Текст книги "Сыграй на цитре"

– Потому что ты думаешь, что она самая сильная?

– Потому что я беспокоюсь.

За сохранность собственной головы. С таким большим количеством талантов на скамейке запасных Миазма может позволить себе убить любого в ту же секунду, когда они разочаруют ее.

Моя голова кажется огромной, как перезрелая дыня, которая вот-вот расколется. С моих губ срывается тяжелый стон.

– Поговори со мной, Зефир.

С какой стати я должна это делать?

– У тебя есть сестра? – Пусть личный вопрос заставит его замолчать.

– Нет, – отвечает Ворон. Он звучит как будто издалека. – Но у меня была подруга детства, которая мне как младшая сестра. Мы почти все делали вместе. Сочиняли пафосные стихи. Дискутировали о смысле жизни. Увивались за одними и теми же господами и дамами.

– Это мило. – Я бы хотела, чтобы моя сестра была похожа на не-сестру Ворона. – Это очень мило…

Слуга возвращается с бронзовым чайником. Ворон наливает.

– Вот, – говорит он, придвигая ко мне дымящуюся чашку. – Выпей чаю.

Чашка звенит, когда я кладу руки на стол, из последних сил поднимаясь на ноги.

– Мне нужно идти.

– Куда?

– К Цикаде. – Я осознаю, что мое тело держится только благодаря разуму, губы шевелятся, произнося слова, о которых я не думаю сознательно. – Война будет затратной независимо от того, кто ее ведет. Для империи будет лучше, если я смогу убедить Юг сдаться, не вступая в сражение.

– Я чуял, что мы слишком задержались с нашим визитом.

– Тогда оставайся здесь и жди моего возвращения.

Ворон хватает меня за локоть. Силой разворачивает меня по направлению к себе, и я наваливаюсь на него. Я хватаюсь за его руки и поднимаю взгляд.

Он не реагирует. Просто смотрит на меня сверху вниз, по его плечам рассыпаются его черные волосы, губы приоткрыты, когда он переводит дыхание. Он все еще выглядит болезненно – миска бульона из костного мозга пошла бы ему на пользу, – но и божественно, с этого ракурса. Красивый, думаю я, прежде чем осознаю, что, возможно, я больна, учитывая, что у меня троится в глазах.

– Тебе действительно стоит выпить чаю, – говорит он, и я отпускаю его.

– Я не хочу чаю.

Но я не успеваю далеко уйти, как чувствую, что мне нужно отдохнуть.

Я дрожу. Я не должна дрожать в эту летнюю жару.

Ворон догоняет меня.

– Может быть, не сейчас, но через час ты пожалеешь, что не сделала этого.

Через час. Моя рука, когда я ее поднимаю, по тяжести могла бы сравниться с бревном. Со мной что-то не так, и это не только потому, что я болезненно реагирую на встречу с Ку. У меня притуплены мысли, когда Ворон снова усаживает меня. Он наливает свежую чашку чая и обхватывает моими руками теплый фарфор.

Пей, говорят его глаза.

Пей, а иначе…

Апатия. Тошнота. Лихорадка. Он так настойчиво хочет, чтобы я пила.

– Ты отравил меня.

Это становится очевидно, как только я обвиняю его в этом. Конечно, он отравил меня. Если бы снадобье не добралось до моей головы, я бы поняла это раньше.

– Ты бы сделала то же самое, – говорит Ворон как ни в чем не бывало.

Умно, признаю. Отравив, он держит меня на привязи. Куда бы я ни пошла, мне придется вернуться за противоядием.

Я поднимаю чашку, руки дрожат против моей воли. Но мой взгляд устойчив, и он фиксируется на глазах Ворона поверх фарфорового ободка, пока я пью до дна.

Когда я поднимаюсь, мои ноги уже более устойчивы. Ворон не останавливает меня, и я уже почти дохожу до ступенек, прежде чем он заговаривает.

– Передай Цикаде мои наилучшие пожелания.

– Не пойдешь? – Я стараюсь казаться равнодушной. Я не должна позволять ему думать, что его общество нежелательно.

– Весьма скоро ты прибежишь ко мне.

Не напоминай мне.

– Ты хотел бы, чтобы это было из-за твоего обаяния, – протяжно произношу я, и Ворон делает грустное лицо. – Но никто по доброй воле не последовал бы за тобой, если бы ты не отравил его.

– Теперь ты ведешь себя просто… – Он замолкает в приступе кашля.

Отвратительно. Я спускаюсь по ступенькам, не обращая на него внимания.

Кашель прекращается.

Его тень перекидывается через борт джонки; его голос доносится снизу.

– Как бы там ни было, мне жаль.

Сожаление ему не идет. Но его извинения оставляют за мной последнее слово. На это я не могу жаловаться.

– Не стоит. – Я преодолеваю последнюю ступеньку и плюхаюсь в лодку, ожидающую на воде. – Как ты и сказал, я бы сделала то же самое.

6. Золотистая кожица Цикады

Я бы сделала то же самое.

У меня вырывается смех, когда я прогуливаюсь по городскому бульвару.

Нет, Ворон. На твоем месте я бы убедила Миазму казнить меня на месте. Я бы использовала все стратегии, описанные в книгах, чтобы это произошло, если бы сомневалась в твоей преданности.

Вместо этого я жива. Отравлена, да, и во власти Ворона. Но пока я дышу, я буду составлять планы.

Южные земли известны своей изысканной кухней и изобразительным искусством, и это видно, когда я выхожу на рынок. На ярко задрапированных прилавках торговцев есть все – от жареных кальмаров до гобеленов, сотканных из мелкого жемчуга. На одном прилавке висят серебряные доспехи.

– Они сделаны вручную, – говорит торговка, заметив, что я уже дважды смотрю на товар. – Нет двух одинаковых, и я продаю их с пожизненной гарантией.

Такого доспеха на всю жизнь не хватит. Даже я могу сказать, что в ламинарии слишком много щелей. Когда я говорю об этом торговке, она смотрит на меня так, словно у меня выросли волосы между бровей.

– Разумеется, это парадный класс. Слишком тонкий, чтобы носить его на поле боя.

– Сколько?

Она называет свою цену, и у меня дергается глаз. Один из этих костюмов мог бы кормить армию Жэнь неделями.

Уходя, я повторно осматриваю рынок. Похоже, никто из торговцев не живет от продажи до продажи. Даже беженцы – единственный признак нашей расколотой империи – сыты и обуты. Два грамотея ведут политические дебаты в трактирном баре. Учитель проводит урок на крыльце аптеки, декламируя со своими учениками стихи Мудрого Мастера Шэнциуса.

Царство Эрудиции, именно так, я слышала, Цикада стала называть Юг. Больше похоже на Царство Изобилия. По сравнению с Севером, терзаемым голодом, ставшим полем битвы между Миазмой и всеми инакомыслящими главнокомандующими последнего десятилетия, эта земля – рай. Как Ку оказалась здесь, при дворе Цикады, выше моего понимания. Я должна быть благодарна ей за это, но…

– Лу’эр! Пяо’эр! – Зов из окна второго этажа. С улицы врываются две девочки. Одна спотыкается и падает позади другой, кричит, когда обдирает коленку.

Обернись. Другая девушка помогает своей сестре подняться, и я понимаю, что Ку продолжила бы бежать, если бы я упала.

Что-то мокрое брызгает мне на нос. Я поднимаю взгляд; начинается дождь. Когда в последний раз шторм застигал меня врасплох? Слишком давно, еще до того, как я научилась читать небеса.

Помни, кто ты такая и кем ты не являешься. Ты здесь ради Жэнь.

Ты здесь ради себя.

Я уклоняюсь от торговцев зонтиками, которые тянутся прямиком ко мне, и продолжаю движение в направлении Шатра Найтингейла. Дождь прекращается так же внезапно, как и начался. Я добираюсь до главных ворот и ныряю под одну из ив, украшающих территорию, вне поля зрения стражников.

Пока я разведываю участок, подъезжает несколько крытых телег, перевозящих группу людей, одетых в меха, которые должны быть просто запрещены в этом климате. Некоторые держат посохи, расширяющиеся кверху, как головы питонов, с бронзовыми кольцами, которые звенят, когда пассажиры спрыгивают на землю.

Монахи, мистики, гадалки. Бродячие торговцы всякой ерундой. Старый секретарь двора выходит к воротам, и я жду, пока он разгонит толпу.

Вместо этого он приглашает их пройти вперед.

Обычно я считаю общение с эзотериками ниже своего достоинства. Сегодня это мой пропуск внутрь. Я проскальзываю в очередь, пока стражники осматривают фургоны, и обнаруживаю монахиню, стоящую за последней повозкой. Она укутана в шкуры и опирается на свой посох.

Я шепчу:

– Я заплачу тебе за этот наряд. – И она выпрямляется.

– Это будет недешево. – Ее рот – клумба зубов из различных металлов, золота и бронзы, пробивающихся из ее десен.

Я ослабляю завязку своего мешочка с деньгами – любезно предоставленного Миазмой – и протягиваю его. Лучше потратить на это, чем на парадный ламинарный доспех.

Монахиня встряхивает мешочек, затем косится на меня.

– Тебя окружает необыкновенная аура, дитя.

– Это все мои деньги. Мне больше нечего дать.

Монахиня кружит вокруг меня.

– Ваши меха, пожалуйста, – подсказываю я, мое терпение иссякает, когда она бормочет какое-то заклинание. Когда она заканчивает, я снова чувствую, что вся мокрая, вероятно это опять яд. Она протягивает мне свои меха, и я облачаюсь в них. Я беру ее посох, занимаю ее место.

Стражники пропускают нас ко входу.

Мы следуем за чиновником через сады в большой внутренний двор, окаймленный с трех сторон кустами жимолости.

– Леди в скором времени подойдет к вам, – говорит чиновник. – А пока…

Когда я отступаю назад, заросли кустарника вонзаются в мои лопатки. Когда чиновник поворачивается, я поворачиваюсь тоже. Меня окружают благоухающие цветы. Я прокладываю себе проход сквозь них, выхожу из внутреннего двора и попадаю в другой, на ходу сбрасывая меха. Проливной дождь превратил цвет моей одежды из бежевого в навозный, а конский хвост – в прилипшую к шее невнятную субстанцию. Вряд ли я достойна аудиенции у Цикады.

А она недостойна моей сестры.

Используя свои познания геомантии, я маневрирую из коридора в коридор, пока не оказываюсь в комнате для письма, большой и просторной. Сквозь закрытые ставнями окна просачиваются струйки света. На стенах висят каллиграфические надписи, а запах перетертой краски для чернил терпкий, как чай.

Маловероятно, что Цикада самолично почтит это место своим присутствием. Но писарь почти наверняка придет, а писари, по крайней мере, выслушают меня, в отличие от импульсивного воина или стражника. Они могут даже отвести к Цикаде, если я буду достаточно убедительна. Приготовившись к ожиданию, я сажусь за столик. На нем больше материалов для чтения, чем я видела за последние месяцы. Я поднимаю свиток.

– Это не твое.

Голос гладкий, как камень.

Медленно я кладу свиток. Я поднимаю глаза – будь Зефир, а не Цилинь, – когда Ку подходит ко мне и говорит:

– Тебе нельзя трогать то, что тебе не принадлежит.

Я встаю, прежде чем успеваю себя остановить. Иду, сокращая расстояние между нами. Я хватаю ее за плечи – и прихожу в замешательство, когда она отталкивает меня.

– Ку…

– Это не мое имя.

– Не говори глупостей.

– Это не мое имя. – Она ускользает от меня, когда я снова хватаюсь за нее, но я быстрее. Моя рука сжимается вокруг ее локтя, и ее глаза горят. – Меня зовут Ноябрь.

Ноябрь.

Это имя пронзает мой разум. Ноябрь. Это прозвище…

– Держись подальше от моего стратега.

В комнату влетает Цикада. Ку вырывается и бежит к леди Южных земель.

Все в ней не так. Цикада ниже меня ростом. Всего на год старше пятнадцатилетней Ку. Это выглядит так, как будто один ребенок прячется за другим. И все же леди рычит, как тигрица, защищающая своего тигренка.

– Я думала, что ясно дала понять, что тебе больше не рады при моем дворе.

Но что, если я сейчас не стратег Зефир? Будь я сейчас ей, я бы что-нибудь сказала. Сделала что-то. Я бы не стояла так молчаливо и неподвижно, словно снова став сиротой на обочине улицы, уставившейся туда, где рассеялась пыль, оставив на земле щебенку и кровь. Туда, где больше нет моей сестры.

Моя сестра…

…Ноябрь. Новый стратег Южных земель, который содействовал борьбе с болотными пиратами Фэн. Она работает на Цикаду точно так же, как я работаю на Жэнь. Но до того, как она стала принадлежать Цикаде, она была моей.

Моей. Вопль обжигает стенки моего горла. Ты заслоняешь собой то, что принадлежит мне. Но моя профессиональная подготовка берет верх, и когда я наконец заговариваю, мой тон ровный.

– Я здесь для того, чтобы поговорить.

Не отвечая, Цикада кивает на дверь. Ку проходит передо мной, чтобы выйти из комнаты. Я сглатываю.

Цикада идет тем же путем, что и Ку, но медленнее. Она пересекает мою тень. Ее щеки все еще пылают, но от нее не пахнет алкоголем. Обе ее ноги обуты.

Я была права насчет создания видимости. Ее старые советники могут видеть девушку, лишившуюся сестры, но я вижу даму благородного происхождения, титулованную. Это проявляется в том, как она поднимает подбородок. Даже ее молчание – это оружие. Интересно, знает ли она, как мне больно от того, что приходится повторяться?

– Я здесь для того, чтобы поговорить.

Она останавливается прямо перед дверью, ее фигура сияет в дневном свете.

– Я не заинтересована в разговорах со стратегами, которые предают своих леди.

Ее волосы, длинные и черные, доходят ей до талии. За все свои шестнадцать лет она ни разу не подстриглась. Я знаю этот факт. Я читала о Цикаде – и ее сестре, матери, бабушке, – но, когда она кладет руку на плечо Ку, я понимаю, что читала о персонаже. Реальный человек заставляет меня чувствовать и говорить вещи, которые я не хочу.

– Я никогда не предавала свою леди.

Правда должна была стать моим последним оружием, а не щитом для моей растоптанной гордости. Но я не могу смириться с тем, что меня называют предательницей в присутствии Ку, и мои кулаки сжимаются, когда Цикада говорит:

– Я слушаю.

Она не смотрит на меня. Не оборачивается. Если и были какие-то сомнения относительно того, кто из нас обладает властью, то теперь они исчезли.

– Я все еще служу Жэнь. – Мои пальцы тянутся к вееру. Бамбуковая ручка холодит мою руку. – Я сказала, что пришла от имени Миазмы, но на самом деле я здесь от имени Жэнь.

– Жэнь знает об этом?

– Нет.

– Тогда как ты можешь быть здесь от ее имени?

– Потому что мы пришли к соглашению о важности союза с вами.

– Со мной, – говорит Цикада.

– Да.

Миазма бы запрокинула голову и расхохоталась. Цикада же просто вплывает обратно в комнату, направляясь к ящикам для документов, встроенным в стены.

– И что заставляет тебя думать, что я захочу заключить с ней союз? – спрашивает она, скользя своими длинными бледными пальцами по стопкам свитков. – Что же может предложить Синь Жэнь?

– Она относится к своим союзникам как к кровным. Все, что есть у нее, будет и у тебя. Войска. Генералы. Стратеги. – Технически стратег я, но стою десятерых.

– И щедрое вознаграждение империи за ее голову? Это я тоже разделю? – Цикада вытаскивает фолиант и бросает его на стол. Свиток разворачивается, и я узнаю сонет по первой строчке. Он об императрице, которая предпочла убить свою дочь, но не отправлять ее в качестве дани военачальнику повстанцев.

Это отказ Цикады. Поэтичный и уклончивый, но ясный как божий день для любого грамотного человека.

Я прохожу к двери, где стоит Ку. Она игнорирует меня, уставившись на стрекозу, кружащую по двору.

Будь Зефир. Будь стратегом.

У Цикады тоже была сестра. Сверчок. На три года старше, гений литературного и военного искусства, гордость Южных земель. Когда ее убили пираты Фэн, ходят слухи, что весь Юг оплакивал ее три месяца подряд, воздерживаясь от вина, мяса и музыки. Они перестали скорбеть, но это не значит, что Сверчок ушла. Ее наследие остается, тень, которая будет висеть над Цикадой, как бы высоко она ни забралась.

Я жду в дверях, жду, когда Цикада подойдет ко мне, но когда ожидание затягивается, я говорю:

– Твоя сестра прислушалась бы к голосу разума.

Ее шаги замирают.

Во дворе так тихо, что я слышу жужжание стрекозы.

Она поворачивается к Ку.

– Покажем ей?

Ку отводит взгляд от насекомого.

– Давай.

– Пойдем, – произносит Цикада, протискиваясь мимо меня. – Есть кое-что, что ты должна увидеть.

Возвращается влажность, сменяя временную прохладу, вызванную бурей. Пот покрывает мою кожу, пока Цикада ведет нас через бесконечную череду дворов, соединенных лунными воротами[10]10
  Лунные ворота (кит. 月亮门; пиньинь: yuèliàngmén) – традиционный элемент китайского сада, круглое отверстие в садовой стене, используемое для прохода в сад, вместо обычных калитки или ворот.


[Закрыть]. Мистики и монахи покинули большой двор, но я слышу пение вдалеке. Оно становится громче, когда Цикада ведет нас по галерее, которая заканчивается у двери, запертой на висячий замок.

Цикада отмыкает его.

– Смотри под ноги, – говорит она, приглашая меня идти первой.

Я не знаю, что ожидала увидеть за дверью, но явно не озеро примерно в сотне шагов ниже. Когда я спускаюсь, тени от стены колышутся над моей головой, меня охватывает странное ощущение. В озере танцуют монахи и мистики. Их посохи звенят, когда они поют перед аудиторией из одного человека: мальчика, стоящего по пояс посреди воды, прикованного цепями к каменной плите.

По моим рукам бегут мурашки, а в голове возникают вопросы. Кто он такой? Что делают монахи?

Цикада присоединяется ко мне на предпоследней ступеньке. Вода плещется прямо у нас под ногами. Узкие каменные дорожки в озере, как спицы в колесе.

– Оставайся здесь, – говорит Цикада Ку, а затем начинает спускаться по одной из тропинок. Я осторожно следую за ней.

Мы рядом с мальчиком в центре озера. Вокруг него плавают комочки зелени, похожие на миниатюрные острова. Я пристально вглядываюсь в один такой комок и отшатываюсь, едва не теряя равновесие.

Это не острова, а тела, поросшие мхом и папоротниками, их плоть пошла в пищу, а органы наполнены корнями.

Цикада останавливается перед мальчиком. Его запястья окольцовывают воспаленные красные отметины. Когда-то он, должно быть, боролся со своими цепями. Теперь он едва приоткрывает глаза, когда Цикада выплескивает воду ему в лицо. Позорная беспомощность, я начинаю отводить взгляд, когда он поднимает голову, открывая татуировку в виде камыша на правой стороне шеи.

Болотный пират Фэн.

Сначала он потрясен, его взгляд мечется между мной и Цикадой, прежде чем остановиться на леди Южных земель. Его губы растягиваются, вены напрягаются от гнева взрослого мужчины.

Удерживая его взгляд, Цикада приказывает монахам петь громче. Крики переходят в причитания. Я содрогаюсь, а мальчик… он кричит так, словно у него раскалывается череп.

– Любопытно, не так ли? – Цикада говорит над ним. – Пираты утверждают, что они восприимчивы к ци. Говорят, что она наделяет их волшебством. Утверждают, что это то, что делает их сильными. Но она также делает их слабыми.

– Оставь их в покое, – умоляет пират Цикаду, его слова искажены диалектом с болот. Теперь в нем нет ни ненависти, ни гнева. Он всего лишь пират-одиночка, прикованный к каменной плите, в то время как остальная часть его команды разлагается где-то в другом месте. – Оставь их в покое.

Их.

Я снова опускаю взгляд на покрытые растительностью тела в воде. Разлагаются не где-то в другом месте. Разлагаются здесь. Какими они были месяц назад, до того, как их плоть расцвела? Я представляю себе смрад, москитов. Я представляю, как они лежат здесь день ото дня, теряют достоинство и форму, а их души – если бы я верила в такие вещи – истязают монахи. Моя голова кружится, как будто я снова отравлена, а взгляд скользит к Цикаде. Миазму считают жестокой, и я видела, как она оправдывает свою репутацию. Но Цикада? Она удивляет меня на каждом шагу. Я восхищаюсь тем, что не могу понять ее.

Точно так же, как и презираю.

– Ты говоришь, что моя сестра прислушивалась к голосу разума, – говорит Цикада, когда мальчик умоляет. – И ты права. Очень сильно. – Она смотрит на меня. – Ее голосом разума оставалась ее совесть. Она была гением, когда дело доходило до ведения войны, но она руководствовалась своими правилами. Сестра отказалась тайно напасть на пиратов и заплатила за это самую высокую цену.

– После того как убили ее, они разрезали ее на маленькие кусочки и скормили болотным акулам. Они не оставили нам ничего, что можно было бы похоронить. – Черные глаза Цикады устремляются к замшелым человеческим островам в воде… я осознаю, это ее версия правосудия. – Сейчас люди стали жить дальше. Только я ношу траур.

Траур. Это что, траур? Разве это месть? Пираты уже мертвы. Их корабли – это грязь в болоте. Когда Миазма прикрепляет пронзенные головы военачальников к стенам империи, ее действия служат сдерживающим фактором. Этого пирата – спрятанного, последнего в своем роде – никто не поддерживает. Действия Цикады иррациональны.

Эмоциональны.

Мне стоит поблагодарить ее за то, что она поделилась со мной таким количеством слабостей, которыми можно воспользоваться.

– Миазма стояла за смертью твоей сестры, – говорю я Цикаде. – Если бы Северу было не все равно, они бы послали войска. Вместо этого они позволили пиратам стать вашей проблемой. Они хотели, чтобы вы прогнулись.

– Ты думаешь, я не знаю?

– У вас с Жэнь общий враг, – настаиваю я. – В создании союза есть смысл.

– Больше смысла в том, чтобы империя была сосредоточена на Синь Жэнь, – раздается голос позади нас. К моему ужасу, это Ку. Она ослушалась Цикаду и направилась вниз по каменной дорожке, и ее мантия волочится по воде.

В прошлом я бы бросилась к ней, взяла ее за руку, даже если бы она стала мне сопротивляться, зная, что, если отпущу ее, она неизбежно споткнется и упадет. Но теперь я ей не сестра и не защитник. А Цикада просто отвечает мне:

– Да, у нас с Жэнь есть общий враг. Но у Жэнь один враг. А у меня их сотни. Ты видела мой двор. Там полно стариков, которые сомневаются в моих способностях. Каждый день мне приходится притворяться тем, кем я не являюсь, просто чтобы усмирить их. Сделай что-нибудь, что они сочтут неразумным, и мне будут искать замену. И знаешь, что неразумно? Объединиться с Жэнь.

– Это не…

– Юг силен не из-за богатства одного, а из-за богатства многих. Мне нужен голос каждого дворянина. Жэнь может позволить себе встать и убежать от опасности. Мне нужно защищать царство.

Когда Цикада заканчивает, ее щеки краснеют еще больше, чем раньше, настоящий румянец проступает сквозь румяна. Она отрывает свой взгляд от моего.

– Ты не поймешь. Тебе не нужно прятаться. Ты показываешь себя такой, какая ты есть на самом деле, и говоришь так, как тебе нравится.

– Ты тоже так можешь, – невозмутимо говорю я. – Ты только что это сделала.

Ее губы приоткрываются, затем смыкаются. Она качает головой, смеется один раз, подбирает свои одежды, проходит мимо меня, и наконец я вижу ее. Цикаду, сбрасывающую свой панцирь. Она злопамятна, упряма, хрупка. Ребенок. Я знаю этот типаж.

Я могу контролировать ее.

– Жэнь не будет обузой! – кричу я ей вслед. – Дай мне шанс доказать тебе это.

– Что ты можешь сделать? Взмахнуть веером и наколдовать сотню тысяч стрел?

– Если я потерплю неудачу, ты можешь забрать мою голову.

Цикада смеется, на этот раз более свободно.

– Что скажешь, Ноябрь? Дадим ей шанс?

И вот так моя судьба снова прикована к Ку. Она не может знать, как сильно я нуждаюсь в этом союзе.

Скажи да. Скажи да. Скажи…

– Три дня. – Моя сестра разворачивается, чтобы последовать за Цикадой. – Сто тысяч стрел за три дня.