* * *

Хорошо, ты хочешь их найти. Ты принял решение. Но с чего начать?

Шестнадцатая авеню находилась в старой части города, неподалеку от железнодорожных путей, в двух милях от делового центра. Вдоль прямой, как стрела, улицы выстроились двухэтажные дома довоенной постройки. Застраивался этот район году в тридцать восьмом.

Курт припарковал «фольксваген» перед домом 1248, оглядел его. Белая краска уже начала шелушиться, траву на лужайке давно не косили. Железные ворота начали ржаветь. Курт обошел дом, нашел дверь с табличкой 1248В. Квартира занимала первый этаж, в комнаты и днем не проникало солнце.

Впрочем, Гарольда Рокуэлла уже не заботило, темно в его комнате или светло. На его стук дверь открыла молодая женщина. С первого взгляда симпатичная. Приглядевшись, Курт увидел, какая она худенькая. Платье висело на ней как на вешалке. Из больших карих глаз давно исчезла радость.

Она никак не отреагировала, когда Курт сказал, что ищет мистера Рокуэлла.

– Мистер Гарольд Рокуэлл дома? – спросил он.

Тут она тяжело вздохнула, как бы говоря, а где же еще ему быть. Обручальное колечко и то стало ей велико. Любовь, спасающая при катастрофах, иной раз бессильна перед бесконечной, тянущейся изо дня в день трагедией.

– Я его жена, Кэти. Он... не могли бы вы сказать, что привело вас к нему?... Он... не совсем здоров.

– Меня зовут Курт Холстид. Моя жена... Ее лицо мгновенно ожило. Она повернулась, крикнула в крошечную квартирку:

– Гарри, пришел мистер Холстид! – и, не дожидаясь ответа, схватила Курта за руку и потащила за собой. – Входите, входите, он будет рад встретиться с вами!

Стены кухни Кэти Рокуэлл выкрасила ярко-желтой краской. В попытке скрыть нищету. Древний холодильник, такая же газовая плита, линолеум, загибающийся у стен. Через такие квартиры проходят многие молодые пары на пути к собственному дому. Только Рокуэллы, похоже, остались в ней навсегда, словно камни, вмерзшие в ледник.

– Не обращайте внимания на обстановку, мистер Холстид. Эти старые квартиры...

– У меня те же проблемы, – кивнул головой Курт. – Я живу в старом доме.

Гостиная немногим отличалась от кухни. Портативный телевизор на кофейном столике, диван, кресло-качалка, какие появляются в студенческом общежитии после посещения магазинов Армии спасения. Рокуэлл сидел в кресле: потрепанный пиджак, брюки, дымчатые очки, скрывающие выбитые глаза. Волосы он, похоже, давно не стриг.

– Я вот решил заглянуть... – начал Курт, когда Рокуэлл повернулся к нему.

Голова слепого дернулась.

– Зачем? Что вам нужно? Что привело вас сюда?

На войне Курту не раз приходилось сталкиваться с увечными. Так что его не могли не тронуть страдания, выпавшие на долю Рокуэлла.

– Мне нужна кое-какая информация. Моя жена мертва. До того как она умерла...

– Мы слышали, – вмешалась Кэти. – И очень сожалеем о случившемся. Она... приезжала к Гарри в больницу, после того как он... как его...

– Не говори, что я сожалею! – выкрикнул Рокуэлл. – Стукнул кулаком по колену в бессильной ярости. – С чего мне сожалеть? Я слепой! Ваша жена хоть умерла! Ей...

– Гарри! – в ужасе воскликнула Кэти. – Гарри, что ты такое говоришь!

– Ничего, миссис Рокуэлл, – успокоил ее Курт. – Я понимаю...

– Понимаете? – взвился Рокуэлл. Он сдернул очки и запустил их через комнату. Они ударились о подлокотник кресла и упали на ковер, не разбившись. – Вы понимаете? Посмотрите на мое лицо! Приглядитесь как следует! Приглядитесь...

Курт поднял очки и протянул их Кэти Рокуэлл. Изувеченные, ничего не видящие глаза не вызвали у него ни шока, ни отвращения, лишь разозлили его. Злился он на себя за то, что пришел сюда. На Рокуэлла, который медленно уничтожал себя, жену, семью. Но главным образом – на хищников, сеющих страдания, оставляющих за собой выжженную землю. Слепой откинулся на спинку кресла и разрыдался. Слезы текли из-под очков, которые надела на него Кэти.

– Я ничего о них не знаю. Я даже не разглядел их, когда они... просто набросились на меня, – он поднял голову. – Уходите. Пожалуйста, уходите.

И тут из-за закрытой двери спальни донесся крик проснувшегося младенца. Рокуэлл разом повернулся к двери, поднялся, направился к ней. Открыл дверь. На пороге обернулся.

– Оставьте меня в покое.

Он скрылся в спальне, и тут тональность крика изменилась, а вскоре младенец и вовсе замолчал, успокоенный ласковым голосом и руками отца.

Кэти Рокуэлл бессильно всплеснула руками:

– Гарри... не хотел... Я... вероятно, со временем он сможет... приспособиться...

– Я уверен, что сможет, миссис Рокуэлл, – он в это не верил, так же как и она. – Я сам найду дорогу.

Лишь выйдя из квартиры, Курт понял, что в ней стоит тот же запах, что и в комнатах домов для престарелых. Запах обреченности: живущие там люди смирились с тем, что в их жизни уже ничего не изменится.