Текст книги "Черный Ангел"

Глава 6

Джекки О был одним из тех старомодных франтов, которые полагали, будто человек должен украшать место. Обычно он носил деловой костюм цвета желтой канарейки, ослепительно белую рубашку с розовым галстуком и желто-белые, сшитые на заказ, кожаные ботинки. В холодную погоду он накидывал плед поверх белого длиннополого кожаного пальто с желтой отделкой. Ансамбль завершала белая мягкая фетровая шляпа с розовым пером. Он опирался на старинную черную трость с набалдашником в виде головы серебряной лошади. Если отвинтить голову, высвобождалось восемнадцатидюймовое лезвие, упрятанное внутрь трости. Полицейские знали, что Джекки О носил эту трость-шпагу, но никогда не допрашивали и никогда не обыскивали его. Иногда он служил отличным источником информации и как одна из серьезных фигур в Поинте даже пользовался некоторым уважением. Он тщательно следил за женщинами, работавшими на него, и пытался обращаться с ними по справедливости. Он оплачивал им резинки, и это уже было больше, чем можно ожидать от большинства сутенеров, заботился, чтобы каждая из них, выходя на улицы, имела при себе спрей, заряженный перцем. Джекки О хватало сообразительности понимать, что красивая одежда и хороший автомобиль отнюдь не подразумевают принадлежности к определенному слою общества, но он не знал, как это обойти. Свои доходы он пускал и на приобретение произведений современного искусства, но иногда сокрушался в душе, что даже самые красивые из его картин и скульптур запятнаны тем, каким способом он финансировал их закупку. По этой причине он любил торговать в надежде, что постепенно сумеет смыть пятно со своей коллекции.

Много лет назад он приобрел квартиру по совету своего бухгалтера, и теперь она превратилась в самое ценное его приобретение. Но посетителей у Джекки О было немного. Как ни крути, он проводил большую часть жизни среди проституток и сутенеров, и никто из них не принадлежал к тем, кто мог бы оценить картины, развешанные по стенам его квартиры. Реальные знатоки искусства предпочитали не общаться с сутенерами. Не сказать, чтобы они пренебрегали услугами таковых, но уж явно не мечтали зайти к ним на «сыр с хересом». Именно это заставило сердце Джекки О радостно забиться, когда он посмотрел в глазок стальной двери и увидел за ней Луиса. «Вот тот, кто сумеет оценить мою коллекцию», – успел он подумать, но тут же сообразил, какова вероятная причина для посещения. Выбор у Джекки О, конечно, был. Он мог не впустить Луиса, но в этом случае он только ухудшил бы ситуацию, или он мог впустить его и надеяться, что ситуация настолько плоха, чтобы уже не сможет стать намного хуже. Ни тот, ни другой вариант не казался ему привлекательным, но, чем дольше Джекки О стал бы увиливать, тем сложнее было бы пытаться успокоить такого посетителя.

Перед тем как открыть дверь, он снял с предохранителя пистолет, который держал в правой руке, затем засунул его назад в кобуру, лежавшую на этажерке в холле. Он состроил гримасу, как можно ближе напоминающую выражение радости и удивления, насколько позволяло охватившее его беспокойство, отпер замки, открыл дверь и даже успел произнести несколько слов: «Дружище! Добро пожаловать!», прежде чем Луис схватил его за горло. Дуло «глока» вдавилось в пустоту под левой скулой Джекки О, пустоту, размер которой был увеличен из-за открытого рта Джекки О. Закрыв пяткой дверь, Луис протащил сутенера в жилую часть квартиры и швырнул на кушетку. Было два часа дня, и Джекки О еще не успел снять красное шелковое кимоно, надетое поверх сиреневой пижамы. Он нашел, что трудно сохранять достоинство в подобном одеянии, но предпринял отчаянную попытку.

– Эй, дружище, как это понимать? Я впускаю тебя в свой дом, и так-то ты обращаешься со мной в ответ на мое же гостеприимство. Ты только взгляни, – он указал пальцем на воротник кимоно, показывая дыру, размером дюймов в шесть. – Ты порвал мое кимоно, а это дерьмо, между прочим, дорогущий шелк.

– Заткнись, – сказал Луис. – Ты знаешь, почему я здесь.

– С чего бы это?

– Ты не понял, это не вопрос. Это утверждение. Ты знаешь.

Джекки О не стал дальше ломать комедию. С этим человеком нельзя было валять дурака. Джекки О помнил, как он первый раз увидел его почти десять лет тому назад. Но еще раньше он слышал о нем легенды, хотя никогда не сталкивался с этой легендарной фигурой.

Луис был другим в те дни: внутри него горел холодный огонь, и это нельзя было скрыть от окружающих, хотя свирепость его медленно убавлялась уже тогда, языки пламени начинали беспорядочно колебаться от встречных ветров. Джекки О предполагал, что человек не может вечно безнаказанно убивать и наносить увечья. Цена этому непомерно высока, и со временем она все равно возрастает. Одни только психопаты и маньяки, наихудшие из убийц, не понимают, что творят. Или, возможно, в них уже не остается ничего, на чем новое преступление могло бы оставить свой след. Луис, однако, не относился к их числу, и когда Джекки О впервые познакомился с ним, последствия его деяний уже исподволь начинали сказываться на нем.

Где-то очень далеко на того, кто охотился на молодых женщин, после очередного убийства приготовили западню. Какие-то всесильные люди отдали распоряжение убрать этого человека, и его утопили в ванне гостиничного номера, куда он вселился, соблазненный обещанием девочки и гарантией, что никто не задаст ему никаких вопросов, если она испытает немного страданий, поскольку он, мол, человек с деньгами и это позволяет ему потворствовать своим вкусам. Гостиничный номер оказался не из дорогих, и при мужчине после его смерти не оказалось никаких вещей, кроме бумажника и часов. Часы так и оставались на его руке, когда он умер. Надо сказать, когда его нашли, он был полностью одет. Люди, заказавшие его смерть, не хотели, чтобы даже самая незначительная деталь могла позволить предположить его самоубийство. Его убийство предназначалось служить предупреждением для других подобных типов.

И тут невезение Джекки О проявилось как никогда. На беду он как раз удачно пристроил одну из своих самых дорогих женщин на работу и выходил из гостиничного номера как раз на том же самом этаже, в тот самый момент, когда появился убийца. Он не знал тогда, что этот человек был убийца. Но он ощутил нечто подспудно бурлящее под внешне спокойной поверхностью, подобное бледному призраку акулы, скользящему в темноте морских глубин. Их взгляды встретились, и Джекки продолжал двигаться в спасительную безопасность людской толчеи. Он не знал, куда направлялся повстречавшийся ему в коридоре человек, не знал, что тот делал в том гостиничном номере, да и не хотел знать. Он даже не оглядывался, пока не дошел до поворота на лестницу, а к тому времени человек уже скрылся из виду. Но Джекки О читал газеты, и ему не надо было быть математиком, чтобы сложить два и два.

В тот момент он проклял свой роскошный профиль и свое пристрастие к необыкновенной одежде. Он знал, что никому не составит труда отыскать его, и он не ошибся.

Выходит, отнюдь не в первый раз Луис вторгался в его жилище и отнюдь не впервые Джекки ощущал в своей плоти его оружие. В тот первый раз Джекки уже собирался распрощаться с жизнью, но в голосе его сохранялась твердость, когда он произнес:

– Ты не заставишь меня бояться, сынок. И я был молод, и мне хватило бы сил самому сделать то же самое.

Пистолет медленно отодвинулся от его лица, и Луис, не произнеся ни единого слова, покинул его дом, но Джекки знал, что с тех пор должен этому человеку жизнь. Когда-то Джекки многое слышал об этом юноше, и эти истории начали приобретать значение. Спустя несколько лет Луис вернулся, немного постаревший, назвал Джекки О свое имя и попросил присмотреть за молодой женщиной с мягким южным акцентом и растущим пристрастием к наркотикам.

И Джекки старался изо всех сил. Он пытался убедить ее поискать другую дорожку, когда она дрейфовала от сутенера к сутенеру. Он помогал Луису разыскивать ее в тех все более частых случаях, когда понимал, насколько ей нужна помощь. При необходимости он вмешивался в дела других, напоминая тем, кто использовал ее, что она другая и никому не избежать вопросов, если он ее обидит. И все же договоренность эта была несоразмерной, и он видел боль на лице молодого человека от того, что эта женщина, его кровинка, переходила от мужчины к мужчине, из рук в руки, и мало-помалу умирала в каждых руках. Постепенно Джекки стал заботиться о ней все меньше и меньше, поскольку и она начала все меньше и меньше заботиться о себе. Теперь она пропала, и ее невезучий опекун сводил счеты с теми, кого считал ответственными за ее судьбу.

– Она была у Джи-Мэка, – сказал Джекки О. – Я пробовал говорить с ним, но он не прислушивается к старикам. А ведь у меня и свои девочки есть. Не мог я следить за ней все время.

Луис сел на стул напротив кушетки. Дуло пистолета оставалось направленным на Джекки О. Это нервировало сутенера, но сам Луис как-то сразу успокоился. Гнев исчез так же внезапно, как появился, и это заставляло Джекки О бояться еще больше. По крайней мере гнев и ярость относились к числу человеческих эмоций. Теперь же он становился свидетелем того, как человек освобождается от подобных чувств и готовится нанести удар своему собрату.

– Что ж, после твоих слов у меня возникает два вопроса. Первый. Ты сказал «была»: «она была девчонкой Джи-Мэка». Это прошедшее время, и это мне не нравится. Во-вторых, в последний раз, как я слышал от тебя, она работала у Щедрого Билли. Тебе, как предполагалось, следовало сообщить мне, если ситуация изменится.

– Щедрый Билли умер, – ответил Джекки О. – Тебя нигде не было. Его девчонок поделили.

– Ты взял кого-нибудь из них?

– Да, одну взял. Азиатку. Я знал, что она приносит хорошие деньги.

– Но не Алису.

– У меня и так уже слишком много девочек. – Джекки О понял свою ошибку.

– Но не так много, чтобы не найти местечка для азиатки.

– Старик, но она же совсем особое дело.

Луис слегка подался вперед.

– Алиса тоже была особое дело.

– Ты думаешь, я не знаю? Но я сказал тебе еще давным-давно: я не возьму ее никогда. Чтобы ты смотрел в мои глаза и видел человека, который раздавал ее всем и каждому? Я ясно дал понять тебе это еще тогда.

Луис моргнул.

– Да, это так.

– Я думал, ей будет неплохо у Джи-Мэка, поверь мне, – продолжал Джекки О. – Он из начинающих. Только собирает труппу. Я не слышал ничего плохого о нем, у меня не возникало причины для беспокойства. Он не хотел слушать моих советов, но этим он ничем не отличается от любого другого с молодой кровью.

Медленно к Джекки О начала возвращаться уверенность в себе. Все это не было правильно. Он был у себя дома, но к нему проявляли непочтительность, и по большому счету вся эта история его не касалась. Джекки О слишком долго был в деле, чтобы соглашаться терпеть подобное дерьмовое отношение даже от такого человека, как Луис.

– И что бы там ты ни говорил, какого хрена ты меня в чем-то винишь? Разве это касается меня? Она была твоей заботой. Ты хотел, чтобы кто-то приглядывал за ней, но этим «кем-то» следовало быть тебе.

Последние слова вырвались слишком необдуманно. Начав, Джекки О уже не мог остановиться, и теперь он не знал, разрядится ли обстановка или он получит удар в лицо. Но не случилось ни того, ни другого. Луис вздрогнул, и Джекки О увидел: чувство вины залило лицо Луиса, как струи дождя.

– Я пытался, – тихо произнес он.

Джекки О кивнул и молча посмотрел в пол. Он видел много раз, как женщина снова и снова возвращалась на улицы после бесчисленных попыток увести ее оттуда. Да, Луис, сидящий сейчас перед ним, действительно пытался. Она вырывалась из общественных больниц и убегала из частных клиник. Однажды, когда в последний раз Луис попытался вернуть ее туда, она порезала его бритвой. После того случая Луис попросил Джекки О продолжать делать только то, что тот мог, но мог-то Джекки О совсем мало, ведь Алиса катилась вниз и катилась стремительно. Возможно, стоило найти ей кого-то получше Щедрого Билли, но Билли не принадлежал к числу тех, кто легко расставался со своей собственностью. Он получил предупреждение от Джекки О о том, что случится с ним, если он поведет себя неправильно с Алисой, но ведь речь не шла о муже и жене, и Луис не был отцом невесты. Билли был сутенером, а Алиса – всего лишь одной из его шлюх, и разговор мог идти только о шлюхе. Даже при всем своем желании, а Щедрый Билли был далеко не ангел и далек от благотворительности, имелся предел того, что сутенер мог или хотел сделать для женщины, которая по собственной доброй воле пожелала зарабатывать проституцией. Ну а когда Щедрый Билли умер, Алиса оказалась у Джи-Мэка. Джекки О знал: тот не слишком желал брать ее в свою «конюшню», но и сам он отнюдь не хотел этого. С ней уже возникали проблемы, и при дневном свете она скоро стала бы напоминать ходячего мертвеца из-за всего того дерьма, которое она вливала в свой организм. Джекки О не имел дело с наркоманками. Они были непредсказуемы и распространяли болезнь вокруг себя. Джекки О всегда старался удостовериться: его девочки практикуют безопасный секс, неважно, сколько бы какой-то там джонни не предлагал им сверху за лишнее. Женщина, подобная Алисе... Ну, в общем, к черту все это, невозможно предугадать, куда заведет наркоманку потребность в дозе.

Другие сутенеры не отличались такой щепетильностью, как Джекки О. Они не имели никакой социальной совести. Как он сказал, он полагал, ей будет неплохо с Джи-Мэком, только вышло так, что Джи-Мэк оказался не настолько умен, чтобы поступать правильно.

В этом занятии Джекки О продержался достаточно долго. Он рос на этих улицах и не отличался благоразумием в те далекие времена. Он воровал, продавал травку, вскрывал автомобили. Не так много Джекки О отказался бы сделать, чтобы урвать доллар, однако он всегда придерживался одной линии – не калечить жертвы. Он носил пушку, но никогда не испытывал желания воспользоваться ею. Чаще всего, те, у кого он крал, и лица-то его не видели, ведь он старался сводить контакт с ними к минимуму. Теперь эти сукины дети, эти наркоманы, врываются в жилища в любое время. И когда все спят, и когда никто не спит, но никому ведь не понравится смотреть, как эти одержимые пытаются утащить их DVD-плеер, и тут уж не миновать схватки. Насилие совершается без всякой на то необходимости, а Джекки О этого не одобрял.

В ряды сутенеров Джекки О вступил случайно. Так вышло, что он оказался сутенером, сам того не ведая, из-за той первой женщины, на удочку которой он попал самым серьезным образом. Джекки О явно не везло, когда он встретил ее, из-за каких-то негров, ограбивших его при закупке товара, который мог бы обеспечить его травкой на целый год. Это было чревато серьезными проблемами, и, когда Джекки О расплатился с долгами, он оказался на улице. Ему было к кому обращаться, но в конце концов в округе не осталось ни одной берлоги, где бы он не переночевал хотя бы раз. Тогда-то он и встретил женщину в баре в подвальчике, слово за слово, а там у них и сладилось, как бывает между мужчиной и женщиной. Она оказалась старше его лет на пять и сдала ему кровать на одну ночь, потом на вторую, затем на третью. Она сказала ему, что у нее есть работа, на которой ей приходится задерживаться допоздна, но только на четвертую ночь он увидел, как она готовится к выходу на улицу, и сообразил, о какой работе идет речь. Но он остался с нею, решив переждать, пока дела не пойдут на поправку, и в какие-то ночи даже сопровождал эту женщину к тем улицам, где она курсировала в ожидании клиентов, а потом крался за ней и джонсами, следя за тем, чтобы никто не причинил ей вреда, и за это она отсчитывала ему по десять долларов.

Однажды в ночь на четверг он услышал ее крик из кабины фургона и, подбежав, увидел, как какой-то тип избивает ее. Джекки О застал того врасплох, ударив его по затылку кастетом, который хранил в кармане своей куртки на такой случай. После этого Джекки О и вовсе стал ее тенью, а довольно скоро он стал тенью и для целой группы других женщин.

Джекки О никогда не оглядывался назад.

Он старался не слишком глубоко задумываться о своем занятии. Джекки отличался богобоязненностью и щедро платил в местную церковь, считая такие взносы вкладом в будущее. Он знал, что в глазах Бога был грешен, но, если Джекки О не станет заниматься этим делом, кто-то другой окажется на его месте, а кто-то другой не позаботится о женщинах так, как Джекки О заботился о них.

Так вот Джекки О и пас своих женщин, и контролировал свои улицы, и поощрял своих коллег поступать так же. Надо сказать, это имело смысл: сутенеры и своим женщинам помогали, и, не раз и такое случалось, полицейским тоже. И выгода в этом была. Джекки терпеть не мог, когда его женщины, полуголые, на высоких каблуках, разбегались от полиции нравов во время внезапных облав. Упади они на своих каблуках, беды не миновать. А если вовремя подать сигнал, они смогут незаметно ускользнуть и притаиться в укромном местечке, пережидая, пока у полицейских не пройдет пыл.

Именно так слухи дошли до Джекки вскоре после того, как Алиса и ее подруга пропали с улиц. Женщины начали рассказывать о каком-то черном фургоне с затемненными, но треснувшими стеклами. На улицах считалось, что фургоны следует избегать во всех случаях, поскольку их изготавливали на заказ специально для похищения и насилия. Его женщины запаниковали, поскольку сплошь и рядом передавались истории о тех, кто пропал за недавние месяцы: девчонки, молодые мужчины, в основном бездомные или наркоманы. Джекки О серьезно подумывал, не поместить ли пока некоторых женщин в больницу на излечение, чтобы успокоить их, поскольку сначала он сильно сомневался в существовании мифического фургона. Никто из этого фургона никогда не выходил, как они говорили, и Джекки предположил, что это могли быть, например, полицейские, но тут "Пула, одна из его лучших девочек, зашла к нему по дороге на улицу.

– Тебе следует понаблюдать за этим черным «транзитом». Слышала, как они справляются о девочках, которые обслуживали какого-то старикашку из Куинза.

Джекки О всегда прислушивался к мнению Лулы. Эта самая старая из его шлюх знала улицы и других женщин, и Джекки привык доверять ее инстинкту.

– Ты думаешь, полицейские?

– Никакие они не полицейские. Все у них битое, и с ними что-то не так, с этими типами внутри.

– Как они выглядят?

– Белые. Один – толстый, весь из жира. Второго не разглядела.

– Уфу-фуф, ладно. Скажи девочкам, пусть сматываются, если увидят этот фургон. И сразу ко мне, ты слышишь?

Лула кивнула и отправилась на свое место на ближайшем углу. Джекки О той ночью предпринял небольшую прогулку, пообщался с другими сутенерами.

– И какого хр-рена ты сук слушаешь, Джекки, – возмутился свиноподобный малый, которому нравилось откликаться на прозвище Гавана: он курил сигары, самые дешевые, из доминиканских. – Стар-реешь, парень. Улицы тепер-рь не твое место.

Джекки проигнорировал колкость. Он появился здесь намного раньше него и останется и тогда, когда Гаваны и след простынет. В довершение всего он набрел и на Джи-Мэка, но тот только отмахнулся. Джекки О понимал, Джи-Мэк всего лишь пустомеля, однако старина Джекки смутился и почувствовал себя совсем уж не в своей тарелке.

Через ночь и самому Джекки О впервые попался на глаза черный фургон. Заднее окно больше не было ни разбитым, ни затемненным, и Джекки О сообразил, что они заменили стекла обычными.

Шины тоже были новыми, и, хотя боковые панели были слегка мятые, выглядели эти вмятины скорее нарочитой попыткой отвлечь внимание от фургона и его обитателей, показать, что он якобы не так ухожен, как на самом деле.

Джекки подобрался к двери водителя. Ему показалось, он сумел разглядеть внутри фигуру одного или двух человек сквозь окна стекла. Он постучал по стеклу, но ответа не последовало.

– Эгей, – сказал Джекки, – откройте. Может, я вам чем-нибудь помогу. Ищете телочек?

Молчание в ответ.

И тут Джекки О сотворил явную глупость – попытался открыть дверь.

Оглядываясь назад, Джекки О не мог сообразить, с чего это он так поступил. В лучшем случае он мог заставить того, кто находился внутри фургона, облить его мочой, в худшем случае – получить дуло пистолета в лицо вместо ответа. Он схватил ручку и потянул. Дверь открылась. Зловоние обдало Джекки О. От этого запаха Джекки стало плохо, но ему показалось, что он разглядел помещение фургона прежде, чем дверь резко захлопнулась, и фургон отъехал прочь. Даже сейчас, в своей собственной квартире, оглядываясь назад, Джекки мог вспомнить только отдельные обрывочные образы.

– Как будто он был весь заполнен мясом, – рассказывал он сейчас Луису. – Нет, не мясом на крюках, как в мясной лавке, а какими-то внутренностями, багровыми, фиолетовыми и красными. Какие-то куски лежали на панелях и полу, и я мог видеть кровь, стекающую отовсюду, и лужи крови внизу. Впереди было одно сиденье, и на нем сидели две фигуры, но они были почему-то черные, если не считать их лиц. Один показался огромным и жирным. Он был ближе всего ко мне, и запах шел главным образом от него. На их лицах, скорее всего, были маски, потому что лица казались раздавленными.

– Как это? – удивился Луис.

– Я не очень хорошо разглядел пассажира. Проклятье, я вообще многого там хорошо не разглядел, но лицо толстого напоминало череп. Кожа у него какая-то вся сморщенная и черная, а нос выглядел так, будто его отломили, оставив только ту часть, что прямо подо лбом. А глаза зеленые с черным, совсем без белков. Я видел и зубы, он что-то произнес, когда дверь открылась. Острые зубы, и все желтые. Похоже на маску, так ведь?

Казалось, Джекки говорит сам с собой, продолжая мысленный спор в своей голове, который шел еще с той злополучной ночи, когда он открыл дверь фургона.

* * *

После ленча мы с Уолтером попрощались с Мэкки и Дании. Они предложили встретиться еще раз, если нам опять понадобится их помощь.

– Никаких свидетелей, – сказал Мэкки, и взгляд его выдавал тайную мысль, которая мне не понравилась. Меня не особо сильно волновало, что они могли слышать обо мне, но я не собирался позволять кому-нибудь вроде них оскорблять меня.

– Если есть что сказать, говори сейчас.

Дании встал между нами.

– Только для полной ясности, – спокойно сказал он. – Ваше право – решать вопрос с Джи-Мэком по своему усмотрению, но лучше бы ему продолжать дышать и ходить, когда вы завершите свои дела. Если он вдруг исчезнет, у вас, разумеется, должно быть хорошее алиби. С этим все ясно? Иначе нам придется прийти по вашу душу.

Он не смотрел на Уолтера, когда говорил. Он смотрел мне в глаза. Только раз он повернулся к Уолтеру со словами:

– Тебе тоже лучше быть осторожнее, Уолтер.

Уолтер не отвечал, и я не реагировал. В конце концов, Дании имел основание для своих слов.

– Тебе необязательно идти сегодня, – повернулся я к Уолтеру, как только эти двое полицейских скрылись из виду.

– Ерунда. Но ты слышал, что Дании сказал: они придут за тобой, если что-то случится с этим Джи-Мэком.

– Я не собираюсь и пальцем трогать этого сутенера. Если он имеет хоть какое-нибудь отношение к исчезновению Алисы, тогда мы это от него и узнаем, а позже я попытаюсь привести его в участок, чтобы он все поведал полиции. Но ручаться я могу только за себя самого.

Я увидел такси, подал сигнал и с удовлетворением наблюдал, как водитель, лавируя среди машин, пробирается ко мне через два ряда движения.

– Те парни тебя до добра не доведут, – сказал Уолтер без улыбки.

– Возможно, это я их до добра не доведу. Спасибо за все, Уолтер. Я свяжусь с тобой.

– Будь осторожней!

Я сел в такси и уехал.

* * *

Где-то далеко Черный Ангел волновался и возмущался:

– Ты допустил ошибку. От тебя требовалось проверить все. Ты уверил меня, что никто не начнет задавать вопросы.

– Она была всего лишь обычной шлюшкой, – сказал Брайтуэлл. Он вернулся из Аризоны в подавленном состоянии из-за потери Синего. Он будет найден снова, но время поджимало, и им требовались все тела, которые они могли собрать и обследовать.

Теперь, со смертью девиц, все еще свежих в его памяти, он подвергся критике за свою небрежность, и ему это не нравилось. Слишком долгое время он был один, ему не перед кем тогда было отчитываться. Теперь контроль раздражал его и заставлял нервничать, как никогда раньше.

– Нет, – сказал Черный Ангел. – Она была самой необычной шлюхой. О ней наводят справки. Заведено дело.

Две большие синие вены пульсировали на висках Брайтуэлла, вздуваясь по обе стороны черепа. Он злился и чувствовал, как растет его нетерпение.

– Если бы те, кого ты послал убить Уинстона, сделали свою работу должным образом и осторожно, нам не пришлось бы сейчас вести этот разговор, – сказал Черный Ангел. – Тебе следовало посоветоваться со мной.

– Тебя было не найти. Я понятия не имею, куда ты деваешься, когда исчезаешь в тени.

– Это не твое это дело. – Черный Ангел встал, облокотившись руками на полированный стол. – Ты забываешься, господин Брайтуэлл.

Глаза Брайтуэлла снова гневно сверкнули.

– Нет, – проговорил он. – Я никогда не забываюсь. Я всегда остаюсь собой. Я искал, и я нашел. Я обнаружил тебя и напомнил обо всем, чем ты когда-то был. Это ты забыл себя. Это ты забыл все.

Брайтуэлл был прав. Черный Ангел вспомнил их первое столкновение, отвращение, которое он почувствовал, а затем слабые проблески понимания и окончательное прозрение и принятие. Черный Ангел отошел к окну. Там, внизу, люди наслаждались солнечной погодой, машины медленно двигались по запруженным улицам.

– Убей сутенера, – велел Черный Ангел. – Разузнай все, что сможешь, о тех, кто задает все эти вопросы.

– А потом?

Он бросил Брайтуэллу кость.

– Подумай сам. – Не было никакого смысла напоминать ему о необходимости стараться больше не привлекать к себе внимания. Они все ближе подбирались к своей цели, и, кроме того, Брайтуэлл все больше выходил из-под контроля.

Если он когда-либо действительно был под его контролем.

Брайтуэлл ушел, а Черный Ангел утонул в воспоминаниях. «Странные формы мы приобретаем», – подумал он. Подойдя к зеркалу в позолоченной раме на стене, осторожно дотронулся рукой до своего лица, ощупывая череп под кожей. Затем бережно вынул контактную линзу из правого глаза. Он вынужден был носить линзу несколько часов, так как ему приходилось встречаться с людьми и подписывать бумаги, и теперь все в глазу будто горело.

Что-то не получалось.

Черный Ангел придвинулся ближе к зеркалу, оттянул кожу под глазом. Белое сияние пролегло через голубую радужную оболочку, словно поникший парус на судне в море или лицо, мимолетно мелькнувшее из-под покрова.

* * *

Той ночью Джи-Мэк отправился на улицы с пистолетом, заткнув его за пояс джинсов. Это был девятимиллиметровый «хай-поинт», заряженный особыми патронами для максимального поражения. Этот пистолет стоил Джи-Мэку совсем недорого, и он полагал, что, если поблизости появятся полицейские и ему придется расстаться с пистолетом, он не слишком разорится. Он всего-то стрелял из пистолета пару раз, в лесу Нью-Джерси, и знал, что выбранные им пули не слишком подходили. Сбивалась точность стрельбы, и отдача получалась довольно скверная, но Джи-Мэк знал, что, если дойдет до дела, он будет стрелять в упор и всякий, кто окажется рядом, свалится как подкошенный.

Он оставил «катлэс сьюприм» в тайнике и поехал на «додже». Джи-Мэк не переживал, что кто-то увидит его за рулем этой старушечьей машины. Те, чье мнение имело значение для него, знали, что он приобрел «катлэс». Он мог забрать новую тачку в любое время. Но «додж» значительно меньше привлекал внимания, а под капотом у него было всего предостаточно, чтобы выручить хозяина из неприятности, если в этом возникнет потребность.

Он припарковался в переулке, том самом, в котором Джекки О ждал обитателей черного фургона, хотя Джи-Мэк и не подозревал об этом, и оттуда проскользнул на улицы Поинта. Он старался держаться в тени, обходя своих шлюх, затем вернулся к машине. Он проинструктировал младшую из сук, Эллен, как действовать посредницей, принося деньги ему, и избавился от необходимости снова возвращаться на улицы.

Он был напуган и не стыдился признаваться в этом. Он устроился сзади, за креслом водителя, вытащил из тайника «глок-23» и снял с предохранителя.

«Хай-поинт» под его рукой сработал бы, если бы он столкнулся с неприятностью на улице, но «иок-23» он нянчил, как дитя. Пистолет попал к нему от того малого, которого с позором выгнали из полиции Южной Каролины из-за дела о коррупции. Теперь он успешно продавал огнестрельное оружие совсем иным клиентам. У него не было повода жаловаться. Заряженный патронами «40 С энд В», пистолет предназначался для убийства. Джи-Мэк вытащил «хай-поинт» из кобуры и теперь держал по пистолету в каждой руке. Рядом с «глоком» стало ясно, каким куском дерьма в действительности был «хай-поинт», но Джи-Мэка это не слишком беспокоило. Речь шла о жизни или смерти, и два пистолета всегда лучше, чем один.

* * *

Мы прибыли в Хантс Поинт незадолго до полуночи.

В девятнадцатом столетии в Хантс Поинте селились семьи богатых землевладельцев, но число обитателей этого места постепенно увеличивалось, пополняясь городскими жителями, завидующими роскоши, доступной первоначальным поселенцам Поинта. После Первой мировой войны по Южному бульвару проложили железнодорожную ветку, и особняки уступили место многоквартирным домам. Сюда начал перебираться городской бизнес, привлеченный наличием места для развития и доступной близостью к Трай-Стэйт. Бедняки и семьи рабочих, почти шестьдесят тысяч человек, две трети населения, только в семидесятых годах были выдавлены отсюда, поскольку репутация Хантс Поинта росла в деловых кругах. Это привело к открытию нью-йоркского производительного рынка в 1967 году и Хантспоинтского мясного рынка в 1974-м. Здесь торговали автомобильными стеклами, вторичным сырьем, размещали перерабатывающие предприятия, склады, коммерческие склады отходов производства и, конечно, большие рынки, к которым подъезжали и от которых отъезжали грузовики, иногда по ходу дела обеспечивая проституток небольшим заработком. Почти десять тысяч человек все еще продолжали жить в этом районе, и по их инициативе для регулирования движения автотранспорта здесь появились светофоры, изменились маршруты проезда грузовиков. Благодаря их же стараниям высаживались новые деревья, был создан парк вдоль берега.

Им хотелось постепенно облагородить этот осколок Южного Бронкса и создать нормальную среду обитания для себя и для будущих поколений, но, на их беду, они жили на перекрестке, куда свозились все отходы производства, макулатура и даже весь мусор, которым ежедневно обеспечивал славный город Нью-Йорк. Здесь, на этом небольшом полуострове, нашли место две дюжины станций по переработке отходов, и половина всего этого гниющего мусора и большинство нечистот завершали свой жизненный цикл именно здесь.