Текст книги "Клятва. История любви"

Сейчас

Ноябрь 1997 года

С. Барретт Дилейни провела бо́льшую часть своей взрослой жизни, пытаясь исправить тот факт, что она юрист по имени Сью[3]3
  Сью (Sue) в переводе с английского означает «предъявлять иск, подавать в суд».


[Закрыть]. Уже много лет она не пользовалась своим именем для подписи, но каким-то образом это слово всегда вылезало. Какой-нибудь шутник из кадровой службы решил повеселиться, компания кредитных карт запросила ее имя из свидетельства о рождении, кто-то увидел ее выпускной школьный альбом. На протяжении многих месяцев ей приходилось убеждать себя, что она стала прокурором, а не адвокатом защиты из любви к справедливости, а не из-за неуверенности в себе.

Она взглянула на настенные часы, поняла, что опаздывает, и заспешила по коридору в кафетерий. За угловым столиком уже сидела Энн-Мари Марроне с двумя пластиковыми стаканчиками. Детектив подняла глаза, когда Барретт проскользнула на стул напротив.

– Твой кофе почти остыл.

Лучшим в Энн-Мари было то, что она знала С. Барретт Дилейни еще в те времена, когда С. Барретт Дилейни звали Сью, и все же Энн-Мари никогда ее так не называла. Они вместе посещали католический колледж в Конкорде. Энн-Мари пошла работать в правоохранительные органы, Барри удовольствовалась юриспруденцией.

– Итак, – сказала Барри, одновременно снимая крышку со стаканчика с кофе и открывая папку с полицейскими рапортами, отчетом о результатах аутопсии Эмили Голд и записями Энн-Мари о Крисе Харте. – Это все?

– Пока все, – ответила Энн-Мари, отхлебнув кофе. – Думаю, ты получила дело.

– У нас всегда есть дело, – пробурчала Барри, углубляясь в изучение улик. – Вопрос в том, хорошее ли это дело? – Прочтя несколько первых строк отчета о результатах аутопсии, она подалась вперед, теребя пальцами золотой крестик, висящий у нее на шее. – Расскажи то, что знаешь, – попросила она.

– После звука выстрела вызвали полицию. Полицейские обнаружили девушку без признаков жизни и парня в состоянии шока с сильным кровотечением из раны на голове.

– Где было оружие?

– На карусели, где они сидели. Был найден алкоголь, бутылка «Канадиан клаба». Была выпущена одна пуля, другая оставалась в револьвере. Баллистическая экспертиза показала, что пуля выпущена из этого оружия. У нас пока нет отпечатков. – Она вытерла губы салфеткой. – Когда я опрашивала парня…

– Перед этим, – вмешалась Барри, – ты, конечно, зачитала ему его права…

– Ну, фактически… – Энн-Мари скривилась. – Не слово в слово. Но мне надо было попасть туда, Барри. Парня только что привезли из отделения скорой помощи, и его родители совершенно не хотели меня видеть.

– Продолжай, – попросила Барри, дослушала рассказ Энн-Мари до конца, потом взяла оставшиеся в папке страницы и, просмотрев их, наконец пробормотала: – Хорошо. Вот что я думаю. – Она взглянула на подругу. – Чтобы выдвинуть обвинение в убийстве первой степени, необходимо выявить преднамеренность и умысел. Был ли это преднамеренный поступок? Да. В противном случае он не стал бы брать из дома оружие. Человек не держит при себе антикварный кольт как запасную связку ключей. Подумал ли он хотя бы на минуту об убийстве девушки? Очевидно – поскольку взял из дома оружие за несколько часов до этого. Был ли это умышленный поступок? Предполагая, что все это время его намерением было убийство девушки, тогда да – он выполнил свой план.

Энн-Мари сжала губы:

– Его алиби состоит в том, что это было двойное самоубийство, которое сорвалось, потому что он не успел выстрелить.

– Ну, это доказывает его сообразительность и способность думать на ходу. Прекрасное объяснение. Просто он забыл о результатах судебно-медицинской экспертизы.

– Что ты думаешь об обвинении в сексуальном насилии?

Барри пролистала записи детектива:

– Сомневаюсь. Во-первых, она беременна, значит они занимались сексом раньше. А если они уже занимались сексом, то будет трудно выдвинуть обвинение в изнасиловании. Мы можем все же использовать улики в виде признаков борьбы. – Она подняла взгляд. – Мне надо, чтобы ты снова его допросила.

– Десять против одного, что у него будет адвокат.

– Попробуй разузнать что-нибудь еще, – настаивала Барри. – Если он не станет говорить, расспроси родных и соседей. Не хочу действовать сгоряча. Нам надо узнать, понимал ли он, что девушка беременна. Нам надо знать предысторию отношений между детьми. Были ли у них случаи жестокого обращения друг с другом? И еще необходимо выяснить, была ли у Эмили Голд склонность к суициду.

Энн-Мари, делая пометки в своем блокноте, подняла глаза:

– Что ты собираешься делать, пока я буду надрываться на работе?

Барри улыбнулась:

– Вынесу это на Большое жюри.

В тот момент, когда Мелани открыла дверь, Гас просунула в дверь руку с банкой черных оливок без косточек.

– Я не успела позавтракать, – сказала она, но Мелани попыталась захлопнуть дверь.

Гас, полная решимости, протиснула плечо в узкое пространство, потом влезла целиком и оказалась на кухне напротив Мелани.

– Прошу тебя, – тихо произнесла Гас. – Я знаю, тебе больно. Мне тоже. И меня убивает то, что мы не можем горевать вместе.

Мелани крепко обхватила себя руками, и Гас подумала, что подруга может раздавить себя.

– Мне нечего тебе сказать, – натянуто произнесла Мелани.

– Господи, Мел, мне так жаль! – У Гас глаза блестели от слез. – Ужасно жаль, что это случилось, и я очень тебе сочувствую. Прости, что я не знаю, что сказать и как помочь.

– Самое лучшее для тебя – уйти.

– Мел, – протягивая к ней руку, взмолилась Гас.

Мелани буквально передернуло.

– Не трогай меня, – сказала она дрожащим голосом.

Гас в изумлении отпрянула:

– Я… Прости. Я приду завтра.

– Я не хочу, чтобы ты приходила завтра. Не хочу, чтобы ты вообще приходила. – Мелани глубоко вздохнула. – Твой сын убил мою дочь, – произнесла она, отчеканивая каждое слово.

Гас почувствовала, как что-то обожгло ее под ребрами и жар быстро распространился дальше.

– Крис сказал тебе и полицейским тоже, что они собирались покончить жизнь самоубийством. Ладно, допустим, я не знала, что они… ну, ты понимаешь. Но раз Крис говорит, я ему верю.

– Еще бы! – заявила Мелани.

Гас прищурилась:

– Послушай, ведь Крис после всего не в лучшем виде. Ему наложили семьдесят швов, и он провел три дня в психиатрическом отделении. Он рассказал полиции о случившемся, когда еще был в шоке. Какой смысл ему было врать?

Мелани открыто рассмеялась:

– Ты слышишь себя, Гас? Какой смысл ему было врать?

– Просто ты не хочешь поверить, что твоя дочь могла задумать самоубийство, а ты об этом ничего не знала, – возразила Гас. – Хотя у вас с ней были прекрасные отношения.

Мелани покачала головой:

– В противоположность тебе? Ты в состоянии примириться с ролью матери склонного к суициду подростка, но не примиришься с ролью матери убийцы.

С языка у Гас готовы были сорваться возмущенные реплики, обжигающие гортань. Не сомневаясь в том, что этот гнев спалит ее заживо, Гас оттолкнула Мелани и выскочила за дверь. Гас бежала домой, жадно вдыхая холодный воздух и пытаясь не думать о том, что Мелани воспримет ее побег как поражение.

– Я чувствую себя по-дурацки, – сказал Крис.

Его посадили в маленькое кресло на колесах, и колени едва не упирались ему в подбородок, но только в таком виде Крису позволили покинуть больницу. Отныне дважды в неделю он должен будет появляться в больнице в этом дурацком приспособлении для инвалидов с бумажкой, на которой напечатана фамилия его психиатра.

– Такие здесь порядки, – объяснила мать, как будто ему было до этого дело, и вошла в лифт вместе с санитаром, толкавшим кресло. – К тому же через пять минут мы выйдем из больницы.

– Пять минут – это слишком долго, – пробурчал Крис, и мама положила ладонь ему на голову:

– По-моему, тебе уже лучше.

Мать заговорила о том, что у них будет на обед и кто звонил, спрашивая о нем, и думает ли он, что в этом году снег выпадет перед Днем благодарения. Стиснув зубы, Крис старался ее не слушать. Ему хотелось бы сказать вот что: «Не надо пытаться делать вид, будто ничего не случилось. Потому что случилось и нельзя вернуться к тому, что было раньше».

Вместо этого он взглянул на нее, когда она дотронулась да его лица, и выдавил из себя улыбку.

Она обхватила его за талию, и санитар ссадил его с коляски в вестибюле.

– Спасибо, – поблагодарила Гас санитара и вместе с Крисом пошла к раздвижным стеклянным дверям.

Снаружи был чудесный воздух. Он вливался в его легкие мощной свежей струей.

– Пойду за машиной, – сказала мать, а Крис прислонился к кирпичной стене больницы.

Вдали, за шоссе, он увидел плавные очертания гор и на минуту закрыл глаза, припоминая их.

Услышав свое имя, он вздрогнул. Перед ним стояла детектив Марроне, загораживая этот красивый вид.

– Крис! – повторила она. – Ты не против прийти в полицейский участок?

Криса не арестовывали, но его родители все равно были против.

– Я лишь собираюсь рассказать ей правду, – уверял их Крис, но его мать была на грани обморока, а отец помчался искать адвоката, который встретил бы их в участке.

Детектив Марроне указала, что в семнадцать лет Крис может сам распоряжаться своим юридическим представительством и должен доверять ей. Вслед за ней он прошел по узкому коридору в небольшую комнату для переговоров, где на столе стоял магнитофон.

Она зачитала ему правило Миранды, которое он знал из школьного курса, и включила магнитофон.

– Крис, – начала она, – я бы хотела, чтобы ты как можно более подробно рассказал о том, что случилось вечером седьмого ноября.

Крис сложил руки на столе и откашлялся.

– Мы с Эмили договорились в школе, что я заеду за ней в полвосьмого.

– У тебя есть своя машина?

– Угу. Знаете, она стояла там, когда приехали копы. Зеленый джип.

– Продолжай, – кивнула детектив Марроне.

– Мы привезли кое-что выпить…

– Кое-что?

– Алкоголь.

– Мы?

– Я привез.

– Зачем?

Крис заерзал. Может быть, ему не следовало отвечать на все эти вопросы. Детектив Марроне как будто поняла, что слишком настойчива, и спросила о чем-то другом.

– Ты знал, что Эмили хотела покончить с собой?

– Да, – ответил Крис. – Она разработала план.

– Расскажи об этом плане, – настаивала детектив Марроне. – Это было как у Ромео и Джульетты?

– Нет. Просто то, что хотела Эмили.

– Она хотела убить себя?

– Да, – ответил Крис.

– А что потом?

– Потом я собирался убить себя.

– В какое время ты заехал за ней?

– В полвосьмого, – ответил Крис. – Я уже сказал.

– Верно. А Эмили говорила кому-нибудь еще, что собирается покончить с собой?

– Не думаю, – пожал плечами Крис.

– А ты говорил кому-нибудь?

– Нет.

Детектив положила ногу на ногу:

– Почему нет?

Крис уставился на свои колени:

– Эмили уже знала. Мне было наплевать, если узнает кто-то еще.

– И что она тебе рассказала?

Он принялся водить по столу ногтем большого пальца.

– Она все повторяла, что хочет оставить все так, как есть, и чтобы ничего не менялось. Говоря о будущем, она сильно нервничала. Однажды она сказала мне, что видит себя такой, какая она сейчас, и знает также, какой жизнью хочет жить – дети, муж, пригород и все такое, – но не понимает, как попасть из точки А в точку В.

– Ты тоже это чувствовал?

– Иногда, – тихо произнес Крис. – Особенно когда думал о том, что она умрет. – Он покусывал нижнюю губу. – Что-то мучило Эм. Что-то, о чем она не могла сказать даже мне. Время от времени, когда мы… когда мы… – У него перехватило горло, и он отвел взгляд. – Можно на минуту прерваться?

Детектив бесстрастно выключила магнитофон. Когда Крис кивнул с покрасневшими глазами, она вновь нажала клавишу.

– Ты пытался отговорить ее от этого?

– Угу, – кивнул Крис. – Тысячу раз.

– В тот вечер?

– И раньше.

– Куда вы поехали в тот вечер?

– На карусель. Около старой ярмарочной площади, где сейчас детский парк. Я там работал.

– Это ты выбрал место?

– Эмили выбрала.

– Когда вы приехали?

– Около восьми, – ответил Крис.

– После того как остановились пообедать?

– Мы не обедали вместе, – сказал Крис. – Мы поели дома.

– Что ты сделал потом?

Крис медленно выдохнул:

– Я вышел из машины и открыл дверь для Эм. Мы взяли с собой на карусель бутылку «Канадиан клаба» и уселись на одну из скамеек.

– В тот вечер вы занимались с Эмили любовью?

Крис прищурил глаза:

– По-моему, это не ваше дело.

– Все это, – ответила детектив Марроне, – мое дело. Ну так занимались?

Крис кивнул, а детектив указала на магнитофон.

– Занимались, – тихо произнес он.

– По обоюдному согласию?

– Да, – сквозь стиснутые зубы выдавил из себя Крис.

– Точно?

Крис положил ладони на стол:

– Я там был.

– Ты показал ей револьвер до или после секса?

– Не помню. По-моему, после.

– Но она знала, что ты взял оружие?

– Это была ее идея.

Детектив кивнула:

– Была ли особая причина, почему ты привез Эмили на карусель, чтобы она покончила с собой?

Крис нахмурился.

– Эмили хотела поехать туда, – ответил он.

– Это был выбор Эмили?

– Угу. Но мы не сразу договорились об этом.

– Почему карусель?

– Эмили всегда там нравилось. Пожалуй, мне тоже.

– Итак, вы сели на карусель, выпили, посмотрели, как садится солнце, занялись сексом…

Крис помедлил, потом протянул руку и выключил магнитофон.

– Солнце уже село. Было восемь часов, – тихо произнес он. – Я вам это говорил. – Он посмотрел детективу в глаза. – Вы мне не верите?

Энн-Мари открыла крышку магнитофона и извлекла пленку, не отводя взгляда от Криса.

– А я должна верить? – спросила она.

Во вторник после обеда, вопреки всеобщим протестам, Мелани вернулась на работу. Это был день с часом сказки, и в библиотеке собралось много молодых мам, которые в этот момент запихивали детей в зимнюю одежду, но, когда вошла Мелани, они молча расступились, дав ей пройти в комнату персонала в задней части библиотеки. Снимая пальто, Мелани думала о том, на самом деле весть о смерти Эмили распространилась так быстро, или сработала интуиция – какой-то запах, исходящий от кожи Мелани, либо возмущение электрического поля вокруг нее предупредили других матерей: «Вот мать, не сумевшая уберечь своего ребенка».

– Мелани, – послышался тихий голос, и, обернувшись, она увидела Роуз, свою заместительницу. – Никто не ожидал, что ты придешь.

– Я прихожу сюда уже семнадцать лет, – негромко откликнулась Мелани. – Это место для меня самое комфортное.

– Ну да. – Похоже, Роуз не знала, что сказать. – Как ты справляешься, милая?

Мелани чуть отодвинулась.

– Я здесь, – сказала она, – разве нет?

Она подошла к стойке и с некоторым волнением уселась в кресло главного библиотекаря. Что, если оно тоже вдруг покажется незнакомым? Но нет, оно все так же «облегало» ее зад, только в правое бедро снизу врезалась какая-то железяка. Мелани положила руки на стол и стала ждать.

Все, что ей сейчас было нужно, – один читатель с запросом, и это ее исцелит. Она вновь станет полезной.

Она приветливо улыбнулась двум студентам, которые, кивнув ей, прошли в зал периодики. Потом она скинула туфли-лодочки, потерлась ступнями в чулках о хромированные ножки вращающегося кресла и снова надела туфли. После чего набрала в поисковой строке компьютера, просто для практики: «Судебный процесс над салемскими ведьмами. Малахит. Королева Елизавета».

– Прошу прощения.

Мелани подняла голову и увидела по другую сторону стойки женщину примерно одного с ней возраста.

– Да. Чем я могу вам помочь?

– Господи, надеюсь, да, – выдохнула женщина. – Я пытаюсь отыскать как можно больше информации об Аталанте. – Она замялась. – Греческой охотнице, – пояснила она. – Не о городе в Джорджии.

– Я знаю, – улыбнулась Мелани, и ее пальцы забегали по клавиатуре. – Аталанта найдется в греческих мифах. Шифр тематики…

Мелани знала это из первых рук: 292. Но она не успела даже назвать его, а женщина уже с облегчением вздохнула:

– Слава богу! Моя дочь делает доклад по обществоведению, и мы не смогли найти информацию в библиотеке Орфорда. Об Атласе три книги. Но об Аталанте…

Моя дочь. Мелани взглянула на список книг, найденных компьютером и находящихся буквально за углом. Она открыла рот, чтобы сообщить женщине информацию, но услышала голос, который не мог принадлежать ей.

– Посмотрите нон-фикшен, – сказала Мелани. – Шифр тематики шестьсот сорок один точка пять.

Это был раздел кулинарных книг.

Женщина с чувством ее поблагодарила и пошла искать не в том разделе.

Мелани чувствовала, как что-то борется и высвобождается у нее внутри – закупорка, которая возникла в ночь пятницы и теперь, рассасываясь, медленно отравляла ее организм. Она обхватила себя руками, пытаясь удержать в себе эту вредную энергию. К стойке подошел мужчина, прося порекомендовать какой-нибудь последний роман. Он сказал, что ему нравится Клэнси, Касслер, Крайтон, что он хочет познакомиться с новым для себя автором.

– Ну разумеется, – сказала Мелани. – Из последних Роберт Джеймс Уоллер.

Она отправила студентов колледжа к стеллажам детского отдела, историков – в отдел самопомощи, пользователей видеокассет – к стеллажу с путеводителями «Фодорса». Когда один молодой человек спросил, как пройти в туалет, она послала его в кладовку, где они держали вышедшие из обращения книги. И все это время Мелани улыбалась, находя, что все это доставляет ей большое удовольствие.

За кухонным столом в доме Хартов сидел адвокат защиты Джордан Макафи, рекомендованный Гари Мурхаусом, справа от него – мрачный Крис, а за его спиной – Гас. Макафи приехал прямо из оздоровительного центра, на нем были шорты и измятая рубашка хенли. Румяные щеки и капли пота на висках.

Джеймс свято верил в первое впечатление. Правда, было восемь часов вечера… но все же. Отсутствие костюма, всклокоченные влажные волосы, капельки пота, – возможно, Джордану Макафи было просто жарко, но Джеймсу он показался каким-то нервным. Джеймс не мог представить этого человека чьим-то защитником, «благородным рыцарем», а тем более защитником собственного сына.

– Итак, – начал Джордан Макафи, – Крис уже рассказал мне то, что рассказал детективу Марроне. Поскольку он пришел по своей воле и поскольку она зачитала ему его права, все сказанное им может быть использовано против него. Однако, если до этого дойдет, я буду добиваться того, чтобы беседу в больнице признали неприемлемой. – Он посмотрел на Джеймса. – Уверен, у вас есть вопросы. Почему бы нам не начать?

«Сколько дел, – хотелось спросить Джеймсу, – вы выиграли? Откуда мне знать, спасете ли вы моего сына?» Но вместо этого он проглотил свои сомнения. Мурхаус сказал, что Макафи – светило юриспруденции, выпускал в Гарварде журнал, который пользовался спросом у всех компаний к востоку от Миссисипи, но затем поступил на работу в офис генерального прокурора штата Нью-Гэмпшир. После десяти лет службы он подался в адвокаты. Он славился обаянием, живым умом и не менее живым характером. Джеймсу стало любопытно, есть ли у Макафи собственные дети.

– Каков шанс, что состоится суд?

Макафи почесал подбородок:

– Формально Криса не назвали подозреваемым, но его дважды допрашивали. Любое полицейское дело такого рода рассматривается как убийство. И, несмотря на алиби Криса, если офис генерального прокурора сочтет это необходимым, они предъявят обвинение. – Он посмотрел Джеймсу в глаза. – Я бы сказал, что этот шанс очень велик.

Гас судорожно вздохнула:

– Что произойдет потом? Ему семнадцать.

– Мама…

– В штате Нью-Гэмпшир его будут судить как взрослого.

– И это значит? – спросил Джеймс.

– Если его арестуют, то в течение двадцати четырех часов предъявят обвинение, а мы подадим ходатайство и внесем залог, если это необходимо. Потом будет назначена дата суда.

– Вы хотите сказать, его продержат ночь в полиции?

– Скорее всего, – ответил Макафи.

– Но это несправедливо! – воскликнула Гас. – Только потому, что генеральный прокурор считает, что было убийство, мы должны играть по его правилам? Убийства не было. Было самоубийство. За это не сажают в тюрьму.

– Существуют целые тома дел, миссис Харт, – сказал Макафи, – когда обвинение делает прыжок с разбега и слишком поздно обнаруживает, что в заводи нет воды. Крис и Эмили – два единственных человека, которые могут сказать, что произошло на самом деле. А в итоге? Эмили не может дать свою версию, а у штата Нью-Гэмпшир нет оснований доверять вашему сыну. Все, что полиция видит в данный момент, – это мертвая девочка-подросток и выпущенная пуля. Они не знают предысторию этих ребят, их отношения, состояние их рассудка. Могу сказать, что генеральный прокурор прочтет отчет по результатам вскрытия и усмотрит в нем все что угодно. Могу сказать, что он откроет дело на том основании, что на револьвере были отпечатки Криса. Что касается других его соображений… что ж, мне надо обстоятельно побеседовать с Крисом.

Гас пододвинула свой стул.

– С глазу на глаз, – сдержанно улыбнувшись, добавил Макафи. – Вы можете платить гонорар адвокату, но Крис – мой клиент.

– Мои поздравления, доктор Харт, – приветствовала Джеймса в среду утром администратор.

Джеймс с минуту таращился на нее. С чем она может его поздравлять? Когда он ушел из дому этим утром, Крис продолжал сидеть на диване, где его оставил Джеймс накануне вечером, оцепенело просматривая тот же телеканал на испанском языке. Гас была на кухне, готовила завтрак, который, как сказал Джеймс, Крис не станет есть. В этот период в жизни Джеймса было мало такого, с чем его можно было бы поздравить.

По пути в кабинет кто-то из коллег похлопал Джеймса по спине.

– Я всегда знал, что это случится с одним из нас, – с улыбкой сказал он и пошел дальше.

Джеймс вошел в свой небольшой врачебный кабинет и закрыл за собой дверь, не дожидаясь, пока кто-нибудь еще скажет что-нибудь странное. На письменном столе лежала почта, которую он не успел просмотреть с пятницы, а на самом верху стопки – распечатанный «Медицинский журнал Новой Англии». Там на нескольких страницах был приведен ежегодный список лучших врачей в каждой области. И в списке офтальмологической хирургии красным была обведена фамилия Джеймса.

– Бог мой! – воскликнул он, чувствуя, как из глубины его существа поднимается тепло.

Взяв трубку, Джеймс набрал домашний номер, чтобы поделиться новостью с Гас, но ответа не было. Он взглянул на свой диплом Гарварда, размышляя о том, как его награда будет смотреться в ламинированном виде на стене.

Ощущая душевный подъем, Джеймс повесил пальто и в поисках первого пациента зашагал по коридорам. Если даже кто-то из персонала и знал о ночных бдениях Джеймса в больнице на выходных, никто не вспоминал об этом. Или, может быть, награда «Медицинского журнала» вытеснила менее приятные слухи. Он задержался у смотрового кабинета и стал пролистывать историю болезни миссис Эдны Нили.

– Миссис Нили, как ваши дела? – распахнув дверь, спросил он.

– Не лучше, а иначе я отменила бы назначение, – ответила пожилая женщина.

– Давайте посмотрим, сможем ли мы поправить это, – сказал он. – Вы помните, что я говорил вам на прошлой неделе по поводу дегенерации желтого пятна?

– Доктор, я здесь ради глазных проблем. А не старческого слабоумия.

– Разумеется, – спокойно ответил Джеймс. – Тогда давайте покончим с этой ангиограммой. – Он подвел миссис Нили к большой видеокамере и усадил перед ней, потом взял шприц с флуоресцеином и ввел подкожно в руку пациентки. – Вы можете почувствовать небольшое жжение. Мы ищем красящее вещество, – объяснил он. – Оно пройдет из вены к сердцу и затем, пройдя через все тело, в конце концов доберется до глаза. Красящее вещество остается в нормальных кровяных сосудах, но будет вытекать из поврежденных, геморрагических, вызвавших дегенерацию желтого пятна. Мы определим их локализацию и подлечим их.

Джеймс знал, что красящее вещество проходит из руки через сердце к глазу за двенадцать секунд. Свет, направленный в глаз, осветил флуоресцентную краску. Подобно притокам реки, нормальные кровяные сосуды сетчатки глаза пациентки образовали сеть тонких линий. Поврежденные сосуды взрывались крошечными вспышками, растекающимися затем в пятна белой краски.

Через десять минут, когда израсходовалось все красящее вещество, Джеймс выключил камеру.

– Хорошо, миссис Нили, – наклонившись к ней, сказал он. – Теперь мы знаем, где проводить лечение лазером.

– И как это мне поможет?

– Понимаете, мы надеемся, что это стабилизирует поврежденную сетчатку. Дегенерация желтого пятна – серьезная проблема, но есть шанс, что мы частично сохраним зрение, хотя оно может несколько ухудшиться по сравнению с прежним.

– Я ослепну?

– Нет. Этого не произойдет, – пообещал он. – Вы можете потерять часть центрального зрения – то, что нужно для чтения или управления машиной, – но вы сможете ходить, принимать душ, готовить еду.

Он прервался на минуту, и миссис Нили одарила его дружелюбной улыбкой.

– Я слышала разговоры в приемной, доктор Харт. Люди говорили, вы один из лучших. – Протянув руку, она похлопала его по руке. – Вы позаботитесь обо мне.

Джеймс взглянул на ее больной глаз и кивнул, вдруг утратив весь свой прежний энтузиазм. Это одобрение он не расценивал как почет, это было ошибкой. Потому что Джеймс отлично понимал, каково это будет для миссис Нили – однажды вечером, сидя дома, осознать, что дверь не такой формы, какой была несколько минут назад, что газетный шрифт утратил четкость, мир не такой, каким она его помнила. Комиссия «Медицинского журнала» аннулирует его награждение, узнав о его сыне, покушавшемся на самоубийство и осужденном за убийство. Разумеется, никто не станет уважать специалиста по зрению, не сумевшего этого предвидеть.

– Ты обещала! – горячо произнес Крис. – Ты сказала, в тот день, как я выйду. А уже настал следующий день.

– Я помню, что сказала, милый, – вздохнула Гас. – Просто не знаю, стоит ли это делать.

– Ты уже однажды не пустила меня к ней! – Крис вскочил со стула. – Мама, у тебя есть успокоительное? Потому что только с его помощью ты снова меня остановишь. – Он подошел близко к ней, брызгая слюной. – Я больше тебя, – тихо произнес он. – И если захочу, то справлюсь с тобой. Если надо, я пойду до конца.

Гас прикрыла глаза.

– Нет, – сказала она, потом добавила: – Ладно.

– Ладно?

– Я возьму тебя с собой.

Они в молчании ехали на кладбище. Оно находилось фактически в пешей доступности от старшей школы. Гас вспомнила, как Крис рассказывал ей, что некоторые ребята любят приходить сюда во время свободных уроков, чтобы сделать домашнее задание или почитать. Крис вышел из машины. Сначала Гас отводила взгляд, делая вид, что читает наклейку от жвачки, застрявшую в складке пассажирского сиденья, но потом она не выдержала. Она смотрела, как Крис опустился на колени у прямоугольного могильного холмика, в изобилии покрытого еще не утратившими свежесть цветами. Она смотрела, как он проводит пальцами по прохладным лепесткам роз, изогнутым стеблям орхидей.

Он поднялся гораздо раньше, чем она ожидала, и подошел к машине. Приблизился к ее окну и постучал, чтобы она опустила стекло.

– Почему, – спросил он, – нет надгробной плиты?

Гас взглянула на могильный холмик.

– Еще слишком рано, – ответила она. – Но, по-моему, в иудейской вере это по-другому. Ставят плиту через полгода или вроде того.

Крис кивнул и засунул руки в карманы куртки.

– Где тут верх? – спросил он.

Гас непонимающе взглянула на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Голова, – объяснил он. – С какой стороны голова Эм?

Шокированная, Гас в испуге огляделась по сторонам. Могилы не были параллельны друг другу, тем не менее бо́льшая часть надгробий располагалась определенным образом.

– По-моему, дальний край, – сказала она. – Но я не уверена.

Крис снова отошел и опустился на колени у могилы, и Гас подумала: «Ну конечно. Он хочет поговорить с ней». Но, к ее изумлению, Крис улегся поверх могилы, придавив руками цветы, простершись от головы до ног на шесть футов и прижавшись лицом к земле. Потом он поднялся с сухими глазами и вернулся к «вольво». Гас включила зажигание и поехала по кладбищенской дорожке, стараясь не смотреть на сына, на губах которого отпечаталась, как бывает от поцелуя, помада, но только из земли.