Текст книги "Сексуальные маньяки. Психологические портреты и мотивы"

Роль фантазий

В фантазиях маньяка убийство является своего рода компенсацией. Поскольку эти преступники считают, что имеют право на все что угодно и что жизнь к ним несправедлива, фантазия становится для них отдушиной и местом, в котором можно самовыражаться и властвовать над другими людьми. Занимая центральное положение в жизни этих людей, фантазии становятся их личным и ярким представлением об объективной реальности.

Как заявил один из убийц: «Убийство – очень реальная штука… Нужно сделать все необходимое, чтобы остаться непойманным». Он разграничивает сам акт человекоубийства и последствия его устоявшихся фантазий о насилии и причинении смерти. Его слова говорят о том, что после совершения убийства преступник должен справляться с реалиями, образующимися в результате его поступка, что запускает процесс дальнейшего развития мира его фантазий. Это явление будет рассмотрено в главах 4 и 5, посвященных этапам убийства.

Что именно порождает мысль об убийстве? Под мыслями понимаются идеи, являющиеся результатами работы головного мозга, получившего стимулы извне (Gardner, 1985). Мечтание определяется как любая когнитивная деятельность, свидетельствующая о переключении внимания с некой конкретной задачи на что-либо еще (Singer, 1966). Согласно нашему определению, фантазия есть тщательно продуманная идея, являющаяся предметом глубокой озабоченности, закрепившаяся в эмоциях и уходящая корнями в мечтания. Обычно фантазия переживается мысленно, хотя индивид может осознавать присутствие образов, чувств и внутреннего диалога. Некоторые люди осознают только мысли, некоторые – только чувства. Как у взрослых, так и у детей фантазирование является нормальным способом создания воображаемой ситуации и осуществления контроля над ней.

Однако уровень развития фантазии у разных индивидов может различаться и обычно основывается на способности человека идентифицировать определенные мысли как мечты, формулировать их содержание и воспроизводить в памяти. Сингер (1966) отмечал, что 96 % взрослых предаются мечтам несколько раз в день, а по замечанию Береса (1961), фантазии могут и замещать действия, и подготавливать почву для них. Садистские фантазии могут иметь место у самых разнообразных групп людей (MacCulloch et al., 1983). Скольким людям удается воплотить их садистские фантазии и в каких условиях это может происходить, неизвестно, но Шлезингер и Ревич (1980) предупреждают, что нарастание фантазии до точки непереносимого стресса открывает путь к действию.

В то время как в научной литературе принято считать, что психологические мотивы насильственных преступлений коренятся в травмах, обидах и/или сверхстимуляциях раннего детства, мы думаем иначе. Мы предполагаем, что этих мужчин мотивировал на убийство их способ мышления. Их модели мышления формировались постепенно, в соответствии с приобретаемым опытом детских лет жизни. Так, ребенок, которого бьют его родители, приучается ожидать побоев от любых взрослых и находиться в постоянном ожидании удара. Он может мечтать (фантазировать), что на помощь ему приходит некто, способный проучить взрослых. Это может приносить облегчение, поскольку в фантазиях его защищают. Кроме того, при побоях ребенок может психологически отдаляться от боли. Перед лицом обидчика он может бравировать своей властью над болью: например, принимать побои не защищаясь и не отводя глаз. С помощью фантазии ребенок может повышать или понижать степень ужаса происходящего. Развитие такой модели мышления необязательно означает, что ребенок вырастет домашним насильником, наш пример лишь иллюстрирует роль фантазий и процесс их формирования.

В следующем разделе мы описываем значение мыслей и фантазий как среды, в которой убийство является нормальным и оправданным. У исследованных нами убийц налицо проявления в раннем возрасте фантазий, порождающих агрессию и садистские идеи. Эти фантазии реализуются в домашнем кругу и в играх со сверстниками. Некоторые из них принимают форму устойчиво повторяющихся паттернов, которые впоследствии находят свое выражение в моделях убийства.

В раннем возрасте фантазии находят свое выражение в играх детей. По мере развития ребенка его навык владения языком и фантазия развиваются. Детские фантазии обычно позитивны и способствуют его научению через однотипные представления и образную репетицию действий. В наших интервью с преступниками особенно примечательным было именно отсутствие воспоминаний о позитивных детских фантазиях. Остается неясным, действительно ли таких фантазий не было или же положительные детские воспоминания преступников терялись в пучине негативных взглядов и поступков? Говоря о развитии фантазирования в детском возрасте, важно помнить, что не все дети реагируют на свою среду агрессивными фантазиями и не все они воплощают их в действие и становятся убийцами. Преступников отличает именно фантазирование с полной самоотдачей и тайной верой в реальность своих фантазий. В нижеследующем примере руководство школы отдавало себе отчет в чрезмерной мечтательности ребенка, но никто не озаботился проработкой содержания этих фантазий с мальчиком:

Я стыдился таких мыслей [о родных] и подавлял их, враждебность нарастала и нарастала, а потом выстреливала фантазиями… В школе они могли бы обратить на это внимание, я ведь настолько уходил в свои мечты, что мне всегда замечание в дневник записывали… А мечтал я о том, чтобы уничтожить всю школу.

Свидетельства наличия у исследованных нами 36 убийц детских сексуальных фантазий были получены от родителей, воспитателей и самих преступников. Сюжетные схемы их детских игр интерпретировались как выражающие доминантные фантазии. Некоторые преступники вспомнили свои игры и фантазии латентного[8]8
  В теории Фрейда латентной фазой психосексуального развития называется возраст от 6 до 12 лет. (Прим. ред.)


[Закрыть] и пубертатного периодов. Родители предоставили информацию о фантазиях дошкольного возраста. В одном случае мать вспомнила, как обнаружила своего трехлетнего сына с ниткой, один конец которой был завязан на его пенисе, а другой был зажат ящиком письменного стола. Такое поведение предполагает, что это был не первый инцидент подобного рода, и указывает на циклическое фантазирование сексуального и аутоэротического характера. Кроме того, представляется наиболее вероятным, что первоначально подобным вещам ребенка учит кто-то из старших, и в данном случае мы считаем, что это была его няня. Таким образом, можно видеть, как совсем маленький ребенок перенес фантазию на свою игру в отсутствие няни.

Рассказы убийц об их любимых играх детства, особенно в латентном возрасте, указывают на повторяющиеся воплощения базовых агрессивных фантазий. Это повторение является не только ментальным конструктом. Говоря о детских фантазиях, мы говорим о явно доминирующих фантазиях, которые становятся постоянными темами игр ребенка с другими детьми или с самим собой. Такая повторяемость может прямо выражать изначальные насилие или агрессию. Так, в возрасте пятнадцати лет один из объектов исследования затаскивал мальчиков младше себя в туалет исправительного центра и принуждал их к оральному и анальному сексу, воссоздавая таким образом собственную виктимизацию в десятилетнем возрасте. На сознательном уровне он не связывал свое поведение с ранее пережитыми актами насилия. Сексуализированные подростковые ритуалы не ассоциировались у него с виктимизацией прошлого. Эти подчас аномальные ритуалы скорее служили демонстрацией вторичного стремления к господству и контролю над людьми и ситуациями.

Детские фантазии во многом влияют на дальнейшее развитие личности. Сексуальные, садистские, агрессивные фантазии часто проявляются у преступников еще в детстве.

Еще один преступник подростком открыто мастурбировал у себя дома, преимущественно на виду у своих сестер, используя в этих ритуалах их нижнее белье. Это поведение выражало состояние перевозбуждения, в которое его приводили детские воспоминания о виктимизации со стороны взрослого. Он рассказывал, что реакцией на его мастурбацию были карательные меры со стороны матери и неприятие членами семьи. Было очевидно, что даже воспоминание об этом заставляет его мучиться и страдать. Он явно игнорировал непристойность своих поступков, оставаясь при этом оскорбленным их реакцией, нетерпимостью, несправедливостью и ощущением своей отверженности.

Из наших бесед с преступниками мы получили лишь некоторое представление о высокой степени эгоцентризма их игр и фантазий, в которые другие дети и члены семьи включались лишь в качестве элементов расширения внутреннего мира. Информации для более глубокого анализа воздействия их поведения на окружающих было немного. В одном случае объект исследования в двенадцатилетнем возрасте регулярно играл с сестрой в «газовую камеру». В этой игре сестра должна была связать его, посадить на стул и нажать воображаемую кнопку. При «поступлении газа» испытуемый падал на пол, бился в конвульсиях и «умирал». Эта игра сочетала в себе фантазии на темы секса и смерти.

Также у объектов исследования было отмечено зарождение фетишистских наклонностей в детском возрасте. Некоторые испытуемые рассказывали, что еще в возрасте 5–6 лет их сильно интересовали и привлекали дамские туфли на шпильке, нижнее белье и веревки. Часть преступников осознавала наличие у себя более активного и навязчивого интереса к подобным предметам в подростковом и взрослом возрасте. В дальнейшем, когда они начали убивать, эти фетиши приобрели еще большее значение в качестве ритуальных элементов убийств.

Фантазии раннего возраста часто бывают причиной поступков, предшествующих преступному поведению (MacCulloch, 1983). Такие поведенческие предвестники способны привлечь ребенка к процессу причинения боли. Они могут проявляться как едва заметным, так и явным образом. Они могут быть заметными для всех (например, издевательства над младшими) или же обнаруживаться сотрудниками правоохранительных органов при их контакте с юным правонарушителем. Хотя подобным контактам часто не придают особого значения и списывают их на проблемы подросткового возраста, они могут свидетельствовать об эскалации агрессивности по отношению к окружающим.

Особенно наглядным в плане усиления проявлений подобных фантазий является приводившийся выше пример мальчика, обнаруженного матерью с пенисом, привязанным к ящику письменного стола. Уже в подростковом возрасте родители обнаружили его в ванной комнате за занятиями аутоэротической асфиксией с пенисом и шеей, привязанными к стойке душа. В возрасте четырнадцати лет они заметили на его шее следы от веревки и отвели к психиатру. В семнадцатилетнем возрасте, угрожая оружием, он заставил девочку-подростка пойти с ним в заброшенный дом, где продержал ее всю ночь до утра. Девочка заявила в полицию, и юношу задержали, а потом отпустили. В протоколе его вина значилась как «причинение неудобств». Агрессивные действия по отношению к жертве заключались в угрозе оружием и принуждении к выполнению указаний. Здесь следует обратить внимание на перенос правонарушителем объекта агрессии с самого себя на легко контролируемую жертву (человека младше и слабее себя под угрозой оружия). В тюрьму этого преступника отправили лишь в позднем подростковом возрасте, когда он начал преследовать женщин и, угрожая ножом, связывать их с последующим совершением развратных действий. После выхода из тюрьмы его преступная деятельность вылилась в убийство трех молодых женщин путем удушения.

Интересно, что эти ранние проявления агрессивных фантазий зачастую являются самыми неприятными воспоминаниями для преступника, от обсуждения которых он старается уклониться. Мы предполагаем, что данный мужчина осознавал, что контролировал свои поступки, и понимал, что переступает черту. Другими словами, он понял, что может поступать жестоко и безнаказанно убивать, поскольку предыдущие деяния практически сошли ему с рук. Он не чувствовал ответственности перед законом. Такие люди очень рано приобретают опыт власти над жизнью и смертью и возможности контролировать, калечить и убивать по собственному усмотрению.

Садизм. На первых порах детская агрессия может быть направлена на животных. Некоторые убийцы рассказывали о своем детском садизме по отношению к животным. В одном случае убийца еще ребенком получил кличку Док, очевидно, из-за того, что любил разрезать животы кошкам и наблюдать, насколько далеко они убегут, прежде чем погибнут. В другом случае убийца ответил на вопрос об агрессии к животным рассказом о том, как убил кошку и как пережил утрату любимой собаки:

Однажды я убил кошку… Сам не знаю зачем. Просто был зол, а эта кошка попала под горячую руку, и я ее придушил. Это был единственный раз, когда я убил животное… Когда я был маленьким, у меня была собака, а кто-то накормил ее битым стеклом, и нам пришлось ее усыпить. Для меня это было большим потрясением. Больше у меня никогда не было собаки.

В этом примере заметны несколько моментов: смещение гнева на животное, отождествление с агрессором, скормившим битое стекло собаке, и чувство глубокого потрясения. Будучи рассмотренным в связке с девиантным поведением преступника, этот эпизод проясняет повторяющуюся схему его преступлений (вырывание ногтей у женщин с последующим их убийством путем удавления) и последующие угрызения совести. В беседах с агентами он признавался, что понимает, что продолжит убивать, и что, хотя чувство вины не удерживает его от дальнейших убийств, после каждого случая он испытывает угрызения совести.

Еще один убийца рассказал о том, как выставление виновником инцидента кошки (а не себя самого) в итоге вылилось в жестокое обращение с животными:

Однажды, когда шел дождь, я нашел котенка. Он весь дрожал, и я принес его домой. А недели через две у нас блохи скакали по всему дому. После этого я просто возненавидел кошек.

На вопрос о том, что стало с кошкой, он ответил:

Не знаю, что с ней стало. Отец думал, это я что-то с ней сделал, а я думал на него, потому что как-то прихожу домой из школы, а кошки нет… Вот тогда-то я и начал привязывать кошкам к лапам петарды, поджигать их и смотреть, как она шпарит по улице… Кучу кошек лап лишил.

Начиная с самого детства доминирующие представления и игровые модели преступников характеризуются крайней агрессивностью и жестокостью. Преступники осознают глубину и тщательность проработки своих фантазий. Их воображение учитывает любые действия, способные приблизить выброс ярких эмоций. Действия же служат импульсом для еще более изощренных и жестоких мыслей. То, что может показаться внезапной переменой в человеке, неожиданно для всех совершившем убийство, на самом деле является результатом большого объема сознательной и подсознательной деятельности и подготовительных шагов. Этот процесс окончательно закрепляет центральное место в жизни таких людей за актами агрессии и убийствами. Теперь это естественные и оправданные поступки.

Помимо животных жертвами жестокого обращения могут становиться предметы или сверстники. Силу символики детских игр демонстрирует следующий эпизод. Один из объектов исследования связал свои кровожадные преступления с подростковой привычкой обезглавливать кукол сестры: «Ребенком я с сестринскими куклами так же поступал… просто откручивал им головы». В другом случае преступник рассказал о своем поступке по отношению к мальчику своего возраста: «Когда я был мелким, поссорился с одним парнишкой и гонялся за ним с топором».

В одном из случаев период времени между жестоким обращением с животными и воплощением фантазий о человекоубийстве оказался очень коротким. Преступник в подростковом возрасте убил своих дедушку и бабушку. В дальнейшем он не связывал свои агрессивные фантазии с умерщвлением животных, за которым последовало убийство его родственников. Хотя на сознательном уровне он не отдает себе отчета в причинах этого убийства, его подсознательные ассоциации проявляются в этом фрагменте интервью:

Мы со сводным братом бегаем с палками по двору, хотим замочить здоровенную сойку. Мы ее ранили, она мечется туда-сюда, орет, а мы стараемся прикончить ее, пока отчим не заметил. Иначе он с нас шкуру сдерет за своего пернатого друга. И дед с бабкой были такие же со своими маленькими пушистиками да птичками всякими. Так что я валил все, что летает, когда как следует в стрельбе натренировался.

Преступник описывает жестокую и агрессивную псевдоигру, заключающуюся в истреблении птиц, которая, как им со сводным братом понятно, приведет в бешенство отчима. С точки зрения языкового наполнения фантазии показательно, что в связи с предсказуемой реакцией отчима он использует выражение «содрать шкуру», обычно употребляемое по отношению к тушам животных.

Далее этот убийца рассказал, что в возрасте 12 лет ему подарили ружье. Когда ему было 14, его дедушка и бабушка потребовали отдать им это ружье из-за его привычки стрелять куда ни попадя. За это он их застрелил. Он смог увидеть связь между решением убить и использованием огнестрельного оружия, но не связывал убийство родственников с их требованием вернуть ружье. О недостатке желания разобраться в своем явно агрессивном поведении с огнестрельным оружием говорит следующий фрагмент интервью:

Сотрудник: Как вы думаете, есть ли какая-то взаимосвязь между умением обращаться с оружием и способностью убить человека?

Преступник: Конечно, это полезно. Это становится чертой характера.

Сотрудник: Уже после пары выстрелов?

Преступник: Нет, я думаю, это неважно, пока ты не решил начать убивать. Но уж тогда это просто чертовски хороший навык, как у ветеранов, у которых крыша съезжает.

Как ни прискорбно, в попытке прекратить его выходки дедушка и бабушка забрали ружье, вместо того чтобы спросить: «Что с тобой, почему ты так используешь оружие? Что у тебя в голове?» Мы предполагаем, что этот убийца не захотел обнажать свой внутренний мир и совершил убийство, чтобы оставить свои фантазии в целости и сохранности. Он знает лишь, что принял решение убить. Он не увязывает это решение с конкретными предпосылками. Единственное, что ему известно, – это то, что он заранее принял решение об убийстве. Этот трагический пример показывает рано проявившуюся у мальчика силу преступного воображения и его отчаянное желание хранить свои мысли при себе. Отбыв срок в колонии для несовершеннолетних, он вышел на свободу с пониманием, что будет убивать вновь. Вскоре после своего освобождения он начал убивать женщин.

Нам представляется, что ранняя сексуальная агрессивность в сознании ребенка подкрепляется ритуализированными играми с другими детьми. В этот момент происходит уточнение фантазии, и ее воплощения становятся все более продуманными. Модель агрессивного возбуждения находит свое выражение в играх, а затем в действиях, направленных против людей или других живых существ, обычно без боязни неодобрения или санкций со стороны взрослых. Эти мужчины еще в раннем возрасте осознают, что агрессивное поведение может сойти им с рук. Многие из них подчеркивали, что делали то, о чем помышляют все остальные.

Самовиктимизация. В детстве исследованных нами убийц имели место проявления не только садизма, но также и самовиктимизации, или мазохизма.

Детские фантазии одного из преступников указывали на некую фиксацию на его внутренних органах. Он рассказал о следующем случае, произошедшем с ним в пятилетнем возрасте (критически важном для гендерной идентификации). Он спал в одной кровати со своей матерью и беременной теткой, когда у последней началось сильное кровотечение. Кровь была на постели, на полу спальни и в ванной, где у женщины случился выкидыш. Кроме того, примерно в то же время его бабушке удалили матку. Можно предположить, что сон с двумя взрослыми женщинами стимулировал ощущение уюта и близости, которое было разрушено непонятной и пугающей сценой. Зрелище крови и выкидыша, судя по всему, возбудило у испытуемого болезненное любопытство к внутренним органам женщин и своим собственным. Далее преступник сообщил об одной детской фантазии: он увидел на своем животе муравья и решил, что тот собирается продырявить его насквозь. Он также рассказал о сне, в котором его живот разрастался в три-четыре раза, а он безуспешно пытался отрезать его ножом. Здесь заметна фантазия и на тему беременности, и на тему аборта. Тематика наличия обеих альтернатив присутствует в его фантазиях о существовании в виде мужчины и женщины одновременно и о наделении женщины фаллосом («Я воображал, как попадаю в плен к амазонкам, они занимаются со мной сексом и протыкают копьями в момент оргазма»). Непоследовательное самоотождествление с женским полом отчетливо выражалось у мужчины и во взрослом возрасте. Впоследствии он воплощал это в своих убийствах. Впрочем, сам он не усматривает связи между своими мыслями раннего периода жизни и преступлениями. Он сообщает о «нормальных» подростковых фантазиях об обнаженных красотках с плакатов и одноклассницах. Преступник вспоминает, что аномальные фантазии имели место только на территории ванной комнаты, а обычной мастурбацией он занимался в кровати. Такое разделение можно связать с его детским переживанием: в кровати он спал с матерью и теткой, а ванную комнату увидел после тетиного выкидыша. Испытуемый списывает свои мысли на проблемы подросткового периода и утверждает, что не помнит об аномальных фантазиях после окончания средней школы. С достижением взрослого возраста у него стали возникать вспышки ярости и агрессии, связанные с сексуальными фрустрациями. Он рассказывает, что однажды схватился за кухонный нож, чтобы ударить им свою подружку, которая в шутку заигрывала с ним, но положил его и прогнал эту мысль из головы. Эта фантазия на тему проникновения заметна в его преступлениях: он калечил жертв, вспарывая им животы. Опрос показал, что в 13 % случаев (15 из 118 жертв) преступники совершали акты мазохизма во время своих убийств.

Часто желание убивать людей происходит из жестокого обращения с животными в детстве. Иногда этот переход происходит пугающе быстро.