Текст книги "Чаща"

– Слушай, мне нет до этого дела, – сказал я. – Мне надо сестру выручать, а время идет.

– Ну, кузен, не я тут прохлаждался в грязи, – сказал он. – Да уж скоро ночь, и что тут поделаешь. Давай, навестим Коротыша, поболтаем с ним. А потом я дам тебе ответ. Если помочь не сможем, ты сам по себе, мне больше предложить нечего. Я говорил, мне нужен надежный партнер, а ты, не сочти за грубость, еще малолетка.

– Мне девятнадцать, – сказал я.

– Заливаешь.

– Ну, скорее семнадцать, – не сдавался я.

– В мои дни таких считали взрослыми, но не сейчас, – сказал он. – Ты зеленый юнец с головы до пят. А местами даже розовый. Шея, вон, вся сгорела на солнце, пока ты валялся посреди улицы. Наутро будет жечь будь здоров, если не раньше. Давай поглядим, как нам найти Коротыша. Но сперва мы этого похороним. Другого я уже снес на кладбище.

– Того с доски?

– Да вроде как. А там городские о нем позаботились. Ну вот, остался этот. Надо срезать веревку и оттащить его, ведь лошади у меня нет.

Врать вам не стану. От одной мысли меня бросило в дрожь, и стало еще хуже, когда он отдал мне лопату, а сам раскрыл большой нож, встал на цыпочки и обрезал веревку. Мертвец упал наземь, тогда Юстас взял обрезок веревки и поволок труп по улице, а здоровенный старый боров потрусил следом. Пройдя немного, оба остановились и обернулись ко мне.

– Ты идешь? – спросил Юстас.

Прихватив лопату, я двинулся следом.

Юстас проволок тело переулком за городскую окраину, а потом через поле к рощице на холме, что высился над городом. Та еще вышла прогулка, тело Бобби О’Делла все время переворачивалось, и когда мы дошли до деревьев, лицо его почти превратилось в кашу. О том, что стало с глазами, я лучше промолчу.

Наконец мы добрались, и Юстас протащил тело дальше, где был другой пригорок, с торчащими поверху крестами. Без надгробий, одни грубо сколоченные деревянные кресты. К тому времени солнце село, и я обозревал местность при лунном свете, но луна была почти полной и светила ярко. Казалось, кресты немного мерцают.

Там была свежая могила, та самая, о которой Юстас говорил. Бросив веревку, он взялся за лопату и стал копать по соседству. Боров уселся на землю и наблюдал, будто запоминая, как надлежит выполнять работу. Я не успел опомниться, как мой новый знакомец выкопал пласт красной глины фута в три глубиной и шесть шириной, а потом отдал лопату мне. Я принялся копать, а он сел, привалившись спиной к кресту, и стал давать мне наставления. Копал я долго. Юстас не предлагал меня сменить, а боров, как несложно догадаться, являлся не участником вахты, а скорее зрителем.

– Тут они хоронят цветных, бедняков и разбойников, – поделился Юстас. – Мне платят мои гроши, и я доволен. Бывает, могила вырыта, а городской совет не платит. Раз и со мной так вышло, притом на хорошем кладбище для белых, ну, я откопал ту старуху с дитем, принес да и положил прямо на крыльцо мэра. Они как раз умерли на пожаре и на вид были не очень. Тут мне быстро заплатили, а потом еще раз, чтобы схоронить их снова. Могли и кого другого нанять, но знали, что я могу взъяриться. Не дай бог, чтобы я взъярился, особенно если напьюсь. Оттого и не пью. Если выпью, в бутылке будет демон, весь город это знает. Раз обидчики ниггеров собрались меня урезонить, да я их самих урезонил, и больше меня не трогали. Виски, вот что меня выводит. Отхлебну раз – мне счастье, второй – дурею, а третий – сатанею. Может, действует моя индейская кровь, или уж такой я от природы.

К тому моменту я почти не слушал, занятый мыслями о той женщине с ребенком. И спросил:

– Ты выкопал женщину и дитя?

– Прямо из гробов достал, да. Они ж мертвые, что им сделается? А мне нужны мои пятьдесят центов, а как все порешили, вышел целый доллар. Да, имей в виду: хоть ты роешь могилу, я делиться своими деньгами не стану. Посчитай это за аванс, чтобы выследить тех парней, что забрали сестренку. Дальше вот так поступим. Остаешься докопать могилу, а я пойду стащу лошадь, а потом тебя заберу.

Подобный оборот мне совсем не понравился, но я решил, что выбирать не приходится. Хотя, может, стоило бы при случае ввернуть имя Иисуса и поглядеть, не внушит ли оно более праведный образ мыслей. В общем, Юстас вместе с боровом отправились на промысел, а меня оставили доканчивать работу.

Тут я вспомнил о Луле, и меня аж заколотило. Мы всегда отлично ладили, я даже соглашался играть с ней в куклы и представлять чаепития, хотя ни разу не встречал кого-либо, кто хоть раз мог похвастаться подобным опытом. Славной она была девочкой, а мы, как брат и сестра, прекрасными друзьями. Хотя когда был помладше, не раз гонялся за ней с лягушкой, чтобы напугать, а то и с ручной косилкой. Бегала она хорошо. Но ярче всего вспоминалось, какой она бывала странной, задумываясь о вещах, до которых всем прочим не было дела. Вроде того, как колибри может летать задом наперед или отчего цыпленок с крыльями, а летать не может. Притом она не выпендривалась, а интересовалась всерьез. Случалось такое постоянно, а я всегда ей отвечал – мол, захоти Бог нам это разъяснить, непременно записал бы в книге. Однажды она поглядела на меня и спросила:

«По-твоему выходит – Бог написал Библию сам, и все на английском? Как же, зная обо всем на свете, он ни слова не написал о колибри и цыплятах?»

Такие мысли мне ни разу в голову не приходили, но прежде, чем я успел что-то сказать, она уже переключилась на другие загадки, где объяснения, судя по всему, также отсутствовали.

Пока не надоело, я еще немного покопал, а потом оперся на лопату. И тут понял, как сильно устал, и решил присесть. Обгоревшая шея вовсю давала о себе знать, да ничего, кроме как терпеть, не оставалось. И вот, когда я начал думать, что меня просто одурачили, заставив рыть могилу задарма, я увидел, как по сумрачному склону холма верхом едет Юстас, а боров трусит следом. Лошадь была в упряжи, но без седла.

Когда он подъехал ближе, я разглядел у него за поясом самовзводный револьвер, похожий на тот, что был у Жирдяя.

– Ну, самое время убираться, – сказал он.

Он протянул руку, я ухватился, и он затянул меня лошади на спину. Мы двинулись трусцой, боров поспевал следом, не издавая ни звука. Казалось, он даже не дышит.

* * *

Нельзя назвать поездку легкой, вот так, без седла, когда несколько раз я едва не свалился. Чтобы удержаться, пришлось обхватить руками Юстаса. Меня это немного стесняло, ведь я считал себя достаточно взрослым, чтобы не цепляться за него, будто дитя за мамкину сиську. Но, как говорится, не кобенься и надевай, что дают. Боров – именно так и звали нашего свинячьего компаньона – поспевал за нами без видимых усилий, чем немало меня удивил.

Когда мы почти достигли цели и оставалось пересечь реку, луна висела высоко в ночном небе. Мы выбрали место поуже, только вода после вчерашнего дождя еще не спала и неслась едва ли не бурным потоком.

Сначала она шумела под брюхом лошади, потом поднялась к бокам, а там и до наших колен. Однажды мы скользнули в вырытую течением яму, лошадь провалилась по шею, и мы мгновенно промокли. В тот момент меня едва не смыло. Наконец мы выбрались на другой берег к высокому песчаному обрыву. Тут мне пришлось натурально цепляться за свою жизнь, но мы одолели последний рубеж и остановились перевести дух. А Боров отряхнулся, точно собака.

Юстас направил лошадь незаметной тропинкой, уместной, скорее, кролику. Мы изрядно проехали, помаленьку подсыхая на ночном воздухе, когда мне открылась картина. Впереди был травянистый холм, и на вершине я заметил нечто, поначалу бесформенное и непонятное. Но вот мы двинулись по склону, и лунный свет окутал вершину, как разлитые сливки. На треноге торчал направленный вверх телескоп, и какой-то ребенок разглядывал ночное небо. По мере того, как мы поднимались, показались домик, загон для скота и небольшой сарай, с виду довольно опрятные.

Уже подъехав ближе, я разглядел, что ребенок был вовсе не ребенок, а мужчина – карлик.

(3)

Вот так, под луной на вершине холма, мне впервые предстал Коротыш. Он заприметил нас задолго до того, как мы поднялись, но разглядев, кто мы такие, вернулся к телескопу и созерцанию ночного неба.

Юстас бросил поводья. Боров уселся, задрал свою заднюю ногу и почесал копытом за ухом, совсем как делает собака.

Я сполз с лошади, почти не чувствуя ни ног, ни задницы. Юстас спрыгнул и взял лошадь под уздцы. Вместо приветствия карлику он произнес:

– Как насчет выследить и, глядишь, подстрелить нескольких негодяев? Надо бы выручить сестру этого паренька.

Карлик оторвался от своего телескопа и оглядел Юстаса более пристально.

– Мы говорим про деньги? А то я как раз перебираюсь на новое место и мне бы пригодились.

– Дорога не самая прямая, но подзаработать можно, – ответил Юстас.

– Вылазка наудачу, – сказал карлик. – Даже не знаю. Звучит несколько сомнительно.

– Да нормально звучит, – сказал Юстас. – В любой затее есть шансы на выигрыш, разве не так?

– Бывают затеи с различными шансами, – заметил карлик.

– Отчего бы не пойти в дом, чтобы обсудить дела за чашкой кофе? – сказал Юстас.

– Время уходит, – вмешался я. – А каждая минута для Лулы может обернуться бедой.

– Лула? – сказал карлик.

– Моя сестра, – сказал я.

– О, ясно. Так вот, сэр. Она не моя сестра, и пока я не выясню всю подноготную этого предприятия, вы не сможете рассчитывать на мое согласие.

– Так что мы стоим? – сказал Юстас. – Пошли поболтаем.

– Вы, похоже, успели промокнуть на переправе, – заметил карлик.

– Точно, – сказал Юстас. – Но мы быстро сохнем.

К тому моменту я, как говаривал мой дед, изрядно разгорячился, но мне пришло в голову, что как раз несдержанность и привела к его смерти, наряду с пулей, и, собрав чувства в кулак, я последовал за карликом в его жилище. Юстас вел украденную лошадь, а Боров трусил следом.

Наблюдать, как карлик шагает, было необычно – в его движениях было что-то от взрослого и от ребенка. Его большая голова крепко сидела на широченных для его роста плечах. Он не носил шапку, и при ночном освещении волосы его казались темными, почти черными. На лице я успел заметить тень невыбритой щетины, при этом в самом Коротыше чувствовалась некая деликатность обхождения, как если бы он принадлежал к более изысканному обществу. Не знаю, как выразить это лучше, но таково было мое первое впечатление. Точно некий вельможа внезапно уменьшился в росте и был этим крайне раздосадован.

Когда мы подошли к дому, он прошел внутрь, а следом и мы, в том числе Боров. Дом был невелик, с простой планировкой, чисто убранный. Он состоял из двух комнат. Оттуда, где мы стояли, я через открытую дверь мог видеть другую комнату с маленькой кроватью в простой деревянной раме. На противоположной стороне комнаты, где находились мы, лежали стопки книг, газет и журналов. Коротыш зажег несколько керосиновых ламп, и комната вскоре наполнилась желтым свечением, а я смог его как следует разглядеть. Как мне и показалось вначале, он был темноволосым, с тенью черной щетины на скулах. Глаза я толком рассмотреть не смог, света было маловато – то ли голубые, то ли зеленые, – хотя после убедился, что они серые. От работы на улице его кожа потемнела, и за тонкими чертами лица теперь проступили резко очерченные скулы и крепкий подбородок. В общем, симпатичный карлик, а будь он шести футов ростом, по праву мог бы называться дамским угодником.

Рядом с чугунной плитой была деревянная приступка, так что он подбросил дров в топку и разжег огонь. Налил в кофейник воды из кувшина, насыпал кофе и поставил кипятиться. Сам же уселся на стул за столом посередине комнаты. Других стульев не было, а стол был низким, так что мы с Юстасом, не сговариваясь, уселись на полу, скрестив ноги. Так мы оказались почти одного роста с Коротышом и могли переглядываться через стол. Боров улегся в дверях, головой в дом и задней частью во двор.

– Если отправляться в поход, где, возможно, придется кого-то выследить и убить, хотелось бы понимать все детали, – сказал Коротыш.

– А ты точно готов это сделать? – спросил я. – Я ожидал встретить кого-то другого.

– Например, повыше ростом? – сказал Коротыш.

– Не стану врать. Кого-то покрупнее и потяжелее.

– Порох и дробь могут сочетаться в разных пропорциях, но все равно это порох и дробь, а плотно набитый, пусть и небольшой, заряд наносит значительный урон. Считай, что я такой плотный заряд.

Мои сомнения не улетучились, но что мне оставалось? Я и выложил все, как было: о погибшем деде, которого забрала река, о похищенной сестре и о бумагах, удостоверяющих мою собственность на землю. Для убедительности даже достал эти бумаги – теперь, хоть и здорово промокли в реке, они успели подсохнуть, – осторожно расправил и положил на стол, чтобы они могли удостовериться. Попутно напомнил про ограбление банка и о том, что это была та же самая банда. И о наградах за голову Беспощадного Билла, Ниггера Пита и Жирдяя. В общем, постарался изложить события как можно более красноречиво и убедительно.

– Я тут подумал, – сказал Юстас. – И вот что выходит. Целая компания этих негодников собралась вместе. Сейчас там их больше, чем во всем городе. Думаю, не ошибусь, что за голову каждого назначена награда.

– Намекаешь, мы набрели на золотое дно, – сказал карлик.

– Вот именно, – сказал Юстас.

Карлик откинулся на спинку стула.

– Здесь есть о чем подумать.

Он встал со стула, выдвинул ящик шкафчика и достал коробку сигар. Потом вытащил одну большую, засунул ее в рот, отодвинул кофейник, наклонился над плитой и приблизил лицо к огню. Оранжевые сполохи мелькнули на его коже, и он отстранился, раскуривая сигару. Затем вернул кофейник на место и уселся на свой маленький стул, выдыхая едкие облака голубого сигарного дыма.

– Надо бы поспешить, – сказал я. – Прошел целый день, как она пропала, и сейчас они могут быть за много миль от нас.

– О да, – сказал Коротыш. – Теперь они уже за много миль, но я думаю, они остановятся на ночь.

– Ты не можешь этого знать, – сказал я.

– Ты прав, – ответил он. – Я не знаю. Они вполне могут ехать ночью, ну а нам, по-моему, так поступать не нужно. Ночью мы не сможем увидеть их следы, а вот завтра, когда будет светло, сможем и тогда пустимся в погоню.

– Я мог бы отправиться сейчас, и вы двое останетесь ни с чем, – сказал я.

– Разумеется, – сказал карлик. – Никто не станет чинить препятствий. Да только если мы завтра решим отправиться следом, сможем нагнать тебя без спешки и, возможно, найдем со сломанной ногой из-за незамеченной кроличьей норы, а то и утонувшим в реке. И, кстати, твое путешествие будет небыстрым, ведь лошади у тебя нет, а у меня нет желания одалживать тебе свою.

– Юстас спер свою лошадь, – сказал я. – И я мог бы забрать ее.

– Ого, а кто-то распинался, что никогда не станет красть, – сказал Юстас. – А теперь заговорил как завзятый конокрад.

– Я дошел до грани полного отчаяния, – сказал я.

– Да неужели? – рассмеялся Юстас.

– Лошадь ты взять не сможешь, – сказал Коротыш. – Но если хочешь, чтобы мы пустились в погоню и спасли твою сестру, мы будем готовы с рассветом и поедем верхом.

– Юстас похвалялся, что он хороший следопыт и сможет найти пердеж на дне реки или вроде того.

– Нет, – возразил Юстас. – Я говорил о родичах моей матери, тех, по крайней мере, что индейской крови. И сказал, что я не так хорош.

– Но ты все равно хорош? – сказал я. – Ведь так?

– Так, – сказал Юстас.

– Послушай, сынок, – сказал Коротыш. – Юстас не так хорош, как сам воображает. И совсем не так хорош, как расписывает. Он не сможет отыскать следы ночью, или после ливня, или после долгого похолодания. То, что могла его мать или ее родичи. Это качество не врожденное, этому учатся. А он усвоил только часть.

– В своем деле я хорош, – сказал Юстас.

– Да, в своем деле ты хорош, – согласился Коротыш. – Помню, раз мы четыре дня вместе выслеживали беглого индейца – а в конце выяснилось, что это старикашка на осле. При всем уважении, Юстас: ты читаешь следы, но только при свете дня и некотором везении, да и то частенько ошибаешься.

Юстас недовольно хмыкнул, а у меня захолонуло сердце.

– Так я прав? – сказал Коротыш.

– В своем деле я хорош, – повторил Юстас.

– Ну разумеется, – сказал Коротыш. – Свое дело ты знаешь, да не сказать, чтобы нам так охрененно повезло. Отправляемся на рассвете, доберемся до места, где все случилось, там оглядимся, поищем следы. Да, парень, вот еще что. Насчет твоей сестры: в такой компании, как она сейчас, ее цветочек, скорее всего, уже сорван. Если ты догадываешься, о чем я.

– Догадываюсь, – ответил я, хотя произнести это стоило большого труда. – Я подумал об этом.

Все так и было, но от одной мысли меня едва не стошнило.

– Итак, мы должны ее спасти, прикончить к черту тех, кто ее похитил, и получить награду, – сказал Коротыш. – Я прав?

– Мне думается, – сказал я, – что награда установлена за живых или мертвых, так что убивать кого попало не обязательно. Моя награда – земля, если вы вернете сестру.

Коротыш и Юстас уставились на меня так, будто я снял штаны и наложил большую кучу прямо посреди комнаты.

– Убивать, значит, не обязательно? – сказал Юстас. – Ты, похоже, пропустил пару стопок, пока я не смотрел?

– Я лишь говорю, что убивать не обязательно, – сказал я.

– То есть у тебя кишка тонка? – сказал Коротыш.

– То есть не обязательно, если получится доставить их для суда, – ответил я.

– Ну, в городе суд короткий, – заметил Юстас. – Вздернут на фонарном столбе, и все дела.

– Тогда можем отвезти в какой-то другой город, – сказал я.

– В каждом городе свои порядки, – сказал Коротыш, – и дело кончится тем, что их вернут в Сильвестер, где они ограбили банк. Нет смысла оставлять их живыми, если в конце концов нам придется везти их в Сильвестер и там их прикончат. Будет суд или нет, без разницы. Мы же можем избавить всех от траты времени и лишних беспокойств. А похитители в курсе, как обстоит дело, и, если мы их схватим и повезем на суд, они воспользуются отсрочкой, чтобы попытаться сбежать. Мне эта канитель ни к чему. Мертвые они сбежать не смогут. Это, сэр, факт.

– Я не хочу никого убивать без особой нужды, – сказал я.

Коротыш откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и уставился в потолок.

– Что ж, возможно, у нас будет выбор, – сказал он. – Тогда и поглядим.

И посмотрел на Юстаса.

– Точно, забьем эту мысль в нашу мыслительную трубку и раскурим, – отозвался тот.

Мне не показалось, что кто-то из них говорил искренне, и я чувствовал себя загнанным в угол. Я хотел вернуть сестру. Хотел правосудия. Но не желал ничьей смерти. В общем, я решил не терзаться и оставить сомнения до тех пор, пока жизнь не заставит сделать выбор.

– Нам потребуются средства, – сказал Юстас.

– Так где ты позаимствовал свою лошадь? – спросил Коротыш.

– В Сильвестере. Там, где грабанули банк.

– Что ж, отлично, – сказал Коротыш. – Лошади каждому у меня найдутся, а краденую продадим по дороге, когда найдем покупателя. Надеюсь, моих припасов до того времени хватит, запас у меня порядочный.

– Значит, мы продадим краденую лошадь? – спросил я.

– Ну, – ответил Коротыш, – похоже, что так. Продадим.

– Штуцер-то мой тут? – спросил Юстас.

– Ты ведь его оставлял? – спросил Коротыш.

– А то не знаешь.

– Ну так он здесь, Юстас. Или ты решил, что он отрастил ноги и пустился странствовать?

– Пожалуй, нет. Разве что ты мог его продать или обменять.

– Ты ведь знаешь, зачем он здесь хранится, – сказал Коротыш. – И знаешь, я не стал бы его обменивать или продавать.

Юстас кивнул.

– Ну, если припекло, я бы сам продал.

– Он в задней комнате, если надумаешь забрать. Вместе с твоей сумкой с зарядами, и там еще припасы наделать новые можно, если понадобится.

– Надеюсь, не понадобится, – сказал Юстас. – Ежели этих ребятишек собрать в кучу, можно стену свалить, а так и одного ствола хватит.

* * *

После кофе с холодными кукурузными лепешками, которые нашлись в хлебнице, Юстас отправился на боковую, разложив в дальней комнате подстилку из нескольких одеял, так чтобы кровать досталась Коротышу. Я тоже получил свое одеяло и место на полу в передней комнате, которую мы поделили с Боровом.

Все же пока что я сомневался, верно ли Коротыш охотник за головами или же меня заманили – и эти двое прихлопнут меня из-за дарственной на землю. Правда, вряд ли они смогли бы подделать мою подпись, а с другой стороны, не так уж сложно заставить меня расписаться под пыткой, распевая при этом веселый мотивчик. Какой уж из меня герой. Все, что я хотел, – найти сестру и рассчитаться с ублюдками, виновными в смерти моего деда. А как по мне, для этого им хватило бы и тюремного срока.

Я сложил бумаги о землевладении, засунул их поглубже в карман и улегся на полу гостиной, под низким столиком, на провонявшем потом одеяле. Посреди ночи рядом пристроился Боров, и пришлось терпеть его вонючий выхлоп, что немного напоминало борьбу с призраком Козла Билли, умудрившимся просунуть голову между ног и обоссать себе бороду. Я пробовал молиться, да все было впустую, совсем не так, как дома с семьей, когда все хорошо. Тогда молитва доставляла радость, а сейчас ничего не шевелилось внутри. Я попросил у Господа прощения за скудость веры и понадеялся, что оно будет даровано, принимая во внимание обстоятельства. Попытки отдохнуть были безуспешны, я только проваливался в сон ненадолго и чувствовал себя все хуже.

Кончилось тем, что я встал, зажег лампу и принялся бродить по комнате, задержавшись на книгах из собрания Коротыша. Чего там только не было, притом немалую часть составляли книги о путешествиях, в том числе авторства Марка Твена, одну из которых, «Том Сойер», мне случилось прочесть самому. Просматривая книги, я заметил подчеркнутые чернильной ручкой абзацы или карты с пометками. По большей части помечены были места, о которых я прежде не слыхал. Так я немного отвлекся, но занять себя надолго не получилось. Я потушил лампу, оставил Борова храпеть и осторожно выбрался наружу, где ночной воздух был густым и липучим, точно свежий конский помет, и наполнен стрекотом цикад со сверчками вперемешку с урчанием множества лягушек.

Пока я стоял так в ночи, мой взгляд скользнул по вершине холма, и там оказался Коротыш, вернувшийся к своему телескопу. Я-то думал, он спит в своей комнате, и притом что я почти не сомкнул глаз, но не слышал, чтобы он выходил из дома. Вокруг него, точно феи, кружился целый рой светлячков, окутывая сиянием маленьких желтых огоньков.

Я направился к его обзорному пункту, но, неизвестно отчего, решил сделать крюк и подойти к нему со спины. Сам не знаю, что взбрело мне в голову. Когда я, осторожно ступая, оказался совсем рядом, он не оборачиваясь произнес:

– Ты топочешь, как чертов бизон. Будет время, мы над этим поработаем.

– Вообще-то я старался не шуметь, – сказал я, шагнув вперед, чтобы встать с ним рядом. Он так и не оторвался от телескопа.

– Для бизона ты подкрался почти беззвучно, – сказал он.

– Ты вправду собрался мне помочь? – спросил я. – Слушай, это очень серьезно.

– Собрался, но, похоже, на уме у тебя другой вопрос. Ты не уверен во мне из-за моего роста? При нашей встрече ты сразу же обронил что-то в этом роде.

– Не знаю, – сказал я. – Прямо сейчас я не знаю, что подумать о многих вещах. Если начистоту, у меня голова идет кругом да еще и вся шея сзади обгорела. Ну ладно, я действительно подумал, что при твоем росте задача может оказаться тебе не по силам. Вот так. Ты спросил, а я ответил.

– Гораздо лучше, когда люди выкладывают начистоту, что обо мне думают. Все эти недомолвки, увертки, взгляды искоса – меня это здорово бесит. Какое-то время назад я пришел к определенному выводу. Вернее сказать, к заключению, которое избавило меня от многих неудобств. Не могу сказать, что это заключение подходит на любой случай и я могу на него улечься, как на пуховую подушку, но моя постель стала значительно удобнее, как только я смирился с тем, что не смогу измениться. Так что мой рост, главным образом, проблема окружающих, хотя мне не помешало бы найти способ поудобнее забираться в седло. Это по поводу твоих сомнений. Еще вопросы будут?

– Юстас может отыскать их след?

– Может. И справится с этим куда лучше меня, но не позволяй ему слишком о себе возомнить, потому что, стоит ему возгордиться, его сразу же тянет к бутылке – а с бутылкой ему не совладать. То же самое выйдет, если он заскучает. С выпивкой ему сносит башку. Потому я и держу здесь его штуцер. Как и то, что он частенько оставляет мне свой заработок, ему же на пользу. Монета в кармане для него как змея. Он спешит с ней распрощаться, а я, напротив, не склонен к расточительности. Впрочем, теперь и я на мели.

– Выходит, ты хранишь штуцер, чтобы он не обменял его на выпивку?

– Чтобы он не перестрелял все, что попадется на глаза. Видишь ли, цвет его кожи дает повод для всякого рода придирок, а наш Юстас не такой человек, чтобы безропотно это сносить. У него цвет, у меня рост – чем не причина держаться вместе? У каждого на шее по альбатросу.[1]1
  Коротыш, вероятно, намекает на поэму «Сказание о старом мореходе» Сэмюэла Тейлора Кольриджа.


[Закрыть] Ну а если хочешь знать, можем ли мы сделать работу, уверяю, что можем, но не обещаю, что в конце не будет много грязи. Грязь – основа любого предприятия, малыш.

– Мне шестнадцать, – сказал я.

– С чем и поздравляю, – ответил он. – Надеюсь, будет и семнадцать.

Все это он произнес, не отрываясь от наблюдения в свой телескоп. Теперь он отстранился и спросил:

– Хочешь взглянуть? Только ничего не трогай. Просто приложи глаз к трубе и держи руки подальше, чтобы не сбить настройку. Я как раз все отладил.

Я шагнул и заглянул в телескоп. Все видимое пространство заполнила луна. И на ней проступали тени.

– Что там за тени? – спросил я.

– Кратеры. Может быть, горы. Недавно в журнале я прочитал рассказ, в смысле, журнал попал ко мне недавно. В Задворье в большой лавке один чудак хранит для меня журналы, которые не может продать. Так вот, в рассказе человек отправился на Марс, он просто раскинул руки и захотел туда перенестись. Так и случилось, и он оказался в странном мире, наполненном странными существами и чудовищами. Отличный рассказ. Как-то ночью, на этом самом месте, разглядывая не Луну, а Марс, я подумал: «А что, если и мне попробовать?» Но сразу же спохватился, а если вправду смогу? Там с чудовищами мне пришлось бы туго, вокруг одна сушь, никаких деревьев. Читать было увлекательно, но вряд ли стоило повторять, проблем хватает и без марсиан. К тому же с желаниями я давно завязал. Но, быть может, там, далеко, кто-то есть. Кто-то вроде нас, а возможно, и лучше. Мне снится иногда мир, не такой, где я был бы выше всех, а чтобы все были, как я. Только это несбыточный сон. Уж я-то знаю. Мечты не становятся явью, и нет никакой настоящей любви или Счастливой Страны Вечной Охоты.

– Не знаю, готов ли поверить, – сказал я, отступая от телескопа. – По крайней мере, насчет настоящей любви. Думаю, она есть и каждому суждено ее встретить, нужно только дождаться.

– Серьезно?

– Мои родители очень друг друга любили.

– Любили?

– Они умерли.

– Как это случилось?

– Болезнь забрала обоих, – ответил я, решив не раскрывать все обстоятельства, иначе Коротыш еще сочтет меня разносчиком оспы, готовым его заразить. – Потому мы с Лулой и оказались с дедом на пути в Канзас.

– Так он оставил тебе свою ферму на продажу?

– Верно. Он не думал, что вернется.

– И в этом не ошибся.

– Да, так и вышло, – сказал я.

– Ну, дело ваше, только настоящая любовь, как говорится, с первого взгляда, или какой-то крылатый купидон для меня полная чушь. Вот я, в мои сорок с лишним лет, так и не нашел женщины с длинными ногами, чтобы разрешила карлику между ними пристраиваться, если только ей не платят за услуги. Какая там любовь? Откуда? Наверное, к кому-то привыкаешь, и тогда это называют любовью, но не поверю я в любовь с первого взгляда или в предначертанную, как в книгах расписывают. Если постараться, что-то может возникнуть, но это как сварить похлебку, а не так, что любовь поджидает тебя – разве только в собственных мечтах. Бывает похоть или же потребность, способная вырасти в любовь, но никакого предначертания.

– Как это грустно, – сказал я. – Когда выясняется, что все либо дело случая, либо результат твоих стараний и нет никакого божественного провидения.

– О, вот ты куда? Божественное провидение? – Коротыш покачал головой. – Насчет грусти, что же, она, по моему мнению, свойственна человеческой натуре. А вот печалиться по поводу того, что нет истинной любви или божественного провидения, как раз не стоит. Совсем наоборот. Можно избежать многих разочарований и пустых надежд.

– Уверен, что Господь наметил план для каждого из нас, – сказал я.

– Наметил план?

– Да.

– Предначертание?

– Да.

– О, так смерч, потопивший паром, то, что подстрелили твоего деда, наконец, то, как похитили и увезли твою сестру, а ты едва не утонул – все это часть его плана?

– Думаю, это так.

– Так что тогда переживать за сестру? Раз уж таков план, что толку в твоих переживаниях и терзаниях, если все закончится так, как намечено?

– Мой дед не сокрушался, – сказал я. – Не то что я. Он верил в Господа. И верил в его план.

– Да, и Господь вытянул ему хорошую карту, верно?

– На все воля божья.

– Которую нам не дано узнать.

– Когда-нибудь, на небесах, быть может.

– Представим, ты в городе и по улице с двух сторон во весь опор несутся лошади – станешь ты оглядываться, прежде чем перейти улицу?

– Разумеется.

– Тогда все твои рассуждения ерунда. Раз уж все предопределено, лошади собьют или не собьют тебя, и не важно, в какую сторону ты посмотришь, план уже составлен.

– Есть здравый смысл, – сказал я.

– Нет, если верить, как ты.

От таких разговоров голова у меня разболелась и вспомнились странные вопросы, которые задавала Лула. Дальше я решил отмалчиваться и не продолжать эту тему.

Коротыш тем временем вернулся к своему телескопу.

– Знаешь, как я стал интересоваться звездами, Луной и планетами?

Признаться, мне было все равно, но раз уж я надеялся на его помощь, стоило выказать хотя бы поверхностный интерес.

– Нет, – сказал я. – И как же?

– Как-то мне случилось прочесть книгу некоего Лоуэлла. Он описывал Марс, каналы, которые, он считал, там находятся. Если, скажем, посмотреть в телескоп, даже такой неказистый, как у меня, несомненно поймешь, откуда он взял свои идеи. Да еще этот рассказ – пусть и выдумка, но он здорово меня раззадорил. Пришлось с каждого заработка откладывать порядочную сумму, чтобы заказать себе эту вещицу.

– Оно того стоило?

– Да, несомненно.

Пока мы разговаривали, мысли мои вертелись только вокруг сестренки, которая теперь неизвестно где с этими негодяями, один из которых застрелил нашего деда, а все вместе они грабители и убийцы, не говоря о прочем. Меня подмывало напомнить об этом, да я знал, что это бессмысленно. Сегодня мы никуда не отправимся. В придачу здравый смысл мне подсказывал, что Коротыш и Юстас, похоже, не врали насчет того, что могут отыскать следы.