Текст книги "Инцест"

Джон Апдайк
Инцест

«Я сидел в кинотеатре, на балконе. Показывали какую-то японскую ленту – чайная церемония, гейши и прочее. Балкон был почти пуст, но слева от меня, двумя рядами ниже сидела девушка. Представь себе маленькую очаровательную головку с короткой стрижкой и изящной белой шейкой. Как у Мойры Ленгси, но это была не она. Я хочу сказать, девушка была совсем не из тех, кого мы знаем. Так вот, я почувствовал нечто, понимаешь, нечто такое – на широком экране тем временем показывали большую желтую комнату, на фоне которой двигались какие-то фигуры в кимоно – я почувствовал какую-то силу притяжения, да, именно притяжения по отношению к этой девушке. Казалось, что единственный шанс изменить свою жизнь, сделать ее лучше, заключается в ней, совершенно незнакомом мне человеке. Затем она оказалась рядом со мной, и я гладил ее по спине.»

– Ох, ох, – проговорила его жена, остановившись на минуту и посмотрев на него. Она занималась чисткой ковра, подбирала игрушки, картинки, спички и ложки, разбросанные их дочерью Джейн, которой было год и семь месяцев от роду. Большая Джейн, как однажды в шутку назвал ее Линдон после рождения дочери, замерла, ожидая продолжения рассказа.

Линдон начал рассказывать свой сон в несколько ироничном тоне, стараясь уберечься от обыденных вопросов о прошедшем дне. А день был на редкость скучный – в офисе все будто повымерли. К тому же у него опять заныли зубы. Поэтому-то, отчасти от скуки, отчасти для того, чтобы заинтриговать жену, Линдон и принялся рассказывать сон, который не решался поведать ей за завтраком, поскольку то непередаваемое ощущение на кончиках пальцев, которое он испытал перед пробуждением, не улетучилось даже к вечеру. Линдон, словно наяву, чувствовал, как его руки обнимали хрупкие плечи, затем они передвинулись ниже, на грудную клетку, а потом ко всегда вызывавшему у него удивлению мягкому чуду.

– Я гладил ее через блузку.

– Наверно, – сказала Джейн, – наверно это было хорошо для вас обоих.

Жена вложила во фразу столько восхищения, что Линдон решился добавить одну правдоподобную деталь:

– Я даже, кажется, расстегнул ей лифчик. Прямо через шелковую блузку… – Он осекся, осознав по выражению жены, что переборщил, и сразу же продолжил в быстром темпе:

– Затем мы стояли позади кресел, у высокой черной стены кинотеатра, и она представляла меня своему отцу. Мне показалось, что он был доктором – приятный почтенный человек, седоватый, с крепким рукопожатием. Казалось, он был весьма сердечен, однако, я не мог отделаться от ощущения, что мне не удается произвести хорошее впечатление.

– Какой интересный сон, дорогой. – Джейн продолжила собирать игрушки, разбросанные дочерью. Линдон наблюдал за ней молча несколько минут, потом сказал:

– Эта девушка, скорее всего, была ты. Потому что ты единственная – из всех, кого я знаю – кому нравится поглаживание по спине.

– Так какая у меня была шея? Эротичная?

– Вообще-то да, но такие вещи трудно сказать о людях, которых видишь в снах, дорогая. – Конечно, он был в безопасности, пока они не касались действительной причины, из-за которой он начал рассказывать свой сон. – Понимаешь, эта девушка вовсе ничего не значит для меня сейчас. Во сне, очевидно, я еще учился в девятом классе и не встретил тебя. У меня даже осталось ощущение, что я, когда сидел в кинотеатре, боялся – так как кино было очень длинным – что мама задаст мне, когда я вернусь домой.

Жена обернулась, и ее прекрасное бледное лицо – как на черно-белых нечетких фотографиях начала века – вытянулось, между бровями образовалась вертикальная складка, и она закричала в кухню:

– Джейн! Что ты делаешь?

Пока они беседовали, дитя успокаивало себя тем, что играло с сахарницей. Это был новый, изобретенный ею трюк: придвинуть стул и вскарабкаться на него – средство проникновения в неизведанный мир кухонного стола. Большая стеклянная сахарница была перевернута, и из ее содержимого – кускового рафинада – была сооружена сверкающая пирамида, которая затем была рассеяна на отдельные блоки. Малышка проигнорировала крик матери, но затем, когда родители подошли ближе и дружно вздохнули, она быстро повернула лицо по направлению к ним, ища одобрения. Когда она улыбнулась, ее верхняя губа изогнулась подобно рулю гоночного велосипеда. Вид ее невероятно маленьких, с голубизной, идеальных зубиков вызвал невероятную радость в сердце Линдона.

Завладев вниманием аудитории, маленькая Джейн ускорила свою работу. Правой рукой, на которую она не смотрела – так как глаза были устремлены на родителей – она резко задвигала среди рассыпанных по столу кусков сахара, а затем, положив руку с растопыренными пальцами на стол, сбросила вниз множество кусков, которые забарабанили по полу. Дитя удивленно посмотрело на пол.

– Послушай, – жена обернула к Линдону раздраженное лицо: – Почему ты никогда не помогаешь мне? Почему бы тебе не поиграть с ней немного? Ты же отец. Короче, я не собираюсь убирать все это. – Она вышла из кухни.

– Я поиграю с ней. Сейчас же, – сказал Линдон, беспомощно улыбнувшись жене вдогонку, смутно понимая, однако, что его веселость может в данной ситуации быть расценена как насмешка – еще один крест, который придется нести до самого вечера.

– Хочешь поиграть в догонялки? – спросил Линдон дочь.

Джейн выдвинула плечо вперед и откинула голову назад, радостно обнажив молочно-белые зубки.

– Няйки, – заявила она, уперев правую руку в бок.

Линдон задумчиво покачал головой и проговорил:

– Сейчас. Только сначала поможем нашей бедной мамочке.

При помощи двух листов бумаги для печатной машинки, используя один в качестве щетки, а другой – совка, он начал собирать с пола куски рафинада, обходя стул, на котором все еще стояла дочь. Она положила руку ему на спину, и теперь они выглядели как два заговорщика. Сделав из листа-совка желоб, Линдон высыпал рафинад обратно в сахарницу. Однако мелкие частички сахара все еще скрипели под ногами. Линдон остановился, беспомощно держа в руках два листа бумаги.

– Няйки! – крикнула девочка требовательным голосом.

Игра в догонялки заключалась в следующем: Джейн бежала от софы в одной комнате, через двойные стеклянные двери, до кровати в другой. Отец преследовал ее.

Игра продолжалась до времени купания ребенка. Большая Джейн, в первый раз за день освободившись от дочери, явно не торопила этот момент. Она шла из кухни с полотенцем через плечо и шваброй в руке. Подобно своей матери, большая Джейн держала сигарету в левом углу рта. Теща Линдона была пониже его жены, более сухая и саркастичная – короче, совсем другой человек, как он думал. Однако привычка была та же, начиная от угла наклона сигареты и заканчивая методом стряхивания пепла – задумчивое постукивание указательного пальца о сигарету, не касаясь пепельницы.

* * *

Жена начала купать дочку, когда день превратился в вечер. Зайдя в ванную, Линдон наблюдал за процедурой. Часть тела ребенка, которая была погружена в воду, казалась чуть темнее, чем нежно-розовая шелковистая кожа верхней части тела. На поверхности воды плавали две коробочки из-под только что распечатанных кусков мыла. Мать начала тереть лицо дочки мочалкой, и пальцы девочки, державшиеся за край ванной, побелели от напряжения. Однако девочка не плакала.

– Кажется, она стала лучше переносить купание, – сказал Линдон.

– Джейн обожает купаться. Уже с пяти часов, когда ты приходишь, она только и повторяет: папа, ванна, омлет.

– Ом-нет, – сказала малышка, улыбаясь отцу.

Когда часы стали подбираться к восьми, Линдон сказал жене:

– Слушай, а почему бы тебе не сходить в кино? Ты ведь так мало отдыхаешь.

– Отстань, – отозвалась Джейн.

Тогда он спросил:

– Как ты думаешь, когда нашей Джейн исполнится шестнадцать, она ведь уедет от своего бедного папочки на заднем сиденье "мерседеса"?

– Надеюсь, – сказала Джейн.

– А у нее будет такая же грудь, как у тебя?

– Естественно, но это случится не сразу.

Линдон попытался представить свою дочь взрослой, однако почти ничего не увидел, за исключением нескольких разноцветных колец на длинном тонком запястье. И изумительный маникюр на ярко-красного цвета ногтях. "Черт, – подумал он, – носить кольца на запястье уже сейчас давно немодно".

– Знаешь, что делает тебя такой красивой? – задумчиво спросил он жену, и тут же сам ответил: – Беременность.

Джейн не ответила, поглощенная телевизором. Линдон налил себе немного «шерри», и, усевшись в кресло, стал пристально изучать жену. Она сидела, глядя на экран, и Линдон вдруг, вместе с внезапным приливом нежности, глядя на профиль жены, подумал: "Моя. Моя". Жена, казалось, знала, что можно ожидать от него, по крайней мере, сегодня.

Когда он лег в постель, Джейн, вместо того, чтобы раздеться, подобрала с пола носки, которые он надевал вчера, и галстук, который он носил сегодня, после чего скрылась в ванной. Затем она появилась в белой хлопковой ночной рубашке. Устроившись в кровати рядом с ним, она раскрыла «Вог» и вскоре заснула, так и не погасив лампу.

Теплота ее тела, казалось, обжигала его. Захныкала в своей кроватке девочка, но быстро успокоилась.

"Черт, – подумал Линдон, – я, наверно, единственный в этой семье, кто страдает бессонницей". Он погасил лампу и применил свой старый, испытанный способ, чтобы заснуть. Вчера он разделался с буквой «В». Итак: Эдвард Григ, Дэвид Гарнетт, Бенни Гудмэн, сенатор Альберт Гор… Гете был Вольфганг, а Горький был Максим. Грэм Грин, Грета Гарбо, Георг Гейбл…

Линдон перевернулся на другой бок и мысленно обматерил жену. Потом с трудом подавил желание растолкать ее, протянул руку и отхлебнул «шерри» из стакана.

Когда его голова вернулась на уже остывшую подушку, мысли потекли в нужном направлении: Джордж Гершвин, Джон Голсуорси, Эрнест Хемингуэй… Герман Геринг, черт возьми…

* * *

Они вдвоем с Джейн, держась за руки, брели по раскисшей дороге, шедшей среди полей к ферме его дяди Марка. Линдон был рад показать ферму своей невесте, поскольку это место с детства давало ему чувство изобилия и благополучия, ведь этими хорошо возделанными сотнями акров владел его собственный дядя. Его отношения с Джейн находились в такой важной фазе, что необходимо было произвести на нее еще одно, последнее, хорошее впечатление.

– Знаешь, а я даже еще богаче, – внезапно произнес он. Джейн, казалось, не расслышала. Они все еще шли, держась за руки, но старались не разговаривать, поскольку за ними, совсем рядом, шла какая-то девушка. У Линдона создалось впечатление, несмотря на дымку перед глазами, что эта другая девушка была блондинкой с крепким телом, и выражением непонятной покорности в глазах. Угрюмость девушки вызвала в нем ответное желание развеселить ее. Несмотря на то, что черты ее лица были неуловимы, Линдон ощущал по отношению к ней нечто родное, но вместе с тем естественное чувство легкого возбуждения, которое возникало у него в колледже при общении с однокурсницами.

Ветер между тем совершенно стих, и стало почти совсем темно. Джейн куда-то исчезла, хотя местность оставалась все та же.

Потом он понял, чем занят: он поливал из шланга, присоединенного к водопроводной трубе на ферме дядя Марка, лежащее на земле тело этой второй девушки. Ее голова покоилась на пучке травы, глаза были закрыты. Важно было обмыть каждый квадратный сантиметр ее шелковистой кожи. Линдон был полностью поглощен своим занятием: эта работа, вроде мойки автомобиля, была скорее обязанностью, чем наслаждением или отвращением.