Текст книги "Все романы в одном томе"

– Несчастная я! – завыла она. – Я убью себя, брошусь в реку! Как мне жить после этого позора?

Он почти ласково обнял ее. Тело девушки сотрясалось от рыданий, черноволосая головка лежала у него на груди, в ноздри бил запах сандала. Возможно, и сейчас, жалобно прижимаясь, она все-таки уповала на магическую власть женского тела. Флори с осторожностью отлепил ее и, убедившись, что она не собирается опять рушиться на колени, отошел в сторону:

– Ну, все. Тебе пора идти. Постой, я дам тебе пятьдесят рупий, как обещал.

Вытащив из-под кровати походный жестяной сундучок, он отсчитал пять банкнот по десять рупий. Она молча спрятала их за пазухой. Плач прекратился. Она удалилась в ванную и вскоре вышла умытая, с приглаженными волосами. Хмуро, но без истерики спросила:

– Так вы не примете меня обратно, тхэкин? Нет? Это ваше последнее слово?

– Нет, прости.

– Тогда я пойду, тхэкин?

– Да-да. Удачи, и помоги тебе Бог.

Прислонясь к столбику крыльца, он смотрел, как она уходила по залитой солнцем дорожке. Каждая линия ее гордо выпрямленной фигурки была напряжена зримой жестокой обидой. Она сказала правду – он украл ее юность. Его познабливало. Неслышно подошедший Ко Сла деликатно кашлянул.

– Что еще?

– Завтрак остывает, наисвятейший.

– Не хочу я. Выпить дай, принеси мне джин.

«Где ты, где ты, жизнь моя былая?»

14

Два каноэ, словно две длинные гнутые иглы по вышивке, неслись по ленте притока Иравади – Флори с Элизабет спешили на охоту. Поскольку было невозможно вместе провести ночь в джунглях, предполагалось пару часов пострелять и к ужину вернуться.

Узкие лодки из цельных стволов быстро скользили, едва колебля воду, тонкой темной полоской прорезавшую заросли сочных болотных гиацинтов с лиловыми цветами. Сквозь нависавшую листву струился зеленоватый свет. Порой раздавались крики попугаев, но зверье не показывалось, лишь метнулась через протоку юркнувшая под листья гиацинтов змея.

– Далеко еще до деревни? – крикнула Элизабет Флори, который плыл сзади в большом каноэ вместе с Фло, Ко Сла и махавшей веслом морщинистой старой туземкой.

– Далеко еще, бабушка? – спросил Флори.

Вынув сигару изо рта, старуха задумалась, потом ответила:

– Столько, как человек может кричать.

– Полмили, – перевел Флори.

Прошли две мили по реке. Спина у Элизабет затекла. В неустойчивой лодке приходилось сидеть на узкой перекладине не шевелясь и поджимать ноги, чтобы не коснуться катавшихся по дну дохлых креветок. Гребцу Элизабет было лет шестьдесят, но крепкое полуголое тело не утратило молодую стать, пожилое лицо светилось смешливой мягкостью, а густой гриве завязанных хвостом, свисавших на ухо волос могли бы позавидовать многие бирманки. Элизабет бережно сжимала лежавшее поперек колен дядюшкино, впервые взятое в руки, ружье. Оставить его с прочим снаряжением в лодке Флори она наотрез отказалась. На ней были грубые башмаки, прочная полотняная юбка, мужского фасона блуза и, разумеется, панама, и она знала, что все это ей идет. Вообще, несмотря на ломившую спину, испарину и вившихся вокруг крупных пестрых москитов, она была совершенно счастлива.

Русло сузилось, заросли гиацинтов уступили место лепешкам глянцевой шоколадной грязи. Показалась стайка шатких, покосившихся хижин на высоких сваях. Стоявший между ними голый малыш развлекался, управляя виражами привязанного к нитке вроде воздушного змея гудящего зеленого жука. Мальчонка воплем известил о прибытии белых, и мигом невесть откуда гурьбой сбежались ребятишки. Гребец, подведя каноэ к служившему причалом толстому, обросшему ракушками бревну, закрепил лодку и помог Элизабет перебраться на берег. Затем выгрузились остальные, в том числе Фло, привычно спрыгнувшая в доходившую ей до шеи жидкую грязь. Навстречу гостям, низко кланяясь и подзатыльниками нагибая невежливые головы ребят, вышел тощий старец в малиновом пасо, с красовавшейся возле носа бородавкой, из которой вилось три длинных сивых волоса.

– Деревенский староста, – пояснил Флори.

Странной приседающей походкой (результат ревматизма и постоянных выражений почтения властям) староста повел гостей к себе. Европейцев неотступно сопровождала толпа детей и все прибывавшая стая тявкающих собак, чрезвычайно взволнованных появлением оробевшей, жавшейся к хозяйским ногам Фло. Со всех порогов на «английку» простодушно глазели круглые смуглые лица.

Это была одна из прятавшихся в сумраке джунглей деревушек, на протяжении дождливого сезона – крохотных лесных Венеций с каноэ вместо гондол. Дом старосты отличался от других хижин несколько большим размером и крышей из рифленого железа. Невыносимо грохотавшая в дождь крыша являлась главной гордостью владельца, хотя эти тщеславные расходы сильно уменьшили его вклады в строительство святилищ и соответственно шансы на нирвану. Торопливо взобравшись на крыльцо и пнув в бок спавшего под навесом парнишку, староста, с очередным нижайшим поклоном, пригласил гостей войти внутрь.

– Зайдем? – предложил Флори. – Полагаю, нам еще полчаса дожидаться.

– А на веранде посидеть нельзя? – возразила Элизабет, после чаепития у Ли Ейка решившая всячески избегать посещения туземных гостиных.

В доме засуетились, и вскоре староста с парнишкой и еще какими-то помощницами доставили на террасу два стула, изобретательно украсив их пунцовыми цветками мальвы, а также кустиками росших в консервных банках бегоний, превратив стулья таким образом в некий нарядный двойной трон. Староста притащил также чайник, связку длинных ярко-зеленых бананов и полдюжины черных сигар, но уж от предложенной чашки чая – по виду, пожалуй, еще отвратительнее, чем у тех китайцев, – Элизабет отказалась.

Смущенно потирая нос, староста спросил у Флори, не желает ли молодая тхэкин-ма для чая молоко (он что-то слышал про английский чай с молоком), а то можно быстро сбегать, поймать корову и подоить ее? Однако Элизабет, решительно отвергнув чай, попросила Флори послать за одной из бутылок содовой, заботливо припасенных Ко Сла. Огорченный столь явным неудовольствием важных гостей, староста виновато ретировался.

Прислонясь к столбику навеса, Флори изображал, что курит преподнесенную хозяином сигару, а Элизабет, так и не выпуская из рук прекрасного ружья, нетерпеливо осаждала спутника вопросами:

– Скоро уже? А патронов у нас хватит? А сколько загонщиков? Как я мечтаю об удаче! Думаете, мы сумеем кого-нибудь подстрелить?

– Какую-нибудь мелочь, надеюсь, собьем. Парочку голубей или диких кур, их во все сезоны полно. Хотя местные предупреждают, что сейчас тут и леопард бродит, на прошлой неделе вола загрыз.

– Леопард! О, вот бы нам застрелить леопарда!

– Боюсь, маловероятно. Главное правило здешней охоты – ни на что не рассчитывать. Почти всегда впустую. Джунгли кишат дичью, но порой и ружье не вскинешь.

– Почему?

– Сплошные заросли, добычу в пяти шагах не различишь, а если и заметишь, так на долю секунды, – вмиг исчезнет. Притом вода всюду, и прочных мест обитания нет. Бродяги тигры, бывает, уходят за сотни миль. И все зверье необычайно чуткое, подозрительное, нередко ухитряется даже загонщиков обойти. Я в молодости ночи напролет просиживал в засадах возле тухлых коровьих туш – ни один чертов тигр не приблизился.

Элизабет, сладко поежившись, передернула лопатками от удовольствия. Любые полслова об охоте радовали и веселили ее; в минуты подобных рассказов Флори ей нравился, по-настоящему нравился. Вот если бы вместо дурацких книг, стихов и всего этого искусства он говорил бы о засадах! В приливе восхищения она залюбовалась им: таким эффектным, таким мужественным, в распахнутой у горла полотняной рубашке, армейских шортах, крагах и высоких охотничьих ботинках. Красивым ей сейчас казалось и его загорелое, изборожденное морщинами – какое-то «солдатское» – лицо (Флори стоял в профиль, и меченая щека была не видна).

– Прошу вас, расскажите мне еще про тигров, – ласково потребовала она. – Ужасно интересно!

Он рассказал, как много лет назад убил паршивого старого людоеда, разорвавшего одного из его кули. Описал ожидание на дереве в мачане, жужжание несметных москитов, приближавшиеся из темноты парой зеленых фонарей звериные глаза, храп и чавканье хищника, явившегося дожрать оставленный для приманки труп носильщика. Говорил Флори довольно лаконично, опасаясь сходства с тем занудой из колоний, который вечно ко всем пристает с красочными историями про свою тигриную охоту. Но она снова лишь восторженно передернула лопатками. Флори не представлял, сколь благотворно действуют на нее подобного рода сюжеты из его уст, изгоняя неприятный осадок от обычных его, скучных и коробящих, рассуждений.

На тропинке, возглавляемые жилистым седым стариком, показались шестеро пышноволосых парней с длинными дахами на плечах. Один из них что-то крикнул. Выглянувший староста объявил, что загонщики готовы и, если молодую тхэкин-ма не смущает жара, можно идти.

Они отправились. Со стороны леса деревушку крепостной стеной защищала полоса огромных, шестифутовых кактусов. Сквозь узкий проход в этой живой изгороди вышли на исполосованную колеями телег пыльную дорогу, с обеих сторон окруженную гущей стройного, как флагштоки, бамбука. Держа широкие дахи наготове, проводники быстро шагали друг за другом. Последним, прямо перед Элизабет, шел старик охотник. Высоко подтянутое лонджи открывало худые бедра, покрытые столь сложной узорной татуировкой, что это походило на трико из плетеного синего шнура. Поперек дороги свесился ствол бамбука в руку толщиной. Шедший впереди парень одним взмахом ножа снизу перерубил его; из полого обрубка плеснула, алмазно сверкнув, вода. Через полмили, заливаясь потом, ибо солнце жгло нещадно, путники вышли в поля. Уныние плоского, разрезанного нитями грязи на личные участки сохлого жнивья оживлялось лишь пятнышками белоснежных цапель.

– Вон там намечена охота, – показал Флори в глубь равнины, где крутым утесом вздымались темневшие джунгли.

Загонщики отошли в сторону, к деревцу, напоминавшему боярышник. Один из парней, опустившись на колени, что-то забормотал, старик достал бутылку и покропил у корней мутноватой жидкостью; остальные строго и набожно наблюдали церемонию.

– Что это они делают? – удивилась Элизабет.

– Смиренное обращение к местным богам, «натам», своего рода дриадам. Молят о даровании удачи.

Вернувшийся старик сипловато сообщил, что перед заходом в джунгли требуется – видимо, по велению божества – опрыскать небольшой участок кустарника, и, махнув дахом, указал Флори с Элизабет, где ждать. Шестеро парней направились к лесу, им предстояло сделать крюк и вернуться к рисовым полям. Флори и Элизабет укрылись в тени одного из кустов дикой розы; Ко Сла в некотором отдалении, присев на корточки, держал за ошейник и успокаивал Фло (на охоте слуге всегда приказывалось отойти ввиду его мерзкой привычки удрученно щелкать языком при каждом неточном выстреле). Вскоре послышался отдаленный шум: глухой стук, странные хриплые выкрики – началась облава. Элизабет стал сотрясать такой нервный озноб, что ей не удавалось ровно держать прыгавшее в руках ружье. Выпорхнув из леса, на ветку совсем рядом спланировала изысканная, глянцево-алая, с серыми крыльями птаха чуть крупнее дрозда. Вдруг гущу соседних кустов заколыхало, словно от возни какого-то крупного животного. Дрожащими руками вскинув дуло, Элизабет попыталась прицелиться. Но это был всего лишь смуглый загонщик с дахом в руке; оглядевшись, он криком позвал товарищей. Девушка опустила двустволку:

– Что случилось?

– Ничего. Облава закончилась.

– Значит, там ничего не оказалось? – разочарованно воскликнула она.

– Не расстраивайтесь, сразу никогда не выходит. Еще повезет.

Перейдя топкое жнивье и кочковатую межу, они заняли позицию на опушке. Элизабет уже выучилась заряжать. На этот раз, едва успела начаться облава, Ко Сла резко свистнул.

– Внимание! – крикнул Флори. – Летят!

Горсткой запущенных в небо камешков взвилась стайка зеленых голубей. От возбуждения Элизабет совершенно растерялась. На мгновение она оцепенела, затем вскинула ствол и стала яростно, безрезультатно дергать курок, позабыв снять предохранитель. Наконец ей удалось нажать оба курка – грянул выстрел, Элизабет отбросило с ощущением сломанной ключицы. Краем глаза она увидела, как Флори, поворачивая дуло, целится в тающую стайку. Пара голубей, словно ударившись о что-то, штопором полетела вниз. Ко Сла торжествующе завопил и вместе с Фло кинулся к добыче.

– Внимание! – снова предупредил Флори. – Королевский голубь! Давайте-ка его собьем!

Элизабет, еще переживая свою неудачу, лишь наблюдала, как руки спутника загоняют в ствол патрон, вскидывают ружье и с хлопком изрыгается дымок. Крупная птица тяжело упала, подмяв перебитое крыло. Фло расторопно доставила в зубах жирную тушку. Ко Сла, довольно ухмыляясь, вынул из сумки двух подстреленных раньше зеленых голубков.

Осторожно взяв хрупкий трупик, Флори показал его девушке:

– Смотрите, какая птичка, – самая красивая в Азии.

Кончиками пальцев Элизабет погладила атласное голубиное оперение. Несмотря на обуревавшую зависть, она сейчас просто обожала ловкого, меткого Флори.

– А перышки на грудке видите? Перламутр! Преступно губить такую красоту. Бирманцы говорят, что, когда убиваешь такую пичугу, она отрыгивает пищу, будто говоря: «Вот все, что я имею. У тебя я ничего не брала. Зачем же меня убивать?» Впрочем, должен заметить, самому мне это видеть не приходилось.

– А они вкусные?

– Весьма. И все-таки, сшибая их, всегда испытываешь стыд.

– Мне так хочется научиться стрелять, как вы!

– Скоро научитесь – вопрос сноровки. Ружье вы уже держите очень здорово для новичка.

Однако и при следующей облаве Элизабет не повезло. Стрельбу из обоих стволов она освоила, но пока не умела точно прицелиться. Флори подбил еще нескольких птиц, в том числе бронзового голубка с изумрудной спинкой. Лесные куры не показывались, хотя то и дело слышалось их кудахтанье и пару раз прогорланил дикий петух. Шли теперь в настоящих джунглях, в сумраке с ослепительными проблесками солнца. Куда ни глянь, древесная стена, чащоба низкой поросли и волнами вздымавшееся у стволов плетение цепких лиан, иные из которых змеились толстыми удавами. Идти было примерно так, как сквозь бескрайнюю плантацию ежевики. Глаза устали от густой путаницы веток и стеблей, ноги соскальзывали на влажных кочках, одежда цеплялась за колючки, рубашки пропитались потом. Парило, удушало испарением опавшей гнили. Иногда несколько минут пронзительно, будто непрерывно дергая стальную струнку, звенели цикады, и внезапные паузы поражали тишиной.

Наконец (это была уже пятая из намеченных позиций) продрались к огромной смоковнице, в кроне которой протяжно стонали, напоминая мычание далекого стада, королевские голуби.

– Попробуйте одним махом, – сказал Флори Элизабет. – Установив мушку, тотчас палите. Не закрывайте левый глаз.

Элизабет подняла никак не желавшую неподвижно застыть двустволку. Загонщики приостановились понаблюдать; кто-то, возмущаясь женщиной с оружием, не удержался и скептически щелкнул языком. Напрягшись, на миг заставив дуло не дрожать, девушка выстрелила. Оглохшая, как полагается после выстрела, она увидела беззвучно подскочившую птицу, которая закувыркалась вниз и застряла в развилке верхних сучьев, метрах в десяти над землей. Один из парней, щурясь, подошел к стволу и, обмотавшись свисающей, толстенной, как бревно, и скрученной, как канат, лианой, проворно, без всяких видимых усилий полез наверх. Затем, спокойно пройдя по большой ветке, подобрал голубя, спустился с ним на землю и положил в руки Элизабет.

Она держала пушистую, еще теплую тушку, изнемогая от сладостной нежности, не в силах расстаться с подстреленной птахой, готовая расцеловать ее, прижать к груди. Все вокруг улыбались при виде умиления охотницы. Когда же пришлось все-таки опустить мертвого голубя в сумку Ко Сла, девушка поймала себя на безумном желании обнять Флори, прильнуть к его губам; и неким образом этот порыв был вызван именно самоличным убийством птички.

После пятой облавы старик охотник сказал, что теперь надо перейти вырубку, а там они опять попытают удачи. Поляна ослепила светом. Раскорчеванная просека использовалась для выращивания ананасов, которые рядами щетинились в буйных зарослях сорняков. На переходе через ананасовый огород за делившей участки низкой живой изгородью раздалось звонкое «кукареку».

– Слышали? – повернулась к Флори Элизабет. – Дикий петух?

– Он самый, как раз время ему выйти и подкрепиться.

– Хлопнем его?

– Ну, давайте попробуем. Только это хитрый бес, нужно подкрасться поближе и без шума.

Слуге и загонщикам было велено следовать дальше, белые остались вдвоем. Пригнувшись как можно ниже, они начали пробираться вдоль изгороди. Девушка двигалась впереди, пот струился по ее лицу, щекотал верхнюю губу, сердце бешено колотилось. Вот Флори слегка коснулся ее пятки – оба разом привстали над изгородью. Шагах в двадцати энергично клевал что-то небольшой петух, красавец с роскошным шелковым воротом, высоким гребнем и ярко-зеленым, элегантно выгнутым хвостом; рядом топталось полдюжины его буроватых, с пучками зубчатых перьев на хвосте, значительно более мелких подруг. Но все это увиделось на секунду – вспугнутое семейство, клекоча и треща крыльями, стремительно полетело к лесу. Ружье Элизабет, казалось, само вскинулось, грохнуло, опередив сознание. Причем еще до выстрела девушка знала, что петух обречен. Он кувырнулся, землю осыпало дождем широко разлетевшихся перьев.

– Отлично! Отлично! – кричал Флори, пока они, бросив ружья и перескочив изгородь, бежали к добыче. – Отлично! – повторил он, заразившись возбуждением своей спутницы. – Клянусь, никогда не видел, чтобы в первый день подшибали птицу влет! Реакция потрясающая!

Они стояли на коленях подле сбитой птицы лицом к лицу и вдруг заметили, что уже минуту держатся за руки. Оба замерли, возникло ожидание чего-то важного. Флори взял в ладонь и другую ее руку, почувствовав согласное движение нежных пальцев. Солнце светило, сердца их таяли, души уносило куда-то в радостную высь. Он медленно притянул ее к себе.

Но внезапно, резко мотнув головой, он встал и помог ей подняться. Тихонько выпустил ее руки. Нет! Со своей щекой? Только не здесь, только не на этом ярком свету! Заполняя нависшую паузу, Флори поднял застреленного петуха.

– Блеск! Кончена учеба, вы уже настоящий охотник. Давайте– ка поторопимся закрепить опыт!

Едва они перелезли обратно и взяли свои ружья, с опушки джунглей послышались крики. Два загонщика, примчавшись огромными прыжками, звали их и неистово жестикулировали.

– Что? – спросила Элизабет.

– Не пойму. Увидели вроде какого-то зверя. Большого зверя, судя по их возбуждению.

– Ура! Скорей!

Сквозь колючки и хрустевшие стебли ананасов они бегом пустились на край просеки. Ко Сла и загонщики, перекрикивая друг друга, сгрудились там вокруг оборванной старухи, размахивавшей тощей рукой с сигарой. Элизабет слышала то и дело повторявшееся «чар».

– Что, что они говорят?

На Флори тем временем обрушился поток слов, восклицаний, бурной мимики. Выслушав, он знаком попросил тишины и объяснил Элизабет:

– Считайте, повезло! Бабулька шла сейчас через джунгли и видела, как при звуке вашего выстрела тропу перебежал леопард. Друзья наши примерно знают, где он прячется. Если поспешим, они постараются его загнать. Ну как?

– Ох, здорово! Восторг! Вот дивно было бы добыть такого зверя!

– А сознаете вы опасность? Мы, конечно, будем держаться дружно, и, надеюсь, плохого не случится, но ведь гарантий при такой пешей охоте нет. Готовы вы?

– О, ясно, ясно! Я не боюсь! Пошли скорей!

Флори кивнул.

– Один из вас останется показывать нам дорогу, – сказал он загонщикам. – А ты, Ко Сла, иди с остальными и возьми Фло на поводок, со мной она не успокоится… Ну что ж, медлить нельзя, – добавил он, обращаясь к Элизабет.

Бирманцы торопливо ушли краем леса. Тот самый парень, что лазил на дерево за голубем, нырнул в джунгли, Флори с Элизабет – за ним. Коротким, быстрым шагом он повел их по лабиринту следов. Низкие заросли иногда вынуждали почти ползти, часто путь преграждали поперечные канаты лиан; густая пыль под ногами позволяла двигаться практически бесшумно. Проводник вдруг остановился, прижав палец к губам и знаком дав понять, что надо затаиться. Флори вытащил из кармана четыре крупнокалиберных патрона и молча зарядил ружье Элизабет.

Позади слабо зашелестело, все насторожились. Раздвинув куст, невесть откуда явился юноша, почти голый, с луком в руке. Он покачал головой и показал направо. Между парнями произошел быстрый немой диалог, видимо, убедивший проводника. Тихо, без единого слова отойдя ярдов на сорок и свернув в чащу, группа снова остановилась. В этот момент тишина взорвалась пронзительными бешеными криками, прерывистым лаем Фло.

Плеча Элизабет коснулась настоятельно пригибавшая ладонь проводника. Все четверо присели на корточки за барьером колючих зарослей, бирманцы сзади – защищая белых охотников с тыла. Из джунглей несся невообразимый шум воплей, хлопков, стука ножей по стволам; трудно было поверить, что этот адский грохот создавали всего несколько человек. Перед глазами Элизабет по длинному шипу строем взбирались крупные рыжеватые муравьи, один упал ей на запястье и полез по руке, но она не смела шевельнуться, молитвенно повторяя: «Господи, пусть леопард выйдет! Прошу Тебя, пусть он выйдет!»

Громко зашуршало в ветвях. Элизабет подняла ружье, но Флори, качнув головой, отвел ствол вниз. Из-под куста к соседнему кусту шумно перелетела дикая курица.

Вопли загонщиков не смолкали и, казалось, не приближались, а здесь царила полная тишина. Муравей больно укусил Элизабет и скатился на землю. В сердце ее росло отчаяние – леопард не придет! Он убежал, они потеряли зверя! Лучше бы и не слышать про него! Рука проводника тронула ее локоть. Лицо его настороженно просунулось над плечом девушки, обдав запахом кокосового масла, почти касаясь гладкой смуглой щекой ее щеки. Толстые губы округлились в безмолвном свисте – проводник что-то заметил. Сейчас Элизабет и Флори тоже что-то услышали, какой-то едва уловимый, как легкое дуновение, шелест. В тот же миг на тропинку, шагах в двадцати от них, ступил передними лапами леопард.

В тени он выглядел не желтым, а серым. Прекрасно различались низко опущенная сплющенная голова, оскаленный клык и устрашающе мощный плечевой горб. Зверь прислушивался. Элизабет увидела, как Флори вскочил и быстро нажал на курок. Громыхнул выстрел, отозвавшись хрустким шумом рухнувшей в зарослях тяжести.

– Осторожно! – крикнул Флори. – Он не убит!

Еще один выстрел – и глухой звук: пуля попала в цель. Леопард хрипел. Флори, открыв двустволку, лихорадочно рылся в карманах. Потом вывалил все патроны на тропинку и, упав рядом, торопливо стал искать нужный заряд, чертыхаясь:

– Проклятие! Ни единого крупного! Куда же, к дьяволу, я сунул их?

Упавший в густой гуще леопард невидимо метался огромной раненой змеей, раздирая воздух диким рыдающим стоном. Крупных патронов так и не обнаружилось (остались, видно, в сумке у Ко Сла), а стонущий рев становился все ближе.

Бирманцы заорали: «Стреляй! Стреляй!» – следующее их «стреляй!» донеслось уже с ветвей ближайшего дерева. Шум и рев сотрясали заросли так близко, что качнулись листья куста, за которым стояла Элизабет.

– Черт! – крикнул Флори. – Он почти тут, хотя бы пугните его!

Колени Элизабет тряслись, но рука не дрогнула. Она быстро, дважды выстрелила. Рев слегка отдалился, оглушенный и все еще невидимый леопард отползал.

– Молодец! – похвалил Флори. – Вы его испугали.

– Но он уйдет! Уйдет! – кричала девушка, прыгая от волнения.

Она рванулась вслед, Флори мгновенно оттащил ее обратно.

– Ни с места! Я сейчас!

Быстро отправив в ствол пару мелких зарядов, он побежал на рычащий звук. Несколько секунд не было видно ни зверя, ни охотника, потом оба появились в просвете чащи. Леопард, завывая при каждом движении, корчился на животе. Флори с четырех ярдов прицелился и выстрелил. Леопарда подбросило, перевернуло, и он, скрючившись, затих. Флори потыкал стволом неподвижное, неотозвавшееся тело.

– Готов! – объявил он. – Идите посмотрите.

Элизабет и двое спрыгнувших с ветки бирманцев подошли. Скрюченный леопард, самец, валялся на боку, подогнув голову между лап. Мертвым он выглядел гораздо мельче, чем живым, и жалковато, будто дохлый котенок. Колени у Элизабет еще дрожали. Они с Флори стояли рядом, глядя на леопарда, но за руки на этот раз не взялись.

Тут же с криками ликования набежали остальные участники охоты. Фло, осторожно понюхав лежавший труп, поджала хвост и, отбежав подальше, заскулила, ни за что не соглашаясь вновь приблизиться. Сидя вокруг на корточках, охотники разглядывали зверя, трогая белое, пушистое, как у зайца, брюхо, теребя поджатые в подушках широких лап когти, задирая черную губу и оценивая клыки. Затем два парня срубили бамбуковую жердь и, подвесив за лапы к перекладине леопарда с длинным, свисавшим чуть не до земли хвостом, триумфально понесли добычу в деревню. О дальнейшей охоте, хотя было еще светло, и речи не возникло, – все, и белые, и туземцы, жаждали похвалиться своей победой.

В возвращавшейся через поле веренице впереди шли тащившие снаряжение и леопарда бирманцы, следом – бок о бок – Флори с Элизабет; замыкавшая шествие Фло понуро семенила далеко позади. Солнце начало опускаться за реку. Косые лучи мягко золотили соломенную стерню, нежно гладили лица. На ходу плечи девушки и Флори почти соприкасались. Потные рубашки высохли. Говорить не хотелось; обоих охватило не сравнимое ни с какой душевной или физической радостью счастье сполна, великолепно достигнутой цели.

– Леопардовая шкура – вам, – сказал Флори уже возле самой деревни.

– О! Но ведь застрелили его вы?

– Ерунда, трофей точно ваш. Клянусь, не много женщин смогли бы так держаться! Воображаю, как другие на вашем месте визжали бы и падали в обморок. В тюрьме есть отличный кожевник, он выдубит вам эту шкуру словно бархат. Сидит уже четвертый год, имел время усовершенствоваться в ремесле.

– Спасибо, огромное спасибо!

Больше разговоров не было. Вечером, отмывшись и отдохнув, они встретятся в клубе. Свидание не назначалось, но, безусловно, подразумевалось. Столь же безусловно, как то, что нынче вечером девушке будет сделано предложение.

В деревне Флори, распорядившись освежевать леопарда, заплатил каждому из загонщиков по восемь ан, а старосте оставил бутылку пива и двух королевских голубей. Трофейную шкуру с головой сложили в каноэ. Усы зверя, несмотря на бдительность Ко Сла, успели срезать и украсть. Деревенские парни теперь боролись за право съесть сердце и прочие потроха, которые непременно одарят их всеми совершенствами леопарда.