Текст книги "Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)"

– Я не могу разглядеть ваши лица, но, судя по вашему виду, вы, должно быть, еще очень молодые люди.

– Мне двадцать два года, – сказал Джузеппе, – а мой брат на год моложе меня.

– А как вас зовут?

– Джованни и Беппо Морани.

– А лодка эта ваша собственная?

– Да, сударь. Наш отец умер три года назад и оставил нам ее в наследство.

– А где вы обыкновенно стоите с гондолой?

– Везде, сударь, где придется! Иной раз бывает выгоднее одно место, другой раз другое.

– Где же вы живете?

– Можно сказать, сударь, что мы нигде не живем. Когда наступит ночь и у нас не предвидится работы, то мы привяжем лодку к какому-нибудь колу, завернемся в наши плащи и спокойно спим в лодке. Денег за это не надо платить, и мы чувствуем себя отлично.

– Значит, вы копите деньжонки?

– Да, откладываем понемногу. В один прекрасный день мы, вероятно, женимся, и тогда нам нужны будут деньги, чтобы прокормить наших жен. Кроме того, случается, что мы полениваемся и на время бросаем работу. Надо же когда-нибудь и нам доставить себе развлечение.

– Не согласились бы вы наняться к кому-либо в услужение?

– Нет, сударь. Мы хотим быть сами себе господами, захотим, повезем пассажира, не захотим – не повезем; делаем то, что нам хочется.

– Значит, у вас нет определенного места стоянки, где бы я мог всегда найти вас?

– Нет, сударь, но мы всегда можем вас встретить на условленном заранее месте, если вы дадите нам знать вовремя.

– Как же я могу дать вам знать, – сказал с досадой пассажир, – когда я не знаю, где вас можно найти?

Джузеппе замолчал, как будто обдумывая что-то.

– Если бы ваша милость написали цифрами час, в который мы вам нужны, на подножии колонны дворца на углу Пьяцетты, то мы почаще ходили бы туда днем и посматривали, нет ли там какой-либо надписи.

– Вы, значит, умеете читать и писать? – спросил пассажир.

– Нет, сударь, мы только цифры разбираем. Цифры нам необходимо знать, а то как же мы будем узнавать часы? Мы разбираем цифры на солнечных часах, а уметь читать и писать вовсе и не требуется таким беднякам, как мы.

Пассажир, по-видимому, удовлетворился этим ответом. Во всяком случае, они знали цифры на солнечных часах, и этого было достаточно, чтобы он мог условливаться с гондольерами.

– Хорошо, – сказал он, – когда я вас отпущу, то я, вероятно, назначу час, в который вы мне будете опять нужны, в случае же какой-нибудь перемены я напишу вам на условленной колонне тот час, в который вы должны будете поджидать меня на условленном месте. – Больше они не проронили ни одного слова до тех пор, пока гондола не причалила к тому месту, где они остановились в прошлый раз.

– Я опять пробуду здесь столько же времени, как в последний раз, – сказал незнакомец, вылезая из гондолы.

Франциск не мог устоять против искушения последовать за ним и осторожно стал прокрадываться в некотором расстоянии от него. Предположения Франциска оправдались: незнакомец направился не к селению, но прошел недалеко от берега по краю острова. Вдруг Франциск услыхал удары весел, и вскоре в песок врезалась гондола как раз между ним и незнакомцем. Франциск лег на землю, чтобы его не могли увидеть. Из гондолы вышли двое мужчин и пошли по тому же направлению, куда направился незнакомец. Франциск осторожно сделал маленький обход в сторону из опасения, чтобы его не заметили поджидавшие своих пассажиров гондольеры, а затем поспешил за тремя едва видными в темноте мужчинами. После того как они прошли около четверти часа по окраине острова, они свернули в сторону от берега и остановились перед мрачным строением. Франциск слышал, как они постучали в дверь хижины, потом до слуха его долетел какой-то шепот, как будто кто-то обменивался вопросами и ответами. Затем все вошли в хижину, и дверь захлопнулась за ними.

Когда Франциск, выждав несколько минут, добрался до этого места, то очутился перед развалившейся хижиной, стоявшей между двух песчаных бугров. Окна были закрыты ставнями, и изнутри не проникало даже луча света.

Осторожно обошел Франциск вокруг хижины, присел на корточки в углу у двери и стал выжидать.

Вскоре он опять услыхал приближавшиеся шаги; какая-то темная фигура трижды постучалась в дверь, и на этот стук откликнулся изнутри чей-то голос.

– Кто там?

– Добрый друг!

– Пароль?

– Месть врагу!

Франциск, напряженно прислушиваясь, услыхал шум, как будто отодвигали задвижку, дверь открылась и тотчас же опять закрылась за вошедшим.

Явились еще четыре новых лица, и каждый раз из хижины задавались те же вопросы, на которые следовали те же ответы, а потом опять все затихало. Франциск растянулся на песке и своим кинжалом начал сверлить дыру в деревянной стене хижины; бревна ее были такие ветхие, что легко поддавались его усилиям.

Приложившись глазом к сделанному отверстию, он увидел около двенадцати сидящих за столом мужчин.

Из числа сидевших, лица которых были обращены в его сторону, он знал только трех или четырех; все они были из знатных семейств. Двое из них были членами Совета, но не принадлежали к Совету Десяти. Один мужчина, сидевший во главе, что-то говорил, но как ни старался Франциск расслышать его слова, он не мог понять ни одного слова. Он осторожно привстал, сгреб в кучу песок, чтобы скрыть сделанное им в стене отверстие, замел свои следы и прошел на другую сторону хижины, где опять просверлил дыру. Теперь он мог разглядеть лица тех, кто раньше сидел к нему спиной, и тотчас же он признал в одном из них Руджиеро Мочениго. Сидевший с ним рядом человек был незнаком Франциску, но по одеянию его можно было принять за венгерца, а другие трое были, по-видимому, не из дворян. Прошел почти час, пока Франциск был занят сверлением и подслушиванием, так что он счел за лучшее вернуться к лодке. Стараясь тщательно скрыть всякие следы своего пребывания, Франциск поспешно направился к гондоле.

– Слава богу! Наконец-то вы вернулись, – встретил его Джузеппе. – Меня даже лихорадка стала трясти, пока вы пропадали. Добились ли вы чего-нибудь?

– Как сказать! Я узнал только то, что они затевают какой-то заговор. Некоторых из участников я знаю, но о чем они говорят, не знаю – я не мог разобрать ни одного слова.

– Я думаю, что в другой раз вы не согласитесь ехать сюда, синьор: вы знаете, что иметь дело с заговорщиками опасно. Кто дорожит своей жизнью, тот не должен наживать себе врагов в Венеции.

– Да, это я знаю отлично, Джузеппе, и мне надо обдумать это дело.

Не прошло и четверти часа, как вернулся их пассажир. Франциск был очень рад, что не остался дольше на опасном посту около хижины. На этот раз они сделали большой крюк на обратном пути и, въехав в город по одному из многочисленных каналов, благополучно добрались до места без всяких помех. Незнакомец вручил Джузеппе деньги и сказал:

– Я не знаю, когда вы опять понадобитесь мне, но я напишу час на колонне, как мы уговорились. Не пропускайте ни одного дня без того, чтобы не справляться там; даже если там ничего не будет обозначено, то поджидайте меня здесь в половине одиннадцатого. Может так случиться, что вы вдруг мне понадобитесь.

Прежде чем заснуть в эту ночь, Франциск, обдумывая все случившееся, пришел к заключению, что лучше ему отказаться от всякого дальнейшего участия в этом деле. Конечно, проще всего было бы проехать к Сан-Николо днем, незаметно вынуть доску с задней стены хижины или проделать большое отверстие, чтобы он мог одинаково хорошо видеть и слышать, что там творится; но если бы оказалось, что там происходят встречи врагов Венеции, например граждан Падуи и Венгрии, то что же ему делать в этом случае? Даже в самом благоприятном случае, если бы по его указанию удалось арестовать заговорщиков, он сам все-таки очутился бы в очень незавидном положении. Несомненно, что Республика была бы ему обязана за его услугу, но он не нуждался ни в какой награде. С другой стороны, несомненно и то, что он нажил бы себе много врагов из самых знатных венецианских семейств и жизнь его была бы в вечной опасности. До сих пор его участие в этом деле можно было бы назвать порывом, мимолетной вспышкой мальчишеского любопытства. Но теперь, когда он убедился, что затеянное дело настолько серьезно, что может повлечь за собой печальные последствия и даже, может быть, угрожать жизни нескольких лиц, он решил вовсе прекратить свои похождения с таинственным незнакомцем.

Глава III
На Большом канале

На другое утро Джузеппе был очень обрадован, когда Франциск сказал ему о своем решении отказаться от всяких дальнейших попыток расследовать дело о заговоре в Сан-Николо. Уже несколько ночей как он плохо спал и очень тревожился не столько даже за себя, сколько за участь своего господина, так как был уверен, что месть заговорщиков обрушится скорее на Франциска, а не на него, бедняка гондольера, который только исполняет приказания своего господина. Понятно поэтому, что он почувствовал необыкновенное облегчение, когда узнал, что Франциск решил больше не ездить на Сан-Николо.

В течение нескольких последующих дней Франциск чаще обыкновенного отправлялся на площадь Святого Марка; там среди толпы он встречал лиц, которых видел в хижине, и через своих знакомых разузнавал имена их и фамилии. Франциск был очень доволен сведениями, которые ему удалось раздобыть, полагая, что они могут ему со временем пригодиться.

В видах предосторожности он написал точный отчет обо всем, происходившем на лагунах в течение этих двух ночей, написав в отчете имена присутствовавших в хижине; затем он спрятал отчет в своей комнате и обо всем этом рассказал Джузеппе.

– Я думаю, нечего опасаться, что нас могли узнать, Джузеппе; тогда было слишком темно, и незнакомец не мог разглядеть наши лица. Но осторожность никогда не вредит, и если со мной приключится какая-нибудь беда, если я, например, внезапно исчезну и не вернусь домой до утра, то ты должен взять бумаги из моего ящика и бросить их в Львиную пасть. Если же тебя потом будут о чем-либо допрашивать, то расскажи все как было.

– Но мне никогда не поверят, синьор Франциск, – сказал Джузеппе.

– Поверят, потому что все, что ты скажешь им, будет только подтверждением изложенного мною в отчете. Я уверен, впрочем, что мы ничего больше не услышим об этом приключении.

– Отчего же вы не хотите теперь же донести обо всем случившемся, только скрыв свое имя? – спросил Джузеппе. – Тогда они могли бы застигнуть заговорщиков на месте и сами убедились бы, что вы написали правду.

– Я уже думал об этом, Джузеппе, но в тайном доносе такого рода кроется всегда что-то изменническое. Эти люди не сделали мне никакого зла, и мне, как иностранцу, вовсе не следовало бы вмешиваться в их политические замыслы. Мне было бы очень прискорбно сознавать, что по моей вине двенадцать человек будут заточены в тюрьму или даже осуждены на смерть.

– Очень жаль, что вы вообще вмешались в это дело, синьор.

– Да, пожалуй, ты прав, Джузеппе, но я никогда не думал, что тут затевается такое серьезное дело; конечно, я очень раскаиваюсь теперь, что ездил на остров. Может быть, настанет день, когда мы еще услышим о последствиях этого заговора, в особенности если цель заговора состояла в том, чтобы образовать партию противников войны Венеции с Падуей и Генуей.

В течение нескольких последующих дней Франциск удерживался от своих ночных прогулок в гондоле. Трудно было предположить, чтобы незнакомец мог узнать его или Джузеппе, если бы они повстречались с ним, но предосторожность никогда не мешает, и теперь Франциск, предпринимая поездку, садился в гондолу на подушки, а веслами правил Джузеппе, полагая этим ввести в заблуждение своего пассажира, который стал бы искать четырехвесельную гондолу.

Действительно, спустя неделю Джузеппе узнал, что кто-то наводил справки о гондоле, принадлежащей двум братьям гондольерам Джованни и Беппо, и что справлявшийся о них человек предлагал пять дукатов тому, кто сообщит ему какие-нибудь сведения о них. Но никто не мог дать удовлетворительного ответа, так как в списке гондольеров, которым разрешалось возить пассажиров за плату, таких двух братьев не было.

Однажды вечером Франциск вместе с Маттео слонялся по Пьяцце и оставался там дольше обыкновенного. Затем Франциск уселся в свою гондолу и на вопрос Джузеппе о том, куда направить путь, отвечал, что ему хотелось бы еще прокатиться по Большому каналу, так как было очень душно. Луна в эту ночь не светила, так что кругом царила темнота, и большинство гондол освещались факелами. В то время, когда их гондола тихо скользила по каналу, вдруг мимо них пронеслась четырехвесельная гондола на таком близком расстоянии, что Франциск при свете горевшего факела признал в сидевших в ней дамах Марию и Джулию Полани с их гувернанткой. Сзади них сидели двое вооруженных слуг. Франциск подумал, что они, по всей вероятности, возвращаются домой после проведенного вечера в гостях. Когда гондола Полани опередила их уже на значительное расстояние, Франциск вдруг услыхал возгласы: «Берегись, смотри, куда едешь!» Потом раздался ужасный треск, как бы от столкновения двух гондол, а вслед за тем крики о помощи и, как показалось Франциску, даже бряцание обнаженных мечей.

– Скорей, скорей, Джузеппе! – вскричал он, вскочив со своего места и схватив в руки другое весло. – Дочерям По-лани угрожает опасность!

Сильными и быстрыми ударами весел направили они лодку к месту происшествия. Было очевидно, что здесь совершалось нападение на лодку Полани. Рядом с их гондолой стояла четырехвесельная гондола, и гондольеры с веслами в руках, а слуги с обнаженными мечами отчаянно отбивались от каких-то вооруженных людей.

Один из слуг Полани лежал уже на дне лодки, сраженный ударом сабли, тогда как один из гондольеров был сброшен с лодки ударом весла. Обе молодые девушки стояли в полном отчаянии, громко взывая о помощи.

– Скорее, спасайтесь в мою лодку! – вскричал Франциск и, перегнувшись через борт, стал перетаскивать одну за другой обеих девушек в свою лодку; как раз в это время был убит их последний защитник.

С яростными криками и проклятиями предводитель нападавших готовился уже вскочить в гондолу Франциска, но тот, быстро схватив весло, ударил его с такой силой по голове, что тот упал в воду.

Раздались крики ужаса; Франциск изо всех сил приналег вдвоем с Джузеппе на весла, и их гондола как птица помчалась по каналу.

– Успокойтесь, прошу вас! – обратился Франциск к молодым девушкам. – Теперь нам нечего опасаться преследования: они заняты спасением человека, которого я сбросил в канал, и мы пока в полной безопасности.

– Но как же наша бедная синьора? Что же с ней будет? – сказала старшая из молодых девушек, уже несколько оправившись от испуга.

– Будьте спокойны; ей не причинят никакого вреда, – сказал Франциск, – очевидно, они покушались похитить вас, а так как им это не удалось, то синьору они оставят в покое. Она, кажется, совсем растерялась от испуга; в то время как я переносил вас в свою лодку, она с такой силой вцепилась в ваше платье, что наверняка у нее остались в руках клочья материи.

– Вы знаете, куда нас везти? Я вижу, впрочем, что вы направляетесь к нашему дому, – с удивлением заметила молодая девушка.

– Да, к дворцу Полани, – отвечал Франциск. – Я имею честь быть другом вашего двоюродного брата, Маттео Джустиниани, который назвал мне ваши имена, когда мы однажды вместе с ним случайно встретили вас.

– Вы – друг Маттео! – удивленно повторила молодая девушка. – Простите меня, синьор, но я приняла вас за простых гондольеров, случайно проезжавших мимо; было так темно, что я не могла вас разглядеть. Так редко случается видеть, чтобы веслами работал не простой гондольер.

– Я – англичанин, синьора, а так как англичане любят вообще всякие физические упражнения, то в вечернюю пору, когда меня никто не видит, я часто гребу сам.

– Благодарю вас от всего сердца за услугу, которую вы оказали мне и моей сестре! Я даже не могу ясно представить себе, что с нами случилось; мне и теперь все это кажется каким-то сном. Мы не спеша возвращались к своему дому; вдруг из бокового канала показалась большая гондола, наскочила прямо на нашу гондолу и чуть-чуть не опрокинула нас. Наш гондольер крикнул, чтобы предостеречь встречную гондолу, но тут какие-то люди вскочили на борт, и произошла ужасная стычка. Беппо был сброшен через борт, и я видела, как упал старый Николини; и вот как раз в ту минуту, когда я думала, что мы уже погибли, подъехали вы и перенесли нас в свою лодку прежде, чем я успела опомниться.

– Я, может быть, напугал вас резкостью своего обращения, синьора, но тут, знаете, было не до церемоний. А вот и ваше палаццо.

Лодка причалила к ступеням набережной. Франциск выскочил на берег и позвонил у входных дверей. Двери открылись, и двое слуг явились с зажженными факелами в руках.

– Я позволю себе зайти к вам завтра, чтобы узнать о вашем здоровье после такого ужасного приключения, синьорина.

– Нет, нет, – отвечала младшая девушка, – вы должны сейчас же пройти вместе с нами к нашему отцу. Мы расскажем ему все, что с нами приключилось, и он никогда не простит нам, если мы позволим вам удалиться, лишив его возможности лично выразить свою благодарность за оказанную нам услугу.

Франциск низко поклонился и последовал за девушками вверх по лестнице. Они вошли в большую, великолепно убранную комнату, в которой сидел представительный мужчина, занятый чтением.

– Что с вами случилось? – спросил он, идя им навстречу. – Отчего вы так взволнованы? Где синьора Кастальди? И кто этот молодой человек?

– Представь себе, отец, на нас напали какие-то люди, когда мы возвращались домой! – воскликнули обе девушки разом.

– Напали! – повторил синьор Полани. – Да кто же мог решиться на такой дерзкий поступок?

– Мы сами этого не знаем, отец, – отвечала Мария, – какая-то большая гондола внезапно налетела на нас. Мы думали, что это случилось нечаянно, как вдруг несколько человек с обнаженными мечами в руках вскочили на борт нашей гондолы. Тогда наши слуги обнажили мечи, чтобы защитить нас, а Беппо и Джакомо храбро отбивались веслами; Беппо был сброшен в воду, а Николини и Франций убиты. Казалось, еще одна минута – и мы будем схвачены, но как раз в это время подъехал к нам этот молодой человек и перенес нас в свою гондолу. Мы были так озадачены и перепуганы, что не понимали, что с нами творится. Один из нападавших, по-видимому, предводитель их, пытался вскочить в нашу гондолу, но этот синьор ударил его веслом по голове с такой силой, что тот упал в воду, а затем мы стали быстро удаляться от них, и больше они уже не преследовали нас.

– Какая неслыханная дерзость! Я обращусь в Совет за правосудием. Вы, молодой человек, оказали мне такую услугу, которую я никогда не забуду. Вы спасли моих дочерей от величайшего несчастья. Позвольте же мне узнать имя того, кому я столь многим обязан.

– Мое имя – Франциск Гаммонд; мой отец английский купец, поселившийся здесь уже несколько лет назад.

– Как же! Я слыхал о вашем отце, – сказал Полани, – и надеюсь ближе познакомиться с ним. А где же синьора Кастальди? – обратился он к дочерям.

– Она осталась там, в нашей гондоле; она так испугалась, что не могла двинуться с места.

Синьор Полани позвал слугу.

– Велите сейчас же снарядить гондолу; шестеро из вас, взяв с собою оружие, должны отправиться на поиски нашей лодки; пошлите кого-нибудь за лекарем, так как там есть раненые очень серьезно и даже убитые.

Однако, прежде еще, чем успели выполнить это приказание, к ступеням палаццо подплыла гондола, управляемая оставшимся в живых гондольером. Сначала вышла с помощью слуг синьора, громко рыдавшая, а затем вынули тела двух слуг. Один был уже мертв, а другой скончался вскоре после того, как его вынесли на берег.

– Не заметила ли ты, Мария, или ты, Джулия, каких-нибудь особых примет на гондоле, в которой находились нападавшие?

– Нет, отец, никаких знаков и никакого герба я на ней не заметила. Впрочем, я так была перепугана, что ничего не могла разглядеть.

– Насколько я мог заметить, это была самая обыкновенная гондола, обитая черным сукном, – прибавил Франциск.

– Скажите, молодой человек, каким образом вы-то вмешались в эту стычку? Немногие из наших молодых людей решились бы на это, очень хорошо сознавая, как опасно вмешиваться в чужие ссоры.

– Я счел бы, во всяком случае, своей обязанностью явиться на помощь, услыхав крики женщин, но я узнал синьорин, когда они проезжали мимо меня в гондоле, так как мне на них указал мой друг Маттео Джустиниани. А теперь, синьор, если позволите, я прощусь с вами, – сказал Франциск, – становится поздно, и синьоринам необходим отдых после всего испытанного.

– Я увижусь с вами завтра же, сударь. Утром я буду иметь честь посетить вашего отца.

– Верно, это судьба наша такая, что с нами постоянно случаются приключения, Джузеппе, – сказал Франциск, садясь в гондолу.

– Да, и этим, пожалуй, еще не кончились наши приключения, синьор Франциск. Многие узнают о вашем участии в этом деле, и я думаю, что было бы благоразумнее прекратить на время наши вечерние прогулки, а то еще попадем в худшую беду.

– Нет, я не согласен, Джузеппе. Мы ездим без зажженных факелов, так что встречные могут и не узнать нас. В темноте все гондолы похожи одна на другую, и, сколько бы у меня ни явилось врагов, я все-таки не побоюсь кататься по каналам.

На другое утро за завтраком Франциск рассказал своему отцу о случившемся накануне.

– Очень неблагоразумно вмешиваться в ссоры, которые тебя вовсе не касаются, – сказал на это мистер Гаммонд, – на этот раз, однако, твое участие в этом происшествии может даже принести тебе пользу. Синьор Полани один из самых влиятельных купцов в Венеции; его имя известно повсюду на Востоке, и дружба с таким человеком может быть чрезвычайно выгодна и для меня самого. Но, с другой стороны, благодаря тому, что ты помешал выполнить какому-то сумасбродному молодому дворянину его дерзкое намерение, ты, вероятно, нажил себе врага, а для тех, кто имеет врагов среди влиятельных лиц, пребывание в Венеции становится уже небезопасным; как бы то ни было, но тебе следует обуздать свою страсть к приключениям. Ты сын не графа или барона, и добиваться чести и славы с помощью оружия тебе вовсе не подобает. Купец города Лондона должен добиться известности не этим, а честностью и трудолюбием. Уже давно пора отправить тебя на родину, где ты займешь место в конторе и будешь находиться под присмотром моего компаньона; это будет лучше для тебя самого.

Франциск и не подумал, конечно, возражать своему отцу, но сердце его сжалось при мысли, что ему после привольной жизни в Венеции придется засесть в конторе в Лондоне. Вообще ему, как многим пылким юношам, более улыбалась жизнь, полная приключений, на военном ли или ином поприще, нежели однообразная жизнь лондонского купца.

В это же утро у ворот, выходивших на канал, раздался сильный звонок, и минуту спустя явился слуга с докладом, что внизу находится синьор Полани и просит свидания. Мистер Гаммонд тотчас же поспешил навстречу гостю, которого он с изысканной любезностью провел в дом.

– Вы, конечно, уже слышали обо мне, синьор Гаммонд, как и я имел удовольствие слышать о вас, – сказал венецианец, после того как они обменялись приветствиями. – Ваш сын рассказал вам, вероятно, какую неоценимую услугу он оказал мне вчера, спасши моих дочерей или, вернее, мою старшую дочь, – так как, очевидно, именно на нее покушались злодеи, – от похищения, которое хотел учинить один из самых безнравственных молодых людей нашего города.

– Мне очень приятно, синьор Полани, что мой сын мог быть вам полезен, – отвечал мистер Гаммонд. – Признаюсь вам, что я частенько раскаивался в том, что предоставлял ему много свободы и позволял ему тратить время на военные упражнения, более полезные сыну благородного воина, нежели миролюбивого купца; но ловкость и смелость, которые он выработал в военной школе, очень пригодились ему вчера, так что я нисколько не жалею о времени, потраченном им в школе фехтования.

– Мне кажется, синьор, что умение владеть оружием может всегда пригодиться в наше время как миролюбивому гражданину, так и добивающемуся славы на военном поприще. Нам, купцам, пришлось бы совсем бросить наше занятие торговлей, если бы мы не умели при случае защищать наши суда от нападений морских разбойников. Кроме того, всякий гражданин обязан защищать свою родину от нападения врагов. Наконец, у человека, который хотя сколько-нибудь выделяется из толпы, всегда найдутся личные враги, с которыми приходится считаться. Здесь, в Венеции, мы все воины и моряки, и вашему сыну не только не повредит, но, скорее, будет полезно его умение владеть мечом и кинжалом. Вот и теперь, – прибавил он, улыбаясь, – у нас налицо доказательство моего мнения. Вовсе не желая хвастаться, скажу вам, мистер Гаммонд, что Николай Полани, когда представится случай, может быть полезен своим друзьям, в числе которых он отныне будет считать вашего храброго сына и, если позволите, и вас самих. Теперь, однако, я принужден покинуть вас, так как должен спешить в Совет для подачи своей жалобы. Я убедительно буду просить вас позволить вашему сыну пойти со мной, чтобы он мог изложить перед Советом все, что ему известно по этому делу.

– Это его прямая обязанность, но сознаюсь вам, что вся эта история немало тревожит меня. Мы очень хорошо знаем, как опасно иметь врагов в Венеции, так как никакие связи не могут спасти человека от удара кинжалом из-за угла.

Немного времени спустя Франциск сидел рядом с Полани в его гондоле.

– Сколько вам лет, друг мой? – спросил его негоциант, когда лодка пересекала лабиринты бесчисленных венецианских каналов.

– Мне недавно минуло шестнадцать лет, синьор.

– Еще только шестнадцать! – воскликнул удивленно Полани. – Я считал вас, по крайней мере, двумя годами старше. Я только что был в палаццо Джустиниани, и мой молодой родственник, Маттео, сказал мне, что в школе фехтования ни один из наших знатных молодых людей не может сравняться с вами в искусстве владеть рапирой.

– Я боюсь только, – скромно отвечал Франциск, – что я на эти военные упражнения тратил времени больше, чем следовало бы мне как сыну купца.

– О нет, – отвечал венецианец. – Нам, купцам, тоже приходится отстаивать свои права и свою свободу, защищать наши товары и корабли, точно так же, как дворяне защищают свои дворянские права и свои замки. Сколько раз мне приходилось самому защищать свои корабли от нападения морских разбойников, генуэзцев и других врагов. Я сражался с греками; не раз имел стычки на улицах Константинополя, Александрии и в других портах, даже служил на правительственных галерах. Все торговые люди должны стоять на стороне мира, но вместе с тем они должны быть всегда наготове защищать свое достояние. Однако мы добрались до Пьяцетты.

Близ пристани стояла группа дворян. Синьор Полани тотчас же направился к ним и представил им Франциска как человека, который оказал такую большую услугу его дочерям. Все выражали ему свою признательность и поздравляли его.

– Вы подождете меня у входа? – обратился к нему синьор Полани. – А, вот я вижу Маттео, который идет сюда со своим отцом. У вас, наверное, найдется, о чем поговорить с ним, пока я буду в Совете.

Все направились ко входу в Совет, а Маттео поспешил к своему другу, приветствуя его словами:

– Ну, Франциск, поздравляю тебя от всей души, хотя и очень завидую тебе. Я пришел в восторг, когда услыхал, как ты подлетел в своей гондоле, чтобы выручить моих кузин из когтей этого злодея Руджиеро Мочениго.

– Ты наверно знаешь, что это был Руджиеро?

– О, в этом нет никакого сомнения. Ты помнишь, что он просил руки Марии Полани, и, когда ему было отказано, он поклялся отомстить. А ты знаешь его характер: он способен на всякое низкое дело; кроме того, говорят, он проигрался в карты в Константинополе и теперь попал в лапы ростовщиков. Если бы ему удалось похитить Марию, то он сделался бы обладателем одной из богатейших наследниц в Венеции. Да тут и тени сомнения не может быть. Уж теперь я больше не буду восставать против твоих скитаний в гондоле, так как твое умение грести привело к тому, что тебе удалось оказать такую громадную услугу Полани. Могу уверить тебя, что нашлось бы немало молодых людей в Венеции, которые согласились бы пожертвовать весьма многим, чтобы совершить то, что совершил ты.

– Я очень желал бы знать наверное, был ли это действительно Руджиеро, которого я сбросил в воду, и жив ли он еще или нет. Ты знаешь, у него очень большие связи, Маттео, и если я приобрел себе новых друзей, то нажил также и непримиримых врагов благодаря этому приключению.

– Это правда, – согласился Маттео. – Ради твоей же безопасности я, конечно, желал бы, чтобы Руджиеро был теперь на дне канала. Никто его не любит, и хотя его приятели открыто взяли бы его сторону, но в душе они были бы отчасти довольны тем, что отделались от такого беспокойного товарища. Но если его слуги спасли его и привели в чувство, то советую тебе держать ухо востро, так как меньше всего желательно было бы иметь своим врагом Руджиеро. Во всяком случае, будем надеяться на лучшее и желать, чтобы нам не пришлось больше услыхать о его существовании.

– Я не знаю, право, чего лучше желать, – мрачно проговорил Франциск. – Конечно, он будет опаснейшим врагом, если он жив, а с другой стороны, меня будет постоянно угнетать мысль, что я его убил.

– Будь я на твоем месте, я бы не тревожился об этом, – беспечно сказал Маттео. – Если бы ты не убил его, то, поверь, он убил бы тебя.

– Нет, я воспитан в иных понятиях, Маттео. Моему отцу ненавистны всякие насильственные действия за исключением, разумеется, войны в защиту своего отечества, и хотя он прямо не осуждал меня за мое участие в этом происшествии, но я вижу, что это его беспокоит и он серьезно поговаривает о том, чтобы отправить меня обратно в Англию.

– Да неужели? – печально спросил Маттео. – До сих пор мы были большими друзьями, Франциск, но я надеюсь, что в будущем мы еще больше подружимся. Все друзья Полани будут считать тебя своим близким человеком, и я, идя сюда, подумывал, что, может быть, через несколько лет мы вместе могли бы поступить на государственную службу и получить место на военной галере.

– Мой отец пришел бы в ужас от подобной мысли, Маттео, хотя я лично не желал бы для себя лучшего. Но этому не бывать никогда. Признаюсь, мне очень жаль будет покинуть Венецию. Но вот к нам идет один из служащих Совета.

Служащий подошел к ним и, спросив, кто из них Франциск Гаммонд, пригласил его следовать за собой.