Текст книги "Агент ФБР в Кремле. Успех операции «Соло»"

Часть 4
Удача ФБР

Никто не мог спланировать события, которые привели к тому, что в команду влились еще два новых участника. Но Карл Фрейман до конца использовал неожиданную удачу.

В ходе ежегодной проверки работы шифровального отдела в штаб-квартире ФБР в конце 1960 года инспектора Уолтера Бойла обвинили в двух нарушениях.

Начальник отдела Черчилль Даунинг обнаружил, что некоторые из его молодых гражданских аналитиков и клерков добровольно задерживались после окончания рабочего дня или приходили в выходные, чтобы сделать работу, которую считали неотложной. Подобное рвение произвело на него тем большее впечатление, поскольку они не требовали ни дополнительной оплаты за сверхурочные, ни каких-либо иных льгот.

– Уолтер, нужно найти способ вознаградить их рвение, – сказал он. – Ты здесь находишься практически все время. Я бы хотел, чтобы ты записывал тех, кто бывает здесь в нерабочие часы, а я мог бы отметить это в их характеристиках.

Но кто-то узнал об этом неофициальном журнале и пожаловался, что Бойл пытается принудить сотрудников к неоплачиваемой сверхурочной работе.

Потом последовала история с симпатичной женщиной – или «дешевой шлюхой», как назвал ее инспектор. Пока муж находился на учебных курсах, красотка всю ночь развлекала в своем доме одного из сотрудников ФБР. ФБР каким-то образом узнало об этом свидании и в 4 часа пополудни в пятницу выгнало ее за разврат. Женщина, которой было двадцать три или двадцать четыре года, реагировала на это дикой истерикой. Они с мужем только что купили дом, и для выплаты взятого кредита им позарез нужны были два источника дохода. Она не знала, что сказать мужу, и опасалась, что увольнение из ФБР ее опозорит и никакой другой работы ей не найти.

Бойл позвонил домой жене в городок Спрингфилд, штат Вирджиния, и рассказал, что произошло.

– Вечер пятницы – не самое подходящее время для увольнения. Все выходные она будет в плену у горестных мыслей, так и до самоубийства недалеко. Может, пригласим ее к нам на ужин в воскресенье, пусть проведет эти дни в нашей семье?

Подружка девушки высадила ее возле дома Бойлов; тот утешил ее и посоветовал в поисках новой работы ссылаться на него. После приятного ужина он отвез ее домой в Мериленд. Ясно, что подружка рассказала на работе про ужин, во всяком случае, инспектору это стало известно.

Перегнувшись через стол и грозя пальцем, он прочел Бойлу нотацию о том, что нельзя якшаться с аморальными бывшими коллегами, так себя запятнавшими.

– Если вы еще раз сунете мне в лицо этот палец, я его оторву, – взорвался Бойл.

За такое нарушение субординации Бойла понизили из инспекторов в рядовые агенты и, как проштрафившегося, перевели в Чикаго.

Искаженная информация об этом инциденте его опередила, и в начале 1961 года он прибыл туда со вполне определенной репутацией. Никто не приглашал его пообедать или выпить после службы кружку пива, никто не предлагал подвезти, ни один инспектор не желал принимать его в свою команду. Так продолжалось до тех пор, пока с ним не поговорил Фрейман.

– Я его беру. Нужно дать человеку шанс, а потом судить о нем по результатам.

Операция «Соло» требовала навыков в разрешении сложных и запутанных задач, а Бойл в работе с шифрами такое умение проявил. Операция требовала постоянного напряжения, а Бойл прекрасно справлялся с подобными ситуациями.

Когда они впервые встретились, Моррису было около шестидесяти, а Бойлу только тридцать три. Поначалу Моррис отнесся к Бойлу несколько формально, даже сухо, но его отношение изменилось, когда он разглядел в Бойле те качества, которые видел в нем Фрейман.

Бойл удивил Морриса своим глубоким знанием операции и его самого, знанием, добытым в результате интенсивного штудирования 134 томов дела «Соло». Моррис был восхищен, что Бойл по собственной инициативе стал вечерами изучать русский язык, чтобы читать советские публикации и документы. И ему очень нравилась готовность Бойла в любое время откликнуться на его звонок и часами слушать его анализ новых событий в Советском Союзе. Их отношения начали напоминать отношения терпеливого профессора и прилежного ученика. Моррис стал передавать Бойлу все, что сам знал о Советах, и главное – их образ мыслей.

– Вы должны думать точно так же, как они. Мысли управляют действиями.

* * *

На Рождество 1961 года Моррис оказался на вечеринке в пригороде Чикаго, где хозяйка представила его пожилой вдове Еве Либ. Ей он показался подтянутым, культурным и обходительным человеком, а его рассказы о поездках за границу ее очень заинтересовали. Еще сильнее Еву Либ привлекал окружавший его некий ореол таинственности, и она почувствовала, что не будет возражать, если он пригласит ее на новогодний ужин. Вместо этого он позвонил в начале января, и она предложила ему навестить ее дома, в Ивенстауне. Там они долго сидели у камина и наслаждались беседой. В какой-то момент Моррис встал, подвел ее к окну и показал на восхитившую его маленькую красногрудую малиновку, порхавшую на снегу. Ева подумала: человек, который может уделить столько внимания маленькой птичке, должен быть очень приятным, добрым и симпатичным.

Моррис и Ева начали встречаться чаще, и он решил, что ФБР лучше узнать об этом.

– Я не могу жить без жены, – сказал он Фрейману. – Мне нужно найти близкую мне душу, но не коммунистку.

– И как вы собираетесь это сделать?

– Полагаю, что я уже ее нашел. Она – социальный работник, такие обычно примыкают к партии. Но она просто антинацистка, а не прокоммунистка.

Из штаб-квартиры хлынул поток возражений. Как могут чикагские болваны позволять ценнейшему достоянию ФБР общаться с чертовой коммунисткой, не говоря уже о том, чтобы на ней жениться?

– Мы не можем нарушать законы человеческой природы, – возразил Фрейман, но согласился, что Еву следует тщательно проверить.

Бойл говорил:

– Наша задача состояла в том, чтобы выяснить о ней все, вплоть до цвета любимой зубной пасты.

Они установили, что Ева происходит из родовитой семьи, получила ученую степень по социологии в Северозападном университете и вышла замуж за известного химика, погибшего при взрыве в лаборатории.

Получив приличную компенсацию за мужа, она, видимо, удачно вложила эти деньги, последовав дельному совету брата-банкира, и проявила собственную финансовую сметку, чтобы помогать другим через систему социальной защиты. Она вращалась среди коммунистов, но не было никаких данных, что она состоит в партии. Расследование установило, что ее политические взгляды близки к тому, что рассказал о ней Моррис. Друзья характеризовали ее самым положительным образом – как «милую», «остроумную», «выдержанную», «образованную» и «леди до мозга костей».

– Я просто не представляю, как он или мы сами могли бы сделать лучший выбор, – заметил Фрейман. – Конечно, она сможет принести пользу. Мы позволим 58-му ею заняться.

Пока ФБР занималось расследованием, то же самое делали Моррис, компартия и, как теперь стало известно, КГБ.

…Как-то ранней весной Моррис пригласил Еву на воскресную прогулку по сельским дорогам Иллинойса, Висконсина и Мичигана.

– Посмотри, как прекрасна наша страна и как много дает она людям, – сказал он. – Ты любишь Америку и все, что она отстаивает?

Вопрос ошеломил ее, показался просто глупым, и она рассмеялась бы, не гляди он в ее глаза так серьезно.

– Ну конечно. А разве не все так делают? Во время другой поездки разговор завела она:

– Послушай, я собираюсь выйти за тебя замуж, но, кроме того, что ты удивительный человек и что я тебя люблю, больше я о тебе ничего не знаю. Чем ты занимаешься?

– Бизнесом. Не беспокойся, у меня приличный доход.

– В чем состоит твой бизнес, если тебе приходится ездить в Китай и Россию?

Про себя она отметила, что от ответа он уклонился.

– Я думаю начать новое дело с братом Беном. Можно будет и заработать деньги, и сделать доброе дело, если продавать форму и другие принадлежности для медсестер по почте; тогда там цены будут ниже, чем в розничной торговле. Я буду заниматься финансами, рекламой и маркетингом, но у нас будет достаточно времени друг для друга, и мы сможем путешествовать.

– Ты возьмешь меня в Рим? В свое время я изучала итальянский. Еще маленькой девочкой я мечтала о том, чтобы бросить монетки в фонтан Треви, загадать желание и посмотреть, сбудется ли оно.

– Возьму. Но не раньше октября.

* * *

16 октября 1962 года, уже после своей свадьбы, Моррис с Евой поднялись на борт самолета, вылетающего в Рим, и она была удивлена, увидев, что Моррис взял билеты в первый класс.

Ева бросила монетку в фонтан Треви, и Моррис спросил, что она загадала.

– Чтобы мы жили вместе долго и счастливо и чтобы нам сопутствовала удача.

Спустя неделю Моррис начал беспокоиться и нервничать, и она спросила, что случилось.

– У меня дела в Москве. Думаю, пора лететь туда.

Радушный прием, оказанный им в Москве, удивил и смутил ее. Человек по имени Николай (Мостовец), видимо друг Морриса, которого почтительно слушались окружающие, провел их, минуя таможенный досмотр, к лимузину и привез в большой трехкомнатный номер в гостинице. Вскоре в дверь постучала симпатичная женщина, представилась Викторией и на безукоризненном английском сообщила, что она будет переводчицей Евы и станет сопровождать ее в течение всего визита.

Пока Моррис весь день был занят какими-то непонятными делами, Виктория с шофером возили Еву по музеям, картинным галереям, специальным магазинам и ресторанам, которые, как ей казалось, размещались в закрытых клубах. Когда она возвращалась в номер, возле постели ее ждали коньяк с шоколадом. Почти каждый вечер они были гостями Николая, Алексея или еще кого-нибудь из русских, причем все они вели себя, как близкие друзья Морриса.

– Почему они принимают нас так по-королевски? – спросила его Ева.

– Потому что ты – королева.

Вместо того чтобы через Европу напрямую вернуться в Соединенные Штаты, как думала Ева, они остановились на четыре дня в Праге, где Моррис снова занимался какими-то непонятными делами. (Он представлял американскую компартию на XII съезде Компартии Чехословакии.) Потом он настоял на том, чтобы провести несколько дней в Цюрихе, где много писал, прогуливался в одиночестве и вел загадочные телефонные разговоры с Соединенными Штатами. Ева видела авиабилеты, выписанные до Чикаго через Нью-Йорк. Но Моррис заказал новые – до Лос-Анджелеса. Там, так же как в Москве и Праге, они прошли прямо на выход, минуя таможенный и иммиграционный контроль, не предъявляя багаж и не отвечая ни на какие вопросы. Моррис велел носильщику поставить чемоданы на бровку тротуара и подозвал такси. Когда они сели в машину, Ева воскликнула:

– Мы забыли чемоданы!

– Не беспокойся. О них позаботятся.

Примерно час спустя в просторном номере отеля «Хилтон» в Беверли Моррис сказал:

– Ева, я хочу познакомить тебя с моими близкими друзьями. Понимаю, ты будешь удивлена. Но я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и доверяю, и уверен, что ты все поймешь правильно.

Вместо того чтобы выйти в коридор, он провел ее в соседний номер. Навстречу поднялись два симпатичнейших молодых человека, которых ей когда-либо приходилось видеть; один – блондин с голубыми глазами, у другого была тщательно причесанная угольно-черная шевелюра, густые черные брови и такие же черные глаза, которые, как потом вспоминала Ева, «одновременно играли, флиртовали, уверяли и предупреждали».

– Ева, это Дик Хансен, а это Уолт Бойл. Они работают в ФБР. А теперь я должен тебе сказать, что тоже там работаю.

Бойл, который изучал ее и знал о ней все, «вплоть до цвета ее любимой зубной пасты», обратился к ней как к «миссис Чайлдс».

– Вы присоединились к тому, что мы считаем самым избранным клубом на свете. С настоящего момента вы становитесь одной из нас, членом новой семьи и специальной команды.

Тут Ева поняла, что ее жизнь переменилась глубоко и необратимо. Неожиданно обрели смысл все странные вопросы Морриса, его непредсказуемое и необъяснимое поведение в Европе. Любит ли она Америку и то, что она отстаивает? Теперь Ева разделит с ним его тайную жизнь, все стрессы и опасности, с ней связанные. Она подумала: «Что ж, если и мне предстоит быть шпионкой, я постараюсь стать хорошей шпионкой».

На следующий день ФБР внесло ее в сверхсекретные списки под номером CG-6653S*.

Часть 5
В Кремле

Из отеля в аэропорту Лос-Анджелеса Бойл направился в местное отделение ФБР, потребовал шифровальную машину, заперся в небольшом кабинете и передал в Вашингтон первый краткий отчет о поездке.

Кубинский ракетный кризис 1962 года травмировал Советы. Советское руководство изумила и повергла в трепет решительность, проявленная президентом Кеннеди и Соединенными Штатами. Хрущева обвиняли в губительной опрометчивости с размещением ракет на Кубе.

Вернувшись в Чикаго, Моррис в ближайшие дни детально доложил обо всем ФБР и по возможности ответил на вопросы, заданные Государственным департаментом, ЦРУ, министерством обороны и другими ведомствами. Затем он отправился в Нью-Йорк доложиться Гэсу Холлу. По возвращении ему предстояло опять отвечать на вопросы и начинать подготовку к следующей миссии. Фрейман и Бойл восхищались запасами жизненных сил и энергии этого шестидесятилетнего человека с хронически больным сердцем. Похоже, Ева внесла в его жизнь радость и новые стимулы.

Советы назвали операцию, проводимую ими через Морриса и Джека, «Морат» (русский акроним словосочетания «аппарат Морриса»), и хотели сохранить ее в тайне не меньше, чем ФБР хотело сохранить в тайне «Соло». Обе стороны предпринимали все более строгие меры предосторожности.

По указанию Советов Джек снова прервал связь с партией. Теперь он имел дело только с Холлом и несколькими его ближайшими соратниками. Моррис остался тайным членом Центрального Комитета американской компартии и иногда виделся с партийцами. Однако он не участвовал в открытых партийных мероприятиях внутри Соединенных Штатов и обсуждал положение дел только с Холлом.

ФБР тревожило, что дотошные профессионалы из КГБ или Международного отдела могут заинтересоваться предполагаемым состоянием Морриса и задаться вопросом о происхождении его денег. Действительно ли его жена богата? Если он бизнесмен, то почему позволяет себе в любое время уезжать и неделями, а то и месяцами пропадать за границей?

Для ответа на эти вопросы Фрейман, Хансен и Бойл при поддержке спецагента Мерлина Джонсона основали для Морриса фирму «товары почтой». Они арендовали представительный офис в деловом центре Чикаго, прикрепили на двери вывеску: «Женщина в белом», поместили рекламу в медицинском и торговом журналах с предложением форменной одежды и других принадлежностей для медсестер и позаботились о доставке товара, если вдруг кто-нибудь что-то закажет. Но кому доверить сам офис? Кто будет вести записи о мнимых партиях товара и прибылях, а также выполнять заказы, будучи в курсе всего этого обмана?

Моррис предложил кандидатуру своего младшего брата Бена, торговавшего обувью в «Маршалл филдс», одном из лучших американских специализированных магазинов. У того была интересная работа, и он с ней отлично справлялся. Пройдя хорошую школу у отца-сапожника, он мог давать покупателям квалифицированные советы. Начальство его ценило, он работал в первоклассных условиях и был уверен в будущем. Но после разговора с Моррисом, Фрейманом и Бойлом он согласился в пятьдесят два года бросить все это ради места менеджера «Женщины в белом». Его жена тоже оставила надежную работу, чтобы стать его помощницей. Когда Холл снова приехал в Чикаго, Моррис отвел его в офис «Женщины в белом», и все время, пока они там находились, Хансен и Бойл обеспечивали непрестанный телефонный трезвон.

При содействии дружественно настроенного администратора ФБР арендовало трехкомнатный офис в высотном здании, расположенном приблизительна посередине между собственным офисом ФБР и «Женщиной в белом». В здании был огромный вестибюль, множество выходов на улицу и выход через подземный переход к железнодорожной станции. Менеджер, охрана и технический персонал были уверены, что офисы используют отставные профессора, нанятые эксцентричным инвестором-мультимиллионером. Вдоль стен ФБР расставило книги и обустроило помещение так, чтобы оно походило на исследовательский центр. Когда бы Моррис ни приходил в это здание, за ним следовали агенты, проверявшие отсутствие «хвоста»; одновременно они проверяли отсутствие слежки за ними лично. Множество самых важных совещаний «Соло» проходило именно там, и в течение нескольких лет это место служило надежным конспиративным убежищем.

* * *

ФБР и КГБ, словно партнеры, а не соперники, единодушно настаивали, чтобы Моррис прибывал в советский блок под вымышленным именем. Как ФБР, так и КГБ знали, что ЦРУ и разведслужбы западных государств пытаются проследить за гражданами западных стран, решившихся на поездку в социалистический лагерь. Если путешественник не был дипломатом, журналистом или не мог представить другое достаточно разумное оправдание своего пребывания там, он мог попасть под подозрение, а при повторных поездках подвергнуться проверке. Нежелание Советов, чтобы о Моррисе наводили справки, было очевидным. ФБР же не хотело, чтобы он или что-то относящееся к «Соло» попало в поле зрения ЦРУ либо других западных спецслужб. Речь шла не о недоверии. Просто узкий круг лиц в ФБР, занимавшийся операцией «Соло», следовал основному правилу шпионажа: если у кого-то нет настоятельной потребности быть в курсе, не позволяй ему это узнать; а если нужно поделиться частью информации, рассказывай лишь эту часть.

Фрейман и специальный агент в Чикаго строго применяли то правило к своим коллегам и подчиненным по чикагскому отделению. Они изолировали Бойла в просторном кабинете на девятом этаже управления, рядом с комнатой, где велось прослушивание телефонных разговоров. Это была своего рода крепость с видом на внутренний двор, из которого можно было попасть на Стейт-стрит. Стены помещения были покрыты звукопоглощающими панелями. Туда не мог зайти никто, кроме посвященных в «Соло»; на телефонные звонки отвечали только Бойл и его партнер. Книжные полки были заставлены коммунистическими брошюрами и литературой радикального содержания.

За исключением случайных встреч в коридоре и гараже, Бойл редко заговаривал с коллегами. Он не обедал с ними, не выпивал и не водил компанию; он не имел права просить у них совета или помощи. Только один ветеран-стенографист, человек в высшей степени благонадежный, писал под его диктовку и печатал отчеты. Коллеги, в большинстве своем квалифицированные следователи, считали его загадочной личностью, затворником, работавшим в «Пещере снов». Некоторые сомневались, работает ли он вообще, поскольку появлялся он в здании нерегулярно, иногда по нескольку дней не показывался, и никто никогда не видел выданных им результатов. Доброжелательно настроенные коллеги предполагали, что он участвует в некой необычной операции по электронному подслушиванию – вероятно, из-за того, что его завидный кабинет прилегал к соответствующей комнате.

Чтобы лишить правительственные агентства и собственный персонал всякого касательства к «Соло», ФБР пользовалось услугами обычных граждан. В Нью-Йорке Берлинсон и его люди записывали серийные номера каждой долларовой банкноты, которые КГБ передавал Джеку. Федеральный резервный банк в Нью-Йорке обнаружил в обращении 50-долларовые купюры, которые мастера тайного контроля денежного обращения определили как побывавшие на Кубе, и предложил ФБР выяснить, как и для каких целей кубинцы переправляют доллары в Соединенные Штаты, Серийные номера этих 50-долларовых купюр соответствовали тем, которыми расплачивались Советы. Служащие Федерального резервного банка просто делали свое дело и были компетентны в своей области – даже слишком компетентны. ФБР не могло просить их пойти на попятный, не рассказав ничего о «Соло». Однако, если Федеральный резервный банк продолжал бы действовать в этом направлении и выявил, что следы денег с Кубы и из Советского Союза ведут в американскую компартию, публичное разоблачение иностранного финансирования американских коммунистов могло покончить с «Соло».

Берлинсон воспользовался приглашением старинного друга, видного нью-йоркского банкира, пообедать в Йельском клубе и попросил его о личном одолжении. Не мог бы его банк принимать от ФБР крупные суммы наличными – сотни тысяч, а возможно, и более миллиона долларов ежегодно – и выдавать такие же суммы другими купюрами, сохраняя эти операции в полном секрете и не получая никакой прибыли.

После минутного раздумья банкир спросил:

– Полагаю, это важно?

Берлинсон кивнул.

– Ладно, я лично этим займусь.

Не успокоившись на этом, Берлинсон спросил, может ли ФБР арендовать банковские сейфы на вымышленные имена и адреса.

Банкир рассмеялся.

– Похоже, обед мне обойдется очень дорого. Нам следовало пойти в ресторан мафии – я чувствую себя так, будто разговариваю с доном.

Бойл, предварительно прощупав почву, завербовал агента бюро путешествий, который согласился оформлять любые билеты на любую нужную фамилию. Это позволяло Моррису менять по своему желанию маршрут, въезжать и выезжать из советского блока различными маршрутами и задерживаться в Западной Европе перед возвращением домой. Теперь Бойлу не приходилось предъявлять паспорта и сочинять объяснения, почему люди, для которых он покупает билеты, так часто пересекают «железный занавес». Со временем этот агент научил Бойла правилам заполнения авиабилетов и разрешил ему выписывать их самому.

* * *

Моррис всегда вез с собой кучу лекарств для себя и своих советских друзей. От головной боли и похмелья друзья просили аспирин, который, видимо, трудно было достать, и алказельцер, которого у них вообще не было. Они ценили такое средство от насморка, как контак. Один из самых привилегированных людей в Советском Союзе, Пономарев, однажды несколько минут превозносивший чудодейственную силу контака, постоянно рассчитывал на Морриса для пополнения своих лекарственных запасов. Этикетки на прописанных Моррису лекарствах должны были соответствовать тем именам легендам, под которыми он путешествовал. И снова, прощупав почву, Бойл завербовал фармацевта, который стал поставлять для него лекарства и соответствующие этикетки. Если Моррис собирался, например, путешествовать под именем мистера Питера Шредера из Кливленда, этикетки свидетельствовали, что лекарство прописано мистеру Питеру Шредеру и приобретено в кливлендской аптеке.

Каждое возвращение Морриса в Соединенные Штаты ФБР расценивало как источник возможных неприятностей. При нем был фальшивый паспорт, а часто и советские документы – достаточно, чтобы вызвать любопытство у таможни, которой именно за любопытство и платят. Иногда он вез с собой подозрительно крупные суммы наличными – не такие громадные, как передавал Джеку в Нью-Йорке КГБ, но гораздо крупнее, чем у нормальных бизнесменов и туристов. Поэтому при каждом его приземлении в аэропорту дежурил агент, в задачу которого входило убедить таможенные и иммиграционные службы пропустить Морриса без досмотра, в случае возникновения проблем уладить неприятности и как можно быстрее доставить предварительной отчет о задании.

Это мероприятие не могло быть спланировано заранее, поскольку часто Моррис не знал, когда сможет покинуть Советский Союз. Поэтому договорились, что, оказавшись на западной территории, как правило в Швейцарии или Скандинавии, он будет звонить в Чикаго. Но кому? И что за номер должен быть готов ответить все двадцать четыре часа в сутки?

«Номер врача», – решил Бойл.

После длительных поисков Бойл нашел чикагского врача, который согласился в любое время дня и ночи из своего дома или офиса передавать Бойлу шифрованные сообщения заокеанского незнакомца.

Агент бюро путешествий, фармацевт и врач никогда и ни в каком виде не получали вознаграждения. Они даже не знали, почему именно их попросили об услугах. Они знали только, что это нужно для Соединенных Штатов.

* * *

Предполагалось, что на Московском совещании 1963 года американскую компартию будет представлять Моррис, однако поездке помешал рецидив болезни сердца, и, поскольку Советы хотели видеть Джека, Холл послал именно его.

Встреча в аэропорту, лимузин, номер в гостинице, аудиенция у Суслова и Пономарева, обеды с членами Центрального Комитета и Международного отдела свидетельствовали о новом статусе Джека. Он все еще был весьма ценным орудием КГБ; но в то же время он являлся если и не сопредседателем, то вице-президентом «Морат» и персональным эмиссаром Холла, главы американского правительства, «временно находящегося не у власти», а потому стоял выше КГБ.

В то время в Москве гостил Фидель Кастро, и советские товарищи решили познакомить с ним Джека, рассчитывая, что это пригодится в будущем. Джеку деликатно пояснили, что Кастро может быть непостоянен и ему не следует раскрывать всю степень своей «дружбы» и «дружбы» американской компартии с Советским Союзом. Советские товарищи ухитрились как бы случайно свести их вместе за обедом, й Кастро долго и весьма любезно толковал с Джеком по-английски, дерзко игнорируя хозяев. Преувеличив влияние американской компартии, Джек поведал об ее усилиях в организации всенародной поддержки Кубы. Кастро поблагодарил Джека и выразил надежду встретиться снова, возможно в Гаване.

Советские товарищи официально проинструктировали Джека информировать Холла, что спор по поводу границ с Китаем может вылиться в вооруженные столкновения. В надежде предотвратить конфликт и уладить другие разногласия они планировали в июле провести с китайцами переговоры.

В частной беседе один из советских товарищей выдал информацию, которую ни Холлу, ни Джеку знать было вовсе не обязательно: после кубинского кризиса Советский Союз передислоцировал свои межконтинентальные баллистические ракеты. Всемогущество Хрущева было подорвано, и члены Политбюро пытались отхватить себе часть власти. Отзвуки процесса над полковником Олегом Пеньковским, разоблаченным британско-американским шпионом, еще не утихли; были уволены генерал Иван Серов, глава советской военной разведки – ГРУ, и некоторые его заместители.

Джека пригласили на совещание по оперативным вопросам с офицерами КГБ, продемонстрировавшими ему контейнер для микрофильмов, при неправильном вскрытии уничтожавший содержимое. Его также обучили работе с новым миниатюрным приемопередатчиком для общения в Нью-Йорке на коротком расстоянии; он записывал диктуемое сообщение продолжительностью до минуты. Незаметно спрятав его под пиджаком и натянув антенну внутри штанины, Джек должен был зайти в заранее оговоренный магазин либо другое людное место и в определенный момент нажать кнопку, после чего прибор передавал сообщение, сжатое до нескольких секунд. Аналогичный прибор у офицера КГБ, находящегося вне поля пения Джека, но в радиусе действия связи, должен был запить это сжатое сообщение, которое при медленном воспроизведении принимало первоначальное звучание. Если Джеку нужно будет получить сообщение, ему понадобится лишь прийти в оговоренное место в заранее назначенное время.

В КГБ Джеку сообщили, что и контейнер для микрофильмов, и передатчик оставят для него в тайнике в окрестностях Нью-Йорка. Обычно лаборатории КГБ создавали шпионское оснащение в расчете не на одну операцию, поэтому знание новинок способствовало разоблачению других операций КГБ по всему миру. И ФБР надеялось разобрать на части образцы, обещанные Джеком, и сделать с них копии.

* * *

Аналитики все еще корпели над отчетами о результатах миссии Джека, когда в августе 1963 года Моррис привез для них из Москвы и Праги еще больший объем информации к размышлению. Советы полагали, что Северная Корея собирается предпринять военное нападение на Южную Корею, надеясь силой объединить две страны, и призрак новой корейской войны их пугал. Они не могли предсказать поведение Китая, но сознавали, что присутствие в Южной Корее американских войск втянет в конфликт Соединенные Штаты; неопределенность внушала страх.

Самое важное – июльские переговоры между советской и китайской делегациями, возглавляемыми Дэн Сяопином и Михаилом Сусловым, закончились крахом. Суслов позволил своему старому другу и ученику Моррису прочесть английский перевод речей – своей и Дэна – и сделать обширные выписки. Моррис сделал почти стенографическую копию, свидетельствовавшую о факте, который многие, возможно большинство американских аналитиков, никак не могли осознать: Китай и Советский Союз превратились в настоящих непримиримых и безжалостных врагов.

Дэн начал переговоры с восхваления Сталина. Он требовал, чтобы Советы не отрекались от Сталина, отказались от политики мирного сосуществования с Западом, отбросили доктрину о возможности избежать третьей мировой войны и признали, что война начнется после того, как Соединенные Штаты поработят «третий мир». По существу, они требовали, чтобы Советский Союз как во внутренней, так и во внешней политике вернулся к сталинизму.

Суслов, старавшийся быть миротворцем и призывавший к корректной, дружеской беседе, ответил:

– Неужели вы действительно надеетесь вернуть мировое коммунистическое движение к той ситуации, когда один человек, словно бог, возвышается над народом?.. Разве можно ожидать, что народ, заплативший за культ личности кровью миллионов и миллионов невинных жертв, включая своих лучших сынов, поддержит подобное требование?.. Зачем вам оправдывать ошибки и преступления Сталина? Зачем?

За стремление избежать ядерной войны китайцы обвинили Советы в трусости. Примерно за десять месяцев до этого, во время кризиса, Суслов вместе с Хрущевым и членами Политбюро заслушал объективные, компетентные суждения руководителей советского Генерального штаба о последствиях ядерной войны. Эти суждения он использовал в своем ответе Дэну.

– Очевидно, вы не осознаете возможности предотвращения мировой войны. Иными словами, вы отрицаете саму возможность ее предотвращения… Невозможно скрывать от народа научные данные о современной войне и ее последствиях. По имеющимся оценкам, при первом же ядерном ударе погибнет от 700 до 800 миллионов человек.

Затем Суслов обвинил Китай в том, что там рассматривают Советы в качестве врага, а также в невыносимой грубости и в распространении «лжи и клеветы».

Через два дня Дэн выдвинул встречное обвинение, что Советский Союз больше заботят отношения с Соединенными Штатами и Индией, чем с Китаем.

– Вы искренне стремитесь кооперироваться с американским империализмом… Вполне очевидно, что наши разногласия имеют под собой серьезные основания… Ваш могущественный шовинизм создает серьезную угрозу раскола в мировом движении… Как говорится: «Успейте осадить своих лошадей, пока они не сбросили вас в пропасть…» Есть старая китайская пословица: «Хорошее лекарство всегда горькое, зато действенное». Мы дали вам множество добрых советов. Воспользуйтесь ими.