Текст книги "Ты принадлежишь Вселенной. Бакминстер Фуллер и будущее"

2. Убежище: дом из Уичито

Компания IKEA – третий по величине потребитель леса в мире. Компания производит почти 10 тысяч различных товаров и обеспечивает мебелью более 80 миллионов семей, которые посещают ее магазины в 27 странах и читают каталоги на 29 языках. Половина кухонь в Норвегии сделаны в IKEA. По оценкам, один из десяти европейцев был зачат на кровати IKEA.

IKEA стала такой вездесущей потому, что удовлетворяла обычные домашние потребности стандартизированными продуктами, которые по карману большинству семей, а свой финансовый успех компания, оцениваемая в 50 миллиардов долларов, считает доказательством служения обществу. Миссия корпорации – «создавать для многих людей лучшую повседневную жизнь», что наверняка по-шведски звучит лучше, – выполняется с мессианской убежденностью. «Наша обязанность – расширяться», – заявлено в руководстве сотрудника и в то же время манифесте IKEA, в котором цитируется ее основатель Ингвар Кампрад. «Цель должна состоять в том, чтобы охватить всю среду дома в целом».

Тотальная домашняя среда IKEA – от разборных кофейных столиков до готовых домов – проектируется научно, методами экономики и антропологии. Цена выступает отправной точкой для продукта и затем уточняется в консультациях с фокус-группами потребителей. Это мощная петля обратной связи, поскольку популярность равна экономии на масштабе производства, которая делает продукты более доступными, а благодаря большей доступности они становятся еще более популярными. В 2013 году в Wall Street Journal генеральный директор IKEA Петер Агнефьель описал процесс проектирования новой кухни как «поиск инженерных решений, позволяющих забыть о цене», причем эффективность такого процесса доказывается результатами: IKEA продает миллион кухонь каждый год по цене всего лишь 3000 долларов за каждую. «У нас очень большое влияние, – хвалился в той же статье руководитель исследовательского отдела IKEA Микаэль Идхольм. – Мы в определенной мере можем решать, как будет выглядеть будущее».

В какой именно мере? Благодаря своей величине IKEA пользуется огромным влиянием, однако ее власть проистекает из возможности выполнять популярные капризы. Процесс проектирования в IKEA является рефлексивным. Компания может на самом деле принимать решение лишь о том, что будущее будет дешевле, но для компании, которая стремится к расширению, это не столько решение, сколько отправная посылка.

Создавая лучшую повседневную жизнь для многих людей путем инженерного исключения самого вопроса о цене, IKEA оказывается логическим завершением модернистского идеализма: когда Ле Корбюзье призвал промышленность «заняться строительством и создать элементы дома на основе массового производства», о чем он писал в 1923 году в своем трактате «К архитектуре», он мог бы с таким же успехом заказать фабричный дом BoKlok, производимый IKEA и оснащенный массовой мебелью той же компании. Однако ни BoKlok, ни IKEA не являются неизбежными результатами модернизма. Стремление улучшить домашнюю жизнь множества людей промышленными способами, то есть создать мифическую машину для жизни, придуманную Ле Корбюзье, могло бы пойти по совершенно иному пути, а именно по тому, что завершился бы в 1948 году тупиком, – на канзасской ферме площадью 640 акров.

Именно там предпринимателем по имени Уильям Грэм был установлен единственный полный прототип жилищной машины «Димаксион» Бакминстера Фуллера – Грэм намеревался разместить в ней жену и шестерых своих детей. Двумя годами ранее круглый алюминиевый дом, построенный на авиационном заводе в Уичито, который был предоставлен Фуллеру компанией Beech Aircraft, появился на обложке журнала Fortune. Журнал, полагая, что «у него все шансы потрясти строительную индустрию», предсказывал, что он «вполне вероятно, приведет к более значительным социальным последствиям, чем внедрение автомобиля»[23]23
  Журнал Life выступил несколько более сдержанно. «На прошлой неделе было представлено самое поразительное из всех решений американского дефицита жилья, – говорится в статье от 1 апреля 1946 года. – Некоторые называют его домом, другие машиной… Хотя его вес, составляющий 8 тысяч фунтов [на самом деле 6 тысяч], решает проблему общенационального распределения, главного препятствия для других проектов фабричных домов, остается один важный вопрос: будут ли люди покупать столь странный дом?». Возможно, хорошим отношениям Фуллера с журналом Fortune помогло то, что в 1938–1940 годах он был техническим консультантом этого издания.


[Закрыть]. Когда предприятие Фуллера потерпело крах, а Грэм купил детали на распродаже, Fortune воздал проекту хвалу, заявив, что «случившееся с „Димаксионом“ показывает непреодолимый разрыв между идеей и ее воплощением».

Как это и пристало деловому журналу, Fortune связывал этот разрыв с финансами и управлением, но более поздние исследователи показали, что компания Fuller Houses, Inc развалилась из-за упрямства Фуллера[24]24
  Мартин Поли дает подробное описание этого краха в своей биографии «Бакминстер Фуллер».


[Закрыть]. Однако проблемы личных качеств и денег относительно тривиальны. Гораздо более серьезная проблема была описана промышленным дизайнером Джорджем Нельсоном на архитектурном симпозиуме Музея современного искусства в 1948 году. Нельсон утверждал, что у модернистской архитектуры Ле Корбюзье и Людвига Миса ван дер Роэ намного больше общего с традиционными домами, чем у них обоих с тотально промышленным жильем Фуллера. Разрыв был непреодолим, поскольку через него нужно было перепрыгнуть, не оглядываясь. Нельсон предсказывал, что «воздействие на „современную архитектуру“ построек, которые сегодня стали возможны, будет таким же катастрофическим, как воздействие первопроходческих работ начала XX века на продукцию академии».

Конечно, в реальности все получилось не так. На самом деле академики подняли на щит «современную архитектуру», привив ее принципы следующему поколению архитекторов[25]25
  «Хотя дизайн дома «Димаксион» был необычным, он не был влиятельным», – заявил архитектор Витольд Рыбчинский из Университета Пенсильвании в статье 1992 года в New York Times.


[Закрыть]. Когда же архитектурные школы и их выпускники стали все больше фокусироваться на модернистской стилистике – или же на постмодернистской стилистической игре в прятки, – инжиниринг издержек в IKEA стал глубочайшей инновацией модернизма, а дом из Уичито поставили в качестве экспоната в Музее Генри Форда, за которым следили экскурсоводы, позирующие на фотографиях 1940-х годов в качестве риелторов.

Прототип Фуллера отличается от большинства объектов в музее, от паровых двигателей и пассажирских реактивных аппаратов, выстроенных в хронологическом порядке. Под созданной в Уичито оболочкой ностальгии середины столетия скрывается провокация, нацеленная на то, чтобы отстоять позицию Джорджа Нельсона, то есть чтобы построить жилищную машину, которую модернизм XX века нам постоянно обещал, но так и не смог исполнить свое обещание.

Модернистский поиск идеального дома начался еще в 1910 году, когда 27-летний Вальтер Гропиус, работавший тогда ассистентом в архитектурном бюро Петера Беренса, составил доклад, в котором были перечислены основные критерии индустриализированного жилья. Его Программа создания компании для обеспечения жильем на эстетически выверенных принципах была смело представлена президенту AEG, немецкого производителя, который годом ранее нанял Беренса для проектирования турбинной фабрики, а потом оставил знаменитого берлинского архитектора в роли «художественного консультанта», то есть промышленного дизайнера, хотя такого названия тогда еще не было. «Идея индустриализации жилья может быть претворена в реальность путем воспроизводства отдельных деталей во всех проектах, реализуемых компанией, – писал Гропиус. – Наилучшие параметры всех основных деталей следует определить раз и навсегда. Эти стандартные параметры составляют основание для проектов, в том числе и будущих. Только таким путем можно гарантировать массовые продажи». Хотя Гропиус и не проводил такой аналогии, он предлагал подход к жилью, который Генри Форд в те времена уже начал применять для оптимизации автомобильного производства. Если бы AEG прислушалась к его совету, компания могла бы собирать дома на конвейере, подобно новым дешевым моделям T.

Спустя четыре года Ле Корбюзье (тоже бывший сотрудник Беренса) набросал первые планы своего «Дома „Дом-ино“», своего рода универсальной основы для жилья, которую в целом можно сравнить с автомобильным шасси. Эта постройка, скрепленная бетоном и состоящая из горизонтальных плит, разделенных колоннами и соединенных лестничными пролетами, была совершенно открытой и вполне модульной. Стены можно было подвесить где угодно, причем отдельные юниты «Дом-ино» можно было соединять друг с другом, создавая дома любой конфигурации и размера. Поскольку такую самодостаточную опорную конструкцию можно было производить промышленным путем, сам архитектор мог заняться оптимизацией жизни внутри нее, причем оптимальные решения было бы легко воспроизводить до бесконечности. Предчувствуя приход массового производства, Ле Корбюзье подал заявку на патент, указав, что «Дом-ино» может решить проблему дефицита жилья во Фландрии, возникшего после катастрофической Битвы при Ипре. Но в действительности «Дом-ино» послужил концептуальной платформой всего лишь для нескольких домов, таких как «Дом-Ситроен», названный так не без некоторой иронии по марке автомобиля – его прототипа машин для жизни.

По Ле Корбюзье, эти машины были первой рациональной домашней архитектурой, моделью, которую со временем должны будут выбрать все архитекторы. «Я смотрю на вещи с точки зрения архитектуры, но в том состоянии ума, в котором находится изобретатель самолетов, – писал он в работе „К архитектуре“. – Преподанный самолетом урок состоит не только в созданных формах, и прежде всего нужно научиться видеть в самолете не птицу или же стрекозу, а машину для полета; урок самолета состоит в логике, которая руководила формулировкой проблемы и привела к ее успешному решению. Когда сегодня ставится проблема, она неизбежно находит решение. Проблема дома просто еще не была поставлена». Цель работы «К архитектуре» состояла в том, чтобы поставить проблему и представить логически необходимое решение: «Дом – это машина для жизни внутри него. Ванные, инсоляция, горячая вода, холодная вода, контролируемая температура, хранение еды, гигиена, красота пропорций». В поисках вдохновения Ле Корбюзье иллюстрировал свой трактат фотографиями автомобилей и самолетов, таких как Delage и Caproni, как образцами «хорошо поставленных» задач. Все, что нужно было сделать архитектору, так это последовать их примеру. Насколько это сложно?

Практически невозможно. Ле Корбюзье не смог воплотить рисунки «Дом-ино» в физические жилые объекты, а потому был вынужден отступить от Ипра и начать строить французские роскошные дома в прямоугольном стиле «Дом-ино», и точно так же он не дотянул до Джанни Капрони или Луи Деляжа в оценке проблемы жилья, не смог разработать решение, аналогичное по своей механической точности автомобилю, который мчится по треку, или же самолету, совершающему петлю. Согласно самому строгому анализу Ле Корбюзье, машина для жизни должна обеспечивать «укрытие от жары, холода, дождя, воров и любопытных взглядов», она должна быть разделена на «несколько отделений… для свободы перемещения». На сколько именно? «Одно для приготовления пищи, одно для еды. Одно для работы, одно для душа, одно для сна. Таковы стандарты проживания»[26]26
  Ле Корбюзье подкреплял свое рассуждение аналогиями машинной эпохи, например: «Железнодорожные вагоны и лимузины доказали нам, что человек может проходить сквозь узкие отверстия». Спустя 23 года Fortune заявит почти то же самое, говоря о фуллеровском доме из Уичито: «Поскольку он настолько радикален, нет основания для сравнения его с традиционным жилищем, зато можно подумать о кабинах самолетов, океанских лайнерах, интерьере аэродинамических поездов, которые все безусловно признаются широкой публикой» (курсив в оригинале).


[Закрыть].

Конечно, это была разумная альтернатива буржуазной роскоши, однако едва ли она требовала такого же состояния ума, как у изобретателя самолетов. Кроме того, представленный Ле Корбюзье анализ проблемы оставался туманным, а разработка решения только запутала его. Менее чем за десять лет архитектор перешел от изящного «Дома-Ситроен» к роскошной квартире с садом на крыше Карлоса де Бейстеги. (В нем имелись окна с электрическим управлением, передвижные киноэкраны, а также кустарники, которые можно было поднимать и опускать на автоматических платформах, так что гнездышко парижского холостяка-бонвивана было, скорее всего, наилучшей машиной для вечеринок.) Прощай, буржуазия. Здравствуй, аристократия! Оснащение жилища современной аппаратурой само по себе не делает дом современной технологией, так же как и сиденья из рубки не превратят конную карету в самолет.

Другие модернисты, включая Вальтера Гропиуса, тоже боролись за то, чтобы воплотить в жизнь машины Ле Корбюзье. Сотрудничая с Адольфом Мейером, еще одним бывшим ассистентом Беренса, в школе Баухаус в Веймаре в 1923 году, Гропиус пересмотрел свою концепцию, предложенную AEG, добавив набор «строительных элементов, из которых в зависимости от числа обитателей и их потребностей можно собрать различные машины для жизни». Baukasten im Großen (большой конструктор), компактный и модульный, необходимо было производить из специально отобранных современных материалов, включая бетон, стекло и сталь, которые должны быть стандартизированы, чтобы допускать произвольную строительную композицию. Поскольку они были взаимозаменяемыми, что обеспечивалось самой их инженерией, они обладали качествами домашнего оборудования, которое можно подстраивать под жизненные процессы жильцов.

Модули Баукастена часто оказывались даже более механистическими, чем строительная модель «Дом-ино», созданная на основе шасси и кузова, однако, как и в случае последнего, машинная метафора оказалась слишком хорошей, чтобы быть истинной. Хотя Баукастен послужил формальным источником вдохновения для веймарских жилых домов, построенных мастерами Баухауса, он так и не был реализован на более глубоком функциональном уровне.

Эти первые неудачи, не позволившие создать машину для жизни, не убавили пыла модернистов, стремившихся к механистическому жилью. Более того, промышленная парадигма еще больше закрепилась. Однако, поскольку четкого представления о том, какой функции должна служить машина, не было, то есть не было хорошо поставленной проблемы, идеал становился все более размытым. В период Баухауса и позже Гропиус все больше сосредоточивался на процессе индустриализации: как можно производить дома машинами? Он построил вереницы идентичных коробок для своего строительного проекта 1927 года в Дессау-Тертене, проектировал готовые дома с медным покрытием в 1930-е и участвовал в развитии скоростной конвейерной сборки «комплектной домашней системы» в 1940-е годы. Его преемник по Баухаусу Ханнес Майер был предан идее машиноподобного функционализма, а потому определял планировку дома и даже цветовое оформление на основе психологических данных, которые должны были использоваться для повышения производительности работников: дом как машина для производства роботов. Последний директор Баухауса, Людвиг Мис ван дер Роэ (тоже в прошлом ассистент Петера Беренса), ценил материалы машинной эпохи за их эстетические качества и гарантируемую ими формальную свободу. Его минималистские композиции из стекла и стали – начиная с виллы Тугендхата 1928–1930 годов и заканчивая домом Фарнсуорт 1951 года – определили стандарт элегантности, выработав свое рода промышленное возвышенное – интернациональный стиль.

Все эти возможности – структурные, функциональные и эстетические – вполне согласуются с работой Ле Корбюзье «К архитектуре». Пропасть между заявленным им требованием «контролируемой температуры» и «красотой пропорций» настолько велика, что столь разные архитекторы, как Гропиус, Майер и Мис ван дер Роэ, оказываются в промежутке между этими крайностями, независимо от того, испытали ли они в своей работе влияние Ле Корбюзье. Кроме того, мобильные дома в сельских трейлерных парках тоже можно с полным основанием называть машинами для жизни, как и небольшие коробки в пригородном Левиттауне[27]27
  Как и более поздние дизайнерские модульные здания и трофейные усадьбы таких архитекторов-знаменитостей, как Ричард Мейер и Даниэль Либескинд, но также, конечно, и BoKlok IKEA.


[Закрыть].

Само разнообразие всех этих видов жилищ парадоксальным образом показывает их сходство. И если все они являются машинами для жизни, можно ли под каким-то предлогом исключать из того же списка старые глинобитные постройки, существовавшие на американском Юго-Западе, традиционную японскую минку или же древнеримскую виллу? Каждое из этих жилищ предполагало контроль температуры, и все они достигали красоты за счет пропорций.

Сравните мифическую машину для жизни Ле Корбюзье с машиной для полетов: до того как братья Райт оторвались от земли, пролетев над Китти-Хок, самолетов попросту не существовало[28]28
  Как и в случае других заявок на первенство, претензию братьев Райт можно оспорить, но это не так важно. Важно то, что самолеты были изобретены, тогда как дома возникли постепенно, в процессе медленного развития. Даже каменное убежище неандертальцев в Рипаро Бомбрини уже имеет ту базовую организацию пространства, которая признана на схеме Ле Корбюзье 1923 года современной.


[Закрыть]. Потом, в 1946 году, кое-что произошло. В прессе Уичито стали называть Китти-Хоком строительства домов.

Бакминстер Фуллер впервые прочитал «К архитектуре» 30 января 1928 года, спустя всего несколько месяцев после того, как книга была опубликована на английском языке. Отметив в своем дневнике, что он изучал ее «до поздней ночи» и что потом перечитал ее в феврале, он полностью сроднился с идеями Ле Корбюзье и даже советовал книгу своей сестре, сопроводив рекомендацию неловким замечанием о том, что его «едва не сразило… почти полное тождество в выражениях между телеграфным стилем записей [Ле Корбюзье] и моих собственных, сделанных на основе моих интуитивных поисков и рассуждений, когда я вообще ничего не знал о существовании человека по имени Ле Корбюзье».

Интуитивные поиски и рассуждения Фуллера начались несколькими месяцами ранее, когда он покинул строительную компанию, основанную его тестем в 1923 году[29]29
  Фуллера выгнали акционеры. Обстоятельства его увольнения подробно описаны Лореттой Лоранс в работе «Стать Баки Фуллером».


[Закрыть]. Stockade Building Systems производила легкие древесно-волокнистые блоки, которые применялись для строительства стен. Это был единственный опыт Фуллера в области архитектуры, максимально далекий от европейского модернизма: его тесть был архитектором традиционных наклонностей, а единственный вклад самого Фуллера в компанию Stockade, если не считать продаж и маркетинга, состоял в разработке системы формовки кирпича[30]30
  Самый известный дом, построенный фирмой Хьюлетта (Lord, Hewlett & Hull), – это усадьба Кларка на 147 комнат на пересечении Пятой авеню и 77-й улицы на Манхэттене, чудовищное строение в стиле бозар, которое в 1911 году издание The Architectural Record назвало «подходящей резиденцией для П. Т. Барнума в старости».


[Закрыть]. Фуллер и сам признавал, что промышленность могла бы радикально изменить жилье, когда столкнулся с трактатом Ле Корбюзье, на что указывает его письмо сестре, однако именно призыв Ле Корбюзье «закрыть глаза на то, что существует», и придумать жилье заново как машину, подтолкнул Фуллера к действию.

Почти сразу же он начал рисовать планы, в которых архитектурные амбиции действительно перехлестывали через край. Некоторые он относил к периоду ранее 1927 года, поскольку всегда желал утвердить свое первенство[31]31
  Ко времени выхода статьи в Fortune он датировал разработку всего дома 1927 годом. В более поздних описаниях он иногда сдвигал дату на 1922 год.


[Закрыть]. Во всех этих набросках чувствуется торопливость человека, стремящегося поставить проблему жилья с инженерной точностью – и решить ее, изобретая буквально машину для жизни.

По соображениям самого Фуллера, основной проблемой жилья являлась мобильность. Он считал, что идеальная машина для жизни должна, подобно автомобилю, массово производиться в контролируемых заводских условиях[32]32
  Автомобиль «Димаксион» был естественным продолжением дома «Димаксион», причем сразу в нескольких отношениях.


[Закрыть]. Но он понял, что, в отличие от автомобилей, нет способа отправлять готовые дома из заводского цеха. В результате массовое производство ограничивается деталями, что и было подходом, выбранным Баухаусом[33]33
  Фуллеру были хорошо известны проекты Баухауса, развивающие работы Гропиуса и Миса ван дер Роэ, а также другие важнейшие архитектурные достижения (свидетельства его тщательных штудий сохранились в его «Хронофайле Димаксион»), хотя он, что характерно, отрицал всякую связь с ними. В своей статье 1955 года «Влияние на мое творчество» он пишет: «Многие спрашивали, оказали ли идеи и техники Баухауса сколько-нибудь определяющее влияние на мое творчество. Я должен ответить совершенно недвусмысленно: нет, не оказали».


[Закрыть]. Однако, если проектировать дома так, чтобы они перевозились по воздуху дирижаблями, тогда их можно будет целиком доставлять куда угодно. То есть они могут стать такими же самодостаточными и такими же стандартизированными по своему качеству, что и модель А Форда. Чтобы перевозиться по воздуху, дома должны быть легкими, то есть строиться из минимального количества материала. Самыми прочными и легкими материалами были металлы, причем прочнее всего они становились при натяжении. (По расчету Фуллера, прочность стали при растяжении в двадцать раз больше прочности под давлением.) Поэтому оптимальный дом заводского производства не должен стоять на почве. Он должен подвешиваться на мачту[34]34
  Фуллер был не единственным, кто задумался о том, что постройку можно подвешивать на мачту. Почти в то же самое время братья Хайнц и Бобо Раш работали в Германии над гипотетическим проектом подвесных домов, рисуя небоскребы, стабилизированные тросами. Однако, в отличие от работы Гропиуса и Миса ван дер Роэ, их разработки не попадали в фокус общественного внимания, и Фуллер о них почти наверняка ничего не знал.


[Закрыть].

На набросках начала 1928 года можно увидеть дирижабли, которые сбрасывают бомбы и медленно опускают полностью оснащенные десятиэтажные здания в созданные ими воронки. (В подписи, сделанной от руки, услужливо поясняется, что канаты должны стабилизировать башни, тогда как воронки заполняются бетоном «как при установке большой пушки в военное время».) Насаженные на штырь цилиндрические высотки, выполненные в наивном стиле, как и подобает этой архитектурной диковине, представлены в самых разных местах – от Северного полюса до Сахары.

Более профессиональная версия идеи Фуллера была начерчена для патента, документы на который он подал весной того же года. В заявке на патент изображен стандартный прямоугольный дом, пронзенный «коммунальным шасси», которое держит дом в воздухе и обеспечивает подводку коммуникаций. К тому времени, когда все бумаги были собраны, Фуллер пересмотрел идею своего дома, решив, что это должен быть шестиугольник, который допускал бы более простое подвешивание, к тому же он начал тщательнее обдумывать задачи, которые могла бы выполнять жилищная машина. О заявке на патент он забыл, а свое изобретение представил в мае 1928 года на собрании Американского института архитекторов.

Они, в общем-то, его проигнорировали. (Не способствовало делу и то, что ежегодное собрание открывалось заявлением против полносборных домов, сделанных «как под копирку»[35]35
  Конечно, все это не совпадает с его личным мифом. Фуллер предпочитал верить, что резолюция была обращена именно против него, причем эту версию он повторял снова и снова, считая ее чрезвычайно важной, так что она даже попала в его некролог, вышедший в New York Times. «В мае 1928 года г-н Фуллер предложил передать все права на свои патенты по дому «Димаксион» Американскому институту архитекторов. Институт отверг предложение, а на ежегодном собрании 1929 года принял резолюцию, осуждающую любые идеи заводского производства домов: „Настоящим постановлено, что АИА официально заявляет, что по самой своей природе противостоит всякой идее воспроизводимых один в один проектов“. Г-н Фуллер, несомненно, вспомнил об этом отказе с некоторым недоумением, когда в 1970 году институт наградил его золотой медалью за вклад в архитектуру». (Среди всех неточностей здесь обнаруживается и та, что касается патентов: их просто не было, а потому и передавать было нечего.)


[Закрыть].) Поэтому он начал кампанию. Размноженные на ротапринте копии своего манифеста промышленного строительства, получившего название «Временной замок 4D», он отправил всем подряд, начиная со своей матери и заканчивая Альбертом Эйнштейном. Также он стал выступать с лекциями и показывать модели своего дома, тоже названного «Димаксионом», где только мог, начиная с универсального магазина Marshall Field’s и заканчивая таверной Romany Marie’s[36]36
  Новое имя было, считается, придумано рекламщиком Уолдо Уорреном, который, как утверждал Фуллер, придумал также и слово «радио». Обычные этимологические источники не считают Уоррена автором этого слова, так что вполне возможно, Фуллер выдумал эту историю, чтобы добавить «Димаксиону» как слову и идее больше лоска. В другой жизни Фуллер и сам мог бы стать таким рекламщиком.


[Закрыть].

Фуллеровская концепция жилищной машины, которая получила это новое механистическое имя, вскоре превзошла все то, что Ле Корбюзье или Гропиус могли бы признать относящимся к архитектуре. Его подход был поистине всеохватывающим. Ле Корбюзье писал о «машине для жизни внутри нее». Фуллер, по сути, убрал в этом выражении концовку – «внутри нее», сделав машину для жизни настолько же всеобъемлющей для ее жильца, что и цитоскелет для амебы.

Лучше всего была задокументирована презентация дома «Димаксион», которая прошла в Архитектурной лиге Нью-Йорка 9 июля 1920 года, поскольку стенографист записал всю его лекцию целиком. «Пытаясь выяснить, что с миром не так и что я сам могу с этим сделать, – сказал он собравшимся архитекторам, – я пришел к мысли о том, что жилье ответственно практически за все наши беды, – ответственно именно это некритическое представление о том, что вещи надо делать на основе тщеславия, а не как можно более ясного и разумного научно-исследовательского эксперимента». По его мнению, решение проблемы дома может быть приравнено к научной перестройке всего общества в целом.

Система подвешивания представляла собой уже не просто способ уменьшить материальный износ и сделать дешевое массовое убежище доступным для каждого. По мысли Фуллера, постройка должна позволить жильцам «преодолеть любые стихии». Высота дома предупредит затопление, треугольная расстановка подвешивающих тросов будет защищать от землетрясений, а октогональная симметрия позволит придать казеиновой пластиковой оболочке обтекаемую форму, так что она выдержит торнадо.

Обтекаемая форма должна также оптимизировать внутренний климат. Вентиляционные отверстия в полу и потолке устранят сквозняки, вызываемые турбулентностью воздуха, упростив отопление зимой, обеспечив приток свежего воздуха летом и выдувание пыли в течение всего года[37]37
  По крайней мере одна из моделей Фуллера включала статую голой женщины, лежащую на кровати, что Фуллер замыслил как провокационную иллюстрацию великолепного климат-контроля в доме, благодаря которому, по его словам, одеяла больше не требовались.


[Закрыть]. «Димаксион», умеренный и чистый дом, позволит укрепить физическое здоровье, тогда как психическое здоровье будет гарантировано освобождением дома от рутинной работы за счет автоматических устройств, заменяющих ручной труд, в том числе и автоматических посудомоек, что даст людям возможность самосовершенствоваться путем просмотра лекций, транслируемых по телевидению[38]38
  Это было спустя всего два года после того, как изобретатель Фило Т. Фарнсуорт передал первое электронное телеизображение. Компания CBS начала экспериментировать с телевизионными программами в 1931 году, за ней в 1932 году последовала NBC. Фуллер будет участвовать в этих первых опытах телевидения, о чем мы скажем в следующей главе.


[Закрыть]. А что со счетами за энергию, которую вся эта техника будет потреблять? Никаких проблем. Топливо будет извлекаться из человеческих экскрементов благодаря туалету с паковкой отходов. В сущности, дом будет совершенно самодостаточным, ему не нужно будет подключаться к муниципальной системе канализации или подводить трубы. Душ можно будет принимать, расходуя не больше пинты воды, которая будет распыляться благодаря аэрозольному генератору. Благодаря доставке по воздуху и универсальному транспортному средству, стоящему у дома, люди смогут жить где угодно, перемещая все свое домашнее хозяйство по собственному желанию. И это будет конец не только болезней и преступности в городских трущобах, но и собственности на недвижимость, которая станет такой же бессмысленной, как собственность на участок моря под килем корабля. В этом пункте Фуллер раскрыл весь свой радикализм, нацеленный на изменение мира, свою концепцию гражданской инженерии как мандата на перестройку цивилизации. На самом деле задача была именно в том, чтобы «преодолеть материализм как основу прогресса Вселенной», о чем Фуллер сообщил Архитектурной лиге Нью-Йорка. А в 1932 году он объяснил Time Magazine, что дом – это «не собственность, которой можно владеть, а механическое устройство, предназначенное для использования».

По свидетельству Time, банкиры крайне заинтересовались его машиной, но не той экономической функцией, которую он считал неотъемлемым элементом ее действия. Нисколько не помогло делу и то, что, когда его попросили построить прототип для Всемирной выставки 1933 года, он потребовал 100 миллионов долларов, указав, что Генри Форд потратил 43 миллиона на то, чтобы сделать свою модель А[39]39
  Каждая модель А массового производства, то есть после первоначальных инвестиций, стоила 500 долларов, и точно так же Фуллер ожидал, что каждый из его домов массового производства будет стоить всего пару тысяч долларов, то есть ту же сумму, что и автомобиль Форда, из расчета на фунт веса.


[Закрыть]. Фуллер, неизменно последовательный и логичный, утверждал, что одиночный выставочный образец не является прототипом, поскольку последний должен моделировать всю инфраструктуру, позволяющую производить его и распространять; строительная индустрия составляла, таким образом, часть машинерии Фуллера.

Конвейерная логика лишь частично объясняла финансовые требования Фуллера, которые не могли быть удовлетворены. Также ему нужно было как-то совладать с тем фактом, что большинство нужных ему технологий на тот момент просто не существовали: не было не только телевизоров, чтобы обучать массы, и биореакторов, чтобы превращать их отходы в энергию, но и таких основных материалов, как долговечные легкие пластики для стен и высокопрочные сплавы, которые могли бы удерживать дома в воздухе. В лекциях и статьях машина могла развиваться по мере того, как новые технологии предлагали инженерные решения, но сами эти решения указывали на дополнительные физические и социально-политические проблемы, которые необходимо решить при переходе к более развитой модели «Димаксиона»[40]40
  Фуллер изучил все эти возможности в своем недолговечном архитектурном журнале Shelter. Он публиковал провокационные статьи самых разных авторов от Рихарда Нойтры до Фрэнка Ллойда Райта, как и, впрочем, свои собственные статьи и фотографии, включая изображения самолетов, радиовышек и подвесных мостов, которые служили своего рода новой версией индустриальных фотографий из книги Ле Корбюзье «К архитектуре».


[Закрыть].

Вторая мировая война положила конец фантазиям Фуллера, а наступивший после нее мир дал ему возможность, которой он не мог сопротивляться. Прочные «Единицы развертывания Димаксион», разработанные им для военных (их делали на основе цилиндрических бункеров для зерна из рифленой стали), говорили о том, что его жилищные машины можно было бы точно так же производить из профилированных металлических листов. Соответствующие производственные мощности появились после заключения мира, когда оружейные заводы утратили свою основную задачу, а солдаты, возвращавшиеся домой, хотели получить свою долю американской мечты. Когда наметилась проблема дефицита и одновременно безработицы в среде заводских рабочих, тогда впервые в истории почти все согласились с тем, что традиционные кирпичные дома ушли в прошлое. Уильям Виатт, глава жилищной комиссии, назначенный президентом Гарри Трумэном, призвал к «более широкому применению методов массового производства». А в журнале Fortune было заявлено, что «единственный способ строить дома в промышленном обществе – делать их так же, как и все остальное, то есть на заводах».

Все это стало основой для посвященной Фуллеру статьи в Fortune, вышедшей в апреле 1946 года. Статья была проиллюстрирована его фотографиями, на которых он был изображен стоящим в цеху на заводе компании Beech Aircraft в Уичито[41]41
  Другие авиапроизводители, включая Goodyear и Tailorcraft, также рассматривали строительство домов в качестве послевоенной линии производства, чем, впрочем, интересовалась и компания Reynolds, в те времена второй по величине производитель алюминия в стране.


[Закрыть]. Beech предоставила производственные мощности и рабочую силу в обмен на процент в его новой компании. Все это имело смысл. В его доме из Уичито логика довоенного «Димаксиона» была пропущена через реальный опыт производства ангаров ВВС, так что его утопические взгляды удалось поместить в контекст авиационного завода, созданного для производства большого числа сложных летательных аппаратов из высокопрочных алюминиевых сплавов[42]42
  В Fortune эта сильная комбинация была названа «счастливым сочетанием пуританской совестливости с атомным веком».


[Закрыть]. Подвешенный на мачту 36-футовый круглый дом из алюминия должен был, по проекту, доставляться в цилиндре и возводиться за один день. Он оказался необычайно практичным и при этом сохранил удивительно многие из тех качеств, что определяли радикализм фуллеровского подхода к строительству домов.

Если говорить об аэродинамике, он был совершеннее всего, что Фуллер придумал ранее. Кривизна была подсчитана в аэродинамической трубе, как и форма 18-футового вентилятора, венчающего куполовидную структуру. Этот вентилятор направлялся по ветру. Вместе с внутренними конвекционными потоками он упрощал контроль климата и устранение пыли через фильтры, встроенные в подвесной батутный пол.

Система подвешивания также превосходила то, что было придумано в довоенные годы, поскольку масса дома уравновешивалась стальными опорами, образующими треугольник, чтобы постройка приобрела жесткость. Стены представляли собой простые мембраны, а потому они могли быть легкими и тонкими, посередине проходил разрез для панорамного окна. В целом масса дома составляла три тонны, то есть менее одной тридцатой массы обычного односемейного дома, а ожидаемая цена – 6500 долларов, что равнялось стоимости «кадиллака» (и даже на пятьдесят центов дешевле в расчете на фунт веса).

Конечно, многого еще не хватало: автоматической уборки и готовки, автономной энергии, телевидения. Однако сочетание внешней защиты и внутренней эффективности в доступной и переносной фабричной системе вывело дом из Уичито примерно на тот же технологический уровень, что и тогдашние автомобили или самолеты, то есть где-то между бипланом и F-14, а также наметило направление прогресса в плане инженерных решений. Именно это обособляет его от механистических формул европейского модернизма. Машины и самолеты – не просто сумма заранее сделанных деталей и уж точно больше, чем их внешний вид. Реальная инновация состоит в интеграции технологий из разных областей, позволяющей повысить функциональность сразу в нескольких отношениях – в скорости, надежности, комфорте, эффективности, дороговизне и долговечности. Фуллер всегда подчеркивал, что его метод тратить меньше, а получать больше отличается от максимы Миса ван дер Роэ, согласно которой меньше – значит больше, и он был прав. В его целях, которые он стремился реализовать в доме из Уичито, не было ничего минималистского. Напротив, в своем окончательном виде машина для жизни должна была стать фантастически сложной, поскольку большая сложность позволила бы увеличить функциональность из расчета на единицу веса. Материалы заменяются интеллектом, а изобретательность – это бесконечно возобновляемый ресурс.

Но также это бесконечный предлог для прокрастинации. Когда главный управляющий компании Beech Джон Гейти говорил СМИ, что его завод сможет к 1947 году производить 60 тысяч домов, Фуллер ставил штамп «устарело» на уже готовые проекты, занимаясь придумыванием новых усовершенствований. Нехватка жилья несколько спала. Холодная война позволила авиационным заводам получить новые контракты. Вышедшие из моды прототипы Уичито были заброшены, а один подобрал Уильям Грэм. Когда Фуллер увидел, что сделал Грэм, он отказался от своего проекта, съязвив насчет того, что архитектурные модификации «поставили этот самолет на вечную стоянку».