Электронная библиотека » Джонатан Троппер » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Все к лучшему"


  • Текст добавлен: 15 апреля 2014, 11:14


Автор книги: Джонатан Троппер


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 5

У доктора Сандерсона волосы с проседью, безукоризненно подстриженная бородка и проницательные глаза за очками в золотой оправе. Он выглядит, как врач мечты, вот только в тридцать два года и в голову не придет мечтать о враче, потому что по-хорошему в этом возрасте врач ни к чему и вовсе не нужно ему рассказывать, что ты чувствовал, когда сегодня утром писал кровью.

– Раньше такое бывало? – интересуется доктор.

– Нет.

– Травм не было, живот или бока не повреждали?

– Нет.

– Боли при мочеиспускании?

– Нет.

– Вы курите?

– Нет, – отвечаю я. – То есть когда-то курил, в университете, но бросил. В смысле постоянно не курю. Разве что иногда, в баре, когда выпью.

– Часто ли вы пьете?

– Нет. Скажем так, время от времени. Редко. – Пришлось напомнить себе, что я не на собеседовании.

– Бегаете трусцой?

– Нет.

– Занимаетесь травмоопасными видами спорта?

– Нет.

– Принимаете ли какие-нибудь лекарства?

– Иногда тайленол или экседрин от головной боли.

– И часто у вас болит голова?

Сейчас лопнет.

– Редко.

Скорей бы он уже перешел от слов к делу и осмотрел меня. Горы анкет, которые я заполнил в приемной, хватит, чтобы подать в банк заявку на кредит. После этого по указанию симпатичной медсестры-латиноамериканки я снял одежду и облачился в халат из самого тонкого хлопка, который только может быть. Я свою часть сделал, теперь очередь доктора Сандерсона, который наконец-то приказывает мне лечь на бок на кушетку и мажет мне бок и поясницу каким-то прозрачным гелем, таким холодным, что я цепенею от неожиданности.

– Что, холодно, да? – говорит доктор.

– Ага, – соглашаюсь я. Чертов садист, как пить дать, специально держит гель в холодильнике, чтобы полюбоваться, как корчатся пациенты.

– Я вам делаю обычное УЗИ почек. Гематурию может вызвать масса причин: камни в почках, инфекции мочевыводящих путей, излишняя физическая нагрузка…

Он умолкает, водит датчиком по моей спине, и на крошечном мониторе аппарата для УЗИ появляется разноцветное изображение. Минуту спустя доктор велит перевернуться на другой бок. Было бы здорово, если бы он дал понять, что там с первой почкой, но, очевидно, прежде чем выносить заключение, ему нужно представить себе полную картину. Разумеется, я могу и сам его спросить, но из непонятного суеверия не решаюсь нарушить его ритуал и молча переворачиваюсь на другой бок. Халат неприятно липнет к телу в тех местах, где остался гель. Доктор с минуту изучает вторую почку и просит меня лечь на спину.

Похоже, на левую почку ему понадобилось еще меньше времени, чем на правую. Видимо, это добрый знак: значит, там все чисто. Или же левая почка так сильно поражена раком, буквально пронизана метастазами, что доктор с первого взгляда понял: мне крышка. А на спину попросил лечь, чтобы я не упал в обморок, когда он сообщит мне эту новость. А может, проблема как раз в правой почке и на левую он едва взглянул, потому что уже убедился, что дело табак. Я лежу на спине, обливаясь потом, и чувствую, как бешено колотится сердце. Какой там рак! Я умру от сердечного приступа, причем прямо здесь и сейчас.

Доктор задирает на мне халат, точно дядюшка-извращенец, и мажет мне гелем низ живота. Я закрываю глаза, стараясь не думать ни о чем, сосредоточиться на дыхании. Некоторое время мне это удается, но вдруг меня осеняет: врач уже довольно долго водит зондом там, внизу, и постоянно щелкает мышкой. Я открываю глаза и пугаюсь, увидев хмурое лицо и поднятые брови доктора.

– Что вы делаете? – спрашиваю я.

– Обследую ваш мочевой пузырь, – отвечает он удивленно, как будто забыл, что нижняя часть туловища, которую он изучает, принадлежит живому человеку.

– Все в порядке?

– Гм, – хмыкает доктор.

Не дай вам бог когда-нибудь услышать от врача такой ответ. “Гм” на медицинском жаргоне значит “капец”.

– В чем дело? – тревожусь я.

Доктор поворачивает ко мне монитор, и я смотрю мрачный, пугающий до дрожи фильм ужасов про стенку моего мочевого пузыря.

– Вот, – доктор мышью рисует на экране кружок. – Видите?

– Что?

– Вот это яркое пятно.

– Ага, – киваю я. – И что это такое?

Доктор Сандерсон пристально вглядывается в экран и медленно кивает:

– Пока не знаю, – отвечает он, и моя жизнь меняется навсегда.

Я сижу в луже пота, халат липнет к вымазанным гелем бокам, на экране передо мной нелепо пульсирует мой мочевой пузырь, и комната плывет перед глазами. Я молча таращусь на пятно, превратившееся на мониторе в ничтожную серую точку. Доктор объясняет, что это может быть скопление капилляров и волноваться не о чем, завтра мне нужно прийти еще раз и на всякий случай сделать цистоскопию, чтобы все прояснить, но его голос доносится до меня словно издалека. Может быть, ему пока и неизвестно, что это за пятно, но я уже все понял.

Это не пустяки.

Глава 6

От врача я выхожу, как в тумане, в голове лихорадочно крутятся мысли о том, что у меня рак. Одно я знаю точно: пациент из меня получится аховый. Я не обнаружу в себе скрытых доселе запасов силы, никого не вдохновлю своим мужественным примером, не стану шутить над своей болезнью и откровенно о ней рассказывать, а когда у меня выпадут волосы, не буду носить прикольную шапку. Я не герой для документального фильма. Скорее всего, я превращусь в плачущего, блюющего доходягу, запрусь у себя в комнате, свернусь калачиком и буду себя жалеть, пока не перейду в небытие. Буду реветь, как большой ребенок.

Хочу к маме.

Мобильник сообщает, что у меня семь пропущенных вызовов. Посредник должен всегда быть на связи. Я подавляю мощное, практически природное инстинктивное желание проверить автоответчик. Все равно в таком состоянии я работать не смогу. Я таращусь на экран телефона, пытаясь понять, что же мне, черт побери, делать. Надо бы позвонить Хоуп. Ведь все нормальные люди, попав в передрягу, обычно звонят родным и близким, правильно?

Но когда я наконец решаю позвонить, пальцы сами набирают номер Тамары.

– Привет, это я.

– Зак! Что случилось, милый?

– Ничего, если я заеду?

– Конечно! Ты приедешь к ужину?

– Вообще-то я хотел уйти с работы и приехать прямо сейчас. Погулять с Софи в парке.

– Неужели ты сбежишь с работы? – удивляется она.

– Мне это не впервой, – отвечаю я.

– Отлично, – говорит Тамара. – Правда, я что-то не припомню, чтобы ты прогуливал работу. Что происходит?

– Ничего. Просто настроение паршивое.

– И ты решил от дождя забраться в пруд?

– Чего не сделаешь за компанию, – поддакиваю я.

– Что есть, то есть, – соглашается Тамара. – Ладно, приезжай. Я постараюсь тебе доказать, что твои проблемы по сравнению с моими – еще цветочки.

– Я на это рассчитываю.

Тамара смеется.

– Мы с тобой молодцы. Встретить тебя с поезда?

– Не надо. Я возьму машину Джеда. Буду примерно через час.

– Хорошо. Я к тому времени разбужу свое чудовище.

Джед держит свой кабриолет “лексус” в гараже за углом. Охранники меня уже знают; и мама, и Тамара живут в Ривердейле, поэтому машиной я пользуюсь чаще Джеда, который давно уже никуда не ездит. Понятия не имею, почему он до сих пор не продал автомобиль и каждый месяц платит заоблачную аренду за гараж. Наверно, когда деньги не проблема, ты готов платить просто за возможность пользоваться чем-либо, мне же подобное расточительство только на руку. Прежде чем отправиться за машиной, я принимаю душ и решаю побриться. Тамара наверняка меня обнимет и поцелует в щеку, и я не хочу, чтобы от меня разило.


После свадьбы Раэль с Тамарой планировали остаться на Манхэттене, но когда родилась Софи, в квартире стало тесновато, и они купили домик в Ривердейле, примерно в миле от того места, где прошло наше детство. Раэль бы никогда в этом не признался, но ему было приятно вернуться в Ривердейл: ему казалось правильным растить дочь в родном городке. Но когда он погиб, Тамара осталась одна в чужом городе, с дочерью и ипотекой – и понятия не имела, куда ехать и как жить дальше.

Дом Тамары. Она сидит в шортах и топике, положив ногу на ногу, на круглом кухонном столе, попивает диетическую колу и внимательно читает журнал “Пипл”. Длинные темные волосы практически скрывают ее лицо. Тамару не интересуют разводы знаменитостей и подробности из личной жизни манекенщиц. Даже не взглянув на журнал, я понимаю, что она читает очередную душещипательную историю про детей, какую-нибудь маленькую девочку, получившую ожог 90 % кожи, когда в машину ее матери врезался пьяный водитель и автомобиль загорелся, или про страдающего редким видом лейкемии мальчика, чьи одноклассники в знак солидарности побрились налысо, или про подростка из Камбоджи, которому отдал свою почку вышедший на пенсию почтальон из Скрантона, штат Пенсильвания. С тех пор как умер Раэль, Тамара одержима историями о больных и умирающих детях. У Софи не осталось никого, кроме нее, и она смертельно боится, что не справится с воспитанием.

Я мгновенно охватываю взглядом ноги Тамары, пусть бледные и не очень стройные, но такие шелковистые на вид, плавные изгибы ее рук, переходящих в широкие, сильные плечи, крепкую грудь, стянутую топиком, но от этого не менее пышную. У каждой красивой женщины есть черта, которая первой бросается в глаза. У Тамары это губы, пухлые и такие румяные, что ни одной помаде сроду не сравниться. Выпяченные, точно вылепленные из воска, губы, казалось, совершенно непроизвольно складываются в решительную и чувственную полуулыбку. Разумеется, ее фарфоровая кожа и изумрудные глаза под темными густыми бровями тоже очаровательны, но губы просто сводят с ума: при первом взгляде на них испытываешь такое возбуждение, как если бы увидел Тамару голой. Приходится напоминать себе, что на самом деле она одета, и как-то сразу догадываешься, зачем мусульмане придумали паранджу. Красивые губы возбуждают не меньше, чем то, что у женщины под юбкой.

Вот до чего дошло: я мельком, исподтишка окидываю ее нежным взглядом, словно преступник или извращенец. Орет радио, и Тамара, скользя глазами по строчкам, еле слышно подпевает Эминему. На кафельном полу сидит Софи: она разлила молоко, по одному достает из чашки кукурузные хлопья, макает в лужицу и отправляет в рот.

– Зап пишол! – кричит она, заметив меня, бросает чашку, вскакивает с пола, подбегает и тянет ко мне пухлые ручки; под ногами у нее хрустят хлопья. Я беру малышку на руки, целую в мягкие щечки-яблочки.

– Пак, – тут же заявляет Софи. – Зап и Софи подут в пак.

– Я ей сказала, что ты поведешь ее гулять в парк, – поясняет Тамара, откладывает журнал и тянется через Софи чмокнуть меня в щеку.

Я стараюсь не придавать этим приветственным поцелуям значения, но каждый раз, когда Тамара целует меня, я понимаю, что ждал этого, пусть никогда и не сознаюсь, насколько это для меня важно. Прежде я навещал ее безо всякой задней мысли, я это точно знаю, – обычный товарищеский жест, продиктованный желанием поддержать вдову лучшего друга, которая после его гибели осталась одна с ребенком. Но в какой-то момент все изменилось, Тамара стала неотразимо притягательна для меня своей тихой скорбью, мужеством, с которым она встретила одиночество, и смирением, с которым приняла обрушившуюся на нее трагедию. В моей душе зародилось чувство, которое оживает лишь в ее присутствии, поселились невыразимые мечты и нелепые надежды.

– У тебя все хорошо? – заботливо спрашивает Тамара, бросив на меня пристальный взгляд.

– Пока не знаю.

– Что случилось?

– Потом расскажу, – обещаю я. – Ты пойдешь с нами?

– Не-а, – отвечает Тамара. – Вы гуляйте, а я пока здесь все приберу.

– Чем пахнет?

– Софи надо перед выходом поменять памперс, – кивает Тамара.

– Зап мне поменяет, – заявляет Софи.

– Похоже, она выбрала тебя, – улыбается Тамара, похлопав меня по руке.

Ей не очень-то нравится возиться с подгузниками. Она не из тех сумасшедших мамаш, которые нюхают штанишки своего ребенка, чтобы определить, не обделался ли тот. Тамара перешагивает через лужу молока и, еле слышно ступая босыми ногами, идет в коридор. Я провожаю ее глазами – такую сильную и в то же время такую беззащитную. В груди расплывается беззаконная нежность, точно лопнул пузырь с кипятком, ощущение, будто попал в парилку и глубоко вдохнул. Софи выпрямляется у меня на руках и пукает в памперс.

– Пук! – весело комментирует она.


Дети в парке делятся на тех, кто карабкается по лесенкам, и тех, кто не слезает с качелей. Софи из вторых.

– Выше, – кричит она.

Не требует, лишь констатирует факт и радостно смеется, когда я, раскачивая, щекочу ее ножки. Когда Софи летит вперед, ее светлые волосы, точь-в-точь как у Раэля, падают на глаза, и малышка смахивает на кокетку постарше. Я очень дорожу нашими еженедельными прогулками в парке, для меня это сцена, на которой я играю в другую жизнь. Вокруг гуляют мамы с детьми, реже – бабушки. Наверно, все эти женщины думают, что я заботливый отец, который отпрашивается с работы, чтобы поиграть с дочкой. Или же безработный, и тогда им, скорее всего, жаль меня. А может, я человек свободной профессии – писатель или музыкант – и сам планирую свой рабочий график. Обручального кольца не ношу, следовательно, разведен или даже вдовец: и то, и другое равно добавляет мне очков.

Тамара не хотела детей, но Раэль настоял. Он был мастер убеждать. Прирожденный коммерсант. О таких говорят, что они смогут продать лед эскимосу. В общем, родилась Софи, а потом Раэль умер, оставив Тамару один на один с пожизненной обузой, на которую сам же ее и уговорил. Когда он погиб, Софи было всего десять месяцев, так что теперь я для нее как отец. Как бы печально это ни было, не стану отрицать, что горжусь девочкой и привязан к ней как к родной. Наконец малышка соглашается слезть с качелей и крепко меня обнимает, а я глажу ее по пухлым узким плечикам. Я вдыхаю запах детского шампуня и лосьона. Когда Софи прижимается щекой к моему плечу, мне кажется, будто так и должно быть: ее головка должна всегда лежать у меня на плече. Когда я держу девочку на руках, чувствую себя уверенно и надежно – и уж куда полезнее и осмысленнее, чем в любой другой ситуации.

– А-бэ-вэ-гэ-дэ-е-жэ, – очаровательно фальшивя, Софи поет мне на ухо нежным высоким голоском.

– Ты сокровище мое, – пою я в ответ. Это наша маленькая игра.

– Лэ-мэ-нэ-пэ-рэ-сэ-тэ, – продолжает она.

– Мой бриллиант на небесах.

Софи закатывается глубоким смехом, и это звучит гораздо мелодичнее, чем ее пение.

– Зап смешной.

Зап смешной. Зап хочет твою маму, а она слишком поглощена своим горем и этого не замечает. Да если бы и заметила. Все равно такая женщина не для него. А еще она жена его лучшего друга, и об этом тоже невозможно забыть. Не говоря уже о такой мелочи, что Зап, на минуточку, помолвлен, а значит, не имеет права бегать за другими женщинами. Он запутался в воображаемом любовном треугольнике, даже скорее квадрате, поскольку Раэля тоже нельзя сбрасывать со счетов, несмотря на то что он умер. И в довершение всего, чтобы придать ближайшим сериям этой мыльной оперы остроту, у Запа, возможно, злокачественная опухоль мочевого пузыря, и если это правда, то все вообще покатится к чертовой матери.

– Зап смешной, – повторяет Софи, устало хихикает и сжимает пальчиками мой подбородок.

Я беру ее ладошку и прижимаю к своей щеке.

– Ага, – соглашаюсь я. – Обхохочешься.


Вечером мы с Тамарой сидим на веранде на качелях, которые Раэль заказал по каталогу Sky Mall, когда летал куда-то по делам. Смеркается, но мы не уходим в дом, и вовсе не потому, что нам хочется полюбоваться прекрасным закатом или подышать воздухом: все-таки для октября слишком пасмурно и сыро. Просто на обратном пути Софи уснула в коляске, и если мы попытаемся переложить ее в кроватку, крику не оберешься. Проснется, расплачется и полчаса не успокоится. Мне хотелось бы верить, что Тамара, как и я, не собирается будить Софи, потому что ей тоже нравится вот так сидеть со мной вдвоем в тишине и покое, но на самом деле ей просто неохота возиться с орущим ребенком. Она и раньше знала, что не создана для материнства, но Раэль ее убедил: вот родишь – и непременно полюбишь свое чадо. Он придерживался старомодного мнения, что каждая женщина мечтает стать матерью, и не успел удостовериться в том, что это ошибка. На самом деле Тамара обожает Софи, но в глубине души считает себя плохой матерью и поэтому так себя и ведет.

– Так что с тобой стряслось? – спрашивает Тамара.

Я рассказываю ей про кровь в моче и светлом пятнышке на УЗИ.

– Завтра иду на цистоскопию, – признаюсь я. Хоуп спросила бы меня, что говорит статистика, каковы шансы. Захотела бы обсудить со мной все возможные варианты развития событий, завела бы речь о специалистах, принялась бы подробно расспрашивать, кто из моих родных чем болел. Тамара просто кивает и уточняет:

– Боишься?

– Рака?

– Цистоскопии.

С минуту я размышляю над ее вопросом.

– Да, – признаюсь я. – Пожалуй, боюсь.

– Хочешь, я поеду с тобой?

Конечно, хочу. И не потому, что мне так необходима ее поддержка, но потому, что это предложение подчеркивает нашу близость, а поскольку я тот еще придурок, то это невинное доказательство внушает мне надежду, хотя я прекрасно понимаю: ничего мне не светит. Но на минуту я в воображении переношусь в другую реальность, где Тамара пошла бы со мной к врачу. Она всегда очень сдержанна, даже скупа в проявлениях чувств, и поэтому вдвойне приятно перелезть через стену или войти в ворота и очутиться в крепости ее заботы. Но, разумеется, она не может пойти со мной, потому что есть Хоуп. Я люблю Хоуп, она любит меня, и когда я не в Ривердейле, такое положение дел меня полностью устраивает. Это мой мир. Так почему же, черт возьми, всякий раз, как вижу Тамару, я начинаю сомневаться в реальности его существования?

– Не стоит, – говорю я. – Не так уж это и весело, чтобы еще и зрителей звать.

– Как скажешь, – соглашается Тамара.

Вот, кстати, интересно: по какому-то неписаному соглашению мы никогда не упоминаем о Хоуп. О чем бы ни говорили, строим фразы так, чтобы и словом о ней не обмолвиться. Тамара в курсе, что Хоуп даже не догадывается о моих еженедельных визитах. И ее это устраивает. Мы словно живем в собственном мирке и не хотим пускать в него никого, кто мог бы заявить на нас права. Поэтому и не говорим о Хоуп. И не упоминаем имени Раэля, который, хоть и умер, но представляет не меньшую угрозу. Только “он” или “его”. Я-то отдаю себе отчет, почему так делаю: потому что я конченый идиот, в короткие встречи с Тамарой питающий иллюзии, которые в лучшем случае можно назвать неуместными. Но почему она так себя ведет? Какие тайные мотивы движут ею?

По какой-то причине от этих рассуждений, пусть ошибочных и глупых, у меня по телу пробегает сладкая дрожь. Мы сидим на крыльце, смотрим на спящую Софи, я вдыхаю запах Тамары, легкий букет из фруктового шампуня и крема, которым она пользуется. Я представляю, как откидываю ее растрепанные темные волосы и зарываюсь лицом в ямку между ключиц, прижимаюсь губами к ее коже, с головой погружаюсь в ее аромат. Пожалуй, ничем хорошим это не кончилось бы.

– Ты только посмотри на нее, – произносит Тамара, с любовью глядя на Софи, – Когда спит, просто ангелочек. Никогда не скажешь, что на самом деле это сущий чертенок.

– Да уж, непоседа, – соглашаюсь я.

– Она стала такая упрямая. Если что-то не по ее – сразу в слезы и кричит, не умолкая. Я понимаю тех мамаш, которых посадили за то, что они швырнули ребенка в стену. – Я бросаю на Тамару удивленный взгляд. – Я не говорю, что сама бы так сделала. Я просто могу понять их порыв. Что угодно сделаешь, лишь бы она перестала орать.

– Знаешь что, никому об этом лучше не говори, – советую я.

Тамара смеется.

– Само собой. Это так, мысли вслух.

Ногой, как рычагом, я опираюсь о пол и раскачиваю нас.

– Иногда я его просто ненавижу.

“Его” – это Раэля.

– Сперва уговорил меня на ребенка, а потом бросил одну расхлебывать кашу. Это так на него похоже. Нет, я безумно люблю Софи, но как мне быть дальше? Если уж умираешь, так не связывай оставшихся по рукам и ногам, дай им возможность начать новую жизнь. У меня же на руках дочь, о ней нужно заботиться, да еще его родители звонят каждый божий день, спрашивают, как дела, потому что считают меня плохой матерью. Такое ощущение, будто он запер меня в своем мире, а сам сбежал. И я злюсь на него, а потом мучаюсь чувством вины за то, что разозлилась на него. В общем, голова идет кругом.

– Все будет хорошо, – успокаиваю я.

– Хреновая из меня мать.

– Не хреновая, а одинокая. Это называется “мать-одиночка”.

– Я слишком много ругаюсь, я не соблюдаю режим, не меняю ей памперсы так часто, как нужно, она ест все, что захочет, я злюсь на нее за то, что связала меня по рукам и ногам. Что же будет, когда я снова начну встречаться с мужчинами?

В голове у меня ревет сирена тревоги и мигает аварийная сигнализация.

– Тебя пригласили на свидание?

– Да куда там, – отвечает она. – Ты только посмотри на меня. Кому я нужна?

Я испытываю облегчение, смешанное с чувством вины: я понимаю, что вскоре мой ложно направленный собственнический инстинкт будет противоречить желаниям Тамары.

– Всем, – говорю я, прикидываясь тем, кем, как мне казалось, я был до недавнего времени. На самом деле никакой я не друг, искренне озабоченный ее благополучием. Я играю эту роль в сериале. – Как только пройдет слух, что ты решила начать новую жизнь, от поклонников отбою не будет.

– Даже не знаю, что делать, – хмурится Тамара. – Раэль был единственным мужчиной, которому я поверила. До него у меня ни с кем не было серьезных отношений.

– Не торопись, – успокаиваю я. – Ты сама поймешь, когда будешь готова.

Я представляю себе будущих ухажеров Тамары. Наверняка все они будут выше меня и шире в плечах, с идеально низкой линией роста волос – из тех, что стрелой сходятся в одну точку посередине каждого виска, – и прямоугольным лбом под копной темных кудрей. Бизнесмены с накачанными мускулистыми шеями, управляющие хедж-фондов на немецких машинах. Они носят темные шелковые поло и костюмы от Армани, умудряясь при этом не выглядеть законченными пижонами. Таким ничего не стоит спустя два-три свидания пригласить Тамару на выходных съездить куда-нибудь в винные края на дегустацию. Они с подозрительным уважением воспримут роль, которую я играл подле Тамары, что, впрочем, не помешает им оттеснить меня на периферию ее жизни – эдак снисходительно, по-приятельски.

Она кладет голову мне на плечо и сжимает мою руку.

– Но, чур, выбирать их будешь ты, – просит она, – каждому, кто захочет пригласить меня на свидание, придется сперва получить твое одобрение.

Если так, ни у одного из них нет ни малейшего шанса. Я заминирую периметр, расставлю кругом медвежьи капканы, и чтобы выбраться из них, придется отгрызть себе ногу. Посмотрим, как они попрыгают на одной ноге в своих костюмчиках от Армани!

Я с заговорщицким видом похлопываю Тамару по ноге и кладу свою голову на ее.

– Все наладится, – обещаю я. – Ты умная, красивая, добрая. Мужчины пойдут на все, лишь бы тебя завоевать.

Я пойду на все, чтобы ты стала моей.

– Зак, – нежно произносит она.

– Что?

– Береги себя. У меня никого не осталось, кроме тебя.

– Сделаю все, что в моих силах, – обещаю я.

– Господь и так был ко мне несправедлив. Не разрушит же он еще раз мою жизнь, да еще так скоро. Это было бы чересчур.

Тамара верит во все подряд, от Бога до гороскопов, считает, что нашей судьбой управляют невидимые силы и каждый шаг теоретически может иметь грандиозные последствия.

– Договорились. Постараюсь тебя не подвести.

Она легонько толкает меня локтем.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Конечно, – киваю я. – Спасибо.

Тамара поднимает глаза, бегло, по-дружески чмокает меня в подбородок и снова кладет голову мне на плечо. Мы молча сидим на веранде, раскачиваемся в такт сопению Софи, а я раздумываю над тем, что окончательно запутался, и гадаю, как же мне выбраться из этой каши.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации