Текст книги "Племена Гора"

Торговали шарфами и кушаками, паранджой и хайками, шальварами и тобами, тапочками, кафтанами и агалами. Здесь же теснились торговцы тканями с отрезами шелка и репса. Длина и ширина ткани измеряется в ахилах, равных расстоянию от локтя до кончика вытянутого среднего пальца и в аралах, равняющихся десяти ахилам. Кучкой стояли продавцы кинжалов для рукавов. Я отодвинул в сторону торговца циновками.

У соседнего лотка продавали рабыню. Я немного посмотрел, как она танцует, потом отвернулся.

Пахло веминиевым маслом.

Различают «веминий пустынный» с розовыми лепестками и голубой «тентис веминиум», растущий на границе Тахари. Цветы привозят в город в плоских корзинах, после чего лепестки кипятят, а пар конденсируют в масла, которые добавляют в воду. Саму воду не пьют, но в богатых и среднего достатка домах принято мочить в ней руку, которой берут пищу.

На каменном постаменте переминалась цепочка выставленных на продажу обнаженных невольниц. Любопытно, что цены были уже указаны. Это была муниципальная распродажа, проводимая под юрисдикцией городского суда Тора. Стоящая на коленях со скованными кистями и лодыжками темнокожая красавица лет пятнадцати посмотрела на меня. Девочку продавали в погашение карточных долгов ее отца. Я купил и тут же освободил ее.

– Где отец? – спросил я.

– Играет в «Золотом кайиле», – прошептала она сквозь рыдания.

Девчонка была хороша собой. Я швырнул на каменный постамент снятые с нее цепи. Другие невольницы умоляюще простирали ко мне руки. Я снова посмотрел на нее.

– На следующий год ты опять можешь угодить на помост. Только тогда ты будешь уже слишком красивой, чтобы тебя отпустили.

– Я должна торопиться домой, – пролепетала она. – Надо успеть приготовить отцу ужин.

Она стыдливо опустила голову и побежала по улице. Девчонка была очень хороша. У меня не было ни малейших сомнений, что рано или поздно она попадет в невольничьи цепи. Даже если ее не продадут по распоряжению магистрата Тора, ей не избежать наметанного глаза рабовладельцев.

– Купи нас! Купи нас, господин! – надрывались девушки на постаменте.

– Оставайтесь рабынями, – рассмеялся я и пошел дальше. За спиной послышались рыдания и хлесткие удары бича. Я сделал еще несколько покупок.

Два раза мне попались ходящие парами вооруженные люди в белых халатах с красными кушаками – полиция Тора.

Ближе чем в пяти шагах от них карманник разрезал кошелек купца, высыпал содержимое в ладонь и, кланяясь и причитая, скрылся в толпе. Купец даже не обернулся. Парень сработал чисто. Я вспомнил девушку по имени Тина, которая раньше жила в Лидиусе, а сейчас – в Порт-Каре. Вот это была воровка! Собственные монеты я хранил в запрятанных среди одежды кармашках на поясе. На боку, правда, висел небольшой кошелек. В Торе я выдавал себя за мелкого купца, путешественника из Турий. Кошелек на боку был еще цел.

Не все промышляющие на базаре воры оказались так везучи. К доске, на которой указывались цены на соль, уже прибили несколько отрубленных правых кистей рук. Женских рук не было. Попавшиеся на воровстве девушки немедленно становились рабынями.

Я оглянулся. Второй раз за день я увидел тех же самых четырех человек. Тех же самых. Но всего четырех.

Мимо гнали древками копий цепочку рабов-мужчин, и я отступил в сторону. Рабы направлялись на соляные копи Тахари, откуда поступала большая часть вывозимой караванами соли. Хорошо, если половина из них доберется до соляных шахт. На них были тяжелые ошейники с шипами, через весь строй тянулась стальная цепь, прикованная к ошейнику каждого. Руки обнаженных рабов были скованы за спиной. Из толпы в них плевали.

Мисс Блейк-Эллен в моей конуре уже не было. Я передал ее в общественные пеналы Тора. Для этого мне пришлось посетить муниципального работорговца.

– Встань здесь, – сказал я, указав на середину прохладного зала.

Она повиновалась.

– Сними тапочки.

Рабыня сбросила прошитые серебряной нитью тапочки и осталась босиком. Работорговец вышел из-за стола.

– Сними хайку, – приказал я, и девушка сбросила одеяние.

Работорговец медленно обошел вокруг нее. Она замерла – женщина, оцениваемая мужчиной. Работорговец взглянул на меня, и я кивнул. Мисс Блейк-Эллен напряглась и закрыла глаза. Опытные пальцы специалиста поглаживали и тискали ее тело, проверяя плотность кожи, мягкость и упругость форм, прошлись по бедрам, плечам, подъему ног, основанию затылка. Попутно работорговец проверял ее возбудимость. Из-под закрытых век блеснули слезы, но лицо девушки выдавало непередаваемую отзывчивость. Как все-таки прекрасны женщины, подумал я. Неудивительно, что здоровые, не обремененные комплексами мужчины так стремятся обладать этими фантастическими, сладостными существами. Неудивительно, что желание покорить, искусать и подчинить их себе заложено у нас в самой крови. На Горе мужчины позволяют себе быть господами, во всяком случае, с такими обездоленными женщинами, как ставшая против своей воли рабыней мисс Блейк-Эллен.

Работорговец отступил на пару шагов.

– На колени, – сказал я. Рабыня повиновалась.

– Блондинка, – проворчал он, намекая на то, что девушка могла оказаться фригидной, – голубоглазая и необъезженная. С возбудимостью все в порядке. Неплохо. Будете продавать? – поинтересовался он.

– Выпрямись, рабыня, – приказал я.

Испуганная мисс Блейк-Эллен выгнула спину и вскинула голову. Не поднимаясь с колен, она медленно опустилась на пятки и раздвинула колени. Руки лежали на бедрах. Это была поза рабыни удовольствия. Кое-чему я ее успел научить. Кстати, это первая позиция, которой обучают на Горе ставших рабынями красивых женщин.

– Продаете? – повторил вопрос работорговец.

Я знал, что здесь мне за нее много не дадут. Муниципалитет всегда покупает и продает по дешевке. Город подстраховывает владельцев караванов, скупая у них непроданный товар, чтобы затем перепродать его другим торговцам. Как и прочие городские службы, муниципальные пеналы прибыли не приносят.

– Сколько дадите? – спросил я.

– Одиннадцать серебряных тарсков.

– В частном доме я бы мог получить за нее вдвое больше.

– Ладно, пятнадцать.

– Нет, – улыбнулся я, – хотя ваша уступчивость впечатляет. Чиновник улыбнулся в ответ:

– Я предполагал, что вы не собираетесь ее продавать. Поэтому и был с вами честен с самого начала. Теперь, когда вы подтвердили мое предположение, скажу, что она обладает просто фантастическим потенциалом.

– Приятно слышать.

Мисс Блейк-Эллен, не меняя позы, осматривала помещение. Она не могла понимать, о чем идет речь, поскольку мы говорили на горианском языке.

Как правило, муниципалитеты не дают за девушек больше двух или трех серебряных тарсков. Я выяснил примерную цену на мисс Блейк-Эллен в Тахари. Великолепно.

Я взглянул на нее. Девчонка была прекрасна. Чиновник не ошибся. Придет время, и кому-то достанется фантастическая рабыня.

– Я бы хотел отдать ее вам в обучение.

– Пенал для рабыни стоит один медный тарск в день, – ответил работорговец. – За обучение платить надо отдельно, но я считаю, цены у нас вполне разумные.

– Она не говорит по гориански, – предупредил я.

– У нас заговорит, – улыбнулся чиновник.

Затем мы перешли к обсуждению деталей обучения. Он предложил включить в программу стимуляционную клетку. Первые пять ночей по моей просьбе она проведет в рабской упряжи из веревок. Впоследствии упряжь можно будет использовать для наказания и устрашения.

– При этом я хочу, чтобы она могла выдерживать взгляд мужчины. Разрешите ей смотреть в глаза тренеру и стражникам. Мне не надо, чтобы она покорялась первому, на кого ей разрешат взглянуть.

– Я понял, – ответил работорговец.

– Что-нибудь еще? – спросил я.

– Можем ли мы применять к ней наказание голодом и плетьми?

– Конечно. – После этого я повернулся к девушке. – Как твое имя? – спросил я по-английски.

– Присцилла Блейк-Эллен.

Я строго посмотрел на нее. Девушка побледнела.

– У меня нет имени, господин, – прошептала она. – Я всего лишь рабыня.

Я задумался. Присцилла Блейк-Эллен. Блейк-Эллен. Эллен. Эллена. Ах-лей-на. Вот оно. Прекрасное имя, к тому же известное в Тахари.

– Я дам тебе другое имя.

Она продолжала испуганно на меня смотреть.

– Алейна, – сказал я. Звук «л» в этом имени тянется, в отличие от другого горианского звука «л». В приближенной английской транслитерации оно бы звучало как «Аалейееэнаах», причем сочетание «ей» произносится почти так же, как в слове «рейн». Ударение падает на первый и третий слоги. Это очень мелодичное имя. Я уверен, оно повысит ее стоимость. Аукционеры нередко пользуются красивыми именами.

– А теперь, благородные господа, обратите внимание на девушку по имени Алейна. Вы только посмотрите! Нравится? Подвигайся для благородных господ, Алейна! Покажи свою прелесть. Вас это возбуждает? Меня тоже. Тебе нравятся будущие хозяева, Алейна? Хочешь им послужить? Смотрите, господа, красавица Алейна демонстрирует вам свою прелесть! Сколько я за нее получу?

– Алейна, – прошептала девушка.

– Алейна, – кивнул я.

– Да, господин.

– Я тебя не продаю, – сказал я. – Это общественные пеналы города Тора. Здесь тебя будут учить. Научишься горианскому языку. Придется учиться без перевода, как учат язык дети. С тобой также будут заниматься другими предметами. Пройдешь курс рабыни.

– Курс рабыни? – переспросила она.

– Да. Тебе все ясно, Алейна?

– Да, господин.

– Если ты будешь учиться медленно или плохо, тебя будут бить плетьми и морить голодом. Ты поняла?

– Да, господин. – Глаза девушки были широко открыты. Я протянул чиновнику серебряный тарск. Он хлопнул

в ладоши. Из-за шторы, состоящей из множества серебряных нитей, появилась рослая рабыня. На ней был простой железный ошейник с кольцом. Тело невольницы стягивала кожаная упряжь, на ногах – тяжелые сандалии с кожаными завязками. В руке она держала гибкий хлыст из крученой кожи кайила шириной в полдюйма и длиной в один ярд. Великанша плотоядно посмотрела на стройную и миловидную Алейну. Затем она жестом показала на серебряный занавес и хрипло бросила:

– А ну поторапливайся, красотка.

Несчастная Алейна поняла, что от нее требуют, и метнулась к занавесу. У самого порога она обернулась и посмотрела на меня. В ту же секунду хлыст обрушился на ее плечи. Завизжав от боли, несравненная Алейна скрылась за водопадом серебряных нитей и оказалась в пеналах Тора.

– Кстати, – спросил я равнодушно, хотя это и составляло главную цель моего визита, – меня интересует одна девушка. Если не ошибаюсь, ее зовут Веема. Кажется, она проходила через ваши аукционы? Я бы хотел узнать, что с ней стало. У вас не сохранилось каких-либо сведений?

– Вы помните номер ее пенала? – спросил чиновник.

– 87432.

– Как правило, это считается закрытой информацией. Ею могут пользоваться только служащие муниципалитета.

Я положил на стол серебряный тарск.

Не прикасаясь к деньгам, работорговец направился к полке, на которой стояли тяжелые книги в кожаных переплетах.

– Мы купили ее за два тарска у владельца каравана по имени Заад из оазиса Фарада.

– Меня больше интересует, кто купил ее у вас.

– Девушку продали за четыре тарска.

– Кому?

– Можете забрать свои деньги. Имя здесь не указано.

– Вы ее помните?

– Нет.

– Почему вы не записали имя?

– Потому что его не назвали.

– Вы часто продаете их таким образом?

– Да. Нас интересуют деньги. Имя покупателя нам знать ни к чему.

Я взглянул на книгу.

– Оставьте тарск себе, – сказал я и покинул кабинет торговца рабами муниципалитета Тора. Узнать, кто приобрел Всему и, возможно, послал ее с сообщением в Порт-Кар к Самосу мне не удалось. Городской работорговец показался мне довольно честным для его профессии человеком.

Меня устраивало, что он не знает, кому продали девушку, ^ Веему из торианского пенала с номером 87432. Я вспомнил J доставленное ею сообщение: «Бойся Абдула».

На базаре я остановился, делая вид, что смотрюсь в зеркало. Четверо мужчин, которых я заметил еще утром, двое здоровых и двое маленьких, все в белых бурнусах, по-прежнему следовали за мной.

Я взял себе распространенное в Тахари имя Хаким. Оно вполне подходило купцу.

Главное – точно выбрать место.

Проходя мимо лавки с парфюмерией, я вспомнил Сафрара из Турий. Рядом находилась мастерская, где изготавливали высокие и легкие седла для кайилов. Здесь же можно было приобрести одеяла, хлысты, колокольчики и упряжь для кайилов. Упряжь делается из цельного ремня, сплетенного из нескольких полос кожи. Как правило, в ремне можно насчитать десять или двенадцать окрашенных и продубленных полос. Невероятно, но при огромной прочности толщина каждой полосы не превышает толщины грубой нитки. Полосы нарезают ножом, эта операция требует огромного опыта. Затем тщательно сплетенный ремень продевают в дырку, пробитую в правой ноздре кайила. Далее ремень пропускают под челюстью и перебрасывают через шею животного. Для того чтобы повернуть направо, достаточно потянуть ремень вправо, чтобы повернуть налево – влево. Если рвануть упряжь на себя, кайил остановится. Чтобы тронуть его с места или заставить бежать быстрее, кайила бьют пятками по бокам или хлещут длинным хлыстом.

Я миновал один из колодцев Тора. Широкие, плоские концентрические ступеньки спускались к воде. Здесь всегда полно народу. Дети стояли у воды на коленях, пили и плескали себе в лицо. Женщины набирали воду в кувшины, мужчины – в походные бурдюки. Наполняясь, бурдюки урчали, с шумом выпуская воздух. Как и во всей Тахари, вода в Торе была солоноватой и нечистой. Незаметно оглянувшись, я увидел свою четверку. Надо прикинуть, кто из них самый быстрый и опасный, кто идет после него, и так далее.

Здесь же сшивался и водонос со своими медными кружками. Мне показалось странным, что его занесло в центральную часть города, где было достаточно колодцев. Никто не станет покупать воду, когда в двух шагах можно попить бесплатно. Водонос спустился по ступенькам и погрузил в воду свой бурдюк. Увидев меня, он улыбнулся, давая понять, что запомнил утреннего покупателя. Я ответил на его улыбку и отвернулся. Это был безобидный, честный малый, услужливый и тщедушный. Я почувствовал себя дураком. Естественно, ему необходимо посещать колодцы. Чего я от него ожидал? Что наполняет бурдюк белым песком пустыни?

Я выбрал боковую улочку, потом свернул с нее в сторону и уперся в глухую стену. Народу поблизости не было.

Сзади приближались торопливые шаги. Я помахивал прогулочной цепочкой и делал вид, что заблудился. Оглядываться нельзя, лучше ориентироваться по теням. Они решили, что я забрел в тупик. Между тем я специально выбрал эту улочку, чтобы спровоцировать их на решительные действия. Пусть сделают это в удобное для меня время. К тому же я оставлял им возможность уйти. Позади них стены не было. Мне совершенно не хотелось их убивать. Тем более что по виду они походили на обычных уличных бандитов.

Я услышал шорох одежд и увидел, как мелькнула тень.

Возбуждение от предстоящей схватки охватило меня, я радостно засмеялся, обернулся и метнул цепочку. За долю секунды до того, как цепочка вылетела из моей руки, я убедился, что главарь находится именно там, где я и ожидал его увидеть. Так было на протяжении всего пути, так что обернуться я мог в любой момент. Главарь завизжал от боли, и я тут же швырнул его на двух подбежавших сообщников. Не успели они опомниться, как я прыгнул на оставшегося бандита и ударил его одной ногой в грудь, а другой в голову. Затем я схватил одною из бандитов за руку и со всех сил треснул его головой о глиняную стену. Потом рывком оторвал от земли второго и кинул на ту же стену. Он ударился спиной и головой и медленно сполз на неподвижного пособника. Главарь попятился, вытирая струящуюся по лицу кровь.

– Ты из касты воинов, – прошептал он и бросился наутек.

Я не стал за ним гнаться, а вернулся на базар, чтобы выяснить, где можно купить сталь и кайила. Маленький оборванец за медный тарск предоставил мне всю информацию. Оружейники работали на соседней улице. А пеналы для кайилов находятся у южных ворот города.

По дороге на улицу оружейников я снова наткнулся на водоноса. Мокрый бурдюк на его плече булькал и переливался.

– Тал, господин, – сказал он мне.

– Тал, – ответил я и зашагал к мастерским. Мне не терпелось подержать в руках кривой тахарский ятаган.

– Между каварами и аретаями скоро начнется война, – услышал я случайную фразу.

Я шел на улицу оружейников. В правой руке я крутил легкую прогулочную цепочку. Она будет хорошо смотреться на узких лодыжках Алейны, проходящей сейчас подготовку в пеналах Тора.

Вечером я твердо решил отдохнуть в «Гранате». По слухам, у них самые хорошие танцовщицы.

Глава 3. Я НЕ УЧАСТВУЮ В СОБЫТИЯХ ВО ДВОРИКЕ. СЕРЕБРЯНЫЙ ТАРСК ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Боевой кайил поднялся на задние ноги и пошел в атаку. Когти его, однако, были зачехлены. Другой зверь поднял фонтан пыли и песка, закинул грациозную голову на длинной шее и ткнулся стянутой кожаными ремнями клыкастой пастью во всадника, едва успевшего прикрыться маленьким щитом. Всадник тут же полоснул меня изогнутым лезвием в кожаных ножнах, а я парировал удар своим оружием, тоже в легких и красивых тренировочных ножнах.

Визжа от возбуждения, кайилы приседали и бросались друг на друга с быстротой и проворством котов. В последний момент я отвернул своего зверя с линии атаки, и собиравшийся нанести мне сокрушительный удар всадник потерял равновесие. Я тут же полоснул его по шее зачехленным клинком.

Он проскакал мимо, развернулся и поднял своего кайила на дыбы.

Я приготовился к очередной атаке.

Мы тренировались уже десять дней по десять гориан-ских анов ежедневно. Из последних сорока схваток восемь закончились вничью, в тридцати двух мне присудили победу, девятнадцать из них, по мнению судей, завершились смертельным ударом.

Мой противник стянул с лица на горло марлевую повязку от пыли и сбросил бурнус. Хариф считался первым клинком Тора

– Принесите соль, – потребовал он у судьи

Судья махнул мальчишке, который тут же притащил маленькое блюдце с солью. Воин спрыгнул с седла и пешком приблизился ко мне.

Я оставался верхом.

– Сними намордник со зверя, – сказал он и жестом приказал мальчишке заняться когтями кайила. Тот осторожно стянул кожаные чехлы с острых, как кинжалы, когтей. Зверь нервно топтался в песке.

Я сбросил тренировочные ножны и провел лезвием по стягивающим пасть зверя ремням. Кожа мгновенно лопнула. Брошенный на ятаган шелковый платок разваливается на две части. Кайил запрокинул голову и оскал клыкастую пасть.

Я поднял ятаган. Сталь ослепительно сверкнула на солнце, я снова вложил его в ножны и спрыгнул на землю. Мальчишка принял поводья.

Я повернулся к воину.

– Живи спокойно, – проворчал он.

– Постараюсь, – ответил я.

– Большему я тебя научить не могу. Я промолчал.

– Пусть между нами будет соль, – сказал он.

– Пусть между нами будет соль.

Он насыпал щепотку соли на правое запястье и взглянул на меня узкими глазами.

– Хочется верить, что ты надо мной не смеялся.

– Нет.

– В твоей руке сталь живет, как птица.

Судья согласно кивнул. Глаза мальчишки сияли.

– Ничего подобного мне видеть не приходилось. Кто ты?

Я насыпал соли на правое запястье.

– Я человек, который делит с тобой соль.

– Этого достаточно.

Я прикоснулся языком к пропитанной потом горстке соли на его руке, а он лизнул мою соль.

– Мы с тобой разделили соль, – сказал он.

Затем он вложил в мою руку круглый золотой тарн Ара, которым я заплатил за учебу.

– Это твое, – сказал я.

– Как у тебя получается? – спросил он.

– Не знаю.

Он улыбнулся:

– Мы с тобой разделили соль.

Из шатра Фарука из Касры я отправился в свою лачугу в Торе. Он покупал кайилов для каравана на оазис Девяти Колодцев и разбил лагерь вблизи от города. Оазис принадлежал Сулейману, начальнику тысячи копий. Сулейману из рода аретаев.

По моей просьбе Фарук согласился судить учебный бой с ятаганами, который всегда устраивают в конце обучения.

Просьба не сильно его обременила, поскольку он все равно пропадал в районе южных ворот, осматривая кайилов.

Да и судить было нетрудно, ибо спорных ситуаций не возникало. Спор возник только один раз. Хариф настаивал, чтобы победу присудили мне. Я не соглашался, поскольку не дотянулся ятаганом до его тела. Судья расценил ситуацию предельно корректно. Финальная атака представляла широкий рубящий удар снизу вверх в лицо. Я придержал лезвие, не дотянувшись до Харифа на один торн. Кожаные ножны рассекли бы ему кожу, а я не хотел причинять противнику вреда. Без ножен такой прием слизывает человеку половину черепа.

– Будь сегодня гостем моих шатров, – сказал судья Фарук из Касры.

Мальчишка, который принес соль и снял чехлы с когтей моего кайила, был его сыном. Он стоял рядом, глаза ребенка сияли. Звали его Ахмед. Именно он несколько месяцев назад погнался за кайилом и натолкнулся на камень, на котором было начертано: «Страшись башни из стали».

– Для меня огромная честь отужинать вместе с вами, – ответил я.

В эту ночь, после того как мы покончили с едой и одетая славянка в браслетах, рабыня Фарука, вымыла наши правые руки в веминиевой воде, которую принесла в маленьком пузатом медном кувшине, я вытащил из складок одежды маленький плоский закрытый горианский хронометр. Глаза мальчишки едва не вылезли из орбит. Я протянул ему вещииу.

Ахмед открыл крышку и уставился на бегущие по кругу крошечные стрелки. Горианский день состоит из двадцати часов, или анов. Горианские хронометры отличаются от земных часовых механизмов тем, что стрелки у них движутся в противоположную сторону. В этом смысле время здесь идет назад. Это был великолепно сработанный и очень точный хронометр. У него имелась даже раскачивающаяся стрелка для измерения крошечных инов. Мальчик с трудом оторвал глаза от волшебного прибора и взглянул на меня.

– Это тебе, – сказал я. – Подарок. Мальчик покорно протянул хронометр отцу. Фарук, купец из Клеры, улыбнулся.

Тогда мальчик с хронометром в руках обошел сидящих вокруг костра людей. Возле каждого он останавливался и протягивал драгоценный подарок. Все поочередно осматривали вещь и возвращали ее Ахмеду. Наконец мальчик вернулся, сел рядом со мной и посмотрел на отца.

– Ты будешь узнавать время, – сказал Фарук из Касры, – по скорости кайила, по кругу и палке, а еще по солнцу. Но эту вещь ты можешь сохранить как подарок.

– Спасибо тебе, отец! – восторженно воскликнул мальчик. – Спасибо тебе! И вам спасибо! – обратился он к сидящим вокруг костра.

Все разулыбались.

– И тебе спасибо, воин, – повернулся ко мне мальчик.

– Пустяки, – ответил я.

Фарук из Касры посмотрел на меня.

– Мне это очень приятно, – сказал он и поинтересо-вался:Скажи, Хаким из Тора, как ты зарабатываешь на жизнь? Могу ли я как-нибудь тебе помочь?

Мальчик видел камень с надписью по дороге в оазис Девяти Колодцев.

– Я скромный купец, – отвечал я. – У меня есть несколько камней, которые я бы хотел продать в оазисе Девяти Колодцев, чтобы купить финиковых кирпичей и продать их в Торе.

– Видя, как ты рубишься, я бы никогда не подумал, что ты купец, – улыбнулся Фарук из Касры.

Я улыбнулся в ответ.

– Я собираюсь в скором времени отправиться в оазис Девяти Колодцев, – сказал Фарук из Касры. – Для меня будет большой честью, если ты и твой кайил присоединитесь к моему каравану.

– Буду безмерно рад, – сказал я.

– Я уже купил кайилов, – сказал Фарук из Касры.

– Когда ты выезжаешь?

– На рассвете.

– Мне надо забрать девушку из пеналов Тора. Я догоню тебя в пути.

– Ты так хорошо знаешь пустыню?

– Нет.

– Ахмед будет ждать тебя у южных ворот.

– Я очень это ценю.

Из шатров Фарука из Касры я возвращался в свою лачугу в Торе, расположенную на улице гуртовщиков и погонщиков.

Дела, как мне казалось, продвигались неплохо. По дороге я посмотрю на камень, обнаруженный несколько месяцев назад Ахмедом, сыном Фарука. Оттуда и начнется мой поиск. Определившись по месту, я продолжу путь в оазис Девяти Колодцев, пополню запасы воды, найму проводника, вернусь к камню и двину на восток, в сторону Тахари. Я надеялся, что кочевники и аборигены выведут меня на загадочную стальную башню. Я почти не сомневался, что она действительно существует. Вряд ли она явилась плодом воображения человека, который успел начертать на скале предупреждение и умер. Стальные башни ни разу не упоминались в миражах или бредовых галлюцинациях сошедших с ума в пустыне. Как правило, во всех видениях так или иначе присутствует вода. Более того, у потерявших рассудок людей не остается времени на начертание предостережений. Какая-то сила вела этого человека через пустыню, он хотел рассказать что-то важное. Скорее всего, это был разбойник. Тем не менее не ясно, почему он путешествовал по пустыне пешком. Умирая, он шел в сторону цивилизации, чтобы успеть предупредить о стальной башне. Я не сомневался, что башня существует. С другой стороны, у меня почти не было шансов разыскать ее в бескрайней пустыне. Надо обязательно найти кого-нибудь, кто видел или хотя бы слышал о башне. Конечно, если она находится в стране дюн, далеко от караванных путей и оазисов, маловероятно, чтобы кто-нибудь на нее натолкнулся. Хотя один человек ее точно видел. Тот, чье сожженное солнцем, почерневшее тело нашли возле камня с предупреждением.

На улицах Тора было темно. Местами дорога круто ' забирала вверх, иногда улицы начинали немыслимо петлять, в некоторых местах я едва мог протиснуться между стенами. Временами мне приходилось продвигаться на ощупь. Кое-где у ворот тускло горели светильники.

Мне показалось, что сзади раздались шаги. Я откинул бурнус, вытащил из ножен ятаган и замер.

Ни звука.

Я продолжил свой путь. Ничего не было слышно.

Я оглянулся, но меня обступала лишь непроглядная тьма.

По моим оценкам до дома оставалось не более половины пасанга. Впереди виднелись тускло освещенные факелами открытые ворота. Я остановился.

Мой путь пролегал через небольшой дворик. У ворот мелькнула неясная тень.

Одновременно сзади раздались шаги и движение людей. Их было пятеро. Я резко обернулся и зарубил первых двух, прежде чем они успели сообразить, что происходит. Трое оставшихся попытались взять меня в кольцо. Я отступал в низкой стойке. Надо было любой ценой выманить вперед наступающего по центру. Тогда я смог бы атаковать любого из крайних, не опасаясь, что придется иметь дело с тремя клинками. Но центральный не высовывался, наоборот, выдвигались люди с флангов, что делало мое положение весьма опасным. Атаковать я не мог, ибо тут же попал под удары нескольких ятаганов. Эти парни не были простыми уличными грабителями.

Неожиданно трое замерли, один из них швырнул ятаган на землю, после чего все развернулись и побежали.

Я услышал, как позади меня захлопнулись ворота и со стуком задвинулся засов.

Обернувшись, я не увидел ничего, кроме запертых ворот. Воткнутые в стены факелы едва освещали желтую штукатурку рядом с собой.

С другой стороны ворот раздался душераздирающий крик.

Тогда я еще не знал, сколько человек ждало меня во дворе.

Опустив ятаган, я остановился за закрытыми воротами дворика.

Справа вверху отворилось узкое окошко, и чей-то голос спросил:

– Что здесь происходит?

Зажегся свет и в других окнах. Люди выглядывали наружу. Какая-то женщина, приподняв паранджу, вглядывалась во тьму. Спустя два-три ина на улицу вышли мужчины с факелами и фонарями. С другой стороны ворот доносились голоса и шум. Завизжала женщина. Между створками блеснула полоска света.

– Открывайте! – барабанил по ним человек с моей стороны. Было слышно, как подняли тяжелый засов, затем заскрипели створки на четырехдюймовой втулке. Четверо человек с нашей стороны помогали отворить ворота. Во дворе полукругом стояла толпа. Поднимая факелы, люди смотрели на каменный пол дворика. Я отметил высоту стен и прилегающих крыш и лишь после этого посмотрел туда, куда все.

На камнях лежали одиннадцать растерзанных трупов и части человеческих тел.

– Кто это мог сделать? – прошептал чей-то голос.

Вряд ли хоть одному удалось уйти, подумал я.

Четыре головы были напрочь оторваны; у двоих они держались на каких-то лохмотьях; горло одного человека выглядело так, словно по нему дважды ударили параллельными клинками; расположение ран было мне знакомо. Двое потеряли руки, один человек ногу, у одного из безруких выпотрошили внутренности. Я разглядел на его плече отпечаток челюстей. Мне уже приходилось видеть подобное в Торвальдсленде. У человека без ноги была откушена часть спины, так что сзади виднелось содержимое желудка. Один из безруких тоже был наполовину сжеван, из грудной клетки торчали ребра, не хватало сердца и левого легкого. Одиннадцатого умертвили более или менее аккуратно. На шее виднелось синюшное круговое пятно, как от веревки, а горло было прокушено.

Я снова посмотрел на стены и крыши окружающих дворик домов.

– Кто мог это сделать? – повторил свой вопрос мужчина.

Я вышел со двора. Возле зарубленных мною людей уже собралась толпа.

Я посмотрел на мертвых и спросил:

– Кто-нибудь их знает?

– Да, – отозвался мужчина. – Это Тек и Сауд, люди Зева Махмуда.

– Больше не будут убивать, – бросил кто-то.

– Где я могу поговорить с благородным Зевом Махмудом? – спросил я.

– Он и его люди целыми днями пропадают в кофейне «Шесть цепей».

– Спасибо тебе, горожанин.

Я вытер лезвие ятагана о бурнус одного из убитых и вложил его в ножны.

Подняв голову, я увидел, что в нашу сторону бежит с фонарем маленький водонос, которого я уже несколько раз встречал на улицах города.

– Вы видели? – Лицо его было белее мела, беднягу трясло. Я показал на убитых.

– Знаешь их?

Водонос вгляделся в лица.

– Нет, они не из Тора.

– Не поздно ли разносить воду?

– А я не разношу воду, господин.

– Как ты попал в этот район?

– Живу неподалеку, – ответил он и с поклоном удалился, прихватив свой фонарь.

Я обернулся к человеку, с которым говорил раньше.

– Он в самом деле живет рядом?

– Нет, – ответил тот, – он живет возле восточных ворот, возле загонов для верров.

– Знаешь его?

– В Торе все его знают. – Кто он?

– Водонос Абдул.

– Спасибо тебе, горожанин.

– Зев Махмуд? – спросил я.

Здоровенный детина с агалом, сидевший в кофейне, поначалу рассердился, потом побледнел. Острие ятагана уперлось в его горло.

– На улицу, – приказал я. Взглянув на двух его сотрапезников, сидевших за низким столиком, скрестив ноги, я добавил: – И вы тоже.

– Нас трое, – усмехнулся Зев Махмуд.

– Давай шевелись.

– Как хочешь. – Он улыбнулся.

Один из его спутников, пришедший без ятагана, одолжил его у посетителя кофейни.

– А я боялся, что останемся без гонорара, – засмеялся он. У входа в кофейню я прикончил всех троих. Я не хотел

оставлять их позади себя в Торе.

Домой, на улочку гуртовщиков и погонщиков, я вернулся опять поздно.