Текст книги "Дом на Локте Сатаны"

– Ну? – поторопил Гэррет. – Кому достанется все?

– Мне! – рявкнул Ник. – «Моему любимому внуку Николасу Ардену Баркли-младшему с надеждой, что он окажется более достойным человеком, чем его отец, и с уверенностью, что он окажется достойнее своего дяди». Ты когда-нибудь слышал что-нибудь подобное?

Пыльная комната с портретами в позолоченных рамах, как и весь столь же пыльный старый дом в южной части Ковент-Гардена, слегка задрожала, когда реактивный самолет взмыл в небо. Ник Баркли вскочил на ноги. Справившись с испугом, он указал на два пустых стакана:

– Послушай, Гэррет, я не могу платить за выпивку и даже заказывать ее в чужом клубе, но, учитывая твое недавнее предложение…

– Да, прости. Фред, еще два мартини!

Бармен смешал коктейли, наполнил стаканы и скромно удалился. Опираясь одной рукой на стойку, Ник чокнулся с Гэрретом:

– Ну, за удачу.

– За удачу!

– Неужели ты не понимаешь, Гэррет? Старик оставил все мне, но я в этом не нуждаюсь. Так не пойдет! Я приехал, чтобы все уладить.

– Понимаю, но каким образом?

– Черт возьми, неужели они принимают меня за алчного ублюдка? Дядя Пен получит свое наследство, а тетя Эсси будет хорошо обеспечена. Что бы ни говорили о Пене, скрягой его не назовешь. Целый месяц, в течение которого он считал себя наследником, дядя Пен договаривался о пожизненном отчислении для Эсси трех тысяч в год. Так и должно быть. А остальное получит сам Пен – и в первую очередь Грингроув. Он живет в прошлом – потому так и любит это место. Конечно, по словам Долиша, для этого понадобится какой-то юридический фокус-покус. Но его можно осуществить.

– Значит, ты говорил с Долишем?

– Звонил ему по междугородному сегодня утром. Мы активно переписывались. Завтра он приезжает в Лондон и расскажет мне обо всем. Слушай, Гэррет, не мог бы ты съездить со мной на этот уик-энд в Грингроув поезд отправляется с вокзала Ватерлоо в пятницу вечером – и оказать мне моральную поддержку?

– С удовольствием. А что, есть какая-то особая причина, по которой тебе может понадобиться моральная поддержка?

– Боюсь, что да. Там царит сущий ад с тех пор, как нашли новое завещание. Кстати, его нашла Эсси. Дядя Пен бродит по дому в старомодном жакете, какие носили лет шестьдесят тому назад. В доме даже поселился доктор, чтобы за ним присматривать. Должно быть, его здорово выбило из колеи известие, что он не является хозяином поместья. Конечно, дядя Пен нервничает – это неудивительно с его темпераментом. По-моему, он куда более впечатлительный, чем кажется на первый взгляд. При мысли, что его, возможно, вышвырнут из дома со всеми пожитками, он запросто мог пустить себе пулю в лоб. Но я первым делом написал поверенным, чтобы они его успокоили объяснили, что Грингроув в любом случае достанется ему. Так что, надеюсь, с этим все улажено. Но если миссис Пен о нем беспокоится, то разве можно ее порицать?

– Нет.

– К тому же это еще не все.

– Произошло что-то еще?

– Разве я тебе не говорил? Так называемое привидение! После находки второго завещания Кловиса кто-то рыщет по дому, откалывая скверные и необъяснимые трюки.

– Погоди, Ник! Ты ведь не предполагаешь, что старый Кловис выходит тайком из могилы и бродит по дому?

– Господи, конечно нет!

– Ну, тогда кто?

Ник указал стаканом на портрет в полный рост Дэвида Гаррика [4]4
  Гаррик Дэвид (1716–1779) – английский актер


[Закрыть] в роли Макбета.

– Восемнадцатый век! – сказал он. – Сэр Хорас Уайлдфер – жестокий старый судья, который построил дом двести лет назад. Хотя почему его призрак именно сейчас должен там бедокурить, выше моего понимания.

– Полагаю, ты не веришь в привидения?

– Конечно нет! Не больше, чем дядя Пен или Эндрю Долиш. Кто-то прикидывается – вот и все. Но кто? С какой целью? И каким образом он проникает через крепкие стены и запертые двери? Надеюсь, это не обернется историей для твоего старого приятеля, доктора Гидеона Фелла, о котором ты часто писал. Между прочим, как он поживает?

– Постарел, как и все мы, но по-прежнему бодр. Он и его друг Эллиот, который теперь депьюти-коммандер [5]5
  Депьюти-коммандер – полицейский чин, следующий по старшинству после старшего суперинтендента


[Закрыть] отдела уголовного розыска, иногда заглядывают ко мне поболтать.

– Короче говоря, ситуация неприятная. Кухарка и служанки грозят уходом, Дейдри вне себя от волнения, тетя Эсси тоже не в своей тарелке. Так или иначе…

– Да, понимаю. Как насчет последней порции перед обедом?

– Почему бы и нет? В моем теперешнем состоянии остается только напиться. Фред!

Бармен тотчас появился, быстро смешал и разлил коктейли и сразу же исчез. Сигаретный дым вновь поплыл к потолку.

– Ты спрашиваешь, – продолжал Ник, потягивая мартини, – почему я нуждаюсь в моральной поддержке? Уверяю тебя, дело не в призраке. Что-то во всей этой истории мне чертовски не нравится. Я собираюсь в этот дом, который мне не принадлежит, благодаря моему же необычайному великодушию…

– Ты поступил очень достойно, Ник.

– Черта с два! Это всего лишь справедливость, как ты отлично понимаешь. Боже мой, Гэррет, как еще я мог поступить? Деньги ничего не значат для дяди Пена – к тому же он достаточно обеспечен. Но я не могу отобрать его любимый Грингроув, даже если… – Ник умолк.

– Даже если что?

– Не важно. Забудь – это все выпивка.

– Я так не думаю. Что не так, Ник?

– Не так?

– Тебя что-то беспокоит куда сильнее, чем все, о чем ты рассказал, но по какой-то причине ты не хочешь признаться в этом.

– Нет, Гэррет, не меня беспокоит, а тебя!

– Меня?

– Да. Я понял это по твоей реакции на мое упоминание о таинственных женщинах и о том, что жена Пена гораздо моложе его. Что-то тебя гложет. Выкладывай, о муза истории и биографии! Неужели тебе нечего мне сказать?

Гэррет задумался.

– Возможно, есть. Надеюсь, дальше это не пойдет?

– Ты знаешь, что я буду нем как рыба. Ну, какие жалобы?

– Это не совсем жалобы…

– Тогда что?

Невидимые демоны плясали и били в барабаны. Дэвид Гаррик, мисс Сиддонс [6]6
  Сиддонс Сара (1755–1831) – английская актриса


[Закрыть], весь сонм театральных знаменитостей от восемнадцатого столетия до конца викторианской эпохи вопросительно взирал со стен. Гэррет чиркнул спичкой, и в тусклом баре вспыхнуло яркое пятнышко света.

– Не знаю, как сейчас, но тогда это значило для меня очень много. В прошлом году в мае, после завершения «Дизраэли» [7]7
  Дизраэли Бенджамин, граф Биконсфилд (1804–1881) – британский государственный деятель и писатель, лидер консервативной партии, дважды занимавший пост премьер-министра


[Закрыть], я позволил себе короткий отпуск в Париже.

– И правильно сделал. Что дальше?

Гэррет снова помолчал, думая о прошлом.

– Ну, как ты и предполагал, я встретил даму.

Глава 3

Итак, вечером в пятницу 12 июня Гэррет Эндерсон упаковал чемодан в своей квартире в Хэмпстеде и вызвал по телефону такси, чтобы ехать на вокзал Ватерлоо.

Летнее солнце клонилось к закату. Такси Гэррета промчалось по Росслин-Хилл и Хейверсток-Хилл, в Кэмден-Таун свернуло налево через Блумсбери, проехало мимо нового Юстона, через Рассел-сквер, вокруг Олдвича, по Стрэнду и мосту Ватерлоо к находящемуся за ним вокзалу.

На улицах, переполненных транспортом в результате новых правил, запрещающих правые и левые повороты в самых удобных местах, приходилось часто останавливаться на красный свет.

Но Гэррет ничего этого не замечал. Его мысли были заняты тем, что он рассказал Нику Баркли в среду вечером – точнее, тем, что он ему не рассказал. Решив поведать старому другу о Фей, Гэррет почувствовал себя таким, как сказал бы Ник, «заторможенным», что его повествование получилось сдержанным и тщательно отредактированным, словно отчет семейного адвоката.

Но смог бы он все объяснить, даже если бы захотел? Гэррет этого не знал.

В такси на него нахлынули воспоминания.

Чуть более года назад, в цветущем мае, Гэррет летел дневным рейсом в Париж. Рядом с ним, у окна, сидела девушка, казавшаяся до смешного молодой и невинной, – вряд ли ей было больше двадцати одного года, – которая задала ему несколько вопросов о полете.

Гэррет не мог наглядеться на ее робкие темно-голубые глаза, наивные и в то же время внимательные, матово-белый, но здоровый цвет лица, блестящие светлые волосы до плеч, стройную, но крепкую фигуру, которую идеально подчеркивал твидовый дорожный костюм. Покуда самолет не приземлился в Орли, они говорили без умолку.

Девушка сказала, что ее зовут Фей Уордор. Она сообщила, что ушла с работы (не сказав, с какой именно) отчасти из-за маленького наследства, оставленного ей покойной тетей; эти деньги она целиком истратила на заграничные путешествия – десять дней в Париже и неделя в Риме, – прежде чем поступить на другую работу в июне. Потом они выяснили, что будут проживать в отелях, расположенных недалеко друг от друга: Гэррет – в своем любимом «Мерисе», Фей – в большом, хотя и менее фешенебельном муравейнике на улице Риволи.

– Отели «Сент-Джеймс» [8]8
  Сент-Джеймс – название британского королевского двора (по названию дворца, ранее служившего королевской резиденцией)


[Закрыть] и «Олбени» [9]9
  Олбени – фешенебельный многоквартирный дом в Лондоне


[Закрыть]. Sic! [10]10
  Вот так! (лат.)


[Закрыть] – смеясь, сказала Фей. – Звучит до ужаса нелепо.

– Вроде как «Гранд-отель» в Литл-Мармеладе?

– Да! Они всегда используют названия подобным образом. Хотя я сама достаточно невежественна – нигде не бывала и говорю по-французски, как школьница.

– А вам бы не хотелось попрактиковаться во французском языке, сходив вечером в театр?

– С удовольствием! – воскликнула Фей.

Они пообедали у «Фуке» и отправились в театр Сары Бернар, где насладились колоритной мелодрамой Сарду [11]11
  Сарду Викторьен (1831–1908) французский драматург


[Закрыть], исполненной с убедительным panache [12]12
  Блеском (фр.)


[Закрыть], на который способны лишь галльские актеры.

Так начались волшебные десять дней, которые Фей должна была провести в Париже перед отъездом в Рим. Они бродили по набережным, смотрели восковые фигуры в музее «Гревен» [13]13
  «Гревен» – музей восковых фигур, основанный в 1822 г. карикатуристом Альфредом Гревеном (1827–1892)


[Закрыть] и кукольную комедию на Елисейских полях, посещали оперу и ночные клубы со стриптизом, обедали на открытом воздухе при бледном свете уличных фонарей, проникающем сквозь листву каштанов. Обычно умеренный в потреблении алкоголя Гэррет пил больше вина, чем следовало, да и Фей в этом отношении не приходилось особенно уговаривать.

Но более всего Гэррет был очарован самой девушкой – ее энергией, жизнерадостностью, умом, чувством юмора. Она могла прошагать рядом с ним несколько миль без единой жалобы, но никогда не позволяла ему разговаривать с собой тоном доброго дядюшки. Это стало очевидным, когда Гэррет водил ее по старому Парижу – лабиринту серых улочек, где все напоминало о Средневековье и Возрождении, раскинувшихся вокруг музея «Карнавале» [14]14
  «Карнавале» – музей исторических реликвий в особняке того же названия


[Закрыть] и улице Севинье.

– За следующим поворотом, Фей… Ты не устала?

– Господи, конечно нет! Как я могла устать, когда ты рассказываешь мне столько интересного? Этот дом на другой стороне улицы, где Генрих IV [15]15
  Генрих IV Бурбон (1553–1610) – король Франции с 1589 г


[Закрыть] поселил свою… как же ее звали… просто потрясающий! Так о чем ты говорил?

– За следующим поворотом, Фей, начинается улица Симона Ле Франка улица Симона-простака.

– И что же мы там обнаружим?

– Это станет ясно через минуту. Видите ли, юная леди…

– Пожалуйста, не надо!

– Что не надо?

– Не говори со мной, как будто… как будто я еще не совсем взрослая!

– А разве это не так?

– Конечно нет! Уж кому-кому, а тебе это должно быть известно.

Гэррет был вынужден признать, что во многих отношениях она права. Но о наиболее важных событиях этой безумной декады он не мог бы рассказать ни Нику Баркли, ни кому-либо другому. В столовой клуба «Феспис», увешанной еще большим количеством театральных портретов, Гэррет ограничился описанием наиболее очевидных достоинств Фей, а Ник с видом человека, умудренного опытом, пытался проникнуть в суть.

– Слушай, – сказал он наконец. – Помимо перечисленных тобой качеств, твоя мисс Икс, насколько я понимаю, была чертовски привлекательна, не так ли?

– Да, безусловно.

– Короче говоря, лакомый кусочек. А ты – мужчина опытный, хотя и выглядишь заторможенным крахмальным воротничком. Надеюсь, ты воспользовался удобным случаем, а?

– Черт возьми, Ник, неужели ты думаешь, что я стану отвечать на такие вопросы?

– Будешь хранить молчание, как подобает истинному джентльмену, усмехнулся Ник. – Но я не джентльмен и никогда им не был. Можешь не сомневаться, я всем бы разболтал, если бы такая аппетитная милашка бросилась в мои объятия. Ладно, храни свои секреты, крыса. Но я буду делать выводы. Учитывая ауру, которая всегда царит в Париже, я не удивлюсь, если она сбросила одежду и залпом тебя проглотила.

Фактически все так и произошло. Их связь началась в первый же вечер, когда Гэррет проводил девушку в отель. Он не намеревался соблазнять ее разница в их возрасте казалась ему слишком большой, – но ничего не мог с собой поделать. Неизвестно, вдохновили ли его ночь, вино, «парижская аура» или была другая, более глубокая причина, но стоило ему прикоснуться к Фей, как от ее робости и неуверенности не осталось и следа, что одновременно испугало и обрадовало Гэррета. Если внутренний голос и предостерегал его, то он заставил его умолкнуть. Гэррет потерял голову, и его это не заботило, как, впрочем, и Фей. Дело не в том, что она говорила и как себя вела в пылу близости, – это легко симулировать, – а в безошибочных, чисто физических признаках того, что она полностью разделяет его восторг. Так началось безумие, которое не ослабевало все десять дней. Несмотря на случайные связи в прошлом, Гэррету казалось, что он слышит голос, который шепчет: «Это впервые!»

Но было ли все так, как тогда казалось? Гэррет считал, что Фей не совсем взрослая, однако она занималась любовью с такой сноровкой, что он ощущал болезненные уколы ревности к своим незнакомым предшественникам. В некоторые моменты Фей демонстрировала иное, куда менее понятное настроение. Она никогда не позволяла себя фотографировать – даже рядом с этими забавными приспособлениями вроде картонных автомобилей с дырками, через которые просовываешь голову. Любое упоминание о браке кого бы то ни было вызывало у нее горькую усмешку, казавшуюся абсолютно чуждой ее мягкой и доброжелательной натуре. Впрочем, ее склонность к «черному юмору» временами давала себя знать вообще без всякой видимой причины. Случались также периоды тревоги и подавленности, иногда заканчивавшиеся бурей слез.

– Предположим, дорогой, – как-то сказала Фей, – что я в действительности не та, кем притворяюсь?

– А кем ты притворяешься?

– Что, если я не имею права на имя, которым пользуюсь? Что, если я была замешана – пускай не по своей вине – в грязном деле, которое внушило бы тебе отвращение ко мне?

– Разве я задавал тебе какие-то вопросы? По-твоему, даже если то, о чем ты говоришь, правда, это что-то бы изменило?

– Конечно, изменило бы, дорогой, хотя ты, возможно, так не думаешь.

– Вздор!

– О, Гэррет! Ну, по крайней мере, мы заканчиваем на высокой ноте.

– Заканчиваем? Что ты имеешь в виду?

– Разве ты забыл, дорогой, что в понедельник я улетаю в Рим?

– Ну и что? Я полечу с тобой.

– Нет! Ты не можешь… не должен этого делать! Я бы отдала все на свете, чтобы ты был рядом, но это невозможно. Я еду в Рим к школьной подруге, и к нам там присоединится другая подруга. Они чудесные люди, Гэррет, но твое присутствие ужасно бы их шокировало. Я должна соблюдать внешние приличия, хотя мечтала бы провести всю оставшуюся жизнь так, как сейчас. К тому же это не конец – мы встретимся в Лондоне, как только я вернусь, не так ли? Давай сразу назначим время.

Таковы были подробности, которыми Гэррет не поделился с Ником Баркли, хотя он мог рассказать дальнейшее. В столовой клуба «Феспис», быстро расправившись с едой, но то и дело возвращаясь к бутылке кларета, Ник стал еще более важным и напыщенным.

– Ты хоть понимаешь, что не назвал мне даже ее фамилии? – заметил он. Судя по всему, история с мисс Икс по имени Фей зашла достаточно далеко. Так как ты все еще питаешь романтический интерес к исчезнувшей чаровнице, не будет большого вреда, если ты назовешь мне ее фамилию.

– Не будет никакого вреда. Но я даже не уверен, что знаю ее настоящее имя.

– Думаешь, она морочила тебе голову?

– Не знаю что и думать. Трудно в это поверить – людям свойственно заблуждаться. Но…

– Но ты больше ни разу ее не видел с тех пор, как она покинула Рим?

– Ни разу. Мы должны были пообедать вместе в «Плюще» двадцать четвертого июня – через две недели исполнится год. Просидев там почти до закрытия, я понял, что комедия окончена.

– Комедия, вот как? А ты пытался разыскать ее?

– В телефонном справочнике ее имя не значилось, хотя у меня не было никаких причин полагать, что она вообще живет в Лондоне. Что еще я мог сделать?

– Ты ведь знаком с депьюти-коммандером отдела уголовного розыска. Ты мог обратиться в полицию.

– С какими данными? Там бы только сказали, что это не их дело и они не имеют права вмешиваться. Даже если бы они помогли мне, каков был бы результат? Для Фей, возможно, только смущение, если не хуже.

– Ты имеешь в виду, в том случае, если она замужем?

– Не знаю. Это один из вариантов.

– Существуют и частные детективы.

– Да, но для Фей результат мог оказаться таким же.

– А ты никоим образом не хочешь расстраивать леди, верно?

– Верно.

– Держу пари, я бы смог отыскать ее для тебя, если бы пустил по следу толковых ребят. Но ты ведь не согласишься?

– Да, не соглашусь. Я пытался придумать всевозможные объяснения, Ник. Что она хотела прийти, но не смогла по какой-то элементарной причине. Даже терзал себя мыслями о несчастном случае!

– Бедняга! – серьезно промолвил Ник. – Ты попал в скверную ситуацию, Гэррет, и должен из нее выбраться. Мой тебе совет, проконсультируйся с оракулом.

– Именно это я и делаю.

– Тогда он скажет тебе, призвав на помощь весь свой опыт, что тебя выбило из колеи не что иное, как простой старомодный секс.

– Хорошо, предположим, так и было. Ну и что тут дурного?

– Слушай, мой мальчик, что скажет тебе твой дядюшка Ник! Тут нет абсолютно ничего дурного. Такие истории, как у тебя с Фей, происходят постоянно. Ну так наслаждайся этим ретроспективно, но не принимай это слишком всерьез, как явно не принимает она. Не драматизируй. Не превращай здоровую физиологическую потребность в романтическую страсть из викторианского романа. Если смотреть на твою идиллию с правильной точки зрения, то все произошло наилучшим образом.

– Здравый смысл подсказывает, что ты прав – тем более учитывая нашу с Фей разницу в возрасте. Тем не менее…

– Повзрослей, наконец, Гэррет, и ты поблагодаришь меня за совет. И не забудь, старина, – продолжал вещать Ник, сделав очередной глоток кларета, что тебе предстоит встреча совсем иного сорта. В пятницу вечером, если ты не откажешься от своего обещания, ты отправишься в Хэмпшир, чтобы помочь мне решить ряд проблем, касающихся дяди Пена с его суицидальными наклонностями и его испуганной жены, тети Эсси с ее фантазиями, а также предполагаемого призрака, который может проходить сквозь запертые двери, не оставляя никаких следов.

Поезд – как Ник сказал в среду и подтвердил на следующий день, поговорив с Эндрю Долишем, – отправлялся в девятнадцать пятнадцать. Вокруг Нью-Фореста располагалось множество городов и деревень – в том числе Брокенхерст и Лимингтон. Их пунктом назначения был Брокенхерст – следующая станция после Саутгемптона. Они должны были прибыть туда в двадцать один тридцать пять и решили перекусить в поезде, который едва ли окажется переполненным, так как большинство отправляющихся на уик-энд уже уехало. В Брокенхерсте, по словам мистера Долиша, их должен был ожидать автомобиль, в котором они проедут семь-восемь миль до Лип-Бич и Локтя Сатаны.

На вокзале Ватерлоо, под стеклянной крышей которого каждый звук отдавался шуршащим эхом, народу было немного. Гэррет купил билет первого класса в оба конца и направился к книжному киоску, где, как было условлено, его ожидали два спутника.

– Мой дорогой Николас… – зазвучал скучный тягучий голос.

Ник, с непокрытой головой, в спортивной куртке и слаксах, держал в руке тяжелый чемодан. Лицом к нему и спиной к киоску стоял толстый приземистый мужчина – «как Маколи», подумал Гэррет, – с «Ивнинг стандард» в одной руке и портфелем в другой.

Мистер Эндрю Долиш, вдовец, чей взрослый сын был вторым членом фирмы «Долиш и Долиш», был облачен в профессиональную униформу, состоящую из короткого черного пиджака, полосатых брюк и шляпы-котелка. Несмотря на всю свою серьезность, он не выглядел стариком – его жесткие светлые волосы казались едва тронутыми сединой. Ему охотно прощали некоторую напыщенность, так как за ней ощущались надежность и основательность. В данный момент он стоял и вещал совсем как Ник в среду вечером.

– Вижу, Николас, ты не настолько американизирован, как я опасался. Конечно, ты используешь вульгаризмы, к чему склонны мы все под влиянием телевидения, но в твоей речи сохранилось много прежних интонаций. Как я говорил…

– Смотрите-ка! – прервал его Ник, отвернувшись. – Вот и Гэррет – наш странствующий менестрель. – Он быстро представил друг другу Гэррета и адвоката. – Теперь вся команда в сборе и можно отправляться в путь.

– Могу я попросить, Николас, чтобы ты немного понизил голос?

– Разве вы не слышали, что я сказал? Это Гэррет Эндерсон, мой самый старый друг. Все, что вы говорите мне, можете говорить и ему.

– Да, но разве это обязательно говорить всему вокзалу? Мистер Эндерсон, – продолжал адвокат, выглядевший точь-в-точь как Маколи на портретах, – для меня большое удовольствие с вами познакомиться. Я читал несколько ваших книг и искренне ими наслаждался. Боюсь, что наш молодой друг Николас считает меня слишком сдержанным и осторожным. Но каждый должен исполнять свои обязанности. Льщу себя надеждой, что он последует моему совету.

– Можете не сомневаться, – отозвался Ник. – Я весь преисполнен чувства долга. О, Юстиция – суровая дщерь Гласа Божьего! Я последую вашему совету, когда узнаю, в чем он состоит. Но можете ли вы ответить на прямой вопрос одним словом, без всяких «принимая во внимание» и «как было сказано выше»?

– Одним словом – да, – ответил мистер Долиш.

– Дядя Пен…

– Ах да, твой дядя Пеннингтон! – Мистер Долиш обращался к пространству между Ником и Гэрретом. – Когда-то мы ожидали от него великих деяний – во всяком случае, я ожидал. Он снова собирается писать пьесу, как говорил и в былые дни, но, по-моему, все, чем он занимается, это пишет длинные письма в литературные еженедельники или диктует их своему секретарю. Конечно, для него это было нелегкое время. Потрясения последних недель… его сердце…

Ник сделал гипнотический жест рукой.

– Слушайте, вы, «Комментарии» Блэкстоуна! [16]16
  «Комментарии к законам Англии» составлены на основе оксфордских лекций английского юриста Уильяма Блэкстоуна (1723–1780)


[Закрыть] – прервал он. – Вы, конечно, осторожны и сдержанны, хотя я что-то этого не заметил. Но может человек, который задал вам вопрос, ввернуть словечко?

– Да, прошу прощения. Что за вопрос?

– У нас все в порядке?

– В порядке?

– Вы сказали дяде Пену, что его не вышвырнут, как тюбик из-под зубной пасты? Что он может владеть своим любимым Грингроувом до своей естественной кончины?

– Сказал, и давно., в соответствии с твоими инструкциями. Я также взял на себя смелость информировать об этом мисс Дейдри. – Адвокат обратился к Гэррету: – Должен объяснить, что мисс Дейдри в действительности миссис Пеннингтон Баркли. Слуги начали называть ее так, подстрекаемые мистером Баркли… – под мистером Баркли, очевидно, подразумевался покойный Кловис, – и некоторые из нас, увы, усвоили эту привычку. Она очаровательная молодая леди, которой Пеннингтон должен гордиться… Да, Николас, я информировал его. Но мы живем в жестоком мире, хотя у тебя пока что было мало поводов в этом убедиться. Люди цепляются алчными пальцами за то, что они унаследовали по закону, а Пеннингтон по натуре не слишком доверчив. Я передал ему твое великодушное сообщение. Вопрос в том, верит ли он, что ты действительно хочешь так поступить?

– Господи, конечно хочу!

– Я тебе верю. Но верит ли Пеннингтон? Он непредсказуемый человек с чрезмерно развитым воображением. Что конкретно ты подразумеваешь под словами «все в порядке»? И что именно он может считать своей естественной кончиной? Если случайно…

– Чушь, адвокат! – рявкнул Ник. – Чушь, вздор и галиматья! Если вы хотите сказать, что дядя Пен достаточно безумен, чтобы покончить с собой…

– Я этого не говорил и даже не думал. Я только имел в виду, что мой старый друг непредсказуем и переменчив. И я также говорю, – настойчиво добавил мистер Долиш, – что нам не следует здесь задерживаться. Мы должны поторопиться, если хотим успеть на поезд.

– Чепуха! Еще полно времени!

– Прошу прощения, но это не так. Посмотри на часы. Я не принуждаю тебя, Николас, но у нас есть еще одна причина не опаздывать на поезд и не расстраивать обитателей дома. Ты знаешь, что сегодня за день?

– Пятница.

– Двенадцатое июня. А завтра?

– Если кто-нибудь не напортачил с календарем, то завтра будет тринадцатое.

– Как ты проницательно заметил, завтра будет тринадцатое июня. А значит, день рождения твоей тети Эстелл.

– Так они все еще соблюдают церемонию?

– Вот именно.

– Помнишь, Гэррет? Когда у кого-нибудь день рождения, в старинных домах всегда устраивают церемонию. Я тебе говорил, верно?

– Да, говорил. А что за церемония?

– Вечером, накануне великого праздника, кухарка печет замысловатый пирог. Его торжественно подают в столовую, где произносят речи и вручают подарки. Это всегда происходит в одиннадцать ночи. Дядя Пен настаивал, что это следует проделывать в полночь, но тетя Эсси возражала, что «детям» тогда уже нужно спать. Так как я тогда был единственным ребенком в доме, это выглядело огульным утверждением… Тетин день рождения, вот как? Не думаю, что Эсси очень рада своему пятидесятипятилетию – кажется, ей столько исполняется? Но вы правы, Блэкстоун, мы не должны разочаровывать старушку. Пошли!

Ник подозвал носильщика и вручил ему чемодан.

– К поезду в семь пятнадцать, – сказал он. – Какие ворота?

– Одиннадцатые, сэр. Вон там. Едете в Борнмут, сэр?

– Не так далеко, но тем же поездом. Тащите чемодан в вагон первого класса для курящих – желательно в пустой.

– У вас есть билет, сэр? Лучше ехать в одном из передних вагонов. Я пойду вперед, а вы следуйте за мной, хорошо?

– Отлично. Что вы там копаетесь? – обратился он к нам. – Божье наказание, поторапливайтесь!

Избрав линию поведения, Ник неуклонно ее придерживался. Пройдя контроль и взмахнув билетом, он почти бегом двинулся по перрону. Мистер Долиш, который, несмотря на всю свою напыщенность, мог при желании двигаться достаточно быстро, семенил рядом, размахивая портфелем. Гэррет замыкал процессию.

Солнце скрылось за облаком. Платформа и стоящий справа длинный состав с удивительно чистыми шоколадно-кремовыми вагонами оставались в тени и выглядели мрачновато под покрытой сажей стеклянной крышей. Ник, Долиш и Гэррет шли к началу платформы мимо маленьких групп других пассажиров. Пройдя вагон-ресторан, где за зарешеченным окошком буфетной виднелась чья-то унылая физиономия, они добрались до головного вагона и направились к двери следом за носильщиком. Тут Ник Баркли заговорил снова:

– Учитывая ситуацию, едва ли следует ожидать пышного приема. Я начисто забыл о дне рождения старушки, если вообще когда-нибудь вспоминал о нем, и теперь не успею приготовить для нее подарок.

– Совсем наоборот, Николас. Ты привезешь ей самый лучший и желанный из всех подарков. Нет нужды объяснять, что я имею в виду денежное содержание. Пеннингтон ей это предложил, а ты выступишь гарантом, ведь у Эстелл, по крайней мере, нет оснований сомневаться в твоих добрых намерениях. Думаю, все пройдет хорошо, если ты и Пеннингтон воздержитесь от слишком умных замечаний. Мисс Дейдри очень старается, чтобы праздник прошел как надо. Вы что-то сказали, мистер Эндерсон?

– Да, – отозвался Гэррет, державшийся шагов на десять сзади. – Простите, что перебиваю, но эта леди – миссис Пеннингтон Баркли… Как она выглядит?

Мистер Долиш ответил полуобернувшись и не замедляя шаг:

– Разве я уже не говорил, сэр, что жена Пеннингтона очаровательна? Несмотря на разницу в их возрасте…

– Да, конечно. Но я имел в виду не совсем это. Как она выглядит? Как бы вы ее описали?

– Трудный вопрос, сэр.

– Да, но…

– Самому придирчивому критику, – заявил мистер Долиш, – пришлось бы признать, что она очень хороша собой. Мисс Дейдри выглядит даже моложе своих лет. Она среднего роста, светловолосая, с весьма обходительными манерами…

– Блондинка? – прервал Ник Баркли и резко обернулся. – Черт возьми, какая это была бы ирония судьбы! Тебе пришло в голову то же самое, Гэррет?

– Вовсе нет…

Теперь пришла очередь Гэррета застыть как вкопанному. Двое других последовали за носильщиком, который открыл дверь в передней части вагона, и поднялись внутрь. На перроне началось оживление. Гэррет все еще стоял неподвижно, не в силах отогнать невероятную идею, когда кто-то сзади коснулся его локтя. Это был другой носильщик с массивными чертами лица и манерами заговорщика.

– Прошу прощения, сэр, но леди сказала…

– Какая леди?

– Из последнего купе вон того вагона, сэр. Это вагон с коридором на дальней стороне. Если хотите пройти в то купе, входите в дверь справа, идите вперед и за углом поверните налево. Леди просила, чтобы вы, прежде чем присоединиться к другим джентльменам, заглянули на минутку к ней.

– Спасибо. – Гэррет передал носильщику маленький чемоданчик вместе с полукроной. – Отнесите это в купе к моим спутникам. Скажите, что я не намерен опаздывать на поезд и скоро к ним приду.

Разумеется, это было невозможно, но все же… Гэррет огляделся вокруг и быстро зашагал.

У широкого окна, находящегося в тени, как и другие окна поезда, виднелась красная треугольная табличка с надписью белыми буквами: «Не курить». Женщина в купе взглянула на Гэррета. Прижав ладонь к оконному стеклу и слегка отвернувшись, словно стараясь не видеть происходящее снаружи, у окна стояла Фей Уордор.