Текст книги "Убийство в Эшли-Грин. Осторожно, яд! (сборник)"

– Тебе нужно только сказать, что это за другое дело, и я его тут же состряпаю, – пообещал Кеннет. – От этой версии я готов заплакать. Бедная моя сестра!

– Да, но тут есть одна загвоздка, – серьезно сказала Антония. – Эта версия настолько глупа, что люди легко могут счесть ее правдивой. Согласен, Джайлс?

– Вполне возможно, – поддержал кузен.

– Ну, раз ты так считаешь, почему не включить в нее нас всех? – сказал Кеннет. – Скажем, мы отправились убивать Арнольда, но обнаружили, что кто-то уже это сделал, избавив нас от трудов.

– Я бы не советовал, – сказал Джайлс. – Эта версия не вынесет повторения.

– Повторения! – презрительно воскликнул Кеннет. – Когда Рудольф излагал ее, она уже была с бородой.

– Как ни странно, она подлинная, – сказал Рудольф. – И ничем не хуже твоей. Твоя – самая неубедительная, какую я только слышал.

– Да, я прекрасно это понимаю, – сказала Антония, стараясь быть справедливой, – но версия Кеннета все-таки гораздо лучше, потому что ее нельзя опровергнуть, и он не появляется где-то вблизи от Эшли-Грин. Твоя, Рудольф, мне очень не нравится. Не можешь придумать что-то получше? Мы все поможем, правда?

– Я не стану, – ответил Джайлс.

– По-моему, с твоей стороны это очень дурно. Кеннет, как думаешь, что лучше говорить Рудольфу?

– Не хочу в этом участвовать, – сказал Кеннет. – Моя первая идея была самой лучшей: давайте сделаем из Рудольфа козла отпущения. Это решение наилучшее во всех смыслах. Он просто-напросто зануда.

– Может, и зануда, только не надейся, что я позволю ему взять твою вину на себя! – вспыхнула Антония.

– Кто сказал, что мою? Разве ты в этом не замешана?

Джайлс взглянул на часы и снова вмешался:

– Все это очень увлекательно, но можно напомнить тебе, Кеннет, что я приехал для разговора с тобой совсем о другом? Предлагаю закончить эту совершенно бессмысленную дискуссию.

– Конечно! – сказал Мезурье, глаза его горели ненавистью. – Да и я все равно ухожу. Скажу одно: если бы знал, какой бред здесь будет обсуждаться, то ни за что бы не приехал. Хотя, наверное, мог бы догадаться! О, пожалуйста, не трудись провожать меня!

Это злобно-вежливое замечание было брошено Антонии, но та пропустила его мимо ушей, последовав за Рудольфом в коридор, и плотно закрыла за собой дверь.

Кеннет вернулся на диван.

– Что ж, если повезет, это должно расстроить помолвку, – заметил он.

– Ты заслуживаешь выволочки, – беззлобно ответил Джайлс.

– Нет, не заслуживаю! Не делай вид, будто считаешь, что Тони будет счастлива, выйдя замуж за этого противного типа. К тому же он не нравится Мергатройд.

– Мистер Каррингтон, – неожиданно произнесла Виолетта, – что вы думаете о его версии?

Джайлс взглянул на нее:

– Ничего особенного. Я слышал и более неправдоподобные.

– Мне он почему-то не нравится, – сказала она. – И если он действительно не причастен к убийству, то почему не обратился за помощью?

– Он в панике, мисс Уильямс.

Ее лицо приняло презрительное выражение.

– Да, наверное. Лично я не выношу людей, которые теряют голову в чрезвычайных обстоятельствах. Вы хотите поговорить с Кеннетом наедине?

– Нет-нет! – сказал Кеннет. – Речь пойдет только о деньгах. Джайлс, сколько я могу получить?

– Я дам тебе в долг столько, сколько требуется на ближайшие нужды, – ответил Джайлс.

– Хочешь меня запугать? – спросил Кеннет. – Что-нибудь неладно с завещанием?

– Нет, с ним все в порядке. Но помимо того, что будет некрасиво требовать наследство сразу же после смерти Арнольда, предстоит соблюсти небольшую формальность, прежде чем судебные исполнители выдадут тебе какие-то деньги. Нам нужно доказать, что Роджер мертв.

– Сколько времени это может занять?

– Думаю, не очень много. Какая сумма тебе нужна?

– Три сотни не превысят твоих возможностей? – уверенно спросил Кеннет.

– Это предел того, что могу себе позволить. Я выпишу чек, а ты тем временем напиши расписку по всей форме.

Посреди этого занятия Антония вернулась в комнату и объявила, что Рудольф уехал.

– Ну и отлично, – заметил Кеннет. – Он все еще держится за свою версию?

– Клянется, что она совершенно правдива.

– Пусть выложит ее старине Ханнасайду и посмотрит, как тот ее воспримет. Нужно быть совсем наивным, чтобы поверить в такое.

– Должна признаться, я сама сочла ее довольно глупой, – сказала Антония. – Но не хотела так уж обливать ее презрением, потому что он был слегка раздражен. Беда в том, Кеннет, что он плохо понимает нас, когда мы изъясняемся.

Джайлс поднял взгляд и слегка улыбнулся:

– Тони, для спутника жизни это серьезный недостаток.

– Я знаю. Это пришло мне в голову около получаса назад. Надеюсь, я не совершаю очередную ошибку.

– Обычному человеку трудновато понять вас, когда вы, по твоим словам, изъясняетесь, – заметила Виолетта. – Должна сказать, большая часть твоих замечаний, мягко говоря, очень странная.

– Благослови тебя Бог, дорогая, – сказал Кеннет, промакивая расписку. – Какой заурядный ум скрывается за этим красивым лицом!

Она покраснела:

– Если ты считаешь меня заурядной, то странно, что хочешь на мне жениться.

– Я уже объяснял тебе, моя милая. Я обожаю красоту.

– Да, ты так говоришь, но я вижу, что это не мешает тебе ухаживать за девушками с совершенно обыденной внешностью вроде Лесли Риверс.

– Ревнивая кошечка, – заметил он. – Я знаю Лесли много лет. Вот расписка, Джайлс. Я верну долг, как только получу наследство. Кстати, спасибо. Дорогая, теперь я могу купить тебе вульгарное кольцо.

– Поверь, вульгарное я не хочу. Просто потому, что я предпочитаю бриллианты всем другим камням…

– Ты получишь бриллиантовую плиту, моя лапочка. Большую, плоскогранную, такую невероятную, что никто не сможет заподозрить в ней подделку.

– Ты хочешь истратить все деньги на кольцо? – поинтересовался Джайлс.

– Пожалуй, да, – ответил Кеннет. – Поскольку я наследник, счета могут подождать. А когда заполучу состояние Верекера, Виолетта, ты еще получишь нить жемчуга и резные нефритовые серьги. Что скажешь?

– Жемчугу буду рада, а нефриту не особенно. Его слишком многие носят.

– Господи, помоги бедной девочке! – простонал Кеннет.

Джайлс завернул колпачок своей авторучки.

– Не ссорьтесь до моего ухода, – попросил он. – Тони, ты не забыла, что завтра дознание?

– Честно говоря, забыла, но теперь вспомнила. Ты сказал, что подвезешь меня на своей машине. Не будешь против, если я возьму с собой одну из собак?

– Буду. Заеду за тобой около десяти часов. Проводи меня, пожалуйста. До свидания, мисс Уильямс. Пока, Кеннет.

Антония вышла вместе с ним в коридор.

– Джайлс, я сделала потрясающее открытие, – торжественно произнесла она.

– Господи, Тони, какое же? – весело спросил он.

– Рудольф и Виолетта – родственные души. Не знаю, почему я не поняла этого раньше. У них одинаковый склад ума. Как по-твоему, следует сказать им об этом?

– По-моему, не стоит, – твердо сказал он. – Пусть сами до этого додумаются. Ты всерьез собираешься замуж за Мезурье?

– Ну, я думала, что да, – ответила она, наморщив лоб. – Знаешь, он может быть очень симпатичным, хотя, должна признать, в тяжелых обстоятельствах он ведет себя не блестяще.

– Тони, несносная девчонка, ты хотя бы влюблена в него?

– Толком не знаю, – печально ответила Антония. – Сказать по правде, Джайлс, я не знаю, что значит быть влюбленной. Одно время думала, что да, но, кажется, в последнее время слегка отдалилась от Рудольфа. Это очень сложно.

– На твоем месте я бы дал ему отставку, – посоветовал он.

– Нет, не дал бы. Потому что он в беде, – сказала Антония.

– Тогда чем быстрее он выпутается из беды, тем лучше.

– Да, – согласилась она. – Но вопрос в том, выпутается ли. Алиби с машиной это хорошо, но чем больше думаешь об этом, тем больше подозреваешь, что тут есть какая-то загвоздка, только не можешь ее обнаружить. Знаешь, это отвратительное убийство начинает превращаться в наказание, а не в благо. Джайлс, кто его совершил? Есть у тебя какие-то догадки?

– Нет никаких. У меня такое ощущение, что мы еще ничуть не приблизились к истине. Я не удивлюсь, если возникнет что-то совершенно неожиданное.

– Почему? – с любопытством спросила она.

– Не знаю, – ответил Джайлс. – Просто мурашки в ступнях.

Глава одиннадцатая

Дознание, проведенное в Хенборо на другое утро, не выявило никаких новых улик. Антония притворилась откровенно разочарованной, однако с интересом выслушала сообщение, что руки убитого указывают на то, что он занимался ремонтом машины. Когда далее прозвучало, что запасное колесо машины Арнольда Верекера оказалось спущено, так как в нем был большой прокол, она подалась к кузену и прошептала:

– Это разрушает версию Кеннета.

Свои показания Антония дала бодро, что в сочетании с отсутствием подобающего траура несколько потрясло членов жюри. К облегчению Джайлса Каррингтона, она не была резкой. На вопросы коронера отвечала с дружелюбием, которое, как она объяснила Джайлсу, было вызвано внешним сходством того с хирургом-ветеринаром, который помогал Джуно щениться.

Было очевидно, что ни коронер, ни присяжные не знали, как воспринимать Антонию, но ее неожиданное отношение к суперинтенданту Ханнасайду, которого она приветствовала, когда он встал, чтобы задать вопрос, как к старому и доброму знакомому, произвело хорошее впечатление.

Рудольфа Мезурье не вызывали, имя его не упоминалось, и разбирательство окончилось, как и предвиделось, обвинительным вердиктом в убийстве против неизвестного лица или лиц.

Выходя из зала суда, Джайлс Каррингтон приблизился к Ханнасайду и задумчиво пробормотал:

– Суперинтендант, это мастерски совершенное преступление.

В глазах Ханнасайда засветилась веселая искорка.

– Отвратительное дело, правда? Где ваша обезоруживающая клиентка?

– Отправилась в полицейский участок, – ответил Джайлс, – чтобы передать сержанту – забыл его фамилию, но он разводит эрдельтерьеров, – безотказный рецепт лечения экземы. Мезурье слегка сбил нас со следа, так ведь?

– О, значит, вы заметили эту загвоздку? – ответил суперинтендант. – Я ожидал этого. Кстати, я установил, что он не находился в своей квартире между двенадцатью и двумя часами той ночи, но на первый взгляд это почти ничего не дает. Однако сержант Хемингуэй, – он указал на ясноглазого подчиненного, – полагает, что из этого можно сделать вывод. Посмотрим.

– Несколько выводов, – сказал Джайлс, кивнув сержанту. – Вчера вечером мы обсуждали их ad nauseam[4]4
    до тошноты (лат.).


[Закрыть]. Но мне идея о сообщнике не нравится.

– Конечно, сэр, – немедленно отозвался сержант. – Поскольку это убийство. Я так считаю. Но это вовсе не значит, что сообщника не могло быть.

Джайлс смотрел на Ханнасайда:

– Вам ведь не особенно нравится Мезурье?

– Мне никто особенно не нравится, – ответил Ханнасайд. – Однако кажется несомненным одно. Тот, кто убил Арнольда Верекера, был очень хладнокровным и умным человеком.

– В таком случае Мезурье, пожалуй, исключается, – сказал Джайлс. – Он не хладнокровен и не умен.

– Сэр, нельзя судить по тому, как он ведет себя теперь, – заговорил сержант. – Самые хитрые преступники умеют, притворяясь глупыми, сбить вас со следа. Судя по тому, как он подделывал счета компании, этот человек достаточно умен.

Джайлс достал портсигар, раскрыл его.

– Все тщательно спланировано, – сказал он. – Сделано не сгоряча.

Суперинтендант кивнул, но сержант Хемингуэй поджал губы.

– Похоже, убийство совершено преднамеренно, – заговорил он, – но, рассуждая так, можно сбиться с верного пути. Одни, распалясь, теряют голову, другие, напротив, становятся очень проницательными. Как от понюшки кокаина – я никогда его не пробовал, но говорят, он действует именно так. Это психология – с которой суперинтендант не считается.

Ханнасайд улыбнулся, но не стал вступать в спор. Взгляд его проницательных серых глаз был обращен на лицо Джайлса.

– Что вы прячете в рукаве, мистер Каррингтон? Собираетесь обрушиться на нас с чем-нибудь новым?

– Нет-нет! – ответил Джайлс. – Но вчера на меня нашел пророческий стих, и он еще не иссяк. Что-то должно появиться.

Сержант заинтересовался:

– Некое предчувствие?

– Предчувствие! – фыркнул суперинтендант. – Конечно, что-то появится. Я только надеюсь, что появится с алиби, которое я смогу проверить, не отправляясь ночью пешком в Ричмонд, или лежа в постели с головной болью, или находясь в одиночестве в чужом доме!

Глаза Джайлса вспыхнули.

– Суперинтендант, вы, кажется, раздражены.

Ханнасайд засмеялся и протянул руку:

– Вас это удивляет? Мне нужно идти. Эта ваша дерзкая клиентка! Надо же, сказать мне «О, привет!» в суде! Она вам говорила, что вчера мы расстались не в лучших отношениях? Можете при желании предупредить ее брата, что не всегда имеет смысл умничать с полицией. До свидания!

Они обменялись рукопожатием.

– Приезжайте вечером ко мне, выкурим по сигаре и беспристрастно обговорим это, – пригласил Джайлс.

– Беспристрастно с удовольствием, – ответил Ханнасайд. – Спасибо!

На этом они расстались. Ханнасайд и сержант пошли на железнодорожную станцию, а Джайлс – в полицейский участок за своей кузиной, чтобы накормить ее обедом и отвезти обратно в Лондон.

Антония пребывала в хорошем настроении и как будто считала себя вне опасности. Джайлс развеял ее иллюзии, и она тут же заявила, что если ее теперь арестуют, это будет вопиющей подлостью, на которую суперинтендант Ханнасайд, видимо, не способен.

– Если не считать случайных разногласий, мы с ним недурно поладили, – сказала она. – Кажется, я ему понравилась.

– Это не помешает ему сделать то, что он считает своим долгом.

– Да, но не думаю, что я в числе его подозреваемых, – сказала Антония. – Он был больше настроен против Кеннета, пока не появился Рудольф. Кстати, я никак не могу прийти к решению относительно Рудольфа.

– Выходить за него или нет? Давай помогу.

– О нет, дело не в этом! Собственно говоря, – добавила она откровенно, – я не удивлюсь, если он расторг помолвку. Знаешь, вчера вечером он был сильно раздражен. Вот что я имела в виду.

– Тони, ты знаешь его лучше, чем я. Не похоже, что он это сделал.

– Да, но я не совсем уверена. Не думала, что он почему-то так разволнуется. Я видела его в опасном положении всего один раз: как-то из боковой улицы на большой скорости выехал грузовик. Рудольф был спокоен и рассудителен. Отчасти поэтому я и влюбилась в него. Обычный человек нажал бы на тормоза, и грузовик бы в нас врезался, но он лишь прибавил газу, описал громадный полукруг, а потом продолжил начатую фразу.

На Джайлса это не произвело впечатления.

– Самый большой дурак из моих знакомых превосходно водит машину, – заговорил он. – Одно дело не терять головы за рулем, совсем другое, когда перед тобой, так сказать, маячит тень виселицы. Мне кажется, у твоего утонченного молодого человека, говоря попросту, не хватило бы духу это сделать.

– Я в этом не уверена, – сказала Антония, нисколько не обидясь на уничижительный отзыв о своем женихе. – Его мать была иностранкой – по крайней мере наполовину, потому что не то ее отец, не то мать были итальянцами – и у Рудольфа иногда проявляется горячая кровь. Ярость у него бывает неукротимой. От таких людей можно ожидать чего угодно. Конечно, та версия, которую он изложил, может быть верной, хотя, признаю, кажется неубедительной. Но, с другой стороны, она может быть шедевром низкой хитрости. Как и моя. Видишь ли, говоря так, я хитрю.

– Да, мне это приходило в голову, – согласился Джайлс.

– И Кеннет тоже хитрит, – продолжала его кузина. – Не говорит ни да, ни нет, потому что отчасти, думаю, наслаждается, отчасти считает бессмысленным говорить, что он не убивал Арнольда. Естественно, он должен это сказать. Но вот, Джайлс, что я думаю. – Антония сделала паузу, нахмурилась и, когда он вопросительно посмотрел на нее, заявила серьезным тоном: – Если убил Кеннет, я готова прозакладывать все до последнего гроша, что его никто никогда не уличит.

– Тони, я не стал бы этого делать.

– А я бы стала. Обычно убийцы попадаются из-за того, что совершают какую-то глупость или оставляют какую-то важную деталь на волю случая. Кеннет никогда так не делает.

– Моя дорогая девочка, Кеннет безнадежно небрежен.

– Нет-нет! В тех делах, какие считает неважными, возможно, но когда заинтересован в чем-то или считает что-то стоящим, тайком сосредотачивается на этом, по словам Мергатройд, как наш дед, – не Верекер, а другой. Кстати, ему следует идти на похороны?

– Да, конечно. Необходимо.

– То же самое говорят Мергатройд и Виолетта. Кажется, это единственное, в чем они хоть раз достигли согласия. Но Кеннет отказывается. Говорит, это будет дурно с художественной точки зрения. Однако я передам ему твое мнение.

Метод сообщения этой информации был характерен для нее и бестактен. Выйдя из машины у входа в извозчичий двор незадолго до четырех часов, Антония взбежала по лестнице к парадной двери и прямиком направилась в студию. Не смущаясь присутствием не только Виолетты Уильямс, но и Лесли Риверс, которая, свернувшись калачиком на диване, наблюдала за работой Кеннета, а также высокого, белокурого мужчины лет тридцати с небольшим, курившего у окна сигарету, она выпалила:

– Дознание было отвратительным, так что ты ничего не потерял. Но Джайлс считает, Кеннет, что тебе необходимо появиться на похоронах. Привет, Лесли! Привет, Филипп, я тебя не заметила. Собак кто-нибудь прогуливал?

– Да, я прогуляла, – спокойно и серьезно ответила Лесли. – Ты же меня просила.

– Хорошо, спасибо. Джайлс говорит, ты можешь взять подобающий костюм напрокат.

– Могу, наверное, только не возьму, – невнятно пробурчал Кеннет, сжимая зубами кисть. – Будь добра, выпроводи этих людей. Они думают, что пришли на чай.

– Тогда они вполне могут остаться, – сказала Антония.

– Это смутный инстинкт гостеприимства или просто безразличие? – спросил Филипп Куртене.

– Безразличие. А вы, собственно, зачем пришли?

– Из любопытства. Более того, дорогая, меня допрашивал похожий на девчонку полицейский, задавая нескромные вопросы о личной жизни Арнольда. Очень рад, что я вовремя отказался от должности секретаря.

– Что ж, по крайней мере дом на Итон-плейс был более или менее терпимым, когда ты там был, – сказала Антония. – Как себя чувствует Мод? И ребенок?

– Спасибо, оба вполне здоровы. Мод передает привет.

– Да расскажите же нам! – сказала Виолетта. – Что хотел узнать этот детектив?

– Тайные грешки Арнольда. Я намекнул, что от последующих секретарей ему было бы больше проку, но выяснилось, что после моего ухода на этой должности дольше пяти недель никто не задерживался, так что тут надеяться было не на что.

Кеннет вынул кисть изо рта.

– Последующие секретари – это хорошо, – заметил он. – У Арнольда была любовница?

– Наверное, их было немало, но точно не знаю. Я не настолько в курсе его личной жизни.

– Я не совсем понимаю, – сказала Виолетта, не сводя глаз с Филиппа. – Полиция подозревает crime passionnel?[5]5
    Преступление по страсти (фр.).


[Закрыть]

– Мотив «он причинил ей зло», – сказал Кеннет, щурясь на холст. – Какие низменные умы у полицейских!

– Шантаж, – ответил Куртене, поискал взглядом пепельницу и наконец выбросил окурок в окно. – Главной темой моего разговора с полицейским были семьдесят фунтов и сомнительный незнакомец. Я, к сожалению, не мог пролить на это свет.

– Возражаю! – заявил Кеннет. – Я не потерплю, чтобы сомнительные незнакомцы вмешивались в семейное преступление. Это снижает весь стиль произошедшего, бывший до сих пор высоко художественным, в каких-то отношениях даже изысканным. Можешь идти, Мергатройд, чаю никто не хочет.

– Говорите за себя, мастер Кеннет, и другим дайте такую возможность, – ответила Мергатройд. Она, как всегда, решительно вошла в студию и беспощадно убирала со стола лишние вещи. – Так, мисс Тони, вижу, вы вернулись. А где мистер Джайлс?

– Он не придет. Кстати, он сказал, что Кеннету непременно надо пойти на похороны.

– Это ему могли сказать и другие. И приличный черный костюм, – загадочно изрекла Мергатройд.

– Да ну вас к черту. Я не пойду.

– Пойдете, мастер Кеннет, и даже будете самым близким родственником на похоронах. Не кладите свои отвратительные мокрые кисти на скатерть и не ставьте вонючий скипидар.

– Кеннет, – произнесла Лесли Риверс, – можно мне взять этот набросок?

Он взглянул на нее, жесткий взгляд его блестящих глаз смягчился.

– Возьми.

– Спасибо, – сказала она.

– Не следует раздавать наброски, – заметила Виолетта, нечаянно услышавшая этот разговор. – По-моему, это легкомысленно. Со временем они могут стать очень ценными.

– Кого это волнует? – спросил Кеннет, вытирая кисти.

Лесли покраснела и пробормотала:

– Прошу прощения. Я не подумала.

Он ласково улыбнулся, но промолчал. Виолетта поднялась и, разглаживая юбку, снисходительно обронила:

– Разумеется, дорогая, это не относится к такой старой знакомой, как ты. Разлить чай по чашкам, Тони, или предпочитаешь сделать это сама?

– По мне, разливать может кто угодно, – равнодушно ответила Антония. – Мергатройд, хлеб тоже будет не лишним. Я пойду принесу.

Она вышла, а через несколько секунд за ней в кухню последовала Лесли и жалобно воскликнула:

– Я ненавижу ее, ненавижу!

Антония и Мергатройд сразу поняли, о ком речь. Мергатройд с мягким стуком положила буханку на доску для резки хлеба.

– Надо же! – сказала она. – Изображает хозяйку в нашей квартире. Красивая? Так вот, красивый тот, кто ведет себя красиво, а карим глазам я никогда не доверяла и никогда не буду, причина для этого у меня есть.

– Я была бы не против – во всяком случае, не в такой мере, – если бы считала, что она заботится о нем и понимает его живопись, – продолжала мисс Риверс. – Но не вижу, чтобы она заботилась о чем-то, кроме того, чтобы вызывать восхищение и стараться ухватить все самое лучшее.

– Ага, – сказала Мергатройд, выходя из буфетной за хлебным ножом, – в тихом омуте черти водятся. Попомните мои слова!

– Да, – согласилась Лесли, когда Мергатройд снова скрылась, – только она не тихая. Она корыстная и испортит Кеннету жизнь.

– Нет, – ответила Антония. – Кеннет знает, что она стяжательница. И, собственно говоря, он не особенно уязвим.

Мисс Риверс с силой высморкалась.

– Она из тех, кто добьется своего тихим упорством. Жесткая, холодная, расчетливая. И даже если я выкрашу волосы, это ни к чему не приведет.

С этими пророческими словами она взяла хлебную доску и пошла в комнату.

Мергатройд посмотрела из двери буфетной ей вслед и заметила, что вот ее она считает леди.

– Не понимаю, почему мастер Кеннет не видит того, что находится у него под носом с самого детства, – объявила она. – Мисс Лесли стала бы ему хорошей женушкой, но таковы уж мужчины. Мисс Тони, что было на дознании?

– Все, как говорил Джайлс. Было очень скучно, вынесли обвинительный вердикт в убийстве против неизвестного лица или лиц. Суперинтендант собирался сегодня вечером дружески побеседовать с Джайлсом, так что, может, Джайлс замолвит за нас словечко.

– Гм-м! – зловеще произнесла Мергатройд. – Не сомневаюсь, что он так думает, но скорее всего этот полицейский вынудит его говорить о семье и ухватится за что-нибудь, из-за чего все мы попадем в тюрьму.

– Господи! – воскликнула Антония. – Я и не знала, что у нас есть что-то такое.

– Всегда можно найти то, что ищешь, – ответила Мергатройд. – И чем ласковее разговаривают полицейские, тем больше нужно им не доверять. Они всегда стараются тебя запутать. У них это называется «кошки-мышки».

Такое сравнение, приложенное к суперинтенданту Ханнасайду и Джайлсу Каррингтону, было не особенно уместным. Если Джайлс и был исполнен недоверия, а Ханнасайд дожидался неосторожного высказывания, это не бросалось в глаза тем вечером, когда слуга Джайлса проводил суперинтенданта в уютную гостиную, все стены которой были заняты книжными полками. Когда они обменивались рукопожатием, Ханнасайд сказал:

– Очень рад, что вы пригласили меня к себе. Я завидую вашей квартире. Говорят, сейчас снять квартиру в Темпле просто невозможно.

Мергатройд могла бы обнаружить в этих безобидных с виду замечаниях зловещую ловушку, но Джайлс Каррингтон воспринял их буквально, пригласил суперинтенданта сесть в одно из глубоких кожаных кресел и угостил его виски с содовой и сигарой. Когда появился гость, он безуспешно решал шахматную задачу, и вид шахматной доски с несколькими фигурами на столе вдохновил Ханнасайда, скромного любителя этой игры, принять участие в ее решении. У обоих не было никаких других мыслей, пока черные не поставили мат в положенные три хода. Но когда с этим было покончено, фигуры убрали, а партнеры обменялись впечатлениями и посетовали о том, как мало истинно увлеченных игроков, возникла пауза. Джайлс первым нарушил молчание:

– Ну, что с этим надоевшим убийством? Неужели оно останется нераскрытым преступлением?

– Нет, если это будет зависеть от меня, – ответил Ханнасайд. – Времени прошло еще мало – однако не буду отрицать, что мне не очень нравятся его обстоятельства. – Он задумчиво посмотрел на кончик сигары, размышляя, стряхнуть его или немного подождать. – Хемингуэй – парень, который был со мной днем, – чувствует себя оскорбленным. – Суперинтендант улыбнулся. – Говорит, что в убийстве такого человека, как Верекер, не должно быть никакой тайны. Если бы речь шла о какой-то несчастной девушке, которую задавила машина, можно было бы сомневаться, но поскольку закололи видного человека из Сити, все должно идти как по маслу. Перед нами то, что Хемингуэй именует полной декорацией. У него хобби – участие в любительских спектаклях, это худшее, что я о нем знаю. Так вот, у нас много декораций, у нас есть яркие персонажи, но в итоге получается, – он сделал паузу и наконец стряхнул пепел с сигары, – что мы, похоже, разыгрываем пьесу Чехова, а не Эдгара Уоллеса, как собирались.

Джайлс усмехнулся:

– Мои достойные сожаления кузен с кузиной. Право, мне это очень неприятно. Было бы интересно узнать, что вы о них думаете.

– Скажу откровенно: не знаю, что о них и думать, – спокойно ответил Ханнасайд. – На первый взгляд все указывает на юного Верекера. Есть мотив, есть возможность, и, если не особенно ошибаюсь в оценке его характера, есть решимость.

– Согласен с вами, – кивнул Джайлс.

– Да, – продолжил Ханнасайд с мрачным юмором. – Знаю, что согласны. Я прекрасно понимаю: вы в таком же неведении по поводу его вины, как и я, и считаете, что дела его выглядят скверно. Да, это так, но буду откровенен: я не обращусь за ордером на арест этого молодого человека, пока не получу против него надежных улик. Его версия самая неубедительная из всех, какие я когда-либо слышал, – и я ни за что не позволю ему излагать ее присяжным в суде. Кстати, мне это напомнило Мезурье, который сегодня днем приезжал ко мне в Скотленд-Ярд со своей неубедительной версией. Вам это известно?

– Кажется, я знаю эту версию, но не знал, что он к вам ездил.

– Да, это так! Оказывается, он поехал в тот коттедж застрелить Верекера, но обнаружил его уже мертвым, поэтому вернулся в Лондон. Я предпочел бы какого-нибудь подозрительного типа с надежным, правдоподобным алиби. Думаю, его было бы легче опровергнуть. Хемингуэю Мезурье нравится больше, чем мне. Он считает этого человека итальянцем. Я велел ему заниматься этим алиби с машиной, но сам не вижу тут ничего сомнительного. Так что поскольку мы пока исключаем Мезурье, у нас остаются шофер, в алиби которого на основании слов его жены я не очень верю, но не думаю, что у него был достаточный мотив для убийства Верекера; неизвестный, который посетил Верекера в субботу, возможно, с целью шантажа (а шантажисты не убивают курицу, несущую золотые яйца); мисс Верекер и ее брат. – Он умолк и отпил из своего стакана виски с содовой. – Возьмем сначала мисс Верекер, – продолжал он. – Если бы я изложил факты на бумаге и показал запись любому человеку, он бы, наверное, удивился, что я до сих пор не арестовал ее по подозрению. Но пока ничего не указывает на то, что она убила единокровного брата, а ее прямота, кажущаяся на первый взгляд изобличающей, привела бы к оправданию у девяноста девяти присяжных из ста. С Мезурье, который пытается скрыть факты из страха, что они могут свидетельствовать против него, противоречит сам себе, виляет, иметь дело легче. Спросите его, ссорился ли он с Верекером, и он ответит, что не назвал бы это ссорой, хотя многие готовы подтвердить под присягой, что слышали их ссору. Спросите мисс Верекер, ладила ли она с единокровным братом, и она ответит, что видеть его не могла. Она как будто ничего не скрывает. То же самое ее брат: не поймешь, то ли они очень умны, то ли наивны, то ли просто помешаны.

– Могу заверить вас в одном: они в абсолютно здравом уме, – сказал Джайлс. – И поскольку вы были так откровенны со мной, подтвердив то, что я знал с самого начала, – скажу вам в свою очередь, что мисс Верекер, знающая своего брата лучше других, готова биться об заклад на все свое состояние, что если это убийство совершил он, доказать его вину будет невозможно.

Глаза суперинтенданта вспыхнули, и он с признательностью ответил:

– Это сообщение должно быть очень важно если не для меня, то для мисс Верекер. Но я стреляный воробей и не приму его на веру, как вам хотелось бы.

Джайлс поднялся и вновь наполнил стаканы.

– Честно говоря, я и не ставил себе такой цели, – признался он. – Что бы я ни думал о Кеннете, я убежден: его сестра не имеет к убийству никакого отношения.

– Меня это нисколько не удивляет, – сухо сказал Ханнасайд. – Более того, я очень надеюсь, что вы правы, – ради вас обоих.

Джайлс молча протянул ему стакан. На его загорелом лице появился легкий румянец, и суперинтендант, пожалев о своих словах, неожиданно резко сменил тему:

– И все-таки почему – возможно, это самый важный вопрос – тело поместили в колодки?