Текст книги "Завет Локи"

Глава пятая

Боги, какое потрясающее ощущение! Какой невероятный конец путешествия! Клянусь, ничего подобного я никогда в жизни не испытывал. Ведь я, подобно новорожденному, вынырнул из реки Сновидений прямо в новое живое тело и сразу испытал целую бурю чувств и ощущений – жару, холод, голод (в том числе и сексуальный), радостное возбуждение, зверский аппетит; я различал всевозможные краски и оттенки; я слышал самые разнообразные звуки… Нет, у меня поистине не хватает слов, чтобы все это описать! Я был настолько потрясен, что далеко не сразу понял, что со мной произошло все-таки нечто немного странное.

Когда Один впервые вызвал меня из царства Хаоса, я сразу оговорил, каково должно быть мое обличье: рыжеволосый молодой человек, безусловно обаятельный, хотя его шарм и может кому-то показаться несколько louche[21]21
  Двусмысленным (фр.).


[Закрыть]. И в другой раз тоже, едва выбравшись из пут волшебницы Гулльвейг-Хейд, я прежде всего постарался не только полностью восстановить свою магическую силу, но, естественно, и свою прежнюю телесную форму. Да и в игре «Asgard!», как оказалось, у меня было примерно то же обличье; во всяком случае, сей «отрицательный персонаж» был явно создан по моему образу и подобию; может, портрет получился и не совсем точный, но вполне узнаваемый. Но сейчас все вышло по-другому. Ведь до этого возрождения я телесной формы вообще не имел; как не имел и магической силы, чтобы таковую создать. И все же я определенно возродился в физическом мире и в физическом теле.

Потрясение было столь велико, что мне даже показалось, будто я спятил – меня распирал такой гигантский клубок разнообразных чувств и переживаний, невероятным усилием запихнутых в одну телесную оболочку, что было трудно дышать. Перед глазами все плыло. Я упал на колени, чувствуя под собой какой-то твердый, видимо деревянный, пол, от которого исходил запах пыли и пчелиного воска. В ушах у меня все еще гулко звучало эхо битвы; во рту отчетливо чувствовался медный вкус крови; а сам я словно снова падал, падал, падал вниз с разрушенного парапета Асгарда…

Некоторое время я неподвижно лежал на пыльном полу, прислушиваясь к оглушительному стуку собственного сердца. Потом паника постепенно улеглась, тошнота стала вполне переносимой, и я осмелился открыть глаза. Передо мной было некое незнакомое помещение, тускло освещенное странной светящейся коробкой. На полу в беспорядке валялась смятая одежда. На стенах висело несколько портретов мужчины, облик которого показался мне смутно знакомым. Кровать была не застлана; занавеси на окнах задернуты. И я догадался, что сейчас, должно быть, ночь.

Я поднял свои руки и осмотрел их. Они показались мне довольно тощими, но вполне действовали. На мгновение передо мной вроде бы мелькнул серебристый отблеск руны Каэн, хотя, в отличие от моей собственной руны, этот знак выглядел как бы перевернутым…

Y

…но, более внимательно осмотрев свое запястье, я понял, что это всего лишь бледный шрам, который случайно оказался похож на мою личную руну. Вообще моя новая рука была буквально покрыта шрамами, они опоясывали ее чуть ли не до локтя, и я знал, что появились они там не случайно, хотя понятия не имел, откуда мне это известно. И тут я заметил нечто такое, что заставило меня неуклюже подняться с пола и бегом ринуться туда, где, как я откуда-то знал, находится ванная комната. Там над раковиной висело зеркало (у меня пока не было времени удивляться тому, каким образом все эти вещи стали мне известны), и я, включив верхний свет, внимательно вгляделся в свое отражение.

Я понимаю. Это клише. Ну так пристрелите меня – но я и впрямь немного боялся того, что могу увидеть в зеркале. «Что, если я безобразен?» – думал я. Если угодно, можете назвать меня пустышкой, но я же всегда считался неотразимым, а потому одна лишь мысль о том, что в своем нынешнем обличье я могу оказаться не столь соблазнительным, наполняла мою душу неким безымянным ужасом.

Ох!

Ну безобразным-то меня точно нельзя было назвать. Уже одно это принесло мне определенное облегчение. На самом деле, когда несколько улеглось то новое потрясение, которое я испытал, впервые увидев себя в зеркале, я, пожалуй, готов был даже одобрить свою внешность. У меня были серые глаза, светлые волосы неопределенного оттенка (ну уж это-то изменить нетрудно!), а рот выглядел чуть более серьезным, чем тот, к которому я привык (однако я чувствовал, что добрая порция смеха способна сотворить с выражением моего лица настоящее чудо); кожа определенно была хороша; скулы умеренно высокие; тело в целом немного неуклюжее и довольно тощее, но, приложив небольшие усилия, это можно было с легкостью исправить. Я смотрел на себя и никак не мог избавиться от мысли, что упускаю из виду нечто весьма существенное…

Потом наконец до меня дошло. Ну да, конечно, я должен был бы сразу это заметить, но дело в том, что я несколько веков пробыл в темнице Нифльхейма, и все это время мысли мои были заняты совсем другими вещами. Но теперь-то я все видел ясно. Эти странные волосы, эта мягкая линия подбородка… И полное отсутствие спереди, под штанами, кое-чего очень и очень важного…

Я снова уставился на свое отражение в зеркале. Увы, сомнений не было.

Я оказался девушкой.

Глава шестая

Что ж, могло быть и хуже, подумал я. Мне не раз доводилось менять обличье; я успел побывать и конем, и невестой, и оводом, и соколом, и змеей, и старухой. Я даже сам рожал – повторять этот малоприятный опыт мне совсем не хотелось бы, зато я, по крайней мере, сумел значительно ближе познакомиться с концептом гендерных различий. В общем, внимательно вглядываясь в свое отражение, я все больше склонялся к мысли, что мне повезло. Я был молод, выглядел вполне здоровым и даже, пожалуй, привлекательным, хотя слишком короткая стрижка и казалась мне несколько грубоватой по сравнению с той пышной шевелюрой, к которой я привык.

Одет я был в нечто черное, бесформенное, с капюшоном; внизу – узкие штаны в обтяжку (Это джинсы, прозвучал у меня в ушах чей-то далекий голос); на ногах – довольно грубые ботинки из прочной кожи. На левой руке (той, что была покрыта шрамами, похожими на руническую письменность) красовалась целая связка браслетов, сплетенных из какой-то яркой пряжи или кусочков ткани. Уши были проколоты в нескольких местах, как и левая бровь, и в каждой дырочке красовалась маленькая бриллиантовая сережка-гвоздик. Грудь, правда, несколько разочаровала меня своими весьма небольшими размерами, но, с другой стороны, я, будучи отпрыском демона огня и сам легковоспламеняющийся, никогда не находил особо пышный бюст таким уж привлекательным. Я только-только начал исследовать куда более многообещающие нижние части своего нового тела, когда тот же тихий голос, который объяснил мне, что те узкие штаны называются «джинсы», довольно резко меня остановил:

«Какого черта?! Ты что это делаешь?»

Ага, это, должно быть, моя «квартирная хозяйка», понял я. Честно говоря, я настолько увлекся, изучая свое нынешнее обличье, что и думать забыл о его исходном владельце. Точнее, владелице. Вообще-то я ожидал, что она освободит помещение. Очевидно, этого не произошло.

– Ох, извини, – сказал я вслух.

Как ни странно, от этого моя хозяйка еще больше расстроилась и тут же начала сыпать вопросами:

«Ты кто? Что ты тут делаешь?»

– Извини, я совсем не хотел тебя пугать, – попытался я ее успокоить. – Вот только… Ты помнишь компьютерную игру, в которую играла всего несколько минут назад? Там еще был такой симпатичный рыжий парень, самый настоящий златоуст? И второй – здоровенный волосатый психопат? Вспомнила?

«Ну вот, теперь мне еще и голоса слышатся! – мысленно воскликнула моя хозяйка. – Просто прекрасно! Только этого мне и не хватало!»

– Нет, правда, ты вспомни. – Я продолжал говорить вслух, стараясь как-то ее приободрить. – Это же я там был. Я – Локи.

«О господи! Я, что ли, и впрямь с ума схожу? А может, это Эван решил пошутить и плеснул мне в стакан какой-то дряни? Ну да, наверняка это его проделки. Не знаю уж почему, но он именно такие вещи находит смешными. Нет, я его просто убью! Где мой телефон? Ей-богу, на этот раз я его и впрямь прикончу».

Я сделал у себя в мозгах зарубку: надо запомнить это имя – Эван. Судя по всему, он вполне ничего. И я предпринял новую попытку.

– Знаешь, выражение «схожу с ума» носит излишне негативный характер. Мне больше нравится «я несколько расстроена» или «я не совсем в порядке». Порядок – это вообще очень скучно. А уж самое веселье там, где начинается Хаос!

Моя хозяйка заткнула пальцами уши, но потом взяла себя в руки, помолчала немного, чтобы голос не дрожал, и заорала:

– Не желаю я тебя слушать! Не желаю! Бла-бла-бла! Не желаю слушать и не буду! Бла-бла-бла! И нечего притворяться – там никого нет и быть не может!

Я подождал, пока она выдохнется, а потом, вновь обретая контроль над ситуацией, миролюбиво осведомился:

– Ну, все? Теперь моя очередь?

Несколько мгновений было абсолютно тихо; сколько-нибудь внятной реакции на мои слова вообще не последовало; затем снова посыпались какие-то мысленные проклятия, вопли, визги, и я решил позволить ей выплеснуть избыток эмоций – примерно так хорошие родители стараются не реагировать на капризы своего малыша. (Правда, в отличие от моих детей, у этой девочки явно не было ни малейших намерений уничтожить в приступе безудержного гнева все Девять Миров, проглотить Солнце и Луну или положить конец Человечеству.) Затем ее возмущение стало понемногу стихать, и я, воспользовавшись этим, снова заговорил:

– Я тебя понимаю: это, конечно, довольно странное ощущение. Поверь, уж я-то очень хорошо представляю себе твое состояние. Но так уж получилось. И прежде чем ты снова начнешь ругаться и постараешься действительно меня обидеть, позволь мне сказать, что это никакой не сон, а самая настоящая реальность, и как бы ты ни старалась от меня избавиться, я все равно никуда не денусь. Я очень упорный. Это одно из моих многочисленных замечательных качеств.

Последовало долгое, даже чересчур долгое молчание.

«Значит, по-твоему, я не сумасшедшая? И мне теперь от этого чумового ощущения никогда не избавиться?»

– По-моему, ты просто сама себя не помнишь от гнева и волнения. Постарайся понять: все, что способно тебе присниться, существует на самом деле – ну, по крайней мере, в определенном смысле. Я тебе приснился – и вот он я! Просто, как Fe, Ur, Thuris.

«Что?»

– Извини. Просто, как A, В, С. Все-таки трудновато сразу приспособиться к вашим местным идиомам. И потом, возникает серьезный вопрос с гениталиями… Тут, если честно, тоже определенная привычка потребуется.

«Немедленно прекрати! Дай мне сперва самой как следует во всем разобраться. Ты говоришь, что ты – Локи? Тот самый Локи? Трикстер из Асгарда? Сын Лаувей, Мастер Лжи, отец Мирового Змея, ближайший родственник того чудовищного Волка и т. д. и т. п.?»

– Именно так. Это я собственной персоной, – подтвердил я. – Ну вообще-то не совсем собственной. Точнее, не в том виде, в каком я обычно существую. Но это отнюдь не означает, что я не испытываю благодарности за твое гостеприимство – напротив, я чрезвычайно тебе благодарен!

«Да-да… – Она явно начинала понемногу успокаиваться. – Только я все равно совершенно не врубаюсь. Все это, по-моему, просто какая-то безумная галлюцинация. Галлюцинация или фокус. А может, я слишком замечталась? Это со мной иной раз бывает. Особенно в классе, во время занятий. Или я какой-то вирус подцепила? Ну, скажем, что-то вроде сонной болезни? Она ведь, кажется, именно на мозг воздействует? А что, если я в зомби превращаюсь? Может, это какая-то зараза, которая нормальных людей превращает в зомби? Или и это тоже мои фантазии?»

Я попытался что-то объяснить ей насчет реки Сновидений, древних богов и нашего долгого заключения в донжонах Нифльхейма, опираясь в основном на парадоксальность так называемой Реальной Действительности. Я упомянул о ее бесконечных возможностях и о тех наших обличьях, что рассыпаны по всем Девяти Мирам. Я втолковывал ей, что даже сама Смерть обязана подчиняться законам Порядка и Хаоса; что ничто и никогда на самом деле не умирает, а наша волатильная сущность может быть извлечена и помещена в некие новые образы и обличья, подобно тому, как духи помещают во флакон, и затем каждый из этих флаконов существует как бы отдельно от остальных, однако он столь же реален, как и все другие, и его содержимое точно так же, как и содержимое прочих флаконов, полностью соответствует исходной формуле духов.

Она опять очень долго молчала.

Затем я вновь мысленно услышал ее голос, но теперь он звучал уже вполне спокойно: «Когда я увижу Эвана, я его попросту пристукну. А потом и еще разок на всякий случай – просто чтобы уж наверняка».

На мгновенье я даже испугался: а вдруг Тор неким образом сумел последовать за мной и тоже поселиться в теле моей «квартирной хозяйки» – такими знакомыми показались мне и ее мстительность, и те выражения, которыми она пользовалась. Но потом я все же решил, что она, должно быть, просто слишком много времени уделяла игре «Asgard!» и в результате усвоила кое-какие из наименее привлекательных манер Громовника.

Она, по всей видимости, услышала мои мысли и поспешила оправдаться: «Но ведь это же просто игра! Она состоит из световых сигналов и пикселей. Там все ненастоящее. Как же это может стать реальным?»

Я пожал плечами.

– Ты называешь это пикселями, а я – эфемерными видениями. Сон соткан из них, моя дорогая: из миллионов крошечных мимолетных видений. Ты вытащила меня из реки Сновидений, и я как таковой столь же реален, как и все то, что можно себе вообразить. На самом деле я даже более реален, чем кое-что из воображаемого, – продолжал я, вспоминая и куда более странные разновидности эфемерных явлений, с которыми сталкивался во время своих странствий по царству Хаоса. – Впрочем, ты, возможно, не знакома с одной интересной теорией, согласно которой именно подобные эфемерные частицы и составляют основу всего на свете, а Сон – это всего лишь одна из составляющих куда большей реальности.

Я выждал, пока моя хозяйка как-то переварит полученную информацию. Я чувствовал, что она всеми силами сопротивляется – и мне, и подобным представлениям о Реальной Действительности (как вы, люди, это называете), и понятию «Девять Миров».

«Все это полное дерьмо! – изрекла она в итоге. – Плод моего чересчур развитого воображения. Ну скажи: с какой стати какой-то бог вдруг выберет меня? И почему именно Локи? Локи – плохой парень, это всем известно!»

– Просто меня всегда неправильно понимали! – возмутился я. – Когда-нибудь я расскажу тебе свою историю с самого начала. Но сейчас о том, как я падал, а ты меня спасла. Должно быть, какая-то часть твоей души откликнулась на мою беду, и ты, так сказать, протянула мне руку спасения. Ты наверняка почувствовала некую связь с…

«Но почему именно ты, а не…»

– Кто?

«Неважно. Никто! – отрезала она. – Господи, теперь я еще и сама с собой спорю! Вот чем кончается бесконечное чтение. Ей-богу, лучше б я в волейбол играла! Ничего, – уговаривала она себя, – надо просто закрыть глаза, и он тут же исчезнет. Поймет, что ты его раскусила. Он же не настоящий; он просто часть тебя самой, плод твоего подсознания. И никакого особого вреда он тебе причинить не может, ты уже сама себе куда больший вред причинила. Так что просто закрой глаза и считай до десяти. Один. Два. Три…»

Я ждал. Времени у меня было сколько угодно. Наконец я почувствовал, что ее сопротивление начинает ослабевать, а неверие и паника медленно отступают. Затем она мысленно спросила:

«Ты все еще здесь?»

– Боюсь, что да.

«А когда собираешься уходить?»

Это было, по крайней мере, невежливо и совсем уж негостеприимно; я был, пожалуй, даже уязвлен и обиженным тоном заметил:

– А ведь некоторые, знаешь ли, сочли бы за честь и огромную привилегию принимать у себя одного из богов Асгарда!

Она не ответила, но я почувствовал, что она как бы мысленно пожала плечами. А потом сказала: «Не обижайся, но у меня и без древнескандинавского божества, которому вздумалось у меня в башке поселиться, личных проблем хватает. И потом, откуда мне знать, что ты действительно Локи? Вообще-то, по-моему, выражаешься ты совсем не так, как должен был бы настоящий Локи».

Я снова почувствовал обиду:

– Что ты, собственно, имеешь в виду?

«Ну, Локи ведь жил давным-давно. И тебе, наверное, следовало бы выражаться примерно так: «О, брат мой! Поднимись же в Валхаллу со мною вместе, станем там пировать с нашими предками…» Разве я не права?»

Я изобразил полнейшее отчаяние и даже на мгновение лицо руками закрыл.

– И где только ты подобной чепухи набралась?

«Да из фильмов, из книг, из игр… Отовсюду понемногу».

– Ох, довольно, пожалуйста… – Я чувствовал, что мне, наверное, с этой особой так просто не сладить. – Сколько тебе лет-то, девять?

Последовала бурная вспышка негодования, и моя «квартирная хозяйка» презрительно заявила:

«Не говори глупостей! Мне уже семнадцать!»

– Не может быть! – искренне удивился я.

«Ну по крайней мере, я не выдаю себя за одного из героев каких-то дурацких допотопных сказок! И вообще, если б я знала, какой ты козел, я бы эти сказки никогда и читать-то не стала».

Я вздохнул.

– О, боги… Неужели тебе действительно семнадцать? Извини… э-э-э… запамятовал, как тебя зовут?

Она фыркнула. «Все зовут меня Попрыгуньей».

– Ладно, извини меня, Попрыгунья. Я не хотел тебя обидеть. Как-то неправильно мы с тобой этот разговор повели. Может, начнем все сначала? Понимаешь, это ведь очень нелегко – сперва ты умираешь, потом тебя несколько столетий подвергают всевозможным пыткам, а потом ты вдруг оказываешься в теле человека, который твоего там присутствия вовсе не желает. Вот, собственно, только это я и хотел тебе сказать. Пожалуйста, дай мне немного времени, чтобы в себя прийти. Считай меня… – Я не сразу сумел найти подходящее слово, чтобы она все поняла. – Ну, скажем, беженцем, что ли. Или дезертиром. Неужели ты могла бы сказать человеку, с невероятным трудом спасшемуся от ужасов войны, «убирайся»? Зная, через что ему пришлось пройти?

Некоторое время она сердито молчала, затем мысленно пообещала: «Ладно, я постараюсь. А знаешь, мне эти легенды об асах очень даже нравились».

– Ну что ж, уже неплохо – для начала. Должен признаться, истории о нас рассказывают и впрямь впечатляющие, хотя я лично в них представлен далеко не в лучшем виде. Придется, видно, внести кое-какие поправки – надо же наконец восстановить истину. Напомни как-нибудь, чтобы я непременно этим занялся. Однако если я и впрямь твой любимый герой, то в этих историях явно должно было быть и кое-что правдивое, не так ли?

«С чего ты взял, что ты мой любимый герой? Я этого никогда не говорила», – усмехнулась Попрыгунья.

– Как?

«А так. Ты, похоже, в целом ничего, но моим любимым героем точно никогда не был».

– Но как же…

Увы! Но я действительно был задет. Я ведь полагал, что оказался в ее теле именно потому, что между мной и ею, хозяйкой этого тела, существует некая особая связь. Однако теперь она хладнокровно объяснила мне, что я в ее душе занимаю далеко не первое место. Как же так?

Совершенно инстинктивно, пытаясь отыскать ответ на этот вопрос, я стал рыться в мыслях Попрыгуньи, и у меня сразу же возникло ощущение, будто я попал в некий чрезвычайно сложный архив и с огромным трудом пытаюсь разобраться в переплетении многочисленных коридоров и переходов, по пути заглядывая в разнообразные адресные книги и справочники, содержащие в высшей степени удивительную информацию: воспоминания и факты, словарный запас родного и иностранных языков, всевозможные чувства и фантазии. Я уже понимал, что до определенных вещей мне будет очень трудно добраться – то и дело встречались запертые двери, ведущие в некие неосвещенные пространства, – но пока мне хватало и таких помещений, которые были вполне доступны и хорошо освещены, и я легко сумел найти то, что искал. Там, например, была целая галерея, посвященная богам Асгарда – комиксы, книги, постеры, компьютерные игры. Да уж, Попрыгунья действительно оказалась настоящим фэном, хотя ее версия восприятия богов Асгарда была, на мой взгляд, весьма далека от истины и почти абсурдна. Обдумывая это, я вдруг понял, почему мне показалось, что портреты на стенах ее комнаты кого-то смутно мне напоминают.

Я был настолько потрясен этим открытием, что даже сел.

– Тор? Ты хочешь сказать, что твой любимый герой – Тор?

Моя хозяйка растерянно пожала плечами. «Ну, понимаешь…»

– Именно он? Это грубое животное? Этот жестокий тип, которому доставляло удовольствие таскать меня за волосы? Этот мерзкий обжора, любимым развлечением которого было набить брюхо на пиру, потом выпить четырнадцать бочек меда, а потом всех гостей перебить? Этот тупица, который столь чудовищно несведущ, что однажды – клянусь! – принял Мирового Змея за кошку?

«Сейчас ты, может, и находишься у меня в голове, – холодно заметила Попрыгунья, – но впредь имей в виду: это ни в коем случае не дает тебе права указывать мне, что именно я должна о ком-то думать».

– Хорошо, хорошо. Ты хозяйка – как скажешь, так и будет.

Последовала затяжная пауза, и в тишине стало слышно, как бурчит от голода мой несчастный живот.

– Вообще-то мое брюхо явно намекает, что неплохо бы позавтракать, – осторожно заметил я. – Уж об этом-то мы спорить не будем?

Но Попрыгунья лишь снова пожала плечами и заявила: «Я не голодна».

– Ты что, с ума сошла? Я, можно сказать, умираю от голода! – возопил я.

Меня даже дрожь пробрала от столь категорического отказа; я чувствовал, что объяснение этому спрятано где-то глубоко, за одной из запертых дверей ее памяти. И все же ее реакция показалась мне довольно странной и неприятной; в своей предыдущей инкарнации я всегда с удовольствием воспринимал любые разновидности физических удовольствий, даже совсем незнакомых. Впрочем, куда важнее было то, что вот уже несколько столетий у меня во рту не было ни крошки хлеба. Я бы сейчас и на сухую корку согласился, не говоря уж о тартинках с джемом или о доброй чаше вина.

– Последуй же за мной в Валхаллу, о Попрыгунья! И вместе с нашими предками мы попируем на славу в этой священной обители. – Я очень старался соответствовать той роли, которую она мне пыталась навязать.

«Нет, мы не можем…» – начала было она, но я не дал ей договорить:

– Да ладно тебе! Давай, идем скорее! Тебе не вредно и полной жизнью немного пожить!

И я, повинуясь тому же инстинкту, который заставил меня рыться в памяти моей юной хозяйки, совершил следующий шаг: взял ее тело под свой контроль.