Текст книги "Долгая долина"

Белая перепелка

I

Стену напротив камина занимало большое мансардное окно, протянувшееся от встроенного в подоконник диванчика почти до самого потолка, – маленькие граненые стекла в свинцовом переплете. Из окна, если сесть на диванчик, открывался вид на сад и на склон холма. В саду, в прохладной тени дубов зеленел газон, и вокруг каждого дерева темнел кружок ухоженной земли, где росли цинерарии всех цветов радуги, от алых до ультрамариновых: бутоны у них были такие крупные, что стебли гнулись под их тяжестью. По краю лужайки выстроились невысокие деревца фуксий. Прямо перед ними блестел неглубокий декоративный прудик: вода в нем была точно вровень с землей по одной весьма веской причине.

Сразу за садиком начинался подъем: склон холма зарос дикой крушиной и ядовитым сумахом, сухой травой и буйным виргинским дубом, – если не обойти дом спереди, казалось, он стоит в дикой глуши, а не на краю города.

Мэри Теллер (а точнее, миссис Гарри Э. Теллер) знала, что и окно, и садик устроены безупречно, и эта уверенность была вполне обоснованной. Не она ли выбрала место для дома и сада? Не она ли тысячу раз видела дом и сад в своих мечтах, когда здесь и в помине ничего не было, и только бурьян шуршал на ветру у подножия холма? Раз уж на то пошло, не она ли целых пять лет приглядывалась к каждому заботливому и чуткому мужчине, раздумывая, подойдет ли он для этого дома и сада? Мэри беспокоило не то, понравится ли ему такой сад. О нет, она ставила вопрос совсем иначе: «Понравится ли саду такой человек?» Ибо сад был ею самой, а замуж надо идти только за того, кто тебе нравится.

Когда она познакомилась с Гарри Теллером, саду он вроде бы приглянулся. Гарри сделал ей предложение и угрюмо дожидался ответа, как вдруг Мэри разразилась пространным описанием их будущего дома с большим мансардным окном, заросшего холма и садика с газоном, дубками и цинерариями.

– Конечно, так все и будет, – немного удивленно, однако без явного интереса ответил он.

– Какая я глупая, правда? – спросила Мэри.

Гарри все еще угрюмо ждал ответа.

– Ну что ты…

Тут Мэри наконец вспомнила о предложении, благосклонно его приняла и позволила Гарри себя поцеловать.

– А еще в саду будет маленький прудик вровень с землей. Знаешь, зачем? На нашем холме живет множество певчих птиц: там и овсянки, и дикие канарейки, и красноплечие дрозды, и, конечно же, воробьи с коноплянками, и огромное множество перепелок! Все они станут прилетать в наш сад, чтобы попить воды.

Мэри была очень хорошенькая. Гарри хотелось зацеловать ее всю, и она разрешила.

– Ах да, и фуксии! – вспомнила она. – Не забудь про фуксии. Они похожи на тропические рождественские елочки, правда? Только надо будет каждый день сгребать с лужайки дубовые листья, не то ее совсем запорошит.

Гарри расхохотался.

– Сумасшедшая стрекоза! У нас еще ни земли, ни дома, ни сада, а ты уже переживаешь за лужайку. Прелесть ты моя! Смотрю на тебя и… съесть хочется!

Это немного напугало Мэри. По ее лицу пробежала тень досады. Однако же она подарила Гарри еще один поцелуй на прощание, отправила его домой и вернулась в свою комнату. Там Мэри села за голубой письменный столик и раскрыла тетрадь, в которую записывала разные разности. Она взяла ручку, украшенную павлиньим пером, и аккуратно вывела: «Мэри Теллер», потом еще и еще, а раз или два написала по-другому: «Миссис Гарри Э. Теллер».

II

Свадьбу сыграли, землю купили, дом построили. Мэри нарисовала подробный план сада и внимательно следила за рабочими, пока его разбивали. Она продумала все до дюйма и не желала поступаться ничем. Прудик вырыли и залили цементом строго по ее чертежам: он напоминал сердечко без острия снизу, с плавно изгибающимися боками, чтобы птицам было удобно пить.

Гарри наблюдал за женой с искренним восхищением.

– Кто бы подумал, что такая красотка еще и дело умеет делать!

Мэри было приятно это слышать, а поскольку и настроение у нее было прекрасное, она сказала Гарри:

– Если хочешь, ты тоже можешь посадить что-нибудь в саду.

– Нет уж, Мэри, мне слишком нравится смотреть, как ты воплощаешь в жизнь свои мечты. Делай все по-своему.

Какой же у нее чудесный муж! А с другой стороны, это все-таки ее сад. Она сама его нарисовала, сама претворила в жизнь и тщательно продумала все сочетания цветов. А вдруг Гарри захотел бы посадить что-то из ряда вон? Ничего хорошего бы из этого не вышло.

Наконец под дубами зазеленела лужайка, а в закопанных горшочках зацвели пестрые цинерарии. Деревца фуксий привезли и пересадили из вазонов так бережно, что не завял ни один листочек.

На встроенный в подоконник диван Мэри положила гору подушечек из ярких светостойких тканей, поскольку солнце почти весь день палило в окно.

Она терпеливо ждала, когда все задуманное ею исполнится до мельчайших подробностей, и в один прекрасный день, когда Гарри вернулся домой с работы, Мэри подвела его к мансардному окну и тихо сказала:

– Вот, смотри. Теперь все именно так, как я мечтала!

– Красиво! – восхитился Гарри. – Очень красиво!

– Знаешь, мне даже немножко грустно, что все закончено, – призналась она. – Но рада я куда больше. Обещай, что мы никогда ничего не изменим в нашем саду! Если какое-нибудь растение погибнет, мы посадим на его место точно такое же.

– Ты моя сумасшедшая стрекоза, – ласково сказал Гарри.

– Пойми, я так долго об этом мечтала, что и дом, и сад стали частью меня. Если здесь что-нибудь изменится, это как… как вырвать кусок моего сердца!

Гарри осторожно дотронулся до жены, потом отнял руку.

– Я так тебя люблю, – сказал он. – Но в то же время и боюсь.

Мэри скромно улыбнулась:

– С чего бы это? Что во мне такого страшного?

– Ну, ты как будто… неприкосновенна. Есть в тебе какая-то непостижимая загадка. Ты похожа на свой сад: идеально продуманный раз и навсегда. Мне и пройти мимо страшно, вдруг ненароком потревожу твои драгоценные растения.

Мэри была очень довольна.

– Дорогой, это ведь все благодаря тебе! Ты подарил мне этот сад. Да-да, именно ты! – И она позволила мужу себя зацеловать.

III

Гарри очень гордился женой перед приходившими к ним гостями. Она была такая красивая, такая невозмутимая и идеальная. Цветы в ее вазах были безупречны, а о саде она рассказывала робко и стеснительно, словно говорила о самой себе. Иногда она вела гостей в сад и показывала на какую-нибудь фуксию.

– Я очень переживала, что она здесь не освоится, – говорила Мэри словно бы о живом человеке. – Вы не поверите, сколько она слопала удобрений!

Работа в саду доставляла ей огромное удовольствие. Мэри надевала яркое платье без рукавов, с пышной юбкой ниже колен и неизвестно откуда взявшуюся пляжную шляпку. Руки она защищала хорошими прочными перчатками. Гарри нравилось смотреть, как жена ходит по саду с совочком и подсыпает цветам удобрения. А по вечерам они любили вместе убивать жуков и улиток. Мэри только держала фонарик, а убивал Гарри: от вредителей оставались мокрые склизкие пятна. Он знал, что ей наверняка противно на это смотреть, но фонарь всегда светил ровно и не дрожал. «Смелая моя девочка, – думал он. – За этой хрупкой красотой прячется железная воля». Да и вообще охотиться вместе с женой было куда веселее, чем одному.

– Вон смотри, какой жирный, ползет и ползет! – восклицала она. – Он хочет сожрать тот большой цветок, точно тебе говорю. Убей его, убей!

После такой охоты они возвращались домой, весело хохоча.

Мэри очень тревожилась из-за птиц.

– Что же они не прилетают к нам пить? – жаловалась она. – Вернее, прилетают, но мало и редко. Интересно, что их отпугивает?

– Да просто еще не сообразили, не привыкли. Скоро начнут прилетать, не бойся. А может, где-нибудь поблизости кошка гуляет.

Лицо Мэри тут же вспыхнуло, она глубоко втянула воздух. Ее хорошенькая верхняя губа приподнялась и обнажила зубы.

– Если к нам повадилась кошка, я ее отравленной рыбой накормлю! Не позволю никаким кошкам распугивать моих птиц!

Гарри пришлось ее успокаивать.

– Вот что мы сделаем. Я куплю пневматическое ружье, а как увижу кошку – тут же ее подстрелю. Пулька ее не убьет и не ранит, зато напугает, и кошка сюда не вернется.

– Ладно, – уже спокойнее проговорила Мэри. – Это ты славно придумал.

В гостиной по вечерам было очень хорошо. Мерно потрескивал огонь в камине, а когда всходила луна, Мэри тушила свет, и они вместе смотрели в окно на прохладный синий сад и темные дубки.

Мир за окном был спокойный, вечный… Сразу за их садиком начинались густые дикие заросли.

– Это наш враг, – однажды сказала Мэри. – Внешний мир хочет вторгнуться в наши владения – необузданный, дикий, запущенный. Но фуксии его не пускают. Да-да, я затем их и посадила, и им это хорошо известно. Вот птички могут к нам залетать. Они живут на природе, а в мой сад прилетают, чтобы спокойно попить и отдохнуть. Сегодня вечером я заметила перепелок: штук десять сидели у пруда и пили воду.

– Хотел бы я залезть в твою головку и понять, что там происходит, – сказал Гарри. – Со стороны ты кажешься взбалмошной, а на самом деле у тебя очень собранный и спокойный ум. Такой… уверенный в себе.

Мэри ненадолго присела мужу на колени.

– Не такой уж уверенный. Ты просто не видишь этого и не знаешь. И хорошо, что не знаешь.

IV

Как-то вечером Гарри сидел под лампой и читал газету. Вдруг Мэри подскочила на месте:

– Надо же, забыла на улице садовые ножницы! От росы они заржавеют.

Гарри посмотрел на жену поверх газеты:

– Хочешь, я за ними схожу?

– Нет, я сама, ты не найдешь.

Она вышла в сад, нашла ножницы и заглянула с улицы в дом, в гостиную. Гарри все еще читал газету. Комнату было видно в мельчайших подробностях, так что Мэри она показалась картинкой или декорациями к спектаклю, который вот-вот начнется. В камине плавно колыхалось пламя. Мэри стояла недвижно и смотрела. Вот большое глубокое кресло, в котором она сидела всего минуту назад. Что бы она сейчас делала, если бы не вышла на улицу? Положим, в сад вышла только ее душа, а сама Мэри осталась в гостиной… Она практически видела себя в этом кресле: нежное изящное лицо повернуто в профиль, глаза задумчиво смотрят на огонь.

– Интересно, о чем она думает? – прошептала Мэри. – Что у нее на уме?

Она сейчас встанет и уйдет? Нет, сидит себе. Вырез у платья слишком широкий, и лямка немного сползла на плечо. Но это даже красиво. Небрежно, мило и романтично. А теперь она улыбается. Верно, подумала о чем-нибудь приятном.

Внезапно Мэри очнулась от забытья, поняла, что с ней случилось, и пришла в неописуемый восторг. «Я как будто раздвоилась! – подумала она. – Я жила двумя жизнями и могла смотреть на себя со стороны! Какое чудо. Интересно, это случайно приходит или можно делать так, когда вздумается? Я ведь видела себя глазами другого человека. Надо непременно рассказать Гарри!»

И тут Мэри представила себе другую картину: как она пытается объяснить мужу, что с ней случилось. А он смотрит на нее поверх газеты напряженным, озадаченным, почти страдальческим взглядом… Ведь Гарри всегда так искренне пытался понять, что она ему говорит. Пытался, но тщетно. Если Мэри расскажет ему о своем видении, он начнет задавать вопросы, обдумывать ее рассказ снова и снова, пока не погубит всю красоту. Нет, Гарри не нарочно портил жене удовольствие, просто иначе у него не получалось. Он проливал столько света на непостижимое, что все вокруг меркло. Нет уж, ничего она ему не расскажет! Когда-нибудь ей захочется снова выйти на улицу и испытать то же чувство, а если Гарри все испортит, ничего не получится.

С улицы она увидела, как муж положил газету на колени и посмотрел на дверь. Она поспешила домой и показала ему садовые ножницы, чтобы он убедился в справедливости ее опасений.

– Видишь, ржавчина уже проступила. К утру они бы стали совсем коричневыми.

Гарри кивнул и улыбнулся:

– В газете пишут, что из-за нового закона о ссудах у нас будут неприятности. Вечно нам вставляют палки в колеса! Не понимаю, чего они добиваются: должен же кто-то давать людям деньги, если они хотят взять взаймы.

– Я ничего не смыслю в ссудах, – сказала Мэри. – Кто-то мне говорил, что твоей компании принадлежат чуть ли не все автомобили в городе!

Гарри рассмеялся.

– Не все, конечно, но многие! В тяжелые времена деньги сами текут нам в карман.

– Звучит ужасно, – проговорила Мэри. – Вы как будто наживаетесь на людских бедах.

Гарри положил газету на столик рядом с креслом.

– А мне так не кажется, – сказал он. – Людям нужны деньги, и мы их даем. Процентные ставки регулируются государством. Мы ничего дурного не делаем.

Мэри положила свои красивые ручки с изящными пальцами на подлокотник кресла: именно в такой позе она увидела себя с улицы.

– Да, наверное, ты прав. Просто так звучит… словно вы пользуетесь людьми, когда им худо.

Гарри бросил на огонь долгий серьезный взгляд. Мэри хорошо знала мужа: его задели ее слова. Что ж, вреда не будет, если он увидит свою работу в истинном свете. Люди редко задумываются о правильности своих поступков, и Гарри будет полезно провести у себя в голове небольшую уборку.

Через несколько минут он посмотрел на Мэри и спросил:

– Милая, ты ведь не думаешь, что я нечестно обхожусь с людьми?

– Что ты, я ведь ничего не смыслю в ссудах. Разве я имею право говорить, что честно, а что нет?

– Но тебе кажется, что это нечестно? – упорствовал Гарри. – Тебе стыдно за мою профессию? Мне бы очень этого не хотелось.

Мэри стало радостно и приятно на душе.

– Да не стыдно мне, глупенький! Каждый имеет право зарабатывать себе на жизнь. Ты делаешь то, что умеешь лучше всего.

– Точно?

– Ну конечно, глупенький!

Мэри уже легла спать в своей отдельной спаленке, когда дверная ручка едва слышно щелкнула и медленно повернулась. Но Мэри заперла дверь. То был сигнал: есть вещи, о которых она говорить не желает. Замок был ответом на вопрос – ясным, четким и решительным ответом. Впрочем, поведение мужа немного удивляло Мэри. Он всегда пробовал войти молча, словно хотел оставить свою попытку в секрете. Однако Мэри все слышала. Какой же он милый и кроткий! Ему будто бывало стыдно за себя, когда дверь оказывалась запертой.

Мэри потянула цепочку и погасила свет. Скоро глаза привыкли к темноте, и она посмотрела в окно на свой садик, залитый светом молодой луны. Гарри такой милый и понимающий… Вспомнить хоть тот случай с собакой. Он вбежал в дом запыхавшийся, а лицо у него было такое красное и взволнованное, что бедную Мэри едва не хватил удар. Она подумала, случилось что-то страшное, и от пережитого потом весь вечер страдала головными болями. А Гарри вбежал в дом и прокричал: «У Джо Адамса… собака ощенилась! Ирландский терьер! Он мне подарит одного щенка. У нас будет чистопородный пес, рыжий, как солнышко!» Гарри очень хотел собаку, и Мэри было больно лишать его этой мечты. Но он молодец, быстро все понял, когда она ему объяснила. Собака ведь непременно станет… пачкать в саду, раскапывать клумбы или хуже того – гонять птиц! Гарри все понял. Пусть сложные материи ему не очень давались (вроде того видения в саду), а вот насчет собаки он понял. Вечером, когда у Мэри разболелась голова, он утешал ее и ласково смачивал одеколоном виски. Ох уж эта богатая фантазия! Вот до чего доводит! Мэри словно бы наяву увидела шкодливого пса в своем садике, увидела разрытые клумбы и поломанные цветы. Это словно случилось на самом деле. Гарри было очень стыдно, но он ничего не мог поделать с ее разгулявшимся воображением. Мэри его не винила: откуда ему было знать?

V

Во второй половине дня, когда солнце скрывалось за холмом, наступала особая пора: «садовый час», как называла его Мэри. К ним приходила кухарка (старшеклассница из местной школы), и Мэри могла заняться любимым делом. Она выходила в сад и садилась на складной стул под дубками. Отсюда можно было сколько угодно любоваться птицами, слетавшими к пруду попить. В такие минуты Мэри действительно чувствовала свой сад. Гарри возвращался домой с работы и поджидал жену за газетой: она выходила к нему счастливая, с сияющими глазами, и очень расстраивалась, если ее прерывали раньше времени.

Лето только-только началось. Мэри окинула взглядом кухню и убедилась, что все в порядке. Потом она прошла в гостиную и разожгла огонь в камине. Вот теперь все готово, можно отправляться в сад. Солнце как раз закатилось за холм, и среди дубков повисла голубая вечерняя прохлада.

Мэри подумала: «Такое чувство, будто в мой сад слетаются миллионы фей. По отдельности их не увидишь, но все вместе они меняют цвет воздуха». Она улыбнулась этой чудесной мысли. Подстриженная лужайка была еще влажной после недавнего полива. От ослепительно ярких цветков цинерарий в воздух поднимались маленькие цветные нимбы. Деревца фуксий тоже красовались летним убором: бутоны были похожи на рождественские гирлянды, а раскрывшиеся цветы – на балерин в пышных пачках. Мэри подумалось, что фуксии как нельзя лучше подходят ее саду. Да-да, идеальный выбор! И какой храбрый отпор они дают врагу – этим жутким диким зарослям на склоне холма!

Мэри прошла по лужайке и села на стул. Она слышала, как птицы собираются в зарослях, чтобы отправиться к ее пруду. «Сбиваются в компании, – подумала она, – чтобы всем вместе попировать в моем садике на закате дня. Как им тут здорово! Как бы мне хотелось впервые очутиться в своем саду! Если бы я могла раздвоиться… “Добрый вечер, давайте пройдем в сад, Мэри”. – “О, здесь чудесно!” – “Да, в это время дня сад особенно хорош. А теперь не шумите, не то распугаете птиц”». Она сидела тихо, как мышка, чуть приоткрыв губы от предвкушения. В кустах пронзительно защебетала перепелка. На край пруда слетела овсянка. Две мухоловки пронеслись над водой и замерли в воздухе, часто-часто хлопая крыльями. А потом к пруду маленькими смешными шажками выбежали перепела. Они остановились и склонили головки набок: не подстерегает ли где опасность? Вожак, крупный самец с черным, похожим на вопросительный знак хохолком, протрубил сигнал к началу действий, и вся стая опустилась на пруд.

А потом случилось чудо. Из кустов выбежала белая перепелка. Мэри окаменела. Да-да, то была перепелка, но белая как снег! Ах, какая прелесть! Сладкий трепет охватил Мэри. Она затаила дыхание. Изящная белоснежная перепелочка подошла к краю пруда и встала подальше от своих товарок. Она задумалась на секунду, посмотрела по сторонам и опустила клювик в воду.

«Боже, да ведь она – вылитая я! – мысленно воскликнула Мэри. Ее тело задрожало в исступленном экстазе. – Это моя сущность, да, моя чистая и неразбавленная сущность! Наверное, она – перепелиная королева. Символ всего красивого и чудесного, что случалось со мной в жизни».

Белая перепелка снова окунула клюв в воду, а потом запрокинула голову, чтобы проглотить воду.

Разум и сердце Мэри вмиг наполнились обрывками воспоминаний. И эта странная грусть… Она вспомнила, как радостно было в детстве получать посылки. Развязывать бечевку, замирая от удовольствия… Вот только внутри всегда ждало разочарование…

Дивной красоты леденец из Италии.

– Не ешь его, милая. На вкус он обыкновенный, зато смотреть – одно удовольствие!

Мэри его не ела, но любовалась им с таким же исступленным экстазом.

– Ваша Мэри – просто красавица! Тихая, нежная, как лесной цветочек.

И эти слова она слушала с таким же исступленным экстазом.

– Мэри, доченька, крепись. Твой папа… твой папа умер.

Первая горечь утраты была сравнима с этим экстазом.

Белая перепелка расправила одно крыло и принялась чистить перышки.

«Это символ моей красоты, – подумала Мэри. – Это моя сущность, мое сердце».

VI

Голубоватый воздух окрасился багровым светом. Цветы фуксии вспыхнули в нем, точно свечки. И тут из кустов вышла серая тень. Мэри потрясенно раскрыла рот. Ее парализовал ужас. Она истошно закричала, и перепелки, забив крыльями, тут же вспорхнули в небо. Кошка шмыгнула обратно в кусты. Но Мэри все кричала, кричала, и на ее крик из дома выбежал Гарри.

– Мэри! Что такое, Мэри? Что случилось?

Она вздрогнула от его прикосновения. И истерически зарыдала. Он взял ее на руки и отнес в дом, положил на кровать. Мэри тряслась всем телом.

– Что с тобой, милая? Что тебя так напугало?

– Кошка, – простонала она. – Кошка кралась к моим птицам! – Мэри села. Ее глаза горели огнем. – Гарри, надо достать яду. Мы сегодня же отравим эту кошку, и дело с концом.

– Ложись, милая. У тебя шок.

– Пообещай, что сегодня же отравишь кошку. – Она заглянула ему в глаза и увидела, как в них загорелся мятежный огонек. – Пообещай.

– Дорогая, – виновато проговорил Гарри, – да ведь чья-нибудь собака может отравиться. Животные ужасно страдают от яда.

– Мне плевать! – закричала Мэри. – В моем саду никаких животных быть не должно!

– Нет, я не стану класть в саду яд! – отрезал Гарри. – Даже не проси. Я вот что сделаю: встану на рассвете, возьму свое новое ружье и выстрелю в кошку. Она испугается боли и никогда сюда не вернется. Пневматическое ружье хорошо стреляет, кошка такого не забудет.

Гарри впервые отказал в чем-то жене. Она не знала, как с этим бороться, но голова у нее разболелась не на шутку. Когда боль стала совсем невыносимой, Гарри попытался загладить вину: он смочил ватку одеколоном и помазал Мэри лоб. Она гадала, стоит ли рассказывать мужу про белую перепелку. Вряд ли он поверит, конечно. А может, он поймет, как это важно для нее, и отравит кошку? Мэри подождала, пока нервы немного успокоятся, и сказала:

– Дорогой, в сад сегодня прилетела белая перепелка.

– Белая? А ты уверена, что это не голубь?

Ну вот, опять он за свое! Умеет же все испортить!

– Уж перепелку от голубя я отличу! – воскликнула Мэри. – Она совсем близко сидела: дивная белая перепелочка.

– Ну надо же! – сказал Гарри. – Я и не знал, что такие бывают.

– Говорю ведь, я видела своими глазами.

Он смочил одеколоном ее виски.

– Наверное, альбинос. В перьях не хватает пигмента или что-нибудь в таком роде.

Мэри опять забилась в истерике.

– Ты не понимаешь! Эта белая перепелка – я! Моя непостижимая загадка, моя душа… – Гарри сморщил лоб, безуспешно пытаясь понять жену. – Ну как ты не понимаешь, милый? Кошка охотилась за мной. Она хотела убить меня. Поэтому я хочу ее отравить. – Мэри вгляделась в его лицо. Нет, он ничего не понял, да и мог ли понять? Зачем она вообще рассказала Гарри про перепелку? Это все нервы, не иначе. В нормальном состоянии ей бы и в голову такое не пришло.

– Я заведу будильник, – заверил он ее. – И утром проучу эту зловредную кошку.

В десять часов вечера Гарри оставил ее одну. Мэри заперла за ним дверь.

Утром она проснулась от его будильника. В спальне все еще было темно, но сквозь щели в занавесках пробивался серый утренний свет. Мэри услышала, как Гарри тихонько оделся, на цыпочках прошел по коридору мимо ее комнаты и осторожно прикрыл за собой входную дверь. В руках у него было новенькое блестящее ружье. Почуяв свежесть серого утра, Гарри невольно расправил плечи и легко зашагал по росистой лужайке. В углу сада он остановился и лег на живот.

В саду постепенно светлело. Металлический перепелиный щебет уже звенел в воздухе. Небольшая бурая стайка подошла к краю кустов, и все птицы дружно склонили набок головы. Потом их вожак протрубил сигнал к действию, и его подопечные быстро-быстро зашагали к краю пруда. Через минуту показалась и белая перепелка. Она подошла к противоположному краю, окунула клювик в воду и запрокинула голову. Гарри поднял ружье. Белая перепелка посмотрела на него. Ружье злобно шепнуло, и птицы тут же разлетелись. Но белая перепелка вздрогнула, упала на бок и замерла.

Гарри медленно подошел и взял птицу на руки.

– Я не думал ее убивать, – сказал он себе. – Я только вспугнуть хотел.

Он осмотрел белый трупик и заметил прямо под правым глазом отверстие. Потом шагнул к фуксиям и бросил мертвую птицу в кусты, но уже в следующий миг отшвырнул ружье, продрался сквозь кусты, нашел перепелку, отнес ее подальше на холм и зарыл там в палые листья.

Мэри услышала в коридоре его шаги.

– Гарри, ты подстрелил кошку?

– Больше она сюда не заявится, – ответил он через дверь.

– Надеюсь, ты ее убил. Только избавь меня от подробностей.

Гарри прошел в гостиную и сел в большое кресло. В комнате все еще стоял полумрак, но верхушки молодых дубков уже сияли в лучах раннего солнца.

– Какая же я сволочь, – пробормотал Гарри. – Какая гнусная сволочь – взял и убил несчастную тварь, которую она так полюбила! – Он уронил голову и посмотрел в окно. – Я одинок. Боже, как я одинок!