Текст книги "Тузы за границей"

– Остановитесь. – Юноша говорил на языке майя, но его голос привлек внимание как журналистов, так и его сторонников. Все глаза устремились к нему. – Бол, приведи их сюда.

Бол посмотрел на брата, прежде чем двинуться за репортерами. Толпа расступилась перед ним, сначала когда он шел в одну сторону, потом снова, когда он вел журналистов к их коллегам. Перед тем как вернуться к Хун-Ахпу и Чану К’ину, он махнул им винтовкой, требуя остановиться.

Петерсон снова начал задавать вопросы.

– Каково место вашего назначения?

– Мы идем в Каминальгую.

– Это совсем рядом с Гватемалой, да? Почему именно туда?

– Там я встречусь со своим братом.

– И что же вы собираетесь делать, когда встретитесь со своим братом?

Прежде чем Хун-Ахпу успел ответить на этот вопрос, вмешалась одна из женщин со второго вертолета.

– Максина Чен, Си-би-эс. Что вы думаете о победе вашего брата, Шбаланке, над солдатами, которых послали остановить его?

– Шбаланке сражается с армией?

– Вы не знали? Он идет через нагорье и привлекает на свою сторону все существующие индейские повстанческие группировки. Его армия вышла победительницей из всех столкновений с правительственными войсками. На нагорье введено чрезвычайное положение, но даже это не замедлило его продвижения. – Она обвела взглядом его сторонников. – На нагорье за каждым деревом прячется по повстанцу уже много лет. Здесь, в Петене, всегда было тихо. До сих пор. Какие цели вы преследуете?

Ее внимание вновь устремилось на него.

– Когда я увижу моего брата Шбаланке, мы решим, чего мы хотим.

– А тем временем что вы намерены сделать с армией, которую послали остановить вас?

Хун-Ахпу обменялся взглядами с Чаном К’ином.

– Вы что, и об этом не знаете? Господи, да они всего в нескольких часах пути! Почему, как вы думаете, мы так спешили добраться до вас?

Карлик принялся допрашивать Максину Чен.

– Сколько их и где они? – Бесстрастные черные глаза Чана К’ина впились в ее глаза.

– Человек шестьдесят; может, немного больше, здесь нет больших отря…

– Максина! – Петерсон утратил свою журналистскую беспристрастность. – Ради бога, не лезь в это дело. По твоей милости нас всех арестуют.

– Заткнись! Ты не хуже моего знаешь, что здесь многие годы творился геноцид. Эти люди наконец-то решили дать отпор. Тем лучше для них.

Она присела на корточки и начала чертить на земле карту для Хун-Ахпу и Чана К’ина.

– Я сматываю удочки.

Петерсон замахал рукой, и винт вертолета пришел в движение. Репортеры и операторы начали забираться в кабину или бросились к той машине, которая стояла на лугу.

Максина оторвалась от карты и подняла глаза на своего оператора.

– Роберт, оставайся со мной, это будет эксклюзив.

Оператор выхватил звуковую аппаратуру у техника, готового дать деру, и нацепил ее на себя.

– В один прекрасный день меня по твоей милости прихлопнут, и тогда мой призрак вернется и будет тебя преследовать.

Журналистка уже была поглощена картой.

– Но не сегодня же, Роберт? Разве ты видел у правительственных войск тяжелую артиллерию?

Понадобилось совсем немного времени, чтобы выяснить, каким оружием они располагают. У них имелось некоторое количество винтовок и дробовиков, большинство людей были вооружены мачете. Обсуждение дальнейшей стратегии вел Бол, и Хун-Ахпу поразился его опыту.

Предстояло иметь дело всего с несколькими десятками солдат, однако индейцы уступали им в опыте и вооружении. Бол предложил напасть на правительственные отряды, когда те выйдут из каньонов на равнину. Разделив всех людей на две группы, они смогут лучше воспользоваться особенностями местности. И где можно набраться этих познаний? Наверняка тихий и спокойный внешне молодой человек был повстанцем.

Отдав своим людям распоряжения относительно плана защиты, Хун-Ахпу предоставил муштровку Болу и совершил еще один обряд кровопускания. Он надеялся, что искренние молитвы дадут ему силу, в которой он нуждался, чтобы использовать свои богоданные способности и спасти людей. Боги должны быть на их стороне, или все они погибнут.

Вернувшись в лагерь, Хун-Ахпу обнаружил, что половина воинов, которым предстояло лицом к лицу встретиться с армией, уже вскочили в седла. Сев на своего коня, он помог устроиться у себя за спиной Чану К’ину. Потом кратко обратился к ждущим приказа индейским воинам со словами ободрения и велел доблестно сражаться во славу богов.

Увидев скачущих на них всадников, солдаты остановили грузовики прямо перед входом в ущелье и высадились. Высыпав из машин, они попали под огонь снайперов, которых Бол спрятал в зарослях. Атаку Хун-Ахпу встретила редкая цепочка людей. Слева и справа от них снайперские пули косили их товарищей. Лишь немногие, наплевав на смерть и не дрогнув, встретили несущуюся на них шумную толпу. Сержанты кричали на солдат, приказывая «сомкнуть ряды и стрелять по грязным индейцам!».

Всадники Хун-Ахпу не привыкли вести стрельбу, сидя верхом на скачущих конях, поэтому едва держались в седле и удерживали винтовки, целиться при этом у них не получалось. Как только солдаты это поняли, начался методичный расстрел противника. Хун-Ахпу видел, как страх и смятение в рядах правительственных войск испаряются и дисциплина берет свое. Один солдат поднялся и прицелился из своего «узи» прямо Хун-Ахпу в голову. Чан К’ин предостерегающе закричал, и Хун-Ахпу исчез. Карлик остался один на коне, которым теперь никто не управлял, и принял пулю на себя. В тот самый миг, когда выстрел расколол череп Чана К’ина, Хун-Ахпу вновь возник – позади стрелявшего, – полоснул его по горлу обсидиановым клинком, забрызгав кровью других солдат, и вновь исчез.

Прикладом винтовки юноша ударил по шлему солдата с гранатометом, прежде чем тот успел выстрелить по кустам, где скрывались снайперы, а затем, мгновенно перевернув винтовку, застрелил его. Схватив гранатомет, он исчез и почти в тот же миг появился снова, уже без гранатомета. На этот раз он убил сержанта.

Весь в крови, исчезая почти в ту же секунду, как и появлялся, Хун-Ахпу налетал на солдат, как злой дух. Разве можно сражаться с привидением? Куда бы они ни целились, он оказывался совершенно в другом месте. Вознося молитвы Деве Марии и всем святым, чтобы они не оказались следующими, солдаты побросали ружья и опустились на колени. Ни пинки, ни угрозы лейтенанта не заставили их продолжить сражение.

Хун-Ахпу взял тридцать шесть пленных, включая и лейтенанта. Двадцать солдат были убиты. Он сам потерял семнадцать человек и Чана К’ина. Ладино повержены! Оказывается, их можно победить!

В ту ночь, когда его люди праздновали победу, он, надев длинную белую тунику лакандонов, оплакивал Чана К’ина. По словам Бола, его брат знал о своей участи, так как накануне у него было видение. Мертвое тело завернули в белое полотнище, Бол стоял с маленьким свертком на руках и смотрел на усталое и печальное лицо Хун-Ахпу, замершего по другую сторону костра.

– Увидимся в Каминальгую. Мой брат видел меня там, но я все равно пошел бы туда, даже если бы он меня и не видел. Да пройдут наши пути или в мире, или неся погибель нашим врагам.

Несмотря на первые победы, оба брата понесли тяжелые потери на оставшемся пути до Гватемалы. Шбаланке ранили при покушении на него – при этом погибли двое его людей, – но он исцелился со сверхъестественной скоростью. С севера просочились вести, что самолеты гватемальской военной авиации атакуют и бомбят колонны индейцев, которые вышли из лагеря беженцев в мексиканском штате Чьяпас, чтобы присоединиться к своим товарищам в Гватемале. По сообщениям, убитых были сотни, но тысячи продолжали движение.

Прекрасно обученные подразделения полиции и армейские отряды наносили им постоянные удары. Продвижение Шбаланке замедлилось, но множество людей, которые следовали за ним, нельзя было остановить. Во всех перестрелках они собирали оружие убитых и вооружались. Теперь у них были реактивные снаряды и даже один танк, брошенный перепуганным экипажем.

Хун-Ахпу преуспел меньше. Его сподвижники не обладали таким опытом, поэтому каждое столкновение с армией уносило множество жизней. После сражения, в котором ни одна сторона не могла провозгласить себя победителем и которое закончилось, лишь когда он в конце концов определил местонахождение командира и смог телепортироваться и убить его, Хун-Ахпу решил, что неразумно выступать против армии и полиции напрямую. Он рассредоточил свою армию – остаток пути до Каминальгую им предстояло совершить небольшими группами или поодиночке. В противном случае правительственные войска непременно остановят их.

Шбаланке прибыл к столице первым. Было объявлено перемирие. Акабаль направо и налево раздавал интервью, заявляя, что в их цели не входит свержение гватемальского правительства. Столкнувшись с перспективой расспросов прессы и неминуемым появлением делегации ООН в рамках турне дикой карты, ответственный за операцию генерал приказал армии сопровождать Шбаланке и его последователей, но огонь открывать лишь в случае нападения. Глава государства позволил им войти в Каминальгую.

Руины Каминальгую были заполнены сторонниками братьев, они разбили палатки и построили шалаши на невысоких холмах. В лагере уже находились пять тысяч человек, а новые все продолжали стекаться. Кроме гватемальских майя и беженцев из Мексики были еще те, кто проделал путь из Гондураса и Сальвадора.

Весь мир затаил дыхание в ожидании того, что произойдет в Гватемале на это Рождество. Материал, снятый Максиной Чен во время битвы между индейцами и джокерами Хун-Ахпу и гватемальской армией, специальным репортажем показали в «Сиксти минитс». Встречу Героев Близнецов должны были освещать все крупные американские вещательные компании, кабельные и европейские каналы.

Хун-Ахпу с Болом выбрали более длинный, кружной маршрут, чтобы избежать неприятностей, и путь оказался долгим. Никогда еще юноша не видел столько людей, собравшихся в одном месте; по периметру лагерь охраняли солдаты, а также часовые-майя. В отличие от людей с Петена, последователи Шбаланке были облачены в самые разнообразные одежды, яркие и праздничные. Атмосфера торжества показалась Хун-Ахпу неуместной. Неужели эти люди поклонялись богам, которые подготовили им путь и привели их сюда? Они выглядели так, словно пришли поглазеть на карнавал – а некоторые и вовсе словно были участниками этого карнавала.

Юный индеец-лакандон шел по лагерю, и… никто его не узнавал. Солнечные зайчики, игравшие на переливчатом оперении, привлекли его взгляд в тот самый миг, когда Мария обернулась и увидела его. Крикнув: «Хун-Ахпу!», она бросилась ему навстречу. Услышав имя второго Героя-Близнеца, вокруг них начали собираться люди.

Взяв его за руку, Мария задержала ее в своей, глядя на него со счастливой улыбкой.

– Я так беспокоилась. Я боялась…

Девушка опустила глаза и отвела взгляд.

– Боги еще не покончили с нами. – Хун-Ахпу погладил пушок на ее щеке. – И потом, Бол прошел большую часть пути вместе со мной, когда вернулся обратно из деревни.

Мария взглянула на его руку, которую сжимала, и смущенно разжала пальцы.

– Ты, конечно, хочешь увидеть своего брата. Он остановился в доме в центре Каминальгую. – Девушка отступила на шаг и махнула на ряды палаток позади собравшихся людей. – Для меня будет великой честью отвести тебя туда.

Хун-Ахпу зашагал следом за ней; она прокладывала ему дорогу сквозь толпу. Почти сразу их атаковали репортеры. Горели огоньки телекамер, отовсюду неслись вопросы по-английски и по-испански. Хун-Ахпу взглянул на Бола, и тот принялся отгонять тех, кто подошел слишком близко к его подопечному. Они не отвечали на вопросы, и съемочные группы удалились, отщелкав несколько дежурных, как их назвала Максина, кадров.

Большая часть строений в Каминальгую представляла собой шалаши или лачуги, сооруженные из всевозможных обломков, какие только людям удавалось отыскать, однако две большие одинаковые деревянные хижины, возвышавшиеся на площади в центре развалин, выглядели крепкими и внушительными. Крыши их венчали вертикальные коньки, похожие на те, что можно было видеть на развалинах храма, и с них свисали флаги и амулеты.

Когда они достигли открытой площади, толпа, сопровождавшая его, остановилась. Хун-Ахпу слышал стрекотание камер и чувствовал, как журналисты толкаются, чтобы оказаться поближе. Не успел он в сопровождении Бола и Марии приблизиться к левой хижине, как оттуда вышел мужчина, одетый в красно-лиловые одежды Нагорья. Следом за ним показался худой высокий майя в очках и европейской одежде, если не считать яркого пояса.

Хун-Ахпу узнал Шбаланке по своим снам о Шибальбе, но в них брат выглядел моложе. На его запястье блестели европейские часы, а еще он носил кожаные «кроссовки» ладино. Все это нисколько не соответствовало нефритовой затычке в мочке его уха. Затычка заинтересовала Хун-Ахпу. Это боги дали ее ему? Спутник Шбаланке подтолкнул его к брату, тот взял Хун-Ахпу за плечи и развернул к камерам. Потом негромко заговорил с ним на наречии нагорных майя, которое юноша понимал с пятого на десятое.

– Первым делом нам надо раздобыть тебе какую-нибудь настоящую одежду. Помаши камерам. – Шбаланке сам немедленно последовал своему совету. – Потом будем думать, как раздобыть для лагеря еды.

Шбаланке развернул его так, чтобы они оказались лицом друг к другу, и пожал ему руку.

– Постой так, чтобы они могли снять нас в профиль. Знаешь, я уже начинал беспокоиться о тебе.

Хун-Ахпу заглянул в глаза человеку, стоявшему напротив него. У незнакомца, который считался его братом, в глазах таилась тень Шибальбы, которая – он знал это – была и в его собственных глазах. Что и говорить, Шбаланке предстоит еще многое узнать о том, как правильно поклоняться богам, но нет никаких сомнений в том, что он избран, как и Хун-Ахпу, говорить от их имени.

– Идем в дом. Акабаль сделает заявление, что мы выступим с речами позже.

Последние слова Шбаланке произнес на языке майя-лакандонов. Вполне возможно, что этот кецаль[38]38
  Кецаль – редкая птица с яркими зелеными перьями, малиновой грудкой и длинным хвостом, обитающая в труднодоступных горных районах Гватемалы и Гондураса. Разноцветные перья кецаля очень ценились и издревле считались предметом роскоши. Кецаль – национальный символ Гватемалы, он изображен на государственном гербе и флаге, такое же название носит денежная единица страны.


[Закрыть] с Нагорья окажется ценным соратником. Вспомнив о Марии и Боле, он краешком глаза заметил, как они растворились в толпе. Брат, похоже, прочитал его мысль.

– Настоящая красавица и очень предана тебе, верно? Она позаботится о твоем телохранителе и займет прессу, пока мы не отдохнем. Нам нужно обсудить планы. У Акабаля есть масса замечательных идей, как помочь нашему народу.

Следующие несколько дней братья вели уединенные беседы, заканчивавшиеся далеко затемно. Наутро третьего дня Эстебан Акабаль вышел к журналистам и объявил, что заявление будет зачитано в полдень у строения, в котором держали пленных.

Когда солнце повисло в зените, Шбаланке, Хун-Ахпу и Акабаль вышли из хижины Шбаланке и зашагали к импровизированной тюрьме. Окруженный толпой последователей и журналистов, Хун-Ахпу напрягся, услышав в воздухе шум армейской авиации. От стрекота вертолетов ему всегда становилось не по себе. На площади они некоторое время ждали, когда настроят звуковую аппаратуру. На нескольких техниках были футболки с изображением Героев Близнецов. Акабаль объяснил, что первую часть заявления прочитает Хун-Ахпу, а вторую – Шбаланке. Братья будут говорить на языке майя, а он – переводить их речь на испанский и английский. Хун-Ахпу нервно стиснул свой листок. Акабаль пришел в ужас, узнав, что он не умеет читать, поэтому ему пришлось вызубрить речь, которую написал бывший учитель. Хосе тоже заставлял его затверживать ритуалы и заговоры, так что ему было не привыкать.

– С самых первых своих шагов по нашей земле вы убивали наших детей. Вы пытались уничтожить наши верования. Вы украли нашу землю и наши священные предметы. Вы поработили нас. Вы не позволили нам протестовать, когда разрушали наши дома. Если мы подавали голос, вы угоняли нас, мучили нас и убивали нас за то, что мы вели себя как настоящие люди, а не как послушные дети, каких вы хотели из нас сделать.

Цикл завершился. Мы, хач виник, истинные люди, снова будем вольны жить так, как хотим. От ледяных просторов далекого севера до огненных земель юга мы станем свидетелями наступления нового мира, в котором весь наш народ будет свободным.

Боги смотрят на нас, и они хотят, чтобы им поклонялись как подобает, как встарь. За это они дадут нам силу, которая нам нужна, чтобы одолеть тех, кто попытается снова поработить нас. Мой брат и я – провозвестники наступления этого нового мира.

Хун-Ахпу отступил на шаг назад и услышал свое имя, которое скандировали тысячи майя Каминальгую. Он с гордостью обвел взглядом развалины древнего города, впитывая силу, которую давало ему людское поклонение. Мария подала пример собравшимся последователям. Она воздела руки, восхваляя его, и сотни людей вокруг сделали то же самое. Когда, казалось, все подняли руки, взывая к его помощи, Хун-Ахпу тоже повторил этот жест и уставился на небо. Шум нарастал, наконец он опустил руки и взглянул на огромную толпу. Воцарилась тишина.

Вперед выступил Шбаланке.

– Мы – не ладино. Нам не нужна ни война, ни новые смерти. Мы хотим лишь того, что наше по праву: землю, страну, которая принадлежит нам. Эта земля станет родиной любого американского индейца, не важно, в какой части обеих Америк он появился на свет. Мы намерены встретиться с делегацией ВОЗ, когда она посетит Гватемалу. Мы будем просить их о помощи и поддержке в основании родины хач виник. Те из нас, кто отмечен богами, особенно нуждаются в безотлагательной помощи. Мы больше не просим. Мы приказываем вам. Дайте нам свободу!

Шбаланке вскинул кулак и принялся снова и снова скандировать последнюю фразу на языке лакандонов, пока все до единого индейцы лагеря не подхватили ее. Хун-Ахпу присоединился к мощному хору голосов и снова ощутил, как всколыхнулась внутри его сила. Глядя на Шбаланке, он знал, что его брат испытывает то же самое. Все правильно. Боги на их стороне.

Когда Акабаль и вслед за ним Герои-Близнецы направились обратно к хижине, где им предстояло ждать вестей от делегации ВОЗ, их последователи расступились без единого звука, давая им дорогу, но сомкнулись, прежде чем журналисты успели кинуться за ними.

– Да, в недостатке политической смекалки их обвинить нельзя.

Сенатор Грег Хартманн, поднявшись из кресла, выключил гостиничный телевизор.

– Немного наглости никогда не повредит, Грег. – Хирам Уорчестер подпер голову рукой и взглянул на Хартманна. – Как думаете, каким должен быть наш ответ?

– Ответ! Какой ответ мы вообще можем дать? – В разговор вступила сенатор Лайонс. – Мы здесь для того, чтобы помочь жертвам вируса дикой карты. Я не вижу совершенно никакой связи. Эти… революционеры, или кто они там такие, просто пытаются воспользоваться нами. Мы должны игнорировать их, так как не можем позволить себе оказаться замешанными в какую-то мелкую националистическую распрю!

Лайонс скрестила руки на груди и подошла к окну. Тихая горничная-индианка появилась в номере, чтобы забрать остатки их обеда. Низко опустив голову, она искоса взглянула на каждого из них, прежде чем бесшумно вынести тяжелый поднос. Хартманн покачал головой.

– Я понимаю вашу точку зрения, но вы видели этих людей? Многие из тех, кто следует за этими Героями-Близнецами, джокеры. Разве мы не в ответе за них? – Сенатор опустился обратно в кресло и поерзал, пытаясь найти удобное для спины положение. – Кроме того, мы не можем позволить себе игнорировать их. Если мы сделаем вид, будто этих людей с их бедами не существует, тем самым мы бросим тень на нашу собственную миссию. Они живут в совершенно ином мире, чем тот, который вы привыкли видеть, даже в резервациях. Индейцы страдают начиная с нашествия конкистадоров. Для них вирус дикой карты – всего лишь еще один крест, который надо нести.

– Скажите, сенатор, вы думаете, эти ребята действительно тузы, как утверждают репортеры? – Гарлемский Молот с другого конца комнаты обратился к сенатору от штата Вайоминг. – Должен сказать, я в некотором роде сочувствую тому, что они пытаются делать. Рабство, как бы его здесь ни называли, это неправильно.

– Совершенно очевидно, что мы здесь замешаны, поскольку речь идет о жертвах дикой карты, не говоря уж обо всем прочем. Если встреча с нами поможет им получить помощь, мы обязаны сделать все, что в наших силах, – подал голос из своего кресла Тахион. – С другой стороны, я слышу множество разговоров о родине, но вижу очень мало стремлений к решению практических проблем. Как, например, жалкое существование, которое влачат здесь жертвы дикой карты. Вы же видите, что они нуждаются в медицинской помощи. Как думаешь, Хирам?

– Грег прав. Встречи не избежать. Слишком много шумихи вокруг нее подняли. И потом, мы здесь для того, чтобы увидеть, как с джокерами обращаются в других странах. Судя по тому, что мы видели, немного надавить на здешнее правительство с нашей стороны кажется мне неплохим способом. Мы не обязаны одобрять их действия, просто выразим нашу тревогу.

– Это кажется разумным. Я предоставлю вам разбираться с политикой. Мне нужно посетить больницы. – Такисианин потер висок. – Мне до смерти надоели разговоры с правительством. Я хочу видеть, как обстоят дела.

Дверь номера приоткрылась, и в щелку заглянул Билли Рэй.

– Там телефоны разрываются, а репортеры чуть не по пожарным лестницам лезут. Что им сказать?

Хартманн кивнул Тахиону, прежде чем ответить.

– Те из нас, которые сумеют выкроить время из тщательно распланированных графиков, встретятся с этими… хм, Героями-Близнецами. Но подчеркните, что мы делаем это в интересах жертв дикой карты, а не из политических соображений.

– Отлично. Скоро должны вернуться святой отец, Кристалис и Ксавье. Они поехали посмотреть на лагерь и поговорить с тамошними джокерами. – Предвосхищая следующий вопрос Тахиона, он улыбнулся доктору. – Ваша машина ждет внизу. Но чем скорее вы дадите мне официальное заявление для прессы, тем будет лучше.

– Билли, я скажу помощникам, чтобы немедленно начали составлять его. – Хартманн явно чувствовал себя на знакомой территории. – Вы получите текст в течение часа.

Утром все собрались, похмельные и мутноглазые после ночных празднеств, но готовые отправиться на встречу с делегацией ООН. Едва Хун-Ахпу и Шбаланке вышли из хижины, толпа смолкла. Шбаланке обвел взглядом своих людей. Жаль, что их нельзя взять с собой в город – Акабаль был убежден, что шествие может стать тем предлогом, которого ждет правительство, чтобы открыть огонь. Он вскочил на капот автобуса, который должен был отвезти их в город. Почти полчаса длилась его речь, прежде чем люди согласились, что им следует остаться в Каминальгую.

В «Камино Реал» они добрались без происшествий. Единственной неожиданностью стали толпы индейцев, выстроившиеся вдоль улиц, по которым они проезжали. Люди стояли молча, с бесстрастными лицами, но их присутствие укрепило братьев. Автобус остановился, Герои-Близнецы прошествовали в здание в сопровождении своих охранников и чуть ли не дюжины сотрудников службы безопасности ООН.

Хун-Ахпу и Шбаланке облачились в подобия одеяний древних правителей – хлопковые туники и такие же юбки. Хун-Ахпу привык носить шикуль, тунику длиной до колена, поэтому в этом наряде чувствовал себя вполне комфортно. Шбаланке, стесняясь своих голых ног, все утро пытался поддернуть юбку. С любопытством оглядывая отель, он увидел в зеркале на стене свое отражение. И едва не замер от изумления при виде воина-майя, который смотрел на него оттуда. Шбаланке распрямился и высоко поднял голову, демонстрируя нефритовую затычку в ухе.

Глаза Хун-Ахпу метались из одного угла вестибюля в другой. Он ни разу не видел такого большого здания, такого множества странных украшений и непривычно одетых людей. Толстяк в переливающейся белой рубахе и цветастых кургузых штанах уставился на них. Он ухватил за руку свою жену, одетую в платье из того же материала, что и его штаны, и ткнул в них пальцем. Взглянув на Шбаланке, который гордо шествовал рядом, Хун-Ахпу немного успокоился.

Однако когда они вошли в зал, лишь немногим меньший дома всей его семьи, и двери за ними закрылись без прикосновения человеческих рук, он едва удержался, чтобы не начать молиться богам. Пол под его ногами пришел в движение, и лишь спокойное лицо брата помешало ему решить, что ему конец. Он украдкой бросил взгляд на Акабаля. Майя, одетый в западный костюм, ритмично сжимал и разжимал кулаки. Неужели он молится?

Несмотря на внешнее бесстрастие, Шбаланке первым вышел из раскрывшихся дверей, когда лифт остановился на нужном этаже. Вся группа пошла по устланному ковровой дорожкой коридору к двери, по обеим сторонам которой стояли два солдата ООН. После непродолжительного обсуждения сошлись на том, что после того, как охранники-индейцы осмотрят зал заседаний, они удалятся за дверь до тех пор, пока конференция не будет завершена. Однако Героям-Близнецам позволят оставить при себе ритуальные каменные ножи.

Братья не проронили ни слова, предоставив Акабалю договариваться обо всем. Хун-Ахпу смотрел во все глаза, несмотря на то что пытался держаться как гордый воитель. В замкнутом пространстве ему было не по себе. Он то и дело вопросительно смотрел на Шбаланке.

В зале их уже ждали делегаты ВОЗ. Акабаль заметил оператора Соколицы.

– Выйдите. Никаких камер, никаких диктофонов. – Он обратился к Хартманну:– Таковы были условия.

– Соколица… эта дама с крыльями, одна из нас. Она лишь хочет создать историческую летопись…

– Которую вы сможете редактировать по своему собственному усмотрению. Нет.

Сенатор с улыбкой пожал плечами.

– Возможно, лучше будет…

– Разумеется, никаких проблем. – Соколица лениво захлопала крыльями и велела оператору выйти.

Шбаланке заметил, что Акабаль, похоже, ошарашен той легкостью, с которой он добился своего. Он оглянулся на брата. Хун-Ахпу, кажется, беседовал с самими богами. С одного взгляда становилось ясно – ничто здесь его не интересует. Неплохо бы и ему обрести такую же уверенность в себе.

– Итак, мы собрались здесь, чтобы обсудить… – начал Акабаль заранее заготовленное предисловие, но Хартманн перебил его.

– Давайте обойдемся без формальностей. Прошу всех садиться. Мистер Акабаль, почему бы вам не сесть рядом со мной, раз уж вы у нас за переводчика? – Сенатор уселся во главе стола, который, очевидно, принесли в зал специально для встречи, поскольку вся мебель была придвинута к стенам. – Ваши спутники говорят по-английски?

Шбаланке уже собирался ответить, но перехватил предостерегающий взгляд Акабаля. Вместо ответа он повел Хун-Ахпу к стулу.

– Нет, я буду переводить и для них тоже.

Внимание Хун-Ахпу привлекли священник со щупальцами и мужчина с носом как у Чака, длинноносого бога дождя. Его обрадовало, что вместе с этой группой путешествовали и отмеченные богами, это был добрый знак. Но почему боги столь щедро благословили святого отца? Быть может, в том, чему священники пытались обучить его, крылось нечто большее, чем он полагал раньше? Он поделился своими размышлениями с Акабалем, который по-английски разговаривал с Хартманном.

– У нашего народа жертвы вируса дикой карты считаются любимцами богов. Их почитают, а не подвергают гонениям.

– И именно об этом мы и собираемся поговорить, верно? О вашем народе.

Хартманн не переставал улыбаться с тех самых пор, как вошел в зал. Можно ли доверять человеку, который так долго показывает свои зубы?

Следующим заговорил человек со слоновьим хоботом вместо носа.

– Эта ваша новая страна, она будет открыта всем джокерам?

Шбаланке сделал вид, будто дожидается перевода Акабаля. Ответил он на языке майя, зная, что Акабаль все равно переиначит его слова.

– Эта родина – лишь малая толика того, что у нас украли. Она для детей нашего народа, отмечены они богами или нет. Отмеченные богами ладино могут искать помощи и в других местах.

– Но почему вы считаете, что вам необходима отдельная страна? Мне кажется, что ваша демонстрация политической власти произведет впечатление на гватемальское правительство своей силой. Они будут вынуждены начать реформы, которых вы хотите.

Хартманн снова вернул беседу к Акабалю, что не рассердило Хун-Ахпу. Он ощущал в этом зале враждебность и непонимание. Кем бы они ни были, они еще и ладино. Он взглянул на бывшего учителя, который отвечал на какой-то вопрос нортеамерикано.

– Вы не слушаете! Мы не хотим реформ. Мы хотим получить назад нашу землю. Да к тому же еще лишь малую ее часть. Реформы уже четыреста лет затевались и глохли. Мы устали ждать! – Акабаль был сама горячность. – Вы знаете, что для большинства индейцев вирус дикой карты – всего лишь очередная оспа? Очередная болезнь белых, занесенная к нам, чтобы убить как можно больше людей.

– Это смешно! – Обвинение привело сенатора Лайонс в ярость. – Люди не имеют никакого отношения к вирусу дикой карты.

Затем она решила перейти в оборону.

– Мы здесь затем, чтобы помочь вам. Это единственная наша цель. Чтобы помочь, необходимо сотрудничать с правительством. Мы говорили с генералом. Он намерен развернуть клиники в самых отдаленных провинциях, а тех, у кого самые серьезные случаи, отправлять на лечение сюда, в город.

Братья обменялись взглядами. Обоим было ясно, что эти чужаки с севера не собираются ничего для них делать. Хун-Ахпу начал терять терпение. Слишком многое они могли сделать в Каминальгую.

– Мы не можем изменить прошлое. Нам всем это известно. Так каков смысл? Зачем вы здесь?

Хартманн перестал улыбаться.

– Мы намерены создать индейское государство. Но нам понадобится помощь. – Акабаль говорил твердо. Шбаланке одобрял его решимость не дать увести себя в сторону, хотя и совсем не был уверен в необходимости создания социалистического правительства.

– Вы что, совсем не понимаете, что такое ООН? Не можете же вы ожидать, что мы снабдим вас оружием для вашей войны. – На губах Лайонс от злости выступила пена.

– Нет, не оружием. Но если бы вы поехали и взглянули на наших сторонников, то увидели бы, скольким из них доктора-ладино отказали в лечении в надежде, что они не выживут. И – да, я знаю, что генерал сказал вам. Для начала этим людям понадобится серьезная медицинская помощь. А затем – помощь в строительстве дорог, развитии транспорта, сельского хозяйства, образования, всего, что должно быть в настоящей стране.

– Вы понимаете, что задача нашей поездки – только сбор фактов? Мы не обладаем никакой реальной властью в ООН… да даже в США, если уж на то пошло! – Хартманн откинулся на спинку стула и развел руками. – Сейчас практически все, что мы можем вам предложить, это наше сочувствие.

– Мы не собираемся рисковать нашим положением в международном сообществе ради ваших военных авантюр! – Сенатор Лайонс обвела взглядом троих индейцев.