Текст книги "Мое непреклонное сердце"

Глава 1

Лондон, июнь 1841 года

Удар грома поднял его из постели. Колин еще не спал, по крайней мере не успел заснуть крепко, но он с большой неохотой выбрался из-под одеяла, осторожно освободившись из-под длинных красивых ног, закинутых поперек его бедер.

Он тихонько подошел к окну и раздвинул старые выцветшие занавески. Молния рассекла небо пополам, и на какое-то мгновение его обнаженное тело осветилось ослепительно белым светом. Он приложил ладонь к стеклу. Через несколько секунд прогремел гром, и он почувствовал, как дрожь пронизала его руку от плеча до запястья.

Его брюки лежали на подлокотнике единственного кресла в комнате. Он добрался до них и натянул на себя. Очередная вспышка молнии выхватила из темноты кровать, с которой он только что встал. Его подружка сладко спала, уютно посапывая. Это неплохо! Он открыл защелку и распахнул окно. Значит, будет время вспомнить ее имя.

Теплый влажный воздух хлынул в комнату, и Колин жадно вдыхал его, подставив голову под живительную струю. Подогнув под себя ногу, он уселся на подоконник и оперся руками о колено. Первые крупные капли дождя упали ему на плечо, не долетев до земли. Он не двинулся с места. На фоне дождя были видны очертания его руки и локтя. Одна капля повисла в волосах на затылке, сверкая, как бриллиант.

Колин, откинувшись, оперся на оконную раму. Очередной удар грома прогремел, как ему показалось, прямо в его теле, пронизав его от пяток – через ноги и грудь – до самой макушки. Он глубоко вздохнул, и ему почудился запах моря. Уже восемь дней как он пребывал на берегу, но уже на третий день он был готов снова вернуться на корабль.

Дождь усилился. Это уже были не крупные капли, а сплошная стена из тонких струй. Хотя сила их была гораздо меньше, чем когда он стоял за штурвалом «Таинственного Ремингтона». Там дождь колол как иголками, а грохочущие волны захлестывали леер клипера и вполне могли смыть в море зазевавшегося новичка.

Комната, которую предложили Колину в гостинице «Случайный каприз», смотрела окном на дорогу в Лондон. В этот час там было тихо. Колин попал на последний экипаж из Лондона, прибывший сюда до наступления темноты. Они с Обри Джонсом были единственными, кто вышел на этой станции. Обри тут же положил глаз на служанку, которая подавала ему обед, и они вскоре удалились в его комнату. Колин ожидал, что будет спать в одиночестве, но у этой служанки вдруг объявилась сестра. Здоровое соперничество между родственницами, похоже, устраивало всех постояльцев, кто нуждался в любовных утехах в верхних комнатах «Случайного каприза».

– Эй, ты там! – раздался сонный плаксивый голос с кровати. – Живо отойди от окна! Мало того что сам нарвешься на неприятности, так еще и на меня накличешь беду.

Колин не шевельнулся и даже не посмотрел в ее сторону. Тогда она, опершись на локоть одной руки, другой, похлопала по постели рядом с собой.

– Ну, иди же к своей Молли! Ну же, мой сладенький!

Ага, значит – Молли. Так, значит, ее зовут.

– Спи, спи, – сказал он голосом, прозвучавшим отнюдь не любезно. Колин Торн привык отдавать приказы.

– Чего ты лаешься? – ответила Молли, впрочем, вполне миролюбиво. – Наверное, мало я тебя щекотала – вот и не спится! Так я не против и еще побаловаться! – Она широко, во весь рот, зевнула. – Если тебе нечем заняться.

«Как было хорошо, когда ты молчала!» – подумал Колин. Он перевел взгляд с пустынной дороги в глубину комнаты. Но его внимание привлекла не Молли, а лохань с водой, приготовленная для него уже несколько часов тому назад. Он никак не мог выбрать время воспользоваться ею, а сейчас почувствовал, что просто погибнет без нее.

– Если тебе нечем заняться, – сказал он, передразнивая ее, – подогрей мне воду для ванны!

Молли от таких слов просто подскочила в постели, даже не пытаясь прикрыться простыней: ее полные груди тяжело колыхались, а весь вид являл собою негодование.

– Так ты выгоняешь меня из своей постели? – Такого Молли еще никогда не видывала.

– Я говорил тебе – спи, а ты не послушалась, – равнодушно произнес Колин и отвернулся.

Ему почудилось под окнами какое-то движение. Он посмотрел вниз, но там никого не было. Может, кто-то подъехал к гостинице? Но где тогда почтовый дилижанс, лошади? Слабо хлопнула входная дверь, подтвердив подозрение Колина о прибытии нового постояльца. Наверное, одинокий путник, застигнутый непогодой. Колин мог бы его успокоить. Дождь уже пошел на убыль, гром и молния стали явно удаляться на юго-восток от гостиницы.

Молли была готова вытолкнуть Колина в окно, но тут вспомнила, что он ей не заплатил.

– Возьми на тумбочке, – сказал Колин.

– Ты еще и мысли читаешь, проклятый!

Молли взяла приготовленные для нее монеты и сползла с постели. Зажав деньги в кулаке, она стала одеваться.

– Моя сестра рассказала мне, зачем вы с дружком прибыли сюда, – заявила она. – И я пришла к тебе… я думала, что должна ублажить человека, который вот-вот будет смотреть в глаза смерти. Ну и ладно! Мне теперь наплевать, куда его светлость загонит тебе пулю: в голову или в сердце.

– Если сможет куда-нибудь попасть, – сухо сказал Колин.

– Ты чертовски прав.

Колин спрыгнул на пол. Идя к двери, он чувствовал на себе взгляд Молли. Он был уверен, что она злится на него, но, обернувшись, увидел на ее лице сожаление, а может, тоску. Его темные глаза пристально смотрели на симпатичное, сердечком, личико Молли. Видно, она вообразила, что влюблена в него.

– Не льсти себя надеждой, – резко сказала она.

Улыбка коснулась губ Колина.

– Так кто же здесь, черт возьми, читает мысли?

Молли от неожиданности поперхнулась. Он не имел никакого права так смотреть на нее и ловить ее на мысли, которую она не уяснила еще и сама для себя. И во всем виновата эта полуулыбка. А может быть, этот мгновенный интерес, пристальный взгляд темных и блестящих, как полированный оникс, глаз? И слава Богу, что он выгоняет ее! Если бы она осталась у него до утра, то влюбилась бы в него как последняя дура.

– Самонадеянный ублюдок, – прошептала она себе под нос.

Она наконец застегнула юбку и, подняв руки, стала надевать через голову блузку. Шнуровка болталась, но Молли и не собиралась ее затягивать. Пусть он на прощание полюбуется на то, что ему уже никогда не достанется, разве что он ее об этом очень попросит.

Колин уже хотел идти открывать ей дверь, как вдруг в нее кто-то постучал. Это был очень осторожный стук, и Колин понял, что это не Обри. Второй человек на его корабле стучал в дверь кулаком, как молотом. Двери под его напором просто ходили ходуном.

Колин не ответил на первый робкий стук, и тут же следом раздалось новое легкое стаккато. Он вопросительно посмотрел на Молли. Она с недоумением пожала плечами, удивленная не меньше его, и тогда он приложил палец к губам. Она понимающе кивнула.

Добравшись до сапог, стоявших у двери, Колин осторожно, пальцами достал из правого нож в кожаных ножнах, потом сжал его покрепче, чтобы почувствовать силу и вес оружия. И только после этого осторожно приоткрыл дверь.

За дверью стояла фигура в насквозь промокшей одеж-де. С накидки и с низко надвинутого на глаза капюшона на деревянный пол струйками стекала вода. Несмотря на шерстяной плащ, пришельца била дрожь.

– Что вам угодно? – коротко спросил Колин. В темном коридоре было трудно рассмотреть незнакомца.

– Хозяин гостиницы сказал, что я здесь смогу увидеть капитана Торна.

Голос был хриплый, прерываемый клацаньев зубов, но можно было догадаться, что он принадлежал молодой женщине.

Колин распахнул дверь, так чтобы его гостья смогла увидеть кинжал в его руке. Она явно вздрогнула, и он понял, что она не собирается ему ничем угрожать. Он впустил ее в комнату. А Молли он сказал:

– Может быть, ты все-таки подогреешь воду?

– Так, значит, ты выгоняешь меня? – взорвалась она. – Да еще и замену мне в постели нашел! Грей сам свою проклятую воду!

– Мне ничего не нужно! – воскликнула незнакомка. Колину удалось придержать дверь, прежде чем Молли, уходя, хлопнула ею.

– Я просил не для вас, – сказал он. – С самого приезда я пытаюсь искупаться.

Он увидел, что гостья посмотрела на постель, и подумал, что она, несомненно, сразу сделала правильные выводы.

– Да… в общем, вы не первая за сегодняшний вечер нарушаете мое одиночество.

Колин подумал, что она могла бы и ответить ему что-нибудь или, еще лучше, хоть как-то объяснить цель своего прихода. Но гостья была словно загипнотизирована жутким клубком из простыней и одеял на его постели. Колин тупой стороной ножа прикоснулся к ее подбородку, чтобы она почувствовала холод металла и обратила бы на него внимание. Она медленно повернулась к нему.

– Так-то лучше, – сказал он.

Кончик ножа подрагивал: женщину продолжала бить лихорадка. Он прищурил глаза. Ее промокший капюшон слишком низко нависал надо лбом, мешая ему рассмотреть ее лицо.

– Снимите капюшон!

Его приказной тон вывел ее из оцепенения.

– Спасибо, я не хочу.

– Но это не совет, а приказ!

Она вскинула руки к застежке под подбородком и снова застыла.

Колин ловко разрезал атласную застежку. Широкий капюшон упал назад, открыв лицо незнакомки.

– Делайте то, что я вам говорю, – сказал он сурово, – и тогда ваша одежда останется при вас.

Она кивнула и отвела взгляд, чувствуя себя неловко оттого, что он так бесцеремонно ее рассматривает. Она не покраснела. А если бы покраснела, то не от этого беззастенчивого разглядывания. Его интерес был какой-то отвлеченный, почти клинический. На ее месте с тем же успехом могла бы находиться кукла или какой-нибудь образец для научного исследования.

Колин опустил нож. Мгновенным движением запястья он отшвырнул его так, что нож, вращаясь, пролетел через всю комнату и врезался в переднюю спинку кровати. Она вздрогнула от внезапного броска, но не съежилась от страха. Уже одно это было удивительным.

– Снимите пелерину!

На этот раз она повиновалась и сняла пелерину с плеч. Насквозь промокшая пелерина была тяжелой, но держать ее было все же легче, чем отдать. Она лихорадочно стиснула ее пальцами.

Колин подошел к креслу и взял со спинки свою рубашку. Он надел ее и заправил в брюки. При этом он заметил, что она все еще избегает смотреть на него.

– Могу предположить, что вы не из сестричек Молли, – сказал он.

– Кого? – удивилась она, но тут же поняла. – Нет, конечно, нет! Я никогда в жизни ее не видела.

Колин перекинул остатки одежды с кресла на постель. Потом сел и вытянул перед собой ноги. Будто бы не зная, оставаться ей или уходить, незнакомка все еще не смотрела в его сторону. Он молча изучал ее стройный силуэт, пока она стояла в нерешительности. Пелерина все еще была у нее в руках, и он заметил, что она судорожно сжимает и разжимает пальцы. Плечи ее были сжаты от напряжения, но высоко поднятый подбородок свидетельствовал о том, что она не отказалась от намерения, приведшего ее сюда.

Она уже перестала дрожать, и ему был виден ее чистый и мягкий профиль. Он не был уверен, но ему показалось, что девушка прикусила нижнюю губу, так как ее форма казалась как бы слегка втянутой.

Он не торопил ее. Спать ему совсем не хотелось. Он и в обычной жизни никогда не страдал особой сонливостью, а в этот момент готов был держать пари, что, если Обри Джонс сейчас забавляется с сестрой Молли по крови и по ремеслу, а может, и с самой Молли, то его маленькое развлечение обещает быть не менее интересным.

Колин увидел, как его непрошеная гостья глубоко вздохнула, видно, все еще не решаясь заговорить. Она повесила пелерину на крюк у двери, расправила ее и отжала воду из подола. Она явно решила остаться.

– Давайте я согрею вам воду, – мягко сказала она.

Он хотел сказать ей, что это совсем не к спеху, но она уже приступила к делу: из лохани стала ковшом наливать воду в котел на плите. Опустившись на колени на кирпичный пол перед камином, она положила горкой лучину для растопки. После нескольких неудачных манипуляций с кремнем и огнивом ей наконец удалось разжечь огонь под котлом.

Он с интересом наблюдал за ней. Она была небольшого роста и очень изящная – с тонкими руками, хрупкими плечами и высокой тонкой талией. Волосы ее были цвета горького шоколада. Пока она не растопила камин, они казались ему совсем черными. Теперь же он увидел богатые и глубокие оттенки охры, сурика и кофе. Гладко зачесанные со лба, они были заплетены в свободную косу, спадающую вдоль спины. Такая прическа подходила скорее служанке, чем госпоже. Колин знал женщин, которые на ночь заплетали косу после обязательных ста взмахов гребнем. Ему нравился этот ритуал. Нравилось лежать в постели в ожидании, пока женщина расчесывала волосы, считая до ста, нравилось наблюдать, как гребень рассекал волнистые блестящие пряди.

Ее волосы сияли в свете очага. Коричневой волной лежали они у ее нежной щеки. Причесывала ли она сегодня вечером свои волосы? И ждал ли ее кто-нибудь в постели?

Она медленно поднялась с колен, отряхивая руки о платье, и нерешительно взглянула на Колина. Он все еще наблюдал за ней отчужденным прищуренным взглядом. Она откашлялась, прочищая горло.

– Я думаю, вам интересно будет узнать, кто я, – сказала она.

– Нет, – небрежно ответил он. – Мне кажется, я уже вычислил это, мисс Лейден.

Ее удивленные глаза подтвердили правильность его догадки. Интересно, какие они – голубые или серые? При свете камина было трудно разобрать.

– Наверное, я даже смогу сказать, почему вы здесь. Чего я не знаю, так это того, что вы можете предложить в обмен на его жалкую жизнь.

Руки Мерседес Лейден бессильно повисли вдоль тела.

– Как вы догадались?

– Уэйборн-Парк ведь недалеко отсюда. Я знаю это, потому что собираюсь попасть туда утром. Это расстояние можно преодолеть пешком. Даже ночью это сделать нетрудно. А вы пришли пешком. Я случайно увидел, как вы вошли в гостиницу. Мне известно также, что у графа две дочери и два сына. Я считал, что обязательно должен был узнать хоть что-нибудь о человеке, который вызвал меня на дуэль. Поскольку вы, что совершенно очевидно, не являетесь ни одним из сыновей, а ваша одежда не позволяет предположить, что вы прислуга, то мне кажется, что вы одна из его дочерей.

– На самом деле я его племянница.

Колин задумался.

– А-а-а, – протянул он, – я теперь вспомнил. Бедная родственница.

Она вздрогнула от такого определения, но не стала ни отвергать его, ни протестовать. Мерседес приходилось слышать такое и раньше, но никто еще не заявлял ей об атом так дерзко и открыто.

– Более вежливо с вашей стороны было бы вставить это в разговор, когда я повернусь к вам спиной. Тогда вы по крайней мере могли бы тешить себя обманом, что я просто не расслышала вашего замечания. Хотя я понимаю, что для американцев хорошие манеры ничего не значат.

Удивленный Колин одобрительно поднял бровь. Рот скривился в едва заметной усмешке.

– По крайней мере для этого американца, – сказал он. – Но вы должны быть довольны. Если бы я был англичанином, хорошие манеры не позволили бы мне впустить вас в свою комнату. Где бы вы тогда оказались?

– В коридоре… – подыграла ему Мерседес, но отметила, что он не ответил улыбкой на ее замечание. Похоже, этого человека нелегко было заставить рассмеяться или улыбнуться. Она увидела разбегающиеся от уголков его глаз морщинки, иссеченные солнцем и солеными брызгами. Его молодость угадывалась по волосам яркого солнечного цвета. Они покрывали его голову золотистым шлемом и сверкали на затылке. Поразительный контраст с ними представляли его глаза настолько глубокого коричневого цвета, что казались почти черными, настолько блестящие и пронзительные, что в них можно было видеть лишь свое отражение, но никак не мысли их обладателя.

Колин встал.

– Почему вы не садитесь, мисс Лейден? Я сам посмотрю, как там греется моя вода. Но сначала вы должны поуютней устроиться у огня.

Но она не могла чувствовать себя уютно, пока находилась в этой комнате, а может быть, и потом, за ее пределами. Она вздрогнула, когда он, проходя, слегка коснулся ее.

– Возьмите с постели одеяло и закутайтесь.

Мерседес расценила это как приказ. Она глянула на кинжал, торчащий в спинке кровати. Ему ведь не составит никакого труда опять схватиться за него. Она взяла одеяло и закуталась.

Колин мешал кочергой в камине. Дождь прекратился, но по комнате все еще гулял легкий сквознячок. На поленьях весело плясали, то вспыхивая, то исчезая, трепетные язычки пламени. По голым стенам метались призрачные тени. Колин прислонил кочергу к камину и закрыл окно. Занавески перестали колыхаться. Скрестив на груди руки, он прислонился спиной к стеклу.

– Это Уэйборн прислал вас сюда? – спросил он.

Она повернулась в кресле, чтобы увидеть его лицо. При этом подол ее платья приподнялся, обнажив ноги. Ее кожаные башмаки были насквозь мокрые, и от них струйками поднимался пар.

– Господи Боже мой! – пробормотал Колин. Он кинулся от окна и опустился перед ней на колени. – Давайте сюда ваши ноги!

От удивления она не сразу сообразила, что ему нужно, но он уже сам нашел ее лодыжки. Сняв оба башмака и чулки, он стал быстро растирать ее голые ноги ладонями.

– Так это Уэйборн прислал вас сюда? – снова спросил он.

Унижение. Именно это слово пришло Мерседес на ум. Но она спрашивала себя, почему же она его не испытывает. За все ее двадцать четыре года никто ни разу, ни мужчина, ни женщина, не прикасался к ней столь откровенно. И все же она не испытывала сейчас никакого смущения. Напротив, она ощущала какое-то необыкновенное облегчение. И только когда он выпустил ее ступни, Мерседес поняла, что он ждет от нее ответа на свой вопрос.

Она поджала ноги, закрыла их платьем и только после этого смогла выговорить:

– Мой дядя не знает, что я здесь.

Колин засомневался, можно ли ей верить. Граф Уэйборн – отвратительный тип.

– Это правда? – скептически спросил он. – Тогда, признаюсь, я удивлен, что же побудило вас прийти в гостиницу и разыскать меня.

Мерседес смотрела, как он легко поднялся и подошел к камину. У этого человека все безошибочно работает в его пользу: касается ли это его улыбки или прямой линии носа. Он не просто стоит – он принимает позу. Глаза его – загадка для собеседника, а взгляд гипнотизирует. У него хорошо очерченный, чисто выбритый подбородок, а голову держит так, что сразу ясно – он не просто слушает, он начеку и постоянно готов к действию.

– Я знаю, что вы собираетесь завтра утром встретиться с моим дядей.

Не глядя на карманные часы, Колин сразу понял, что она плохо себе представляет, сколько сейчас времени.

– Уже далеко за полночь, – сказал он. – Вы, наверное, имели в виду – сегодня утром.

Мерседес сложила руки на коленях. Она делала невероятные усилия, чтобы пальцы не дрожали.

– Да, вы, конечно, правы. Сегодня утром. В Уэйборн-Парке у пруда. Я думаю, это вы выбрали пистолеты.

– Я думаю, были соблюдены все… – он замолчал, подыскивая слова, – …правила хорошего тона. Это ведь ваш дядя вызвал меня на дуэль.

– Он был… навеселе.

– Простите, – сказал Колин, но тон его выражал не сожаление, а сарказм, – но я что-то не видел вас в Лондоне в клубе во вторник на прошлой неделе.

– Вы прекрасно знаете, что меня там не было. Женщин туда не пускают.

– Ну да. Именно это я и хотел сказать. Я бы удивился, если бы вы там были.

Он опустил палец в котел. Вода чуть нагрелась.

– А почему вы решили, что он был пьян?

– Он сказал мне.

– А вы ему поверили, – ровным голосом сказал Колин. – Интересно – почему?

А как ей было не верить? Он пил постоянно. Уоллас Лейден, шестой граф Уэйборн, часто напивался вдрызг, не выходя из своей спальни. И ей казалось невероятным, что он может провести вечер в клубе без графина коньяка.

– У меня есть на то свои причины, – коротко ответила она.

– О-о, я не сомневаюсь, что он бывает пьян как свинья большую часть недели и большее время суток, но в прошлый вторник он был трезв. Вам нужны доказательства?

– Нет.

Мерседес покачала головой. Она верила ему. Было очень естественно, что она поверила словам незнакомца – пусть и американца, – сказанным в адрес ее дядюшки. Но она хорошо знала графа Уэйборна – знала, не хуже его собственных детей, а может, и лучше. И считала ложь одним из его самых мелких грехов.

– Он, конечно, мог быть трезвым, – сказала она. – Но он не мог здраво мыслить.

– Вполне допускаю такой случай. Но при этом немало людей, среди которых были, кажется, и его друзья, пытались отговорить его от того, что он задумал. Но он настоял на своем.

– Но он ведь все потерял, – умоляюще сказала она.

– Он потерял только материальные ценности, – сказал Колин. – Пока он не вызвал меня на дуэль, его жизни ничто не угрожало.

Мерседес побледнела. Напряжение последней недели читалось в ее чистых серых глазах. Ярко-синее кобальтовое кольцо вокруг радужной оболочки потемнело, и она снова начала терзать зубами нижнюю губу. Помолчав, она сказала:

– Тогда все правильно. Вы собираетесь убить его. Она внимательно смотрела на него, выжидая и пытаясь понять, станет ли он это отрицать, и если да, то можно ли ему на этот раз верить. Ей не пришлось раздумывать. Он не стал ее разубеждать.

– Если он сам меня не убьет.

Она на мгновение закрыла глаза, пытаясь представить себе свою жизнь за пределами поместья Уэйборн. Куда она пойдет? И что будет делать? Хлоя по крайней мере уже просватана, а Сильвия сможет удачно выйти замуж и без приданого. Но близнецы останутся на Мерседес, на ней, и у них не будет никакого наследства. Как же она сможет обеспечить им пропитание и крышу над головой?

Мерседес почувствовала, как у нее от этих лихорадочных мыслей заныло все тело. Не в ее правилах было идти на риск. Она была неизменно практичной, чувствовала себя ответственной за всю семью Лейден, как и положено наследнице таких добродетелей, как честь и честность, преданность и чувство долга. И что это ей дало? Право, лучше было бы прибегнуть к воровству и обману! И сегодняшнее ночное приключение может послужить неплохим началом на этом пути. Поддавшись этой кощунственной мысли, Мерседес вдруг обнаружила, что улыбается.

Наблюдая за ее лицом, подметив, как губы ее сложились в легкую умиротворенную улыбку, Колин сказал:

– Вас забавляет мысль о том, что ваш дядя убьёт меня?

Сначала она не поняла, о чем идет речь. Потом, вспомнив его предыдущие слова, она горячо возразила:

– Нет-нет, что вы! Я думала совсем не о том… Я думала…

– О чем же?

Она покачала головой:

– Ни о чем.

Как объяснить ему, что она не совсем тот человек, с которым ему пришлось сегодня встретиться? Что при других обстоятельствах она ни за что не покинула бы Уэйборн-Парк после полуночи, а если бы и покинула, то по крайней мере не одна и ни в коем случае не пешком. Она не пересекла бы порог такой гостиницы, как «Случайный каприз», и даже не допустила бы мысли о том, чтобы войти к мужчине в комнату.

Колин опять попробовал воду в котле. Наконец-то нагрелась. Он взял с постели простыню и одним ее концом обмотал ручку котла, чтобы не обжечь руки. Ловким решительным движением он вылил горячую воду в деревянную лохань с остатками холодной воды. Теперь можно и искупаться! Поставив котел на пол, он стал вытягивать полы рубашки из брюк.

– Вы сейчас будете мыться? – спросила она.

– Не буду же я ждать, пока остынет вода.

– Но ведь я еще здесь!

– А разве вы не собираетесь уходить?

– До тех пор, пока не поговорю с вами!

– Я так и думал.

Он выпростал наконец рубашку и взялся пальцами за пояс брюк.

И тут Мерседес сделала нечто удивительное. Она не развернула стул и не отвернула голову, даже не закрыла глаза. Она просто смотрела на него, не мигая.

Колин стал стягивать брюки. Она продолжала наблюдать за ним. Он немного спустил их. Обнажился его плоский мускулистый живот, но она и не шелохнулась. Он тихо выругался и со злости поддал лохань босой ногой. Вода плеснула на пол, а большой палец пронзила острая боль.

– Ну хорошо, – грубо сказал он. – Я подожду. Живо выкладывайте свое дело и убирайтесь.

Не почувствовав удовлетворения от своей победы, Мерседес с трудом проговорила:

– Если вы решительно настроены прийти в Уэйборн-Парк, то вы должны найти способ сохранить свою честь, не убивая графа.

Колин уселся на край кровати и стал растирать свой ушибленный палец.

– Должен? Надеюсь, вы объясните мне почему! Она наклонилась вперед в своем кресле и очень серьезно сказала:

– Мы потеряем все. Вы просто себе не представляете, что это означает, иначе вы бы не настаивали на таком наказании за простую ошибку.

Он лучше ее знал, что означает потерять все. Но не стал ничего объяснять, потому что это ничего бы не изменило. Было нечто, чего она не могла понять. Он лишь сказал:

– Вы считаете это ошибкой? Ваше мнение или графа?

– Это его мнение, – виновато призналась она. Колин перестал растирать палец.

– Граф Уэйборн заключил пари. Заключил, зная с самого начала, что не сможет заплатить в случае проигрыша. Я бы не принял условий, будь мне об этом известно, но с моей стороны было бы нарушением правил хорошего тона, если бы я стал открыто интересоваться его денежными делами. Сам я был готов заплатить, если бы проиграл. А граф не был готов.

Мерседес почувствовала, что задыхается. Никогда еще ей не было так плохо.

– Может быть, вам дать что-нибудь выпить? – озабоченно спросил Колин. Вид у нее был неважный. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. В этом случае единственной выгодой для него было бы то, что он наконец сможет помыться. – Ничего-ничего, – сказал он, предвосхищая ее ответ. Он заметил, что она хочет отказаться от его предложения. – Я сейчас вам налью, вы выпьете. А если я скажу, то и повторите.

Она слабо кивнула в знак согласия. Не было никакого смысла спорить. Живя в доме графа, она поняла, что нужно уметь выбирать из двух зол меньшее, и со временем стала неплохим стратегом.

Бутылка виски на ночном столике была наверняка подарком от Молли. Колин налил на два пальца виски в чистый бокал и протянул его Мерседес.

– Выпейте все, – приказал он.

Мерседес обхватила бокал тонкими пальцами и поднесла к губам. Через край бокала она поймала пристальный взгляд Колина. По его виду она поняла, что если сейчас же не выпьет виски добровольно, то он защемит ей нос пальцами и насильно вольет содержимое бокала в горло. Тогда она закинула голову и выпила все залпом.

– Ну вот и умница. – Он взял у нее бокал и отставил в сторону. – Теперь посмотрим, как у вас пойдут дела.

Она почувствовала, как все ее внутренности занялись огнем, – вот такие дела. Она отважно кивнула. Когда к ней вернулся дар речи, она едва узнала свой собственный голос:

– Расскажите мне о пари.

Колин подложил сзади подушку и оперся на спинку кровати. Припоминая события, он запустил пальцы в свою шевелюру.

– Знаете ли вы, что такое «Ллойд»? Тот самый «Ллойд», «Лондонский Ллойд» – ассоциация страховщиков, которая занимается преимущественно морским страхованием с 1688 года? – спросил он.

– Страховое общество?

– Правильно. Они занимаются страхованием кораблей и грузов уже больше сотни лет, и у них налажена надежная система передачи информации о передвижении судов. Похоже, новости доходят до них раньше, чем где-то на стапелях успеют заложить новый корабль, или вдруг пропадет груз, или погибнет экипаж из-за шторма или от рук пиратов. Вдруг бесследно исчезают целые состояния или разоряются кораблевладельцы… Страховые полисы «Ллойда» – это, собственно говоря, акции, проданные инвесторам, и если их корабль приходит в целости и сохранности, то они получают хорошие прибыли. А если нет… – Колин пожал плечами. – Тогда… вы сами можете себе представить.

Да, Мерседес легко могла себе это вообразить. Перед ее мысленным взором предстали люди, все поставившие на карту, – они молча шли в заднюю комнату кофейни и приставляли пистолет к виску. Она так сжала пустой бокал, что косточки пальцев побелели.

– С недавних пор «Ллойд» стал местом самых безрассудных пари. Люди не только заключали пари на то, вернется корабль или нет, но и ставили дополнительные деньги, если он придет вовремя. Это очень сложная штука – чтобы корабль с ценным грузом на борту первым из всех вошел в порт. Например, с чаем из Гонконга. Или с шерстью из Мельбурна. Если Капитан клипера сможет первым войти в порт Ливерпуля или Лондона с таким грузом, он осчастливит и себя, и свою команду, и свою страховую компанию.

– Вы как раз такой и есть? – спросила она. – Капитан клипера?

– Я владелец «Таинственного Ремингтона».

Другой бы произнес это хвастливо или по крайней мере с оттенком гордости. Но Мерседес не заметила ничего подобного в голосе Торна. Это было просто утверждение. Она протянула бокал:

– Будьте добры, я бы хотела еще немного. Колин внимательно посмотрел на нее. На ее щеках заиграл румянец, которого он не замечал за все время их короткого знакомства. Ее глаза, серые, он теперь ясно видел это, с тоненькими ободками кобальтовой сини, были чисты и спокойны. Мерседес Лейден вполне умеет владеть собой.

– Хорошо, – сказал он, наклоняясь к ней с бутылкой. Он налил ей примерно половину того, что налил первый раз. – Но не выпивайте на этот раз все залпом, как моряк. Потягивайте понемногу.

Она последовала его совету. Ощущение было очень приятным.

– И что же, мой дядя предложил именно такое пари? – спросила она. – Он поспорил, что вы не войдете в порт вовремя?

Колин поставил бутылку. Он подтянул колени и оперся о них одной рукой.

– Нет. Такие пари ценятся гораздо дешевле, а граф хотел выиграть много. Он поспорил на то, что «Таинственный Ремингтон» не сможет прийти раньше, чем положено по графику.

– То есть вы имеете в виду – не побьет рекорд? – Забыв об указании, Мерседес залпом допила свой бокал. – Боже мой, – тихо произнесла она, – о чем он только думал?

– Видимо, о том, что не проиграет, – трезво ответил Колин.

– А что заставило вас поймать его на этом? Вам было все равно? Или вы были уверены, что не проиграете?

– Напротив. Я не думал, что мои шансы на выигрыш так уж велики. Ваш дядюшка должен был лишь записать условия пари и ждать. А мне нужно было действовать, чтобы выиграть.

И снова Мерседес не обнаружила в его словах никакого хвастовства. Он сказал это просто, воспринимая свой долг как часть риска.

– И какая была ставка?

– Четверть миллиона фунтов.

Она побледнела. Это было невероятно много.

– А маршрут?

– Ливерпуль – Бостон – Лондон.

– И какое время было записано в условиях пари?

– Двадцать шесть дней и тринадцать часов.

Теперь ей стало проще понять, почему ее дядя считал, что заключил беспроигрышное пари. Мерседес и сама могла бы соблазниться. Она наклонилась и поставила бокал на пол. Когда она выпрямилась, у нее немного закружилась голова. И ей показалось это очень приятным.

– Двадцать шесть дней, четыре часа, – сказал Колин, отвечая на вопрос, который она хотела задать. – «Таинственный Ремингтон» пришел в Лондон на девять часов раньше положенного срока.