Текст книги "Коварный обольститель"

– Согласен! – воскликнул мистер Отли, которого не могла не радовать подобная перспектива. – Я напишу своей кузине на следующей неделе: не стоит показывать ей, будто мы чрезвычайно торопимся заключить с ней соглашение. Я объясню, что книга не в нашем стиле, к тому же не лишена многочисленных недостатков.

План этот, одобренный старшим партнером, был приведен в исполнение; но затем переговоры проходили совсем не в том ключе, какого предпочел бы придерживаться мистер Отли. Быстрый ответ мисс Бэттери представил ему кузину в совершенно новом свете. Попросив прощения за то, что доставила ему ненужные хлопоты, связанные с чтением романа, который, как она теперь вполне понимала, не совсем подходил издательской компании «Ньюшам энд Отли», женщина просила его вернуть книгу почтой, в соответствующее отделение в Бате. Она навела некоторые справки и теперь полагала, что рукопись следует предложить Колберну или даже Эгертону. Она была бы признательна ему за совет, к кому именно из них должна обратиться, оставаясь его искренне любящей кузиной, Сибиллой Бэттери.

Едва оправившись от подобной оплеухи, мистер Отли вступил с кузиной в оживленную деловую переписку, которую правильнее было бы назвать отчаянной торговлей. В результате стороны сошлись на том, что компания выплатит мисс Бэттери сто пятьдесят фунтов стерлингов в интересах автора, но только после того, как получит отчет книготорговца. Имей он возможность поступать по собственному усмотрению, мистер Отли сделал бы все от него зависящее, чтобы уменьшить сумму на пятьдесят фунтов, но на этой стадии переговоров вмешался мистер Ньюшам, заявивший, что жадничать с многообещающим начинающим автором не следует, в противном случае она отнесет свою вторую книгу другому издателю. Он вполне мог бы чувствовать себя вознагражденным, если бы знал, в какие высоты воспарил дух мисс Марлоу от его невиданной щедрости. Сумма представлялась девушке умопомрачительной; именно тогда у нее и возникло твердое решение покинуть Остерби, как только она достигнет совершеннолетия, снять скромную квартирку и под опекой мисс Бэттери с удовольствием продолжить следовать своему призванию, неожиданно оказавшемуся столь прибыльным.

О том, что она является автором, помимо мисс Бэттери, знал лишь мистер Орде, и только после того, как ему показали гранки романа, он избавился от подозрения, что вся эта история была выдумана исключительно для того, чтобы разыграть его. Вид романа, уже почти готового к печати, произвел на юношу куда большее впечатление, чем он готов был признать; однако, следует отдать ему должное, он благородно открылся гордому автору, что никак не ожидал такого успеха ее первой книги.

Глава 5

Мисс Бэттери, женщина решительная и волевая, не позволила смятению взять над собой верх. Расправив плечи, она заявила:

– Какое несчастье! Я имею в виду то, что он тебе не нравится. Если это действительно так, то говорить здесь больше не о чем. Хотя не думаю, что он настолько порочен, как конт[23]23
  Конт – граф (не английский).


[Закрыть] Уголино. Это решительно невозможно.

– О нет! Разумеется, он не настолько порочен… Во всяком случае, мне не следует так думать, но ведь я даже не знакома с ним! Я сравниваю его с Уголино только потому, что у него такие же летящие кустистые брови, которые делают его похожим на злодея. Ну и конечно, из-за его… напыщенного вида, отчего мне так и хочется осадить его! Подумаешь, у него есть герб!

– Важничает? – в некотором недоумении осведомилась мисс Бэттери. – Слишком высокого мнения о своем титуле?

Феба покачала головой и нахмурилась.

– Нет, дело не в этом. Все… Да, все гораздо хуже! Полагаю, он настолько привык к собственной значимости, что даже не задумывается об этом. Ты понимаешь, что я имею в виду, Сибби?

– Нет. А почему он должен задумываться об этом?

– Мне трудно выразить словами то, что я чувствую, но уверена, ты поймешь меня, когда сама увидишь его. Такое впечатление, будто свое положение и титул герцога он принимает как нечто само собой разумеющееся, подсознательно ожидая особого к себе отношения. Я вовсе не хочу сказать, что его манеры не такие, какими должны быть, поскольку он обладает врожденной непринужденностью, этакой холодной любезностью, которой удостаивает тех, кто не может сравниться с ним положением или титулом. Но вся штука в том – во всяком случае, мне так представляется, – что ему решительно наплевать на мнение о нем остальных. И в этом нет ничего замечательного, – задумчиво добавила она, – ведь с ним носятся и лебезят перед ним так, что меня с души воротит! Вот, к примеру, когда леди Сефтон подвела его ко мне – ну, ты помнишь, в моей истории она – баронесса Джоселин, та самая, аффектированная[24]24
  Аффектированный – проникнутый аффектацией (преувеличенным, подчеркнутым выражением какого-либо чувства или настроения). (Примеч. ред.)


[Закрыть] непоседа! – то представила его с таким видом, словно делала мне величайшее одолжение!

– Это еще ничего не значит, – прервала ее мисс Бэттери. – А он воспринял все как должное?

– О нет, что ты! Он настолько привык к подобной лести, что, похоже, даже не замечает ее. Проявлять любезность к бедным маленьким дурнушкам, не способным похвастать ни красотой, ни умом, – одна из многочисленных обязанностей, которые налагает на него высокое положение.

– Знаешь, моя дорогая, на твоем месте я бы не спешила приходить в негодование, – рассудительно заметила мисс Бэттери. – Как мне кажется, ты ровным счетом ничего не знаешь о нем. Но в одном можешь быть уверена: если он едет сюда, чтобы сделать тебе предложение, то не станет третировать тебя холодной вежливостью!

– Даже если не станет… О, ему придется сильно измениться, если он хочет понравиться мне настолько, чтобы я вышла за него замуж! – провозгласила Феба. – Но я не смогу этого сделать, Сибби!

– В таком случае ты отклонишь его предложение, – заявила мисс Бэттери с уверенностью, которой на самом деле не испытывала.

Феба посмотрела на нее без особого энтузиазма, но ничего не сказала. Девушка знала, что в этом не было необходимости. Никто не понимал все трудности ее положения лучше гувернантки, и никто лучше мисс Бэттери не был знаком с властной и безжалостной натурой леди Марлоу. После недолгого размышления женщина сказала:

– Поговори со своим отцом. Он не станет силой принуждать тебя к замужеству, которого ты не желаешь.

На следующий день тот же совет, почти дословно, повторил и молодой мистер Орде, когда Феба, зная, что мать отлучилась по своим делам, приехала в Манор-хаус, желая посовещаться с ним.

Томас был единственным сыном окружного мирового судьи, очень респектабельного мужчины, ухитрявшегося содержать около тридцати пар охотничьих собак, множество гунтеров для себя, сына и своих егерей, несколько упряжных лошадей и тарантасов, полдюжины спаниелей и не менее сотни бойцовых петухов на доход, не превышающий восемь тысяч фунтов в год, при этом не ограничивая в расходах на булавки свою супругу и не позволяя обиталищам собственных многочисленных арендаторов обветшать и прийти в негодность. Его род насчитывал несколько поколений предков, большинство из которых прославились всевозможными успехами и доблестями на охоте, но при этом ни один не оставил после себя сколь-нибудь заметного следа. Мировой судья отличался редким и незамысловатым здравомыслием, и в своем кругу его считали персоной первой величины. Прекрасно сознавая собственную значимость, он вел скромный и незаметный образ жизни. Хотя, помимо егерей, у него в услужении находились несколько грумов, кучер, лесник, опытный псарь и тренер бойцовых петухов, выезжая куда-либо из Сомерсета, он не чурался нанимать форейторов, а в особняке его домашние обходились помощью всего лишь трех служанок.

Он слыл любящим справедливым родителем и, прояви его сын хотя бы малейшую склонность к академическим дисциплинам, немедленно отправил бы его в Оксфорд после окончания школы Рагби[25]25
  Школа Рагби (Регби) – британская публичная школа, одна из старейших в стране, которая является главной достопримечательностью одноименного города в графстве Уорикшир.


[Закрыть], какого сокращения расходов это ни потребовало бы от сквайра. Мистер Орде, несомненно, отдавал себе отчет в том, что они были бы значительными, поскольку столь выдающийся спортсмен, как Том, не мог бы вести достойный образ жизни в Оксфорде, не располагая, по крайней мере, шестьюстами фунтами дохода в год, не говоря уже об остальных долгах, в кои сын, по мнению мирового судьи, должен был непременно влезть. Чувство долга перед единственным наследником позволило бы ему безропотно отнестись к необходимости сократить поголовье лошадей в конюшнях и численность бойцовых петухов, при этом не пытаясь внушить Тому, как ему, дескать, повезло иметь столь щедрого отца. Но он не выразил ни малейшего недовольства, когда сын заявил, что учеба в Оксфорде стала бы для него лишь напрасной тратой времени, поскольку он не питает тяги к книжной премудрости и хотел бы пойти по родительским стопам. Здесь он мог бы устраивать петушиные бои и охотиться на зайцев с собаками, ловить рыбу и стрелять куропаток летом, а фазанов – зимой, набираться опыта ведения земледелия и управления имением у бейлифа[26]26
  Бейлиф – в Великобритании и ряде других стран заместитель шерифа, судебный пристав. (Примеч. ред.)


[Закрыть] – словом, предпочел бы остаться дома. Ему было даровано позволение поступить по-своему, а мистер Орде удовлетворился тем, что решил отправить сына в город, дабы тот поднабрался столичного лоска, когда станет старше.

Не считая парочки поездок к друзьям, живущим в других частях страны, вот уже целый год Том оставался дома, чем был очень доволен. Он стал предметом тайной гордости отца, интересуясь урожаями зерновых не меньше, чем охотничьими собаками, и быстро завоевал уважение как деревенских жителей, так и местного дворянства.

Скорее коренастый, чем высокий, Том обладал приятной внешностью, имел чистое, открытое лицо, непринужденные манеры и ту же толику здравого смысла, что отличала его отца, каковую и следовало ожидать от молодого человека в возрасте девятнадцати лет. Будучи единственным ребенком, он с раннего детства смотрел на свою ровесницу Фебу, как на сестру. А поскольку и она с того времени готова была принять участие в любой предложенной им авантюре, сколь бы опасной та ни была, да еще очень быстро превратилась в первоклассную наездницу, то даже первый год учебы в Рагби не заставил его презирать ее общество.

Когда Феба поделилась с ним своими ошеломительными известиями, он был поражен не меньше Сюзанны, с братской прямотой заметив, что она не относится к числу девушек, которые могут с полным на то правом рассчитывать на прекрасный брачный союз. Мисс Марлоу согласилась с вердиктом Тома, и он великодушно добавил:

– Я вовсе не хочу сказать, что предпочел бы жениться не на тебе, а на какой-нибудь высокородной задаваке, потому что, если уж выбирать себе жену, то я бы сделал предложение именно тебе, а не одной из тех девиц, с которыми знаком.

Феба поблагодарила его.

– Да, но я не твой модник герцог, – заметил Том. – Кроме того, знаю тебя всю свою жизнь. Но будь я проклят, если понимаю, с чего это вдруг он проникся к тебе симпатией! Ты ведь совсем не красавица, а в присутствии своей мачехи вообще ведешь себя как самая настоящая гусыня, и потому я ума не приложу, как он догадался, что ты не деревенская дурочка.

– Да ни о чем он не догадался! Он хочет жениться на мне, потому что наши мамы были лучшими подругами.

– Полная чушь! – с чувством выразился Том. – Можно подумать, из-за этого делают предложение!

– Думаю, – выдвинула собственную версию Феба, – все дело в том, что он важная персона и хочет заключить канонический брак, поэтому ему все равно, красива я или нет и могу ли хотя бы поддерживать беседу.

– Он не может считать тебя приемлемой кандидатурой! – возразил Том. – Мне лично он представляется настоящим тупицей! Наверное, стать герцогиней – это здорово, но на твоем месте я бы не спешил с этим!

– Тебе хорошо говорить, а что делать мне, Том? Только, ради бога, не уверяй меня, будто мне довольно лишь отклонить предложение герцога, потому что уж ты-то должен знать, что тогда сделает мама! Даже если у меня достанет смелости ослушаться ее, только представь, во что превратится моя жизнь! И не говори мне, чтобы я не огорчалась, ведь одна только мысль, что неделю за неделей мне придется пребывать в немилости, наводит на меня невероятный ужас, отбивающий охоту сочинять! Я прекрасно понимаю, что это глупо с моей стороны, но не могу избавиться от страха, будто попаду в ее черный список! Мне кажется, я чахну и схожу с ума!

Том слишком часто видел, как сникает Феба, столкнувшись с незаслуженной суровостью, и потому не счел ее слова преувеличением. Ему казалось странным, что физически выносливая и крепкая девушка обладает столь чувствительной натурой. Говоря его собственными словами, она была славным парнем; но при этом он знал, что в атмосфере строгой придирчивости Феба быстро падает духом, превращаясь из отчаянной девчонки-сорванца, готовой взять на скаку любое препятствие, в незаметную серую мышку, поведение которой становилось столь же покорным и смиренным, как ее речь – бессодержательной и скучной. Он с сомнением предложил:

– Ты не думаешь, что если напишешь отцу, то лорд Марлоу даст герцогу отставку?

– Ты же знаешь папу! – просто ответила девушка. – Он всегда готов подчиниться маме, потому как терпеть не может малейших неудобств. Кроме того, как я могу отправить ему письмо, без того чтобы об этом не узнала мама?

Нахмурившись, Том погрузился в раздумья.

– Да, не получится, – сказал он. – Ладно. Но ты уверена, что не сможешь полюбить своего герцога? Я имею в виду, на твоем месте был бы готов на что угодно, лишь бы не оставаться в Остерби. Кроме того, ты сама говорила, что беседовала с ним всего лишь раз. На самом деле тебе ведь почти ничего о нем не известно. Как знать, может, он застенчив по натуре и оттого лишь выглядит высокомерным.

– Он ничуть не застенчив и не высокомерен, – заявила Феба. – Его манеры выдают уверенного в себе человека. Он демонстрирует воспитание и любезность потому, что вознес себя на такую высоту, с какой считает унизительным для себя обращаться с кем-либо иначе, чем с холодной вежливостью; а кроме того, полагает себя невероятно важной персоной, поэтому ему нет дела до того, что думают о нем другие.

– А ведь ты здорово недолюбливаешь его, верно? – с ухмылкой заметил Том.

– Да, недолюбливаю! Но даже если бы это было не так, как я могу принять предложение герцога, если сделала его злодеем в своем романе?

При этих ее словах Том не выдержал и рассмеялся.

– Эй, гусыня, – заметил он, – но ведь тебе необязательно говорить ему об этом!

– Говорить ему! Мне вовсе необязательно говорить ему об этом, раз уж я в точности описала его!

– Феба, неужели ты думаешь, будто он станет читать твою книгу, а? – поинтересовался Том.

Феба готова была с необычайным хладнокровием сносить пренебрежение, выказываемое ей самой, но подобного оскорбления в адрес своего первого произведения она стерпеть не могла и потому с негодованием воскликнула:

– Скажи на милость, а почему это он не должен прочесть его? Роман же будет опубликован!

– Да, знаю, но вряд ли стоит предполагать, будто люди, подобные Солфорду, станут покупать его.

– А кто же тогда станет? – Феба разгорячилась и не желала униматься.

– Ну, не знаю! Девчонки, скорее всего, которым нравятся такие вещи.

– Он и тебе понравился! – напомнила девушка Тому.

– Да, но только потому, что его написала ты, – пояснил юноша. Заметив на лице Фебы огорчение и обиду, Том поспешил утешить ее: – Но ты же знаешь, что я не люблю читать, поэтому твой роман, наверное, очень хорош и будет недурно продаваться. Однако все дело в том, что никто не узнает, кто его написал, а значит, ты можешь не терзаться опасениями на сей счет. Когда герцог приезжает в Остерби?

– На следующей неделе. Под предлогом того, что якобы хочет лично опробовать молодого гнедого жеребца. Кроме того, ему обещана охота, и теперь мама пытается решить, то ли пригласить всех наших друзей на званый ужин, дабы развлечь его, то ли предоставить папе просто позвать сэра Грегори Стендиша и старого мистера Гейла на партию виста.

– Боже милостивый! – с благоговейным ужасом проговорил Том.

Феба, хихикнув, удовлетворенно заметила:

– Что ж, это научит его, чтобы он не приезжал в Остерби в столь отвратительной и снисходительной манере! Более того, мама не одобряет всех этих новомодных обычаев, так что его светлости придется садиться за ужин в шесть часов, к чему он наверняка не привык. А когда он войдет в гостиную после ужина, то обнаружит – мисс Бэттери привела туда Сюзанну и Мэри. Затем мама попросит меня сыграть что-нибудь на фортепиано – она уже приказала Сибби удостовериться, что я выучила новую партию! – а в девять вечера Фирбанк внесет поднос с чаем. И ровно в половине десятого мама заявит герцогу этим своим самодовольным тоном, что в деревне мы ложимся спать рано; посему Сильвестру останется только общество папы и пикет или еще что-нибудь в этом роде. Думаю, ему придется изрядно поскучать!

– Надеюсь, так оно и будет, и тогда он не сделает тебе предложение! – подхватил Том.

– Разве могу я рассчитывать на это, когда он приезжает к нам только для того, чтобы посвататься ко мне? – спросила Феба, вновь впадая в уныние. – Должно быть, он уже принял решение, потому что знает наверняка, что со мной ему будет смертельно скучно! Ох, Том, я пытаюсь сохранить хладнокровие, но, чем больше размышляю, тем яснее понимаю, что мне силой навяжут этот ненавистный брак! Меня уже тошнит от дурных предчувствий, а ведь обратиться за поддержкой мне не к кому и меня никто не хочет понять!

– А ну-ка, попридержи язык! – приказал Том, взяв ее за плечи и легонько встряхнув. – Как тебе не стыдно нести такую чушь! Позволь мне сообщить тебе, девочка моя, что на твоей стороне не только я, но также мои отец и мать!

Она, благодарно пожав ему руку, ответила:

– Я не сомневалась в тебе, Том, да и миссис Орде всегда очень добра ко мне, но… все это бесполезно! Ты же знаешь мою маму!

Том действительно знал леди Марлоу, что не помешало ему воинственно заявить:

– Если она попытается силой склонить тебя к этому, а твой отец не вмешается, то не сомневайся – я не останусь в стороне! В самом крайнем случае, Феба, ты сможешь выйти замуж за меня. Сдается мне, мы с тобой недурно поладим, когда привыкнем друг к другу. Во всяком случае, я не оставлю тебя в беде и мы с тобой поженимся, если дойдет до этого! Над чем ты смеешься, дьявол тебя забери?

– Над тобой, естественно! Том, не говори глупостей! Как ты себе это представляешь, когда мама и так боится, чтобы мы не полюбили друг друга, и потому едва не запретила тебе приходить к нам! Она и слушать не станет, как и мистер Орде!

– Знаю. Придется венчаться в Гретна-Грин[27]27
  Гретна-Грин – деревня в Шотландии, где обручались пары из Англии, согласно законам которой молодые люди не имели права заключать брак без согласия родителей до достижения ими 21 года.


[Закрыть]. Другого выхода нет.

Феба изумленно ахнула:

– Гретна-Грин? В жизни не слыхала ничего более… Том, ты на самом деле такой безмозглый? Я, положим, и впрямь не кисейная барышня, но и не настолько безрассудна! Я бы ни за что не согласилась на подобный поступок, даже если бы любила тебя!

– Ну, как знаешь! – с некоторой обидой отозвался он. – Я тоже не горю желанием венчаться тайно, так что коль ты предпочитаешь выйти замуж за Солфорда, значит, здесь больше не о чем говорить.

Девушка потерлась щекой о его плечо.

– Нет, правда, я очень тебе благодарна! – покаянно сказала она. – Только не сердись на меня, пожалуйста!

В глубине души Том испытывал огромное облегчение оттого, что она отказалась принять его предложение. Поэтому, сурово заявив Фебе, что ей пора научиться повежливее говорить «нет» своим поклонникам, смягчился и признал: бегство и тайное венчание – действительно не выход из положения, а закончил тем, что пообещал помочь ей в реализации любого плана, который она сочтет приемлемым для своего освобождения.

Но Феба так ничего и не придумала. Леди Марлоу взяла ее с собой в Бат, чтобы сделать девушке модную прическу и купить новое платье, в котором, как предполагалось, она должна была очаровать и покорить герцога. Но, поскольку леди Марлоу полагала подходящими цветами для дебютантки исключительно белый, светло-голубой или бледно-розовый, решительно не подходившие Фебе, было трудно понять, как столь сокрушительная щедрость могла помочь ей в этом.

За два дня до приезда лорда Марлоу и герцога стало казаться, что, по крайней мере, один из пунктов программы по его развлечению придется вычеркнуть. Кучер леди Марлоу, сызмальства умеющий предсказывать погоду, заявил: вот-вот выпадет снег; а статья в «Морнинг Кроникл» сообщала, что на севере и востоке уже начались сильные снегопады. Зародившаяся было надежда на то, что герцог отложит свой визит, увяла, когда в Остерби так и не дождались соответствующего послания от своего хозяина, а вслед за этим едва не разразилась настоящая паника. Коль герцога, согласившегося приехать в Остерби под предлогом того, чтобы лично испытать молодого гнедого жеребца на охоте, не остановила перспектива обильного снегопада, значит, он действительно вознамерился сделать предложение руки и сердца. Если же охоты, каковая должна была увести его из особняка днем, не предвидится, следовательно, он будет располагать всеми возможностями, дабы осуществить задуманное. Как ни старалась Феба, ей не удалось убедить себя, что погода, становившаяся все холоднее, непременно улучшится. Мировой судья отменил первый выезд на этой неделе, а потом и вообще отбыл в Бристоль, где его внимания вот уже некоторое время требовали другие дела, поэтому стало ясно – он, лучший предсказатель погоды в окру́ге, не рассчитывал выпустить своих гончих на волю в течение, по крайней мере, нескольких ближайших дней.

Изрядно похолодало, но снег еще не выпал, когда лорд Марлоу, весьма довольный собой, что было вполне простительно с его стороны, прибыл в Остерби в сопровождении Сильвестра. Лорд прошептал супруге на ухо: «Видишь, я все-таки привез его!» – хотя правильнее было сказать, что привез его именно Сильвестр, поскольку милорд проделал недолгий путь в коляске герцога, тогда как его собственная карета и экипаж Сильвестра следовали позади, вместе с камердинерами и всем их багажом. Замыкали кавалькаду, правда, с некоторым отставанием, гунтеры его милости под опекой старшего грума с несколькими помощниками. Собственных лошадей Сильвестр, как выяснилось, отправил обратно в Чанс прямо из Бландфорд-Парка.

Кигли, грум средних лет, учивший герцога ездить верхом еще на его первом пони, восседал рядом с ним на облучке коляски. Но, хотя форейторы, сопровождавшие кареты Сильвестра, были одеты в ливреи цветов его герба, младшие мисс Марлоу, наблюдавшие за их прибытием из окон верхнего этажа, остались разочарованы столь малочисленной свитой. Она оказалась даже менее впечатляющей, чем у их отца, разве что последний не брал с собой собственную коляску в Бландфорд-Парк, в чем, кстати, ему никто не препятствовал. Однако карету герцога влекла упряжка великолепных гнедых скакунов; пара же серых в яблоках иноходцев, запряженных в его коляску, была, по выражению их отца, безупречной; а судя по тому, как она, не замедляя хода, прошла крутой поворот на подъездной аллее, и сам герцог был наездником не из последних. Глядя на Сильвестра, Мэри высказала надежду, что это поднимет его в глазах Фебы.

Сама же Феба не имела счастья лицезреть прибытие герцога. Впрочем, поскольку она и без того довольно часто видела, как он разъезжает на своем фаэтоне с высокой посадкой в Гайд-Парке, и прекрасно знала, сколь умело управляется с лошадьми, то вряд ли бы на нее произвело впечатление то изящество, с коим его светлость прошел крутой поворот на подъездной аллее. Вместе с леди Марлоу девушка сидела в одной из гостиных, неловко и без особой охоты пытаясь заниматься вышивкой. На Фебе было белое платье, купленное в Бате; поскольку оно имело короткие рукава с буфами, а в комнате было прохладно, то ее худенькие, обнаженные руки посинели и покрылись гусиной кожей. Однако на взгляд леди Марлоу, падчерица являла собой самое благопристойное зрелище, на какое только и можно было рассчитывать. Платье, поза и занятие как нельзя лучше соответствовали девушке безупречного происхождения и воспитания – леди Марлоу могла поздравить себя с заслуженным успехом; если брак и не состоится, то отнюдь не по ее вине.

Джентльмены вошли в комнату. Лорд Марлоу пропустил Сильвестра первым и жизнерадостно воскликнул:

– А, я так и думал, что мы застанем вас здесь, любовь моя! Полагаю, мне нет нужды представлять вам герцога, поскольку вы уже и так знакомы. И Фебе, кстати, тоже! Вы же знаете мою дочь, Солфорд, – мою маленькую Фебу! Ну, разве это не прелестно? Уютная семейная обстановка, как я и обещал вам: никаких церемоний – чем, как говорится, богаты, тем и рады!

Но Сильвестр, пожимая руки дамам и обмениваясь банальными любезностями, пребывал отнюдь не в благостном расположении духа. Он уже успел пожалеть о том, что принял приглашение Марлоу, и сейчас ему не терпелось оказаться где угодно, только не здесь. Ловкость и умение, продемонстрированные его милостью на охоте, были давно забыты, а то, как уныло и бездарно он поддерживал разговор, запомнилось. Задолго до того, как они добрались до Остерби, хозяин умудрился не только до смерти прискучить Сильвестру, но и настроить его против себя. Простая душа, Марлоу не счел необходимым, заручившись согласием своего благородного гостя, придерживаться благоразумной сдержанности, о которой ему говорила леди Ингам. Он уже позволил себе несколько вполне прозрачных намеков. Но они упали на неплодородную почву и лишь изрядно разозлили Сильвестра. Кроме того, милорд сообщил герцогу – тот будет единственным гостем в Остерби, что никак не устраивало его светлость, поскольку такая уловка придавала этому визиту ту самую многозначительность, коей он всеми силами стремился избежать. Что бы там ни говорил герцог об отсутствии церемоний, он полагал, что застанет в Остерби еще нескольких гостей, приглашенных если уж не для того, чтобы сделать его пребывание терпимым, то хотя бы ради соблюдения приличий. Его милости, заключил Сильвестр, очевидно, не терпится сбыть с рук старшую дочь; однако если он воображал, будто главу дома Рейнов можно заставить танцевать под свою дудку, то очень скоро поймет, как сильно ошибался. И тут Сильвестру пришло в голову, что первое па в этом танце он уже сделал, согласившись приехать в Остерби. Это соображение весьма уязвило его самолюбие, и герцог с едва сдерживаемым злорадством решил: если только мисс Марлоу не окажется девицей поистине выдающихся качеств, он не промолвит ни слова о предлагаемом союзе.

Столь жестокие намерения лишь окрепли после первого же знакомства с Остерби. Сильвестру хватило одного-единственного быстрого взгляда, коим он окинул аванзал, чтобы понять – особняк ему решительно не нравится. Мебель здесь была расставлена с чопорной формальностью; крохотные язычки пламени, трепетавшие в камине, были явно не способны справиться с пронизывающими холодными сквозняками. И хотя придраться к дворецкому или двум привезенным из Лондона лакеям, освободившим джентльменов от пальто и шляп, было не из-за чего, Сильвестр укрепился в убеждении, что слуг в поместье недостаточно. Он бы ничуть не удивился, узнав, что на кухне заправляет женщина; и нисколько не сомневался в том, что в поместье не найдется камердинера, готового позаботиться об удобстве гостя. Мысль о том, что он нередко останавливался в домах, намного уступавших в роскоши его собственному, и при этом не утруждал себя оценкой их убранства или количества слуг, в его нынешнем расположении духа даже не пришла Сильвестру в голову. А его менее зажиточные друзья и родственники изрядно удивились бы, узнав о том, сколь строго и придирчиво он оценивает особняк лорда Марлоу. Одна из его любимых кузин, живая, очаровательная молодая женщина, вышедшая замуж за безденежного майора драгунского гвардейского полка, поразилась бы, пожалуй, сильнее всех прочих и даже не поверила бы этому, поскольку никто из гостей ее скромной квартирки не выказывал большей склонности презреть условности убогой обстановки и довольствоваться меньшим, чем он. Но Сильвестр любил майора и миссис Ньюбери; а вот лорд Марлоу ему уже решительно не нравился.

Леди Марлоу приняла его, как счел ее супруг, с большим изяществом и достоинством. Сильвестр же нашел ее манеру снисходительной, и она изрядно ошеломила его.

Герцог отвернулся от нее, чтобы засвидетельствовать свое почтение мисс Марлоу, и понял, что оправдались самые мрачные его подозрения. Он не увидел в ней ни красоты, ни грациозности; у нее оказался бледный цвет лица и никудышная фигура, а бесцветный голос, коим она поздоровалась с ним, лишь моментально укрепил его уверенность в том, что она скучна и неинтересна. Герцог пообещал себе постараться закончить свой визит сюда как можно скорее.

– Вы должны помнить мою маленькую Фебу, Солфорд, – излучая оптимизм, заявил лорд Марлоу. – Вы ведь танцевали с ней в Лондоне, не так ли?

– Ну разумеется – да! – отозвался Сильвестр. Сообразив, что от него ждут продолжения, он пустил пробный шар, высказав наиболее вероятное предположение: – Это было в «Олмаксе», не правда ли?

– Нет, – возразила Феба. – На балу у Сефтонов. А когда вы увидели меня в «Олмаксе», то попросту не узнали.

«Этой девчонке, – с раздражением подумал Сильвестр, – недостает не только изящества, но и воспитания! Она что же, пытается вогнать меня в краску? Очень хорошо, мисс Марлоу!» Но вслух он беззаботно обронил:

– Как это было грубо с моей стороны! Но, скорее всего, я просто не видел вас. – Заметив, что она покраснела до корней волос, обратив вызывающий взгляд на лицо мачехи, он вспомнил слова леди Ингам о том, что девчонка неизменно теряется в присутствии леди Марлоу. Украдкой взглянув на сию достопочтенную леди, герцог был поражен убийственной холодностью ее взгляда, обращенного на Фебу, и даже пожалел девчонку, причем настолько, что добавил: – Мне часто приходится слышать обвинения в том, что я не узнаю знакомых в «Олмаксе». Но теперь на Ассамблее творится настоящее столпотворение, и в такой давке немудрено не заметить даже лучшего друга.

– В самом деле… не так ли? – пролепетала Феба.

– Прошу вас, присаживайтесь, герцог! – скомандовала леди Марлоу. – Вы останавливались у Бофортов. Полагаю, вы любите охоту. Сама я не питаю к ней пристрастия, а вот Марлоу от этой забавы получает большое удовольствие.

– О, вы не должны говорить таких вещей Солфорду! – заявил лорд Марлоу. – Он, знаете ли, потрясающий наездник, что демонстрировал нам всю дорогу!

Помимо загадочного взгляда, коим он одарил своего хозяина, Сильвестр предпочел оставить подобную лесть без ответа. Леди Марлоу сообщила: она полагает герцога Бофорта весьма достойным человеком, но, поскольку вслед за этим славословием добавила, что презирает франтовство его наследника, разговор оборвался. Лорд Марлоу решился оживить атмосферу охотничьим анекдотом, а Феба, вновь вооружившись пяльцами и сделав очередной неровный стежок, добрых двадцать минут сидела, слушая трехстороннюю беседу, которая в ином случае изрядно позабавила бы ее, не будь она настолько раздражена. Участие леди Марлоу ограничивалось изречением заявлений, не подлежащих оспариванию, что было у нее в обычае; лорд Марлоу, в надежде сгладить неблагоприятное впечатление, при первой же возможности ударялся в воспоминания, перемежаемые деланно жизнерадостными восклицаниями, выглядевшими чрезвычайно банальными; а Сильвестр, сохраняя намеренную холодную любезность, не спешил прийти ему на помощь, отвечая хозяину и хозяйке по очереди, но не отдавая предпочтения и не поощряя никого из них.