Текст книги "Дальше живите сами"
Автор книги: Джонатан Троппер
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава 12
11:30
Мистер Эпельбаум полностью поглощен мамой. Сжимает ее ладонь, скользит пальцами к локотку и шныряет глазами по вырезу кофточки, словно следит за теннисным матчем, который разыгрывается меж ее грудей. Свой белый стул он придвинул почти вплотную к маминому, низенькому, поэтому глядит сверху, и все красоты за вырезом ему доступны.
– Я пережил это, Хиллари, – говорит он.
Волосы у мистера Эпельбаума седые и вьющиеся, а брови темные и мохнатые – как на карикатурах на известных политиков. Он эти брови страдальчески сдвигает домиком.
– Когда я потерял Адель, меня очень, очень поддержали друзья и соседи. И Морт оказался таким надежным, чудным другом. Помнишь, когда я сидел шиву, он пришел и починил кондиционер? А то народу в доме битком, не продохнуть, да еще кондиционер сдох.
– Морт разбирался в технике, – подтверждает мать.
– Ты только погляди, – шепчет Венди. – Гляди, как он пялится на ее грудь. А она сидит у него чуть ли не между ног.
– Это все из-за этих дурацких стульчиков, – отвечаю я. – Куда ж ему еще смотреть?
– Ага, не стулья, а сплошная провокация. А маме надо бы надеть блузку поприличнее.
– У нее нет блузок поприличнее.
– Слушайте, прямо как начало порнофильма для Американской ассоциации пенсионеров. – Филипп хихикает.
Мистер Эпельбаум вкрадчиво поглаживает мамино запястье. Другие гости еще не подтянулись, и маме от его ухаживаний не отвертеться. Впрочем, она и не пытается.
– Хилл, если тебе когда-нибудь захочется поговорить… В любое время дня и ночи… Ты только позвони, я тут же примчусь.
– И ведь примчится, – шипит Венди.
– Поскорей мое имя вспомни ты, – напевает Филипп, подражая козлиному блеянью. – Как в сказке трижды повтори.
– Спасибо, Питер. Я очень ценю твое внимание.
– Тебе будет очень одиноко.
– Еще бы.
Эпельбаум вздыхает и смотрит на мать сверху вниз, по-прежнему не отпуская ее руку.
– Завтра зайду, проверю, как ты тут.
– Хорошо, конечно.
Он встает и, потянув маму за руку, принимает ее в полноценные крепкие объятия.
– У тебя все будет хорошо, Хиллари. Ты справишься.
Мама похлопывает его по спине, но он и не думает ее отпускать.
– Старикан улучил-таки момент, пощупал, что хотел, – не выдерживает доселе молчавший Пол.
– Да оставьте вы его в покое, – говорю я. – Они знакомы тыщу лет.
Я хорошо помню покойную жену Эпельбаума, Адель, высокую, жизнерадостную тетку с крупными зубами и громким смехом. Когда я был маленьким, она любила трепать меня за вихры и часто говорила:
– Хилл, помяни мое слово, по этому мальчику все девчонки буду сохнуть. – А потом подмигивала мне и добавляла: – Не забудь обо мне, когда вырастешь. Убежим с тобой вдвоем на край света.
Несколько лет назад у нее случилось подряд несколько инсультов. Помню, как муж возил ее на каталке у Пола на свадьбе. Она улыбалась криво, одной половиной лица, и ее морщинистая рука уже не дотягивалась до моей шевелюры. Кажется, она пыталась мне подмигивать, но тут уж наверняка не скажешь…
Наконец Эпельбаум отпускает мать и поворачивается к нам:
– Дети, берегите вашу прелестную мамочку. Договорились?
– По-моему, у него была эрекция, – говорит Венди, когда он все-таки уходит.
– Прекрати, – откликается мать, опускаясь обратно на стульчик. – Ты все выдумываешь.
– Мам, я сижу на уровне ширинки.
– Вот огурец! – задумчиво говорит Филипп. – Мужику под семьдесят, а у него встает.
– Какие вы все ужасные, – ворчливо говорит мать. – Вы ведь знаете Питера с детства. Он чудный человек.
– Этот чудный человек к тебе клеился, – отвечает Пол.
– Клеился, без вариантов. – Венди энергично кивает.
– Ничего подобного, – радостно отнекивается мать и краснеет.
Из кухни выглядывает Линда:
– Ну что, убрался уже этот старый козлище?
– Да что вы все заладили? – возмущается мать. – Он просто пришел мне посочувствовать.
– Ага, а мы тут некстати случились, помешали ему посочувствовать тебе в полной мере.
– Ну, Линда, ему же одиноко. Мы-то с тобой должны понимать, каково ему приходится. В нашем возрасте одиночество так беспросветно.
– О, взгляните на всех одиноких, – поет Филипп, – о, поймите их нежные души…
– По крайней мере, мог бы потерпеть и не лапать тебя до конца шивы. Это неприлично.
– Просто он тактильный человек. У него такая манера.
У него такая манера. Джен говорила ровно то же самое. В частности, когда познакомилась с Уэйдом на очередном юбилее нашей радиостанции. Он тогда от нее не отлипал целый вечер, тоже ручки гладил и приобнимал в процессе разговора. А Джен только посмеивалась. У него такая манера – этой фразой она оправдывала всё и всех. Кроме меня. А когда я попробовал использовать тот же довод и в ответ на какую-то ее обиду сказал: “Да ладно, это у меня такая манера”, она велела мне заткнуться. С очаровательной улыбкой… Господи, как я скучаю по нашим ссорам!
Линда качает головой, глядя на маму:
– Ты ведь сама не веришь половине того, что говоришь. Разве не так?
– Не знаю. – Мама откидывается на стульчике. – Говорю-то я очень убедительно.
Глава 13
14:30
У девушки-оператора в банке потрясающая задница. Я имею возможность в этом убедиться, поскольку она встает и отправляется с докладом к начальнику, как только узнает, что я желаю снять шестнадцать из почти двадцати тысяч, оставшихся на нашем с Джен общем счете. Когда она возвращается, я вижу, что у нее и губки очень даже ничего – пухленькие, слегка выпяченные, – а на одной щеке ямочка. И вообще, наверное, она очень сексуальна – в глазах что-то есть, да и жвачку жует вполне эротично. Зовут ее Марианна, это я прямо у нее на груди прочел, точнее – рядом с грудью, на бейджике. А грудь загорелая, небольшая, но приподнятая чашечками бюстгальтера, и очень даже неплохо смотрится в V-образном вырезе кофточки. Думаю, диплома о высшем образовании у этой девушки нет, разве что прошла ускоренный двухлетний курс в местном Элмсбрукском колледже, получила какую-то корочку для проформы и – прямиком на банковские курсы. Она, как все девчонки ее круга, бегает на свидания с парнями, похожими на ее собственных братьев-мужланов с дурацкими татуировками на накачанных торсах – в виде дракона или огромных ртов группы Rolling Stones. Парни эти только дурят ей голову, а потом бросают. Днем ее мачо работают грузчиками, а по вечерам хлещут пиво и смотрят футбол, а она верит в их любовь и в семейное будущее, а разуверившись, спрашивает подружек – парикмахерш, медсестер, вахтерш и секретарш, почему все мужики – жлобы, почему ей никак не попадется хороший человек? И мне до смерти хочется объяснить ей, что я и есть тот самый хороший человек. Последний не-жлоб на земле. Что меня уже несколько месяцев никто не целовал, не ласкал, что у меня стоит на нее, как у прыщавого подростка, но я не просто хочу ее, я хочу влюбиться в нее! Да-да, я буду тебя любить, холить, лелеять, смешить, буду рад выслушать твои мечты и обиды, буду верным, никогда не забуду про твой день рождения, не стану клеиться к твоим подругам и списывать неверность на лишнюю кружку пива, не буду отрываться с приятелями в мужских клубах и возвращаться домой под утро пьяным, со следами помады на всех частях тела… До чего же мне хочется все это сказать! Но я произношу:
– А конвертик для денег можно попросить?
Хочешь знать, куда подевались хорошие мужики? Да вот они мы, у тебя под носом. Только нам наглости не хватает, поэтому ты нас и не замечаешь.
В последнее время со мной это постоянно: шагу не ступить – сразу влюбляюсь. В мире оказалось столько молодых прекрасных женщин! По одной мимолетной улыбке я прочитываю и темперамент и характер и за считаные секунды, пока горит красный свет, проживаю роман, а то и вступаю в брак с женщиной из машины, что остановилась рядом на светофоре. Меня завораживают их ноги, их губы. Их кожа, грудь, волосы… вот они улыбаются, вот хмурятся… шагают, покачивая бедрами, – вальяжно и неспешно… А как они пожимают плечами! Я воображаю не только секс, я воображаю совместную жизнь, знакомлюсь с их родителями, читаю с ними в постели воскресную газету. Я потерял Джен так недавно, я весь – саднящая, незатянувшаяся рана, и мне так не хватает глубинного единения, бессловесного понимания. Я хочу секса и не хочу быть один. Мне не нужны компании и тусовки, мне нужен близкий человек.
Марианна аккуратно упаковывает шестнадцать тысяч долларов в большой, песочного цвета конверт. Ноготки у нее красные, и на этом красном фоне на ногтях обоих безымянных пальцев нарисован еще и желтый закат, а кожа у нее молочная, ослепительно чистая… Я знаю, что мне не суждено целовать эти пухлые губки, что я не увижу ее обнаженной и даже не заставлю ее улыбнуться. Между нами толстое пуленепробиваемое стекло и миллион других преград, которые не описать, не преодолеть. Поэтому я просто забираю конверт и запоминаю ее дежурную улыбку – буду потом зачем-то вспоминать. Из банка я выхожу в окончательно разобранном состоянии, сдувшийся, точно воздушный шарик. Вот такая у меня теперь жизнь…
Глава 14
Уэйд счел за лучшее меня не увольнять.
– Я хочу, чтобы ты ясно понял, – сказал он. – Я тебя увольнять не собираюсь.
С тех пор, как я застал Джен с ним в постели, прошло шесть или семь мутных от слез и паники дней, которые я провел в подвале четы Ли, свернувшись калачиком на кушетке, оглушенный, ослепленный, впадая то в ярость, то в прострацию, то в горе, то в ужас. Короче – я тонул в дерьме.
Сейчас Уэйд восседал за своим бескрайним письменным столом из красного дерева в просторном кабинете, окна которого выходили сразу на две улицы. Стол этот был ему, в сущности, совершенно ни к чему. Да и кабинет тоже. В кулуарах на студии шутили, что кабинет нужен Уэйду, только чтобы удовлетворять жаждущих его внимания практиканток. Ха-ха.
Изображая задумчивость, он растянул губы вширь, обнажив два ряда ровнейших, белоснежнейших, довольно крупных зубов. Если делать шарж на Уэйда, строить его надо на очевидном триединстве: противоестественно идеальные зубы, до нелепости широкие плечи и, разумеется, не ведающий срама ненасытный член.
– Я понимаю, ситуация сложная. Ты меня теперь ненавидишь. Естественно, ненавидишь. И хочешь дать мне по башке дубиной. То, что я сделал, простить трудно, и мне сейчас очень неловко и тяжело. Ты вряд ли поверишь, но я правда сожалею.
Он смущенно улыбнулся, словно признался в какой-то мелкой, слегка постыдной слабости, вроде регулярных запоров или визитов к педикюрше. Потом пожал плечами – этими широченными, сферическими плечищами, которые всегда зазывно поигрывают под любым из его дорогих костюмов. Наверно, я всегда завидовал этим плечам, поскольку мои собственные обыкновенны и унылы до безобразия, а его – точно у стриптизера: надуты и внушительны, что под одеждой, что без одежды. Добро бы он был волосат, как горилла, – попадаются ведь и такие мужики, – но нет, на это надеяться нечего, поскольку Уэйд из тех, кто непременно изничтожает любые признаки растительности на своих замечательных плечах. Он их лазером выводит. Метод не самый надежный, у многих возникают побочные эффекты, но только не у Уэйда. У него все всегда получается. Это у меня наверняка бы возник ожог или полное обесцвечивание кожи. Кому что на роду написано.
Подобно любому другому мужику, наделенному от природы таким торсом, Уэйд метит территорию по-самцовому, физически утверждая свое присутствие: стальными рукопожатиями, мощными хлопками по плечу. Он всегда – победитель. Теперь-то он говорил смущенно, вроде как вину признавал, но это напускное. Все равно из глаз, из ушей, из всех пор так и лезло горделивое самодовольство самца: я доказал свое сексуальное превосходство, я трахнул твою женщину, да так классно трахнул – тебе и не снилось!
– Ты и дальше намерен с ней спать? – спросил я.
– Что?
– Ты и дальше намерен спать с моей женой?
Уэйд метнул взгляд на Стюарта Каплана, молча сидевшего на диване в углу. Стюарт у нас отвечает за все, в частности за работу с кадрами. В последние годы на радиостанции кадровым отделом заведовала целая череда случайных, бездарных людей, и кончилось тем, что после ухода последней дамы Стюарт занялся этим сам. Уэйд все время подшучивает над ним в эфире, обзывает то Стюартом-беззаконником, то Стюартом-в-сюртуке. Они явно встречались в преддверии нашего разговора – обсуждали потенциальные правовые издержки этой скользкой ситуации. У нас, конечно, развлекательный канал, но когда знаменитый ведущий спит с женой своего подчиненного, смешного тут мало. Поэтому Стюарт и присутствует при нашем разговоре: чтобы засвидетельствовать, что меня не уволили или каким-то образом не вынудили подать заявление об уходе.
– Эй, послушайте, – вмешался Стюарт. – Вернитесь в более конструктивное русло…
– Ты сам сказал, что тебе неловко и тяжело. Вот я и спрашиваю: раз тебе так неловко и так тяжело, ты намерен прекратить? Или продолжишь в том же духе? – Я говорил все это, глядя на щетинку над переносицей Уэйда. Это место он всегда выбривает, чтобы получить две брови из своей сросшейся мохнатой бровищи. – Думаю, вопрос не праздный. И он имеет прямое отношение к нашей беседе.
– Мне кажется, здесь уместно обсуждать сугубо профессиональные отношения.
– Понятно. Ты и дальше намерен ее трахать.
Уэйд беспомощно смотрит на Стюарта.
– Джад, я понимаю, как тебе тяжело, – произносит Стюарт.
– Понимаешь? Да что ты понимаешь, Сюртук? Или он твою жену тоже трахал?
Нашему Стюарту шестьдесят лет, в шкафу у него висят бесчисленные сюртуки – одинаковые костюмы в полоску, а в груди на каждом вдохе-выдохе хрипит и взбулькивает мокрота, поскольку он дымит без передышки уже много десятков лет. Еще он отличается резкими, совершенно необъяснимыми перепадами настроения, которые на самом деле связаны с непредсказуемым поведением его кишечника. Жены у него, кажется, нет, а если есть, он и сам с ней вряд ли спит. Про Уэйда и говорить нечего.
– Джад, – обреченно произносит Стюарт. У него любой текст всегда звучит обреченно.
– Стюарт, – откликаюсь я.
Он сует мне под нос документ. Точнее, новый контракт, согласно которому я буду получать куда более высокую зарплату, если пообещаю не подавать в суд ни на радиостанцию, ни на программу “Вставай, мужик! – С Уэйдом Буланже”.
– Как твои яйца, Уэйд?
– В порядке.
А я, грешным делом, рассчитывал, что они пузырятся от ожога, что с них клочьями слезает кожа или что ему хотя бы неудобно ходить, потому что в трусах у него не только член, но и липкая повязка с антиожоговой мазью.
– Послушай, Джад, – произнес Уэйд, решительно возвращаясь к заранее заготовленному сценарию. – Ты потрясающий продюсер. Ты незаменим для нашего шоу. Не важно, что там между нами произошло, мы не хотим тебя терять.
Итак, мне предложен утешительный приз. Начальники посчитали, взвесили риски и оценили развал моего брака в дополнительные тридцать тысяч долларов в год минус налоги. Что ж, отныне моя жизнь действительно сильно подорожает. Мне придется выплачивать не только ипотеку, но и алименты, и одновременно снимать квартиру. Тут и с повышенным окладом придется затянуть пояс. Единственный разумный выход – принять это предложение, хотя бы на время. Послужить им, пока я не найду другое место. Работать на Уэйда омерзительно до тошноты, но оказаться сейчас еще и безработным – это, пожалуй, чересчур.
Я посмотрел на Уэйда, на его мохнатые брови, решительно сжатые губы, могучие развернутые плечи. На этот раз он не отвел взгляд. Выдохнул – долго, до дна – и произнес:
– Я люблю ее, Джад.
– Уэйд! – завопил Стюарт так громко, что мы оба даже вздрогнули.
Я встал. И сказал:
– Иди на х…!
– Джад, – кукукнул Стюарт.
– Стюарт! – крикнул я в ответ так, что все снова вздрогнули. И тут я порвал контракт. И схватил стул. И запулил этим стулом – прямо через огромный стол – в Уэйда. Тот вскочил было, потом быстро сел и, пригнувшись, распластался по столу, сметая на пол журналы и сувенирные пивные кружки “от спонсоров”, а еще стеклянный прямоугольник с неоновой подсветкой, который можно перевернуть, а потом долго смотреть на синие волны. Смотреть и успокаиваться.
– Мои адвокаты с вами свяжутся, – сказал я, хотя никакого адвоката, ни тем более адвокатов у меня не было, и я даже не представлял, где этих адвокатов берут и какой именно адвокат нужен, когда твой босс трахает твою жену. Тут нужен приличный адвокат, не из тех, что дают рекламу на желтых страницах телефонных справочников. Но я только что порвал контракт и бросил в Уэйда стул, а сказавши “а”, надо говорить и “б”, и этим “б” стала фраза: “Мои адвокаты с вами свяжутся”.
Я вышел из кабинета Уэйда в основное помещение офиса. Ассистенты и практиканты замерли и уставились на меня, и даже тупицы-рекламщики, очнувшись от своего постоянного ступора, вынырнули из своих отсеков. И во всех этих косых, смущенных взглядах я прочитал правду. Они знали. Все всё знали. Моя ярость мгновенно сникла под жаркой волной стыда от этой прилюдной кастрации. Моя жена спит с другим. Какие выводы? Кем я при этом выгляжу? Да ясно кем! Жалким, никчемным мужчинкой, который страдает преждевременным семяизвержением. Ах, нет, у него вообще не стоит! Или того лучше – он голубой! Столько вариантов – аж дух захватывает!
– Я ему яйца подпалил, – объявил я дрожащим голоском и, стараясь шествовать медленно и горделиво, засеменил по коридору к лифтам.
Глава 15
19:00
В доме опять полно народу, человек тридцать, а то и сорок. Кучкуются в основном в гостиной и в столовой, вокруг уставленного снедью стола, но в прихожей и на кухне тоже есть люди. Сильно пахнет духами и растворимым кофе. Обрывки разговора, точно бадминтонный воланчик, летают взад-вперед по комнате. Для тех, кому за шестьдесят, наша шива – прямо-таки крупное культурное событие. На тупиковый разворот перед домом одновременно выезжают задом две машины – одна справа, другая слева. И слегка “целуются”. Тут же собирается небольшая толпа, гости липнут к окнам, жестикулируют, тычут в стекло; вскоре, бешено крутя красным глазом, подруливает полицейская машина, и красные блики танцуют по стенам гостиной, пока составляется протокол.
Меж тем подваливают все новые гости – старые друзья, дальние родственники, они незаметно вытесняют тех, кто уже насиделся. В дом все входят напряженные, угрюмые, а выходят из него сытые и довольные. Мы уже перестали воспринимать их по отдельности, они превратились в череду пьющих кофе, жующих печенье, пускающих слезу, сияющих улыбками милых доброжелательных зевак. Мы научились кивать, улыбаться в ответ и поддерживать нескончаемую, идущую по кругу беседу, а мысли наши витают далеко-далеко. Мы думаем о детях – тех, что имеются, и тех, которых надо завести, о наших финансах и романсах, о невестах и без пяти минут бывших женах, о сексе, который нам не доступен и которым, несомненно, балуются наши без пяти минут бывшие жены. А ещё об одиночестве, любви, смерти. И о папе. Толпа же – словно туман на темной дороге: он тает у тебя под фарами, а ты знай себе едешь.
Атмосфера в комнате слегка меняется, когда к Филиппу приходят девицы. Их трое, им чуть за двадцать, и они впархивают в комнату и направляются к Филиппу, взвихривая воздух загорелыми ножками и откляченными задницами, а за ними, точно облако волшебной пыли, тянется шлейф эротики. Они тут же завладевают всеобщим вниманием. Остальные гости продолжают машинально произносить слова, но все взгляды, точно прожекторы, фокусируются на трех девицах, на их гладких точеных икрах, которые они напрягают, чтобы встать на цыпочки в своих мягких туфельках на танкетке и дотянуться губами до щеки Филиппа. После поцелуев, объятий и экзальтированных соболезнований, сопровождаемых откидыванием со лба прядей и взмахами загнутых ресниц, девицы усаживаются на три стула, которые магическим образом материализовались перед низким стульчиком Филиппа. Для девиц в этом ничего магического нет: куда бы они ни пошли, все норовят их усадить или уложить. Они и вообразить не могут, что бывает иначе. Я знаю этих девиц, братец тусовался с ними в старших классах, с каждой развлекался неоднократно, а с двумя из них, по слухам, был “третьим-не-лишним”, причем тоже не раз.
– О господи, Филипп! – восклицает Челси, длинноногая рыжая бестия в короткой юбке, пригодной разве что для игры в теннис. Они с Филиппом долгие годы держат друг друга на длинном поводке. – Мы же не виделись с той тусовки на яхте! Ну, у того русского парня, неужели не помнишь? Господи, как же мы тогда надрались!
– Помню, – отвечает Филипп.
– Я тебе очень сочувствую, – щебечет Жанель, чье хорошенькое личико скрывается под слоем искусственного загара. Она девочка плотненькая, крепко сбитая, но на самом деле мужчины таких любят.
– Спасибо.
– Такой человек был хороший, – подхватывает Келли, платиновая блондинка с короткой игольчатой стрижкой и соблазнительной улыбкой. Ее легко представить пьяненькой, зазывно танцующей на биллиардном столе в общаге.
– Ну что, Филли, – говорит Челси. – Что поделывал все это время?
– Занимался автоматизацией процессов для одной звукозаписывающей компании.
– Круууто!
– Небольшая независимая компания, работаем исключительно под заказ, – скромно объясняет Филипп. – Производим эксклюзив. Ничего особо интересного. Крошки, помните моего брата Джада?
Все как одна поворачиваются ко мне и говорят “привет”. Я тоже говорю “привет” и пытаюсь решить, с которой из них мне больше всего хочется переспать. Ответ – со всеми. Хочется выстроить их в рядок и как следует вставить. Они красивы, сексуальны, общительны, сговорчивы – как раз такие девчонки, к которым я и в былые времена подступиться боялся. А уж сейчас… Сейчас я в разводе и в нокауте… Разве такие девушки станут спать с неудачником?
– Ну, а вы что поделывали? – спрашивает Филипп, и в ответ раздается полуграмотный десятиминутный щебет, сопровождаемый хихиканьем и неизменным откидыванием челок. Любая реплика Филиппа вызывает у девиц новый приступ смеха, а Челси вообще смотрит ему в рот, ловит каждое его слово и, вместе со стулом, постепенно придвигается все ближе и ближе к Филиппу, пока наконец их ноги не соприкасаются – тесно, где-то в районе лодыжек. И тут возвращается Трейси, которая после ссоры с Филиппом большую часть дня где-то гуляла. Я вижу, как она входит в гостиную, цепким взглядом оценивает горячих красоток, претендующих на ее мужчину, и решительно пробирается к Филиппу через лабиринт белых стульев.
– Привет, малыш, – говорит она и улыбается. Сначала ему, потом девицам. Я впервые слышу, чтобы она обращалась к Филиппу “малыш”, слово явно не ее и звучит из ее уст неестественно, как наспех придуманная ложь. – Как идут дела?
– Превосходно, – отвечает он. – Знакомься. Это мои школьные подруги.
– Мы и в колледже вместе были, – напоминает Челси с улыбкой.
– Точно. Мы с Челси и потом вместе учились.
– Мне очень нравится имя Челси, – говорит Трейси.
– Спасибо.
– А это Трейси. – Сейчас Филипп не добавляет “моя невеста”, оставив Трейси вообще без определения. Мне это непроизнесенное слово режет слух.
Однако Трейси продолжает невозмутимо улыбаться. Меня охватывает восхищение и жалость. Впервые за эти дни. Она ведь умная женщина и подсознательно наверняка понимает, что с Филиппом у нее ничего не получится. Тем не менее она с достоинством пожимает девицам руки и повторяет их имена – прямо как на деловой встрече, чтобы запомнить собеседников. Девицы в свою очередь сверкают белоснежными улыбками и протягивают ей ладошки с наманикюренными коготками, которые поблескивают на солнце и взрезают воздух, словно лезвия бритвы.
20:15
– Длинный получился день, да? – говорит мне Линда. Она сидит на табурете у стола в центре кухни и разгадывает кроссворд из “Таймс”, вглядываясь в мелкий газетный шрифт сквозь бифокальные очки.
– Я тут подумал, может, я снова за Хорри съезжу?
– И я подумала ровно о том же. – Ключи от машины скользят от Линды ко мне по гладкой мраморной поверхности стола. – Твою опять заперли.
– Спасибо.
Она снимает очки.
– Как он тебе? Как ты его находишь?
– Хорри? Не знаю. По-моему, все в порядке.
– Джад, не лукавь. Дипломат из тебя тот еще.
Я киваю. Задумываюсь.
– Мне кажется, он… злится. И разочарован.
– Он меня ненавидит.
– Ты не права, я уверен. Но он переживает, потому что в тридцать шесть лет живет с матерью. Это нездоро́во.
– Он сам нездоров.
– С виду все не так плохо.
– У него бывают приступы. Во сне он может описаться. Он все забывает, причем важные вещи. Запереть дверь, выключить плиту, сигарету перед сном потушить. Пару раз штаны не надел, так голым на улицу и вышел. А иногда он впадает в такое состояние, вроде транса: станет как вкопанный и в стенку уставится. Даже страшно подумать, что он будет жить один и часами смотреть в стенку, а рядом ни души, чтобы как-то вывести его из транса.
– Но с другой-то стороны, Линда, ему нужна независимость.
– На самом деле ему нужна женщина, – резко поправляет она. – Ты же помнишь, у него еще в юности всегда были подружки. Я всегда боялась, что он позвонит из колледжа и скажет, что обрюхатил какую-нибудь дуру. – Наклонившись ко мне, она понижает голос. – Ему непросто видеть нынешнюю Венди… замужем… с детьми…
– Я как-то не задумывался.
– Ты считаешь, что ты одинок и несчастен, Джад. Но мой мальчик даст тебе фору.
– Да, верно.
– Кстати, когда заедешь за ним, непременно зайди в магазин и поздоровайся с Пенелопой Мор.
В полном замешательстве я поднимаю глаза:
– Линда, ты не перестаешь меня удивлять.
Надев очки, она возвращается к кроссворду. И улыбается – едва заметно.
– У меня еще много чудес в запасе, – говорит она.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.