Текст книги "По головам"

– Константин, – перебил друга Дитрих, – вы, русские, упускаете детали, ориентируясь на общую картину. Я бы на твоём месте не стал сбрасывать со счетов «Араба». Запомни мои слова, он ещё нагородит дел.

– Где шифр-комната? – только и ответил Кривошеев.

Глава: 1982 год (часть I)

г. Москва, здание 3–1 КГБ СССР, июнь 1982 года.

Стоявшие в углу кабинета массивные часы, маятник которых, поражая величественностью медленного хода, отсчитывал время, пробили шесть часов вечера.

Капитан Кривошеев вздрогнул от раздавшегося боя часов. Он испытывал лёгкую нервозность, находясь в кабинете руководителя Первого главного управления КГБ СССР, генерала Владимира Анатольевича Потапова.

– Константин Сергеевич, – обратился к Кривошееву генерал, стоя у окна рабочего кабинета. Он смотрел на московские улицы, заполненные возвращающимися с работы людьми, на машины, проносившиеся по кольцу вокруг памятника Ф. Э. Дзержинскому, на всю эту обычную суету вечерней столицы, отгороженную от хаоса только мощной спиной органов безопасности. – Я изучил ваш последний отчет.

Генерал говорил не спеша, голосом тихим, создающим атмосферу легкого волнения и напряжения.

Кривошеев ёрзал на стуле, ожидая «нагоняя» от главного руководителя Управления.

– Меня впечатлили результаты вашей работы в Германии, которые вы получили во взаимодействии со Штази, – продолжил генерал, а Кривошеев облегчённо выдохнул, – особенно, – тут Потапов сделал небольшую паузу, – тот блок, где вы упоминаете некоего «Араба».

– Информация скупая, товарищ генерал, – отчеканил Кривошеев, – мы работаем в данном направлении.

Генерал Потапов прикрыл окно тяжёлой портьерной шторой и вернулся за рабочий стол.

– Это хорошо, Константин Сергеевич, – ответил он, – работу по этому направлению необходимо активизировать.

Кривошеев кивнул.

Генерал раскрыл лежавшую на столе красную папку, где, как понял Константин Сергеевич, находились шифртелеграммы со спецдонесениями.

– Из Афганистана поступают неприятные новости, – начал генерал, – к противнику «уходят» полётные задания, маршруты движения наших снабженческих колонн, планы оперативно-боевых мероприятий спецподразделений, даже пароли. Со времени начала боевых действий советская группировка понесла значительные потери, а наибольшие – 180-й мотострелковый полк, «Суворовский». Мы считаем, что у нас там завелся «крот». Есть достаточные основания полагать, что кто-то в составе нашего ограниченного контингента работает на противника.

Кривошеев молча слушал генерала, подспудно понимая, зачем был вызван.

– По поиску и уничтожению бандподполья талибов, – между тем говорил Потапов, – нами и ГРУ разработана разведывательно-диверсионная спецоперация. Выдвижение группы с базы, где дислоцируется именно 180-й «Суворовский» полк, намечено на июнь. Я вызвал вас из Германии с одной задачей – найти «крота». Вы направляетесь в Афганистан под прикрытием. Все документы, а также указания, касающиеся задания, вы получите у адъютанта. Пожалуйста, изучите их внимательно.

Генерал встал, следом поднялся Кривошеев.

– Константин Сергеевич, не подведите. В ваших руках будут жизни бойцов. Их кровь нам с вами не смыть с рук, – по-отечески твердо, но с надеждой и уважением закончил генерал.

* * *

Месяцем позже на ПВД 180-го мотострелкового полка

Наспех организованная церемония награждения затягивалась.

– Постановлением Президиума Верховного Совета СССР, – гнусаво произнес чуть склонный к полноте лысоватый партийный мужичок, – за образцовое исполнение интернационального долга и достигнутые при этом положительные результаты командир роты разведки 127 гвардейского полка гвардии капитан Кривошеев Константин Сергеевич награждается медалью «За боевые заслуги».

Зачитывал Постановление гражданский мужичок неопределенного возраста и национальности, совсем не выделявшийся из серой массы таких же мужичков партийного аппарата Советского Союза. Этакая чудаковатая масса, одевающаяся в костюмы одного покроя из грязно-серой ткани, с прижатым подмышкой портфелем, словно именно там сосредоточены все секреты Родины. Вынужденный положить портфель, партийный мужичок толстыми пальцами неловко нацепил медаль на грудь Кривошеева, при этом искоса поглядывая на свою поклажу, к которой никто из присутствующих в импровизированном зале не проявлял интереса.

Для поддержания высокого боевого духа и придания мотивации в афганской войне государство отмечало наградами бойцов Советской Армии, шедших долгой и жуткой дорогой к триумфу русского духа. Хотя каждый боец понимал, что главная-то награда, которую он только и мог получить, это его жизнь, а не медали, получать их было всегда приятно.

Есть что обмыть, а значит опрокинуть «легально» стакан-другой отличного русского самогона, приготовленного в каптерке начальником склада прапорщиком Иванко из пайкового сахара, предназначенного бойцам, и не быть за это наказанным. А больше на войне у солдата снять стресс, а заодно и накопившиеся страх, усталость и боль, альтернативы нет.

Итак, эта врученная награда, явившаяся частью большого спектакля, поставленного «Лубянкой», в котором капитан органов безопасности Кривошеев играл роль войскового разведчика, давила на грудь.

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил Кривошеев.

А на душе было неспокойно. Прошло полтора месяца его пребывания в Афганистане, а он не только не вычислил «крота», но и провалил запланированную специальную операцию. И цена провалу – разведывательно-диверсионный отряд полка, попавший в засаду моджахедов. Получается, что Кривошеев подвёл не только начальника Управления, но и, что угнетало больше всего, бойцов отряда.

«Руки в крови»! – сверлило в голове.

Кривошеев прогнал паническую мысль прочь.

«Есть ещё время! – повторял он сам себе, – я вытащу этих ребят, обязательно, во что бы то ни стало!»

В его уме стали очерчиваться первые штрихи оперативной комбинации, в случае успешного исхода которой будет разоблачён засевший в пункте временной дислокации 180-го мотострелкового полка и сдающий своих же «крот». А значит, будут спасены бойцы. И он прекрасно понимал, что действовать нужно решительно и без промедления, не теряя ни минуты ещё имевшегося в запасе времени.

Вернувшись в комнату и бросив кожаный планшет на аккуратно убранную постель, капитан Кривошеев уединился от царившей на базе суеты. Он сел за рабочий стол, вооружился листами бумаги и карандашом и начал обдумывать оперативную комбинацию, идея которой пришла ему во время награждения.

Основную идею комбинации как нельзя лучше описывала народная поговорка: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И Кривошеев сделал карандашом на чистом листке бумаги первую запись: «Организовать застолье. Приурочить к награждению государственной наградой». Противодействия этому со стороны руководства полка не будет: повод святой для любого военного вне зависимости от чинов и должностей. В основе комбинации существовал всего один изъян: Кривошееву придется пить наравне со всеми. Этого ему не хотелось: разыгрывая комбинации, важно оставаться трезвым, когда можно мыслить аналитически.

Написанная на листе следующая фраза – «три стакана» – была закрыта несколькими восклицательными знаками и дважды подчеркнута.

Выявить «крота» необходимо было, выпив не более трех стаканов.

Дальше Кривошеев набросал список из десяти имен офицеров руководящего звена полка.

«Почему именно такая категория?» – спросил он сам себя.

К уходившей на сторону противника информации рядовой офицер не мог быть допущен.

Данные о маршрутах движения колонн снабжения и вооружения – так появились фамилии начальников продовольственной части, складов арттехвооружения и гаража. О боевых заданиях, помимо начальника полка, знал его помощник по оперативной работе и командиры рот. Летные задания – под номерами восемь и девять в списке появились представитель авиационного полка и начальник медицинской службы.

Немного поразмыслив, Кривошеев добавил в список и начальника финансовой части.

«Кто знает», – рассудил он.

Отложив в сторону лист и откинувшись на спинку стула, Кривошеев закрыл лицо ладонями, углубляясь в детальную прорисовку комбинации, анализу и оценке каждого из попавшего в список офицера.

* * *

Уже вечером командир роты разведки Константин Сергеевич Кривошеев, а также ряд офицеров руководящего звена полка, которых он выделил, как возможных предателей, уселись за быстренько организованным столом в одной из казарм пункта временной дислокации. Порезали крупными ломтиками колбасу, сделанную полковым «шеф-поваром» Михалычем из потрохов местной живности, хлеб, поставили кастрюльку с невесть откуда добытой картошкой, ящик тушеной говядины из запасов начальника продовольственного склада и, понятное дело, по ящику отличного самогона.

В тот день прилично набравшиеся алкоголя офицеры Советской Армии говорили о многом. Вспоминали боевых товарищей, которых потеряли на бесчисленных полях сражений, тех, с кем делили паек и патроны в боевых операциях. Пили за победу, здоровье и удачу каждого, за тех, кто не вернулся с поля боя, и говорили о простом человеческом счастье – как вернуться домой, к своим семьям.

– Нет у меня семьи, – понуро сказал Кривошеев, – нет батьки, нет мамки. Детдомовский я.

И выпил стакан самогонки.

– Раз, – сосчитал про себя Константин.

Больше трех стаканов Кривошеев себе сегодня позволить не мог, и он это помнил. Под прикрытием праздника он реализовывал оперативную комбинацию по разоблачению «крота», который месяцем ранее сдал вышедший на спецзадание разведывательно-диверсионный отряд.

– Товарищи офицеры, – между тем сказал Кривошеев, чуть поморщившись после выпитого стакана, – я, капитан Кривошеев, представляюсь по случаю награждения медалью «За боевые заслуги».

Сев на своё место под аплодисменты приглашенных гостей, Кривошеев почувствовал, как начальник финансовой части, сидевший рядом, ободряюще похлопал его по плечу, на что он просто кивнул в знак благодарности.

Разливающий моментально наполнил стаканы самогонкой.

– Слушай, Костя, – Кривошеева локтем в бок толкнул сидящий справа Рустам Киреев, худощавого телосложения, командир роты мотострелков, – ты вот скажи мне, – икнув, он запнулся и забыл, что хотел сказать, так и не выразив мысль до конца.

– Просто за тебя, дорогой! – подытожил Рустам и, поднявшись с места, рявкнул во все горло: «Тост!»

Присутствующие офицеры загудели.

– Рустам, акстись! – бросил начальник продсклада, толстенький капитан с простой русской фамилией Иванов, и залился громким гоготом. Его поддержали овациями и пьяным улюлюканьем.

– Садись, Киреев! – слышалось за столом.

Но Рустам не обращал на окрики никакого внимания.

– Тост! – ещё раз, но уже громче сказал он. – Константин, за тебя от чистого сердца.

И гул стих.

Киреев, будучи человеком «восточным», оказался прекрасным рассказчиком, донося драматизм тостов настолько эмоционально, что некоторых трогало до слез.

– Умер человек, – начал Рустам, – его пёс, которого этот человек некогда взял на улице щенком и выходил, лег рядом и тоже умер. И вот душа человека стоит перед вратами с надписью «Рай», а рядом – душа его собаки. На вратах надпись: «C собаками вход воспрещен!» Не вошёл человек в эти врата, а двинулся по широкой дороге дальше в неизвестность. И собака пошла рядом с ним. Долго шли они по дороге и видят вторые врата, на которых ничего не написано, только рядом сидит старец.

– Простите, уважаемый, – обратился человек к старцу.

– Меня зовут Петр, – ответил тот.

Человек не удивился, а спросил:

– А что за этими воротами?

– Рай.

Собака, которая не оставила хозяина, гавкнула.

– А с собакой можно? – поинтересовался он.

– Конечно!

– А там раньше, что за врата были?

– Это были врата в Ад, – нисколько не смущаясь, ответил Петр и, увидев сомнение на лице человека, добавил: «До Рая доходят только те, кто не бросает друзей».

– Так выпьем, – и Рустам Киреев, подняв стакан высоко над головой, обвёл присутствующих взглядом, – за настоящих мужчин, которые готовы отдать свою жизнь за друзей, а не променять её на них.

Киреев пристально посмотрел на Кривошеева.

«Два, – сосчитал про себя Кривошеев, – надо действовать быстрее».

– Третий! – раздался в казарме чей-то голос.

Кто произнес, Кривошеев не заметил. Он встал вслед за остальными офицерами и, как того требовали неписаные правила, принятые всеми военными Союза, чуть пролив на стол самогонки, не чокаясь, выпил до дна полный стакан.

«Третий!» – и на лицо Кривошеева легла тень досады, ведь он так и не приблизился к ответу в поиске «крота».

«Прокололся», – корил он сам себя, бегло пробежавшись по лицам присутствующих в робкой надежде заметить то, что ранее упустил.

Но ничего: всё те же, правда уже изрядно хмельные, лица офицеров Советской Армии разных мастей и должностей.

– М-да, – Кривошеев встал из-за стола, пробираясь к выходу.

Ночь выдалась на редкость тихой и спокойной. Лёгкий ветерок принёс вперемешку с пылью и успокаивающую прохладу, о которой так мечтаешь днём, сидя в душной палатке, или того хуже, находясь под прямыми палящими лучами солнца.

Кривошеев вдохнул полной грудью веющий живительной прохладой ночной воздух.

На душе было тяжело.

С момента исчезновения отряда разведчиков прошло чуть больше месяца, и время безвозвратно уходило, разбивая даже идеалистические надежды на возможность спасения хотя бы кого-то из пропавших бойцов. А Кривошеев смог всего лишь очертить круг лиц из тех десяти офицеров, кто потенциально мог знать о выходе отряда и сдать информацию афганским моджахедам. Но кто среди них был предателем, он по-прежнему не знал.

Результат, мягко говоря, не «ахти», если учесть, что на кону стояли жизни.

На улицу вышел начальник продовольственного склада и, будучи не совсем трезвым, с трудом опустился на стоявшую у палатки скамейку рядом с Кривошеевым.

Капитан что-то начал рассказывать Кривошееву, фамильярно хлопнув его по плечу, на что тот не обратил внимания, как и не обратил внимания на всё то, что нес начальник продсклада, смачно сдабривая рассказ резким алкогольным эхом от выпитой самогонки.

Закурил.

Кривошеев поморщился, так как не курил и не переносил табачный дым, но промолчал.

Минут через десять начальник продсклада ушёл, и в воцарившейся тишине Кривошеев снова погрузился в размышления, но, как оказалось, ненадолго. Его размышления прервал неожиданно появившийся Рустам Киреев.

– О чем задумался, дорогой?

Рустам нравился капитану: честный, открытый, не переносящий лжи и лукавства. И с ним всегда приятно поговорить о службе, о жизни и о женщинах.

– Позволишь присесть? – спросил он у Кривошеева.

– Конечно, Рустам. – Константин пригласил его присесть рядом.

– Я не знаю, чем обеспокоен твой разум и сердце, – словно восточный мудрец произнес он, – но вижу, это вызывает у тебя печаль и тревогу.

– Проницателен, – сухо ответил Кривошеев. – Только не так всё красиво в действительности, как на словах.

Киреев понимающе кивнул.

– Обрати взор внутрь себя и найдёшь ответ.

– Восточная мудрость? – в шутку съязвил Кривошеев.

– Нет, – ответил Киреев, вставая со скамейки. – Ницше.

– Эй! – окликнул Рустама Кривошеев. – До дороги в Рай мне ещё сколько?

– Ты близок, капитан, – не оборачиваясь, ответил Киреев. – Сам не осознаешь, как ты близок.

Глава: 1982 год (часть II)

ПВД 180-й мотострелковой роты, незадолго до спецоперации

Командир отдельного разведывательно-диверсионного отряда ГРУ старший сержант Михаил Архангельский, сидя на импровизированной трибуне, наблюдал со стороны за дракой двух сцепившихся на спортивной площадке солдат, один из которых был бойцом его подразделения. Он всегда считал, что вмешиваться в разгоревшийся между двумя мужчинами конфликт, который привел к выяснению отношений с помощью силы, ни в коем случае нельзя. Всё должно силой и закончиться, где непременно должны быть победитель и проигравший. А если расцепить, то это лишь усугубит положение и может привести к куда более плачевным последствиям, например, мести, устроенной «втёмную».

Вот Архангельский и не вмешивался, ожидая, кто выйдет победителем.

– Что тут, Ара? – подсел к Архангельскому его заместитель.

– Да Рысь сцепился с кем-то из мотострелков, – безразлично ответил Архангельский.

– Снова Рысь, – недовольно пробормотал в ответ заместитель. – Не пробовал расцепить?

Архангельский отрицательно помотал головой.

– Мне в своё время батя сказал, что дерущихся разнимать нельзя ни в коем случае.

Вокруг сцепившихся драчунов сомкнулся круг из солдат, которые находились в это время на спортивной площадке. Они с азартом скандировали имена дерущихся солдат.

– Это может плохо закончиться, – указывая на сомкнувшийся круг, сказал замком отряда.

– Мы разведчики, Лис, – Архангельский махнул рукой в сторону дерущихся и поднялся с импровизированной трибуны. – Что может быть ещё хуже этого?

Замком отряда никогда не понимал командира Архангельского. При всей нелюбви к разведывательно-диверсионным подразделениям он не только не стремился покинуть отряд, но и каждый раз рвался в очередные задания, порой казавшиеся настолько авантюрными, что место им было на страницах романа, а не в реальной жизни.

– Ты пессимист, Ара, – бросил Лис в спину командиру, удалявшемуся неспешной походкой в сторону штаба.

– Как всё закончится, – не оборачиваясь, сказал Архангельский, – отправишь Рысь на чистку оружия. А если проиграет, то плюс три наряда вне очереди по кухне.

Как-то после очередного задания, разобрав оружие и почистив обмундирование, Лис спросил Ару, почему он при всей откровенной нелюбви к разведке продолжает служить. Архангельский ответил не сразу, призадумался. Но ответ Лис запомнил: «Ты не прав, я не просто не люблю разведку. Я её просто ненавижу».

А вот почему, он так и не сказал.

Ломая голову над этим парадоксом Архангельского, Лис провел много бессонных ночей, выискивая причины такого отношения, но так и не нашел, засомневавшись, что когда-нибудь вообще сможет.

Толкнув хлипкую дверь штаба 180-й мотострелковой роты, Архангельский неспешным шагом направился к узлу шифрованной радиосвязи.

– Товарищ сержант! – кто-то надменно-властным голосом в спину окликнул Архангельского.

Он обернулся. Перед ним стоял аккуратный, одетый в чисто выглаженную форму начальник комендатуры пункта временной дислокации майор Максимов.

– Что вы себе позволяете? – медленно произнес Максимов, осматривая старшего сержанта Архангельского, облаченного в пыльный камуфляж пустынной расцветки.

– Что? – безразлично вопросом на вопрос ответил Архангельский, чем взвинтил коменданта.

– Мало того, что появляетесь в штабе, так ещё и хамите! – гневно брызжа слюной, почти кричал майор. – Гауптвахта по вам плачет!

Архангельский бегло заглянул в коридор: на крики никто не сбежался, предпочитая не встревать, дабы не попасть под горячий комендантский гнев, что оказалось для Ары весьма кстати. Подойдя почти вплотную к майору Максимову, он собрался хорошенько поддать тому по печени, чтобы урезонить, когда из двери узла связи выскочил радист с ошалевшими от страха глазами.

– Товарищ старший сержант, – выпалил он, – где вы ходите? Вас уже как две минуты требуют!

Молча развернувшись, Архангельский направился на узел связи, оставив ничего не понимающего коменданта в коридоре.

– Это Ара, на связи, – сказал Архангельский в трубку телефона оперативной шифрованной связи.

– Здравствуй, Ара. Это капитан Кривошеев, – услышал он в ответ хриплый, едва различимый голос человека на том конце провода, – слушай новые вводные: готовьтесь выдвигаться. Срок на подготовку – два дня. Остальное по плану, без изменений. Понял меня?

– Да, товарищ капитан, – ответил Архангельский.

– С Богом, старший сержант!

И в сердце Архангельского ёкнуло недоброе предчувствие.

* * *

Где-то на территории Республики Афганистан

В глаза ударил яркий свет, практически ослепивший Архангельского. Он инстинктивно зажмурил глаза, дополнительно заслонив их от солнца рукой. Тычок в спину прикладом автомата, и покрытую множеством синяков и ушибов спину пронзила тупая боль. Архангельский, запутавшись в ногах, чуть не повалился на каменистую землю. Он поморщился, плотно стиснув зубы и не издав при этом ни единого звука.

Сколько времени Архангельский провел в затхлом сыром подвале одного из домов неизвестного селения моджахедов, которых в горах раскинулось великое множество, он не знал. Попытка определить время, понятное дело, провалилась. Вернее, он отказался от этой затеи сразу: в подвале он не видел ни восходов, ни закатов. Стоял только пропитанный сыростью мрак, отдававшийся в голове зловониями испражнений, что пропитали воздух этого небольшого помещения.

– Шагай, русская свинья! – бросил на фарси в спину Архангельскому один из конвоиров-моджахедов, ткнув в спину дулом автомата и издав звуки стрельбы, наподобие тех, которые кричат играющие в «войну» мальчишки, – «тра-та-та-та-та».

И громко рассмеялся.

Сейчас все чувства Архангельского обострились до предела. От тишины, что царила в подвале, любой маломальский слышимый звук отдавался в его голове сонмом переливов. Чистота воздуха, пусть и наполненная дорожной пылью, опьяняла сознание сержанта, впитывавшего любое дуновение «вкуса». Архангельский чуть приоткрыл глаза, свет уже не резал, как в первые секунды, но долго смотреть всё же было тяжело. По окружавшим звукам он понял, что идет через селение. Так как подъём давался тяжело, а для равновесия приходилось переносить центр тяжести чуть вперед, старший сержант заключил, что шли вверх.

– Стой! – по-русски крикнул в спину моджахед – «тра-та-тальщик».

Всё знание русского афганскими моджахедами ограничивалось лишь простым набором слов: «стой», «свинья», «говори», «руки вверх». Знанием примерно такого же набора слов ограничивались все, с кем приходилось воевать русским. Правда, фашисты во времена Великой Отечественной войны пошли чуть дальше: им понадобились в разговорах слова «бистро», «водка», «русска баба», «айда сеновал», что отражало их потребности. В отличие от немцев, этим воинам Аллаха такой лексикон был ни к чему.

– Кто? – раздался сверху голос очередного моджахеда.

«Этот, видимо, на посту», – заключил Архангельский.

– Свои, – раздался голос моджахеда, шедшего во главе конвоя, а вот дальше Архангельский решил, что его подвел слух. – Питерс ждёт.

Моджахед на посту в ответ махнул рукой, показывая, что можно проходить.

Архангельский снова попробовал чуть приоткрыть глаза.

Боль, конечно, не прошла, но уже была терпимой. Через узкие щелочки прикрытых век он различал расплывающиеся фигуры конвоиров.

– Шагай, – бросил тот, что сзади, и снова ткнул Архангельского в спину.

Спина ныла от бесконечных тычков и ударов, которые сыпали моджахеды с того самого момента, как возглавляемый им отряд разведки попал в засаду и был почти полностью перебит «кинжальным» огнём. Всё тело превратилось, фактически, в один большой ноющий синяк.

Метров через триста конвой снова остановился.

– Питерс ждёт, – повторил моджахед, только в этот раз менее уверенно, а голос явно отдавал мелкой дрожью, которую он тщательно старался скрыть.

Ответа на обращение не последовало, словно некий «Питерс» являл собой очередное языческое божество, которое до прихода ислама процветало на территории Афганистана.

Архангельский еле держался на ногах. Он силился хоть что-то разглядеть ослабшим зрением, но безуспешно. А секундой спустя ему в нос ударил резкий запах туалетной воды.

«Это не афганцы!» – пронеслась в сознании Архангельского мысль, от которой веяло серьёзной опасностью.

– Ask Peters, what to do with this Russian?[7]7
  «Спроси у Питерса, что делать с этим русским?»


[Закрыть] – звучно скомандовал тот, от кого веяло туалетной водой.

«Американцы!» – Архангельский напрягся.

Его завели в дом и усадили на стул.

– Добрый день! – Архангельский инстинктивно ощущал широкую улыбку говорившего.

Он, конечно, не видел – глаза всё ещё болели, но в доме, через занавешенные окна которого едва пробивался приглушенный свет, зрение восстанавливалось быстрее.

Слова давались тяжело, но Архангельский ответил на безупречном английском, выдав акцент нью-йоркца:

– Your Russian is a bit weak[8]8
  «Ваш русский не так хорош»


[Закрыть].

– В отличие от вашего нью-йоркского английского, – американец продолжал излучать безупречную доброжелательность.

Порой создавалось впечатление, что всегда улыбаться заложено в этой нации генетически.

– Стараемся, – ответил с бостонским акцентом Архангельский.

– О! У вас, товарищ, для переводчика с фарси прекрасный американский английский, – искренне удивился Питерс.

– Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, – только и ответил Архангельский.

– Мне нравятся русские. У вас неиссякаемая сила жизни и оптимизм, – фальшиво улыбнувшись воскликнул американец, в голосе которого злорадно звучали металлические нотки. – Но оставим любезности и поговорим о деле.

Архангельский не знал, но догадывался, о каком «деле» могла идти речь, и как это самое «дело» могло закончиться.

– Кто вы? – задал первый вопрос американец.

– Это вы – Питерс? – вопросом на вопрос ответил Архангельский.

– Допустим, – небрежно бросил Питерс. – Я повторяю вопрос: кто вы?

Ужасно хотелось пить. В горле пересохло, и Архангельский сглотнул.

– Будьте добры, воды.

Питерс махнул стоявшему у двери солдату без опознавательных знаков.

– Вы получите воду, когда ответите на вопрос.

Архангельский усмехнулся – усмешка вышла натянуто больной, но от этого не менее дерзкой.

– Питерс, вы не в том положении, – он ещё раз глотнул, – чтобы ставить мне условия.

Американец ещё раз кивнул охраннику у двери, и тот поставил перед Архангельским стакан с водой.

Сделав пару глотков, достаточных для того, чтобы смочить губы и утолить жажду, он вылил оставшуюся воду на лицо, чтобы промыть всё еще болевшие глаза.

Утершись рукавом изрядно потрепанного и изорванного «комка», Архангельский увидел статного человека, одетого в камуфляж песочной расцветки, не имевший каких-либо опознавательных знаков. Правильные черты лица обрамляла легкая щетина. Орлиный нос был аккуратно посажен между подвижными серыми глазами, взгляд которых пронизывал насквозь, словно рентген.

Питерс сидел за столом, сложив руки в замок.

– Я полагал, что наш диалог пройдет, как бы это сказать, – Питерс призадумался, подбирая слова, а Архангельский в это время внутренне напрягся, – в доверительной атмосфере. Но вы наглым образом испытываете моё терпение. Хотя оно велико, однако, всё же, не бесконечно. Если вы продолжите упираться, то я буду вынужден применить «нецивилизованные» методы. Или всё может быть наоборот.

– Я, старший сержант Архангельский Михаил Александрович, специалист-переводчик, командир отделения роты переводчиков 180 мотострелкового полка Вооруженных сил СССР.

Питерс широко улыбнулся.

– Ну, вот видишь, Миша, – весело сказал он, – думаю, мы с тобой подружимся.

Архангельского внутренне передернуло. Однако виду он не подал.

– Расскажешь мне всё, что я хочу знать, – продолжил он, – и я помогу тебе выбраться отсюда.

– Это как? – спросил Архангельский.

Питерс выждал секундную паузу, расцепил руки и чуть придвинулся к Михаилу.

– Очень просто, – он почти шептал. – Ты встанешь и выйдешь отсюда. До ближайшей заставы русских около пяти километров на северо-восток…

Мозг Архангельского включился, впитывая, словно губка, поступившую от Питерса информацию.

«… небольшая застава…»

«Застава!»

Перед глазами всплыла карта местности, которую он неделями изучал, прежде чем отправился на задание, и знал, как свои пять пальцев. Сейчас основная цель – установить своё местоположение, а для этого необходимо разговорить американца.

– Хорошо, – сказал Архангельский. – Что вы хотите знать?

На секунду лицо Питерса выразило искреннее удивление и снова стало нейтрально-добродушным.

– Где располагается твоя часть?

– Есть карта? – машинально спросил Архангельский.

Питерс махнул охраннику около двери. Тот достал из правого нагрудного кармана сложенную в несколько раз карту и протянул Питерсу.

– Вот здесь, – не задумываясь, показал Архангельский, ткнув в район населенного пункта, обозначенного на карте как «Джава», – разведчики ГРУ и рота военных переводчиков.

– Какова численность? – лицо Питерса сделалось серьезным.

– Дайте подумать, – протянул Архангельский.

«Охранник чуть отступил от двери, – параллельно работал его мозг, – до пистолета не дотянусь, положит сразу. Надо как-то их отвлечь, выиграть время».

– Рота переводчиков – это около ста человек, разведчики ГРУ – четыре взвода, это ещё около сотни. Регулярные войска – полк. Мотострелки.

Питерс молчал.

– It seems that the Russian is speaking the truth, – раздался еле слышимый металлический голос, прерываемый легким скрежетом и щелчками, – in any case, the satellites show a rough number of the cluster of Russian troops[9]9
  Похоже, что этот русский говорит правду. Во всяком случае, примерное по численности скопление русских войск показывают спутники.


[Закрыть].

Питерс записывал разговор и передавал его по какому-то устройству, схожему с рацией, только значительно меньших размеров.

– Я всё равно не доверяю этому русскому, – на смеси фарси и дари ответил Питерс.

– Peters, this is not the point now, – голос в устройстве едва различался, и лишь обострённые от долгого нахождения в подвале чувства позволили Архангельскому разобрать то, что говорилось. – We received the desirable information. At the moment it is more essential for us to perform another task. What about the «Arab»[10]10
  Питерс, сейчас не это главное. Мы получили интересующую нас информацию. К тому же, сейчас более существенным является выполнение другой задачи. Как обстоят дела с «Арабом»?


[Закрыть]?

– Я понял вас, сэр, – как и прежде на смеси ответил Питерс.

Все сказанное отпечаталось в голове Архангельского, как на магнитной ленте. Похоже, американец даже не подозревал, что он прекрасно владеет не только английским, но и языками, на которых изъясняются афганские племена.

– Что ж, Миша, – добродушно улыбнувшись, обратился Питерс к Архангельскому, – ты оказал мне большую услугу.

Архангельский наигранно улыбнулся в ответ.

– Хорошо, теперь я могу уйти?

Питерс указал в сторону двери.

– Как я и обещал тебе, – Питерс улыбался, как и в самом начале их разговора, – ты можешь уйти.

Архангельский с трудом поднялся.

«Ведь не отпустит!»

– Последний вопрос, – спросил в спину Архангельскому Питерс, когда тот проделал половину пути к двери. – Зачем русским в войне с афганцами переводчики с английского?

«Переводчики с английского» – фраза обожгла разум Архангельского, как удар хлыста обжигает хрупкую человеческую плоть, оставляя на теле вечные шрамы в напоминание о допущенных промахах и ошибках.

«Зачем?» – так спросил американец.

Архангельский понимал, что этот вопрос он сознательно приберег под конец устроенного и разыгранного, как по нотам, спектакля. Питерс знал всё с самого начала: кем являлся Архангельский, когда и по какому маршруту выдвинулся его отряд, поставленные боевые задачи. Он просто лениво играл с ним, разбавляя уже порядком приевшуюся и наскучившую жизнь в этой жаркой стране, где у США, по какому-то стечению обстоятельств, нашлись свои национальные интересы. Забавлялся, как кошка забавляется с мышкой перед тем, как убить.