Текст книги "Кельт-Друидистская Этимология. Том I"

Этимологический Словарь Клеланда

Краткая библиографич. отметка к совр. изданию: перевод был начат 25.05.2015; 05:05. М. Гюбрис.

Адвертисмент

<стр. 3>

ПОСЛЕ моей публикации того слишком грубого эссе, кое «О Пути от Слов к Вещам, и от Вещей к Словам», Я воображал себя вполне избавленным от каких бы то ни было дальнейших соблазнов озадачить публику своими идеями в этаком филологическом направлении. Посчастливилось бы случиться и апробации сего стороною первопризнанных в литературе, – апробации, вопреки всем моим надеждам и ожиданиям; – оное таки никогда не искусило бы меня вновь заступить на сей жизненный путь. В застенчивости о собственной способности довести сие литературное предприятие до наиболее эффективного его осуществления, дабы вполне удовольствовать тем себя или общественность, Я заведомо отрёкся от всех мыслей о дальнейшем участии во всём этаком.

Некоторое время спустя в «Journal des Scavans» появилось два адвертисмента исследований примитивного вселенского языка.

Сия амбиция, с тем также, определённо отлична от моей по двум практическим, материально-обусловленным пунктам.

Первое в этом – то, что автор стилизует сие быть вселенским: хотя сам Я не смею утверждать, что Кельтский, – по меньшей мере настолько, насколько Я сам способен судить о том, так и от той точки, с которой Я начал своё новоисследование, – когда-либо являлся вселенски элементарным или, сказать, материнским. То доказуемо, что оный и от Греческого, и от Латыни, от большинства, если не сказать от всех языков Европы, частично Африки и двух Татарий; а сколь далеко корни его проникают аж и в более Южные регионы, Я даже не берусь выяснять. Но в том заглавии, кое (говорит) о вселенском, очевидно, конечно же, что этакое включает в себя и Кельтский.

<стр. 4>

Во-вторых. В тонах тех адвертисментов проявляется своего рода претензия к чести исполнения сего исследования. Но сие весьма много больше того, что сам Я, каким бы то ни было путём, могу допустить. То с удовольствием Я признаю, что обладаю тем направлением, на коем мне довелось преуспеть, а сколь превосходно в том, да будет судить остальным, и кое уже подмечалось не одним автором, кто особенно справедливо находил, в ракурсе всея аналитического метода, единственный пример подхода к различным взглядам на античность. Лейбниц, Штернбельм [Sternbielm] и весьма замысловатый и изобретательный Президент Де Брозе2828
  – Charles de Brosses, Граф де Турнель, Барон де Монтфалькон; 7 February 1709 – 7 May 1777, Французский писатель 18 века.


[Закрыть], вместе с многими другими, все известно рекомендовали сию импликацию языков, путём сокращения/обращения слов к их радикальным корням.

Даже сам по себе процесс анализа остаётся в основе тем же, и лишь только чуть более аутентически грамотным и раскрытым в правилах, этак, чтобы в продолжении сего быть воспринятым обобщённо и непротиворечиво; посему, у меня нет никакого права называть какую-либо вещь по своему предвзятому домыслу, в ряду собственных открытий, нежели как, разве что, в ряду новшеств её объяснения и применения, – о справедливости чего судить лишь читателю.

Потом, когда те адвертисменты появились в «Jornal des Scavans», искренней приязнью для меня было узнать, что, в вопросе, наиболее важном для литературы, излился-де свет много более великий и понятный, чем то, что допускал бы Я сам в предположениях, и не важно кем сделанных, но этак, обо всём, что для Публики, и, в том, единственно лишь ей на благо.

Но пока Я довольствовался, с совершенным прямодушием, о тех успехах, с коими кому-нибудь отсель да прибудет погружаться в исследования сего рода, мне предложили (к чему могу честно и непринуждённо заметить, что то не было моей собственной мыслью), оттоль как некоторые практические советы по восстановлению античного Кельтского или элементарного языка, таки, уже будут отточены мной, чтобы в том мне было б ещё пожертвовать собой и к утверждению всего, чем обоснована идея самого заглавия, и образом таким, каким оное здесь явлено к чести возымения всех великих вкладов в мир литературы.2929
  – Republic of letters, мы принято понимаем, как «мир литературы; литературный мир» – может быть, также, как дословное «республика письменности», особенно, если мы думаем о том, что ре-с-публика – это «пере-публикация».


[Закрыть]

<стр. 5>

Сей аргумент, по мне весьма частного рода, предстал быть нисколько не меньшим грузом: едва ли когда Я бывал преисполнен всея глупейшей напраслиной в собственных мечтаниях, дескать, о таком, чтобы литературная честь нации когда-либо могла б аффектированно зависеть от успеха иль неудачи в сией моей амбиции о приоритетах исследования, – настолько, насколько мой вклад, вообще, может быть расценен как исследование, или скорее как поиск (путей восстановления).

Потом, этакое было уже в исключительном и чистейшем признании особенной не бесполезности, сравнительно всея эффекту на публике, когда единственно лишь из света воспротивления престижу, в дальнейшем, таковое побудило меня продолжить труд, каковому Я произволил быть опубликованным под ноткой супрессии. Со стороны, думается, было очевидно, что (античные) реликвии сей нации никак не смогут возыметь того предпочтения в иностранце, как нежели то во мне.

Но, в порядке основательного, эффективного исполнения, весьма убедительно возникала необходимость соотнесения смысла Публичного к природе сего предприятия. Сие никак не могло бы быть соделано без оформления более раскрытого материала пред судом (критики), нежели то содержалось в моём предызмышленном, грубоватом, неудобоусваиваемом (ранее-сочинённом) эссе. Я также посчитал вполне честным отнести сей предмет в сравнение предложениям Монс-ра Бриганта (Brigant), на кои ссылался прежде, и к сему, беспристрастно кои здесь присовокупляю.3030
  – Издатель и гл. редактор «Journal des Scavans»; см. ниже.


[Закрыть]

В сиих видах, Я прибег к собственно-составленному сборнику, долгое время каковой создавался мною из подборки обоюдных иллюстраций слов и их смыслов, в идее их более упорядочить и придать им большую раскрытость, масштаб и экспансивность, ко случаю какой-либо публикации всея плана сего предложенного исследования. И, когда по воле времени вышло предоставить этакий материал ко вниманию судейства публики, Я убеждённо решился на то, чтобы на воспоследовавших сему листах поместить несколько предварительных образцов продукта моего этимологического плана.

<стр. 6>

Оный, также, едва ли столь помпезен, как у Монсеньора Бриганта, в обещанной своей универсальности; но настолько, насколько это, в особенности, более соотносится античности сей страны, вряд ли таковое может предстать тогда менее интересным. Сколь много, в этаком смысле, Я преуспел или предуготовил себе какую бы то ни было возможную почву, в том, чтоб преуспеть, Я с радостью таки препоручаю подметить тем учёным мужам, кои наиболее компетентны в суждениях, – осведомлённые в достатке для опытного упредметования материала, в раз кои и благородны, и любопытны, и занимательны, а с тем, и весьма достойны того, чтобы всем этаким заниматься.

Я весьма далёк того, чтобы отрицать другие предметы любопытства в античности, так и истинную степень прочего вклада, и, в том, высшее оное достоинство. Восславить кабинет (или: академию) редчайшими медалями, оттисками of a Herennius, a Hostilian, a Balbinus, a Pupienus, a Pescinnius Niger, an Aquillia Severa the wife of an Heliogabalus, &c.; прояснить нечто невразумительное of a Carausius [?Гораций], a Minnasar, a Driantilla, &c.; или дополнить недостающие, эллиптически-расплывчатые или стёртые буквы в надписи на монументе некоего Римского Центуриона, или трибуна легиона, или даже некоего императорского дворового лакея, – в том вероятно найдётся, или лучше сказать, несомненно найдётся верная польза; правда, всё-таки несоизмеримо меньшая, чем то в попытке обнаружения основ нашей существующей структуры церкви и государства в веках, предшествовавших завоеванию сей страны Юлием Цезарем, чья всяко-отвратительная амбициозность, лишавшая его отдохновения в собственной стране по уничтожению в ней свободы, известно подстрекала его к повержению сего в нашей.

Если таки, Я повторяю вновь, Если Я не ошибаюсь в сим методе анализа слов путём индивидуации [выделения] им вменённых идей, слог за слогом, и чрез всякий партикль [основные фундаментальные частицы слогов] в составляющих оных слов, что выражают те идеи, и кое прослеживается вплоть до исконного, первобытного истока единственно-различимого элементарного языка моносиллабических радикальных корней,

<стр. 7>

в значении коего, возможно, будет найдено существование вещей в их натуральных засвидетельствованиях и источниках, слов всеудовлетворяюще-объяснённых вполне настолько, чтобы оним было сообщить неопровержимые истины посредством импликации скрытого смысла; Я продолжаю, если Я не ошибаюсь в своём изложении сего метода, каковой сам по себе остаётся не контекстуальным3131
  .– Это существенный вопрос сего подхода, коль скоро в материалистическом взгляде на вещи, если так, что мы находим некую не-контекстуальность в лингвистике и филологии, то мы неизбежно должны обратиться к истории и к её хронологии; и есть ли оное, также, в моменты, не контекстуально?


[Закрыть], то читатель найдёт, даже и в сиих несовершенных набросках, некие принципиально-утверждённые взгляды, сопровождаемые вполне достаточной цепью объяснительных выводов для формирования многих центрических спектров; каковые, простирая вокруг себя ясность, единожды враз изображают предметы и актуальными, и прошло-былинными, и, в последовательности, закономерными; с великой пользой, единят прошедшие века с временами действительными; и, в своей великой основательности, раскрывают вид на обычай и правила первоположной важности, превалирующие и по сегодня, при всём безразличии или неведении в нас об оных великоблаготворных истоках/причинах.

Наверное, по началу, это выглядит слишком поспешно и неоправданно – сказать, что слова Духовное [Церковное; или как в Англ. ориг. Ecclesiastical], Епархия [Diocese], Декан [или Настоятель; Dean], Кардинал [Cardinal], Епископ [Bishop], Жрец [Священник; Priest] и даже Религия [Religion] сами по себе, изначально, не означают совершенно ничего духовного (или спиритуального; spiritual): по сути, являясь в своих корнях всякого рода отождествлением судейства во времена те, когда закон абсолютно сочетался с божественностью, с помощью каковой оный был весьма и весьма возвеличен. Закон страны был также и её религией. Почитание, преклонение пред Божеством исходило из чувства справедливости, каковая, обратно сему, была этим же освящена и оправданна. Более сие оказывается проверенным – более верной и строгой истиной сие представляется быть.

Христианство, наследуя сей предрасположенной расстановке смыслов в вещах, в одолжении их величайшей ясности, отлучило в начале власть временных (мирских) судей, и его духовенство сформировало отдельный класс; однако, в то же время, этак и адаптируя отдельные имена из служб (функций) обряда [office] и моделируя их иерархию по титулам или правам того объединения (order) людей, коему они относились.

<стр. 8>

Но сию авторитетную утверждённость, от каковой, видимо, всея отреклись, bona fide, оние же были вынуждены и принять, и в великом масштабе сравнения, под давлением варваризма3232
  .– в ориг. barbarism – Я отношу это одному из определений лингв. формо-образований процесса, ибо мы заведомо, изначально, говорим здесь о словах, и только о словах.


[Закрыть] и пренебрежения, коему была подвергнута вся Европа в результате порабощения оной мечом, и, таким образом, люди в целом, аж и на большую половину, оказались на пути реставрации Мантии [Gown] в её нетронутой силе и власти. Великая и возвышенная истина сия, в свете коей все чудеса ко власти, с которой духовенство возвысилось над королями и императорами, и коя, со всей многой лицемерной, хладной приязнью, приписывалась всея-утончённости изощряющегося священства [жречества, priestcraft], исчезает и оставляет сие вкупе натуральных явлений.

Темнота оных веков не переживала эссенциальных, существенных различений, будь этаким соделаться между судейской [judiciary; отсюда – юри-ди-стика, «юдистика»] и духовной [spiritual] властью; обе из которых долго концентрировались в одном кругу людей, чьи ни чуть не меньшие функции весьма не на много-то отличались от того, когда закон и божественность, имея свои почтенные представительства, достаточно часто, должно быть, хоть этакое и необязательно, сочетались в одной персоне; также, и храмы Друидов одновременно являлись и церквями, и судилищами, или, как то к текущему моменту, священник прихода [жрец; rector (of parish) – ректор, или приходской священник3333
  .– Сколь заметно, однако, удалось и извечно-всегда удаётся в России этакое различение! Должно быть, со времён Петра, или ЛжеДмитрия 1, когда всё, что относится Русской науке и образованию, подлежит другому филологич. корню: кто когда-либо в России, пусть и наиболее духовной, помыслит сосравнить «учителя, педагога, преподавателя, ректора, ди-ректора» в корне искомого слова со «священником, жрецом» и т. д. Вот, они – две России: одна учится, а другая… слушает и ест. – от пер.


[Закрыть], – в то же самое время, может являться и судьёй справедливости в мире.

Не удивительно, что Христианская иерархия столь неожиданно потом, под громкие одобрения люда, облачилась этакой властью. Им было, воистину, презреть, нешто как в первостатях, на брутальное, животное пренебрежение и деспотизм военщины тех времён. Потом, в добродетели укоренённых старинных предрассудков, в признании мантии, они должно быть позаимствовали гораздо больше власти, чем сами б могли утвердить, коль скоро многие, этак, судейские функции не оказывались несопоставимы с их утверждённым отречением от временного, мирского судейства. Было даже так, что некоторые властные обряды исполнения [offices] закона оставались в наследиях и в правах сей нации на долгие века после утверждения Христианства,

<стр. 9>

принятые и управляемые церковным высокопоставленным сановничеством, – в действительном смысле слова, эклезиастическим.3434
  .– ecclesiastical в совр. принятом пер. на Русск. – церковный; однако, само слово ecclesiastic относится к архаич.-библ. «Эклезиаст'у», а значит предстаёт быть «суетным».


[Закрыть]

Христианская иерархия не скоро потом утратила весь тот судейский авторитет, и уж не настолько, конечно, насколько оный способна была возыметь, в последовании духовности: и даже к сему моменту выдерживая этакий в определённых сокрытых обстоятельствах, в большей иль меньшей степени, в многих различных странах.

В чести особенных долженствований высоким принципам Христианства, потом было так, что наши короли, надолго скованные ужасом абсурда их милитарной политики в кампаниях, в целях собственной безопасности и во спасительное благо всея-утихомирения неизбывнейших в них жажд власти, были вынуждены, если можно так выразиться, к созданию дополнительного (по остающемуся пренебрежению обывателем) класса людей мантии, «рясников» [gownmen], в качестве судей и адвокатов (скоромных), каковой счастливо существует и по сегодня: оттоль, и нисколько не прежде, истинная свобода [liberty] явилась миру ещё один раз, знаменуя новые политические горизонты. Закон и гражданское правительство изошли из хаоса, в который были погружены; и парламенты, продолжающие существовать при том даже, что утратили свои названия, превратились в советников, инспекторов-контролёров [в ориг. comptrollers (арх.)], судей и, по случаю, в слуг королей, коль того заслуживали; также, иногда в их льстецов, или кукол, чрез коррупцию или духовный блуд.

Конечно, этакий и множество других важных смыслов не могут изыскать по себе превеликую поддержку в свете лишь комбинирования известных фактов и исторических правд по удовлетворительному, разве что, объяснению слов и понятий, им относящихся, или являющихся только прописными хранителями таковых.

Если затем, в процессе разбора, подобном тому, что производился мной относительно утверждённых принципов, своевременно проведённых аналогий, и, нередко, бесcпорных импликаций и выводов, Я следовал направлению когда-либо обозначавших путь, единственный путь, сокращения (слов) к основательному утверждению

<стр. 10>

тех смутных произвольных значений в этимологии, кои привнесли все оные справедливые упрёки в ней, будучи Eruditio ad Libitum, – моё высшее надеянье тогда таково, чтобы по осуждению иных недостач и ошибок в достижении своей цели, в идее восстановления многих ценных потерянных истин, и в преподании многих вульгарных неправильностей, Я бы мог встретить честное и беспристрастное толкование моих измышлений: к чему, в меньшем страхе обид, настолько, насколько Я не претендую разделить какую бы то ни было долю восчествований в открытии сего аналитического метода, каковое моим не является, Я могу смело добавить, что оный (сей метод) хорошо оттоль разработан, очищен от химеры, особливо очищен от предрассудков или партократии/догмы [party], способен раскрыть столь искомый, столь желаемый порядок более справедливых идей, и, с тем, не зачинает собой безысходную эпоху в анналах литературы.

Также, нельзя сказать, что сия ретривация (восстановление) Кельтского элементарного языка абсолютно подходит для изучения какого-либо из последующих языков; но этакое должно, весьма… поспособствовать определенному пополнению всех или в каждом отдельном, и в степени равной, придать большей удовлетворяющей основательности тем, кои уже сему предотнесены.

Проникновенно, конечно же, то, чтобы в целях снискания сколько-либо предпочтительного мнения о методе, это должно быть обрисовано в более прагматическом, более грамматически-состоявшемся труде; и ко всем, сложившимся здесь быть оговоркам, смею повториться, что, в правах авторства и, также, по случившейся необходимости предрасположить Публику к природе и благоприязной выгоде этакого плана, к настоящему моменту, Я могу разве-что предложить, – так, и при всех неудобствах, за его несовершенством, – единственно лишь сей образец, упредметованный по краткому изложению того плана, применительно практике; каковой, коль на то будет воля, готов отсель к публикации.

Между тем, Я весьма прошу читателя положительно довериться мне, в том, что не было с моей стороны ни халатности, ни бесчувственности обо всём непроверенном в этимологии, в этаких моих утверждениях, делаемых по различному поводу, касательно чего бы то ни было. Подчас таковое искушало, подчас следовало пути моих любопытств; но Я никогда не позволял себе ни малейшего в том послабления.

<стр. 11>

Ибо, это было бы не менее напрасно, чем занятие архитектурой воздушных замков.

Столь же равно и к возражениям и, также, в нарочитом желании оных, в строжайших экзаменациях стороною литературных мужей, кое ожидаю от них быть предпринятыми с особенным прямодушием, скажу, что мне нет ни какой причины страшиться того, что если найдут иль не найдут они какую ошибку, (будь то к жесточайшим, ошибочным их предрассудкам), то, дескать, обратят всё к столь несправедливейшему, и, будет мне добавить, столь нелиберальному исходу, что подвергнут премногому бесчестию всея задумку моего плана. Всякий, весьма утвердительно, может находить, что это не в свойствах всея натуры, чтобы не пережить нескольких ошибок или некоей фрагментарной неустойчивости, кое к вопросу всецельности, дескать, больше, чем во всей основательно-выстроенной системе/конструкции, каковую-де, этак, и один лишь дурной кирпич сокривит или, вынутый вон, обрушит всея здание наземь.

Осуждение труда не по общему взгляду на оный, не по вкладу, но по редким исключениям в нём, есть не иное, как скандал в критике и упущение для литературы: с тем, осуждению обесчестить никого другого, как разве лишь того, кто оное сам и сотворил.

Я не желал бы, чтоб сие было воспринято и так, что мне весьма необходим этот вступительный вызов против всеобщей нечестности или неверности. Ко всея самокритичности по себе, каковым не горячечно и решительно Я и был, презрев на иллюзии своего воображения, Я не смею изъявлять столь большую уверенность в собственных суждениях, подчас возможно ошибочных, также, об ignis fatuus ко свету абсолютных истин; в особенности, когда, заблуждённый фамильярностью звучания, соединённого с пребольшой схожестью смысла, Я слишком спешно относил тогда происхождение (корня), не являвшееся наиболее предпочтенным, силе искушения в признании оного наивернейшей предуготовленности, – искушения ко всему тому, что на этом филологическом пути не должно соотнестись вызывающей или всеобщей причине для ошибки. Потом, опытным путём, Я находил в том, в изобилии причин для всесерьёзной осторожности

<стр. 12>

(нет, не для тотального отчаянья по достигнутому контр-смыслу), с почти-что интуитивной ясностью во многих вещах исследования, убеждаясь в удовлетворительной их вероятности; кое, в действительности, есть самое большее из того, что можно отнести означенным предположениям, в их природе не поддающихся положительному аргументированию или какой-либо математической демонстрации.

Добавлю лишь, что с этимологами дело обстоит также, как с физиологами, кого нельзя вполне назвать состоявшимися и дельными, пока не взрастут они до знания всея погрешимости и неуверенности в их собственном искусстве.

Первый Адвертисмент

Вписан в Journal des Scavans на Сентябрь

1767. Переведён с Французского.

<стр. 13>

ЗДЕСЬ прилагается весьма интересный адвертисмент словаря примитивного языка, адресованного населению Европы: открытие сие преисполнено величайших польз для религии и для человечества.

Примитивный Язык, остававшийся затменным в течении последних прошедших четырёх тысяч лет, ныне, после столь долгого ожидания, окончательно восстановлен. Сей язык, перво-ключевой из всех других; сам по себе состоящий из наиболее простых элементов; из чистейших моносиллабов [моно-слогов], от которых все другие языки есть только комбинации и деривативные производные; имеющий в себе способность к упрощению (сокращению), на три четверти, в постижениях наук и искусств, и, с тем, к непосредственному использованию в наиболее удачном виде слово-обращения [revolution]; – репродуцирующий самое себя, оный единственно ожидает по себе благоприятственного поощрения, кое достойно исследования, в надеянии, способном превзойти все людские упования.

Автор, кто по сему не предлагает что-либо, помимо собственной сознательности в отношении того, что преподносит, дарит своему веку сие открытие, вполне замечательное, чтобы увековечить память всякого, кто предпочтёт не осквернить идею содействия реставрации одного из благороднейших даров, коими Бог когда-либо угодил человеку – одного из наиболее признанных тайников знания, столь важного для рода человеческого.

<стр. 14>

Те же, чей выбор лежит в свете поощрения сего предприятия, могут сообщить о своих намерениях либо в прямом письменном ответе (после оплаты), либо путём перевода, соответственно своей приязни и расположению, адресуя то M.Briasson, Bookseller, Rue St. Jackobs, at Paris, for Monsieur De Brigant, Advocate at Pontrieux in Britany.