Текст книги "Котильон"

Джорджетт Хейер
Котильон

Глава 1

Салон, как и все остальные залы Арнсайд-Хаус, был высок, просторен и меблирован в стиле, который лет двадцать назад назвали бы верхом изящества. Однако вся обстановка давно вышла из моды, и, хотя комната не носила совсем уж явных признаков нищеты, вроде потертого ковра или залатанных занавесей, шелк обивки выцвел, роспись на стенах давно потрескалась, и позолоченные рамы потускнели. Случайному посетителю могло показаться, что для мистера Пениквика, владельца дома, наступили трудные времена, но двоим из троих джентльменов, расположившихся в салоне в половине седьмого вечера в конце февраля, не грозило впасть в такое заблуждение. Они знали, что их двоюродный дед Метью, сколотивший состояние на эпопее по осушению болот, принадлежал к числу богатейших людей Англии и просто питал глубокое отвращение к трате денег на что-либо, кроме своего личного комфорта.

Третий джентльмен, казалось, ни на что не обращал внимания. Он не наводил, подобно кузену лорду Биддендену, взыскательный лорнет на пятнистое зеркало и не изощрялся, как младший кузен, достопочтенный преподобный Хью Рэттрей, в остроумии по поводу жалкой кучки дров в очаге.

Во время обеда, поданного по-старинному – в пять (меню, по словам лорда Биддендена, более соответствовало диете хозяина, нежели вкусам его гостей), он хранил молчание, впрочем, отвечая кузену Хью на добродушно задаваемые простые вопросы. Войдя в салон, он устроился в кресле подле огня, где сидел и сейчас, пожевывая уголок носового платка и не сводя взгляда со старшего кузена. Лорд Бидденден знал, что этот взгляд ничего, кроме отсутствия мыслей, не выражает, но все же счел его изучающим и раздраженно пробормотал:

– Опять этот идиот уставился!

– Он же не делает тебе ничего дурного, – серьезно отозвался его брат, взяв альбом с гравюрами с одного из столов и вручив его лорду Долфинтону, советуя посмотреть картинки и уверяя, что они забавны и занимательны.

Лорд Долфинтон, привыкший к гораздо менее деликатному обращению своей матери, принял книгу с благодарностью и начал переворачивать страницы. Лорд Бидденден продолжал жаловаться вполголоса:

– Не могу постигнуть, что заставило дядю Метью пригласить его! Нелепо предположить, что он заинтересован в деле. – Под неодобрительным взглядом одного из братьев он встал и, с возгласом нетерпения подойдя к тому же столу, стал перебирать журналы. – В высшей степени досадно, что Клода здесь нет, – повторил он, вероятно, в седьмой раз за день. – Я бы от души порадовался, если бы его финансовое состояние упрочилось! – Поскольку все слушатели встретили замечание с тем же бесстрастным молчанием, его светлость продолжил довольно резко: – Ты можешь не признавать притязаний Клода, но позволь тебе заметить, что я – не какой-нибудь Иван, не помнящий родства, и сим горжусь! Ты – черствый человек, Хью, если рассчитываешь со своей постной физиономией прикарманить все наследство. Не исключено, что все мои усилия пойдут прахом!

– Какие усилия? – спросил пастор тоном, подлившим масло в огонь красноречия брата.

– Если бы я не напомнил, чем тебе обязано семейство, ты не сидел бы сегодня здесь!

Преподобный Хью пожал широкими плечами и сдержанно ответил:

– Все, что происходит, представляется мне в высшей степени непристойным. Если я сделаю предложение бедной Китти, то только из сострадания и убеждения, что по характеру и воспитанию она может стать хорошей женой для духовного лица.

– Вздор, – парировал лорд Бидденден, – если девчонка станет наследницей дяди Метью, ей достанется, смею сказать, не меньше двадцати тысяч фунтов годового дохода. Он не мог прожить и десятую часть своего состояния с тех пор, как построил этот дом. Только подумай, насколько оно уже выросло!.. Мой дорогой Хью, умоляю, приударь за ней! Если бы я был свободным человеком! Ну ладно, что толку жаловаться! Кроме того, я не из тех, кто завидует удаче брата.

– Мы в Арнсайде уже почти сутки, а дядя до сих пор не объявил нам своих намерений, – заметил Хью.

– Мы отлично знаем, каковы они, – раздраженно возразил лорд Бидденден, – и кто до сих пор не догадался о причине его молчания, тот еще больший дурак, чем мне казалось! Конечно же он надеялся, что Джек приедет в Арнсайд! И Фредди тоже, – добавил он небрежно. – Не потому, что Фредди значил бы здесь хоть на йоту больше Долфинтона, но, смею заверить вас, старик не хотел бы исключить его полностью. Естественно, держать язык на привязи его заставляет только отсутствие Джека. И, честно говоря, Хью, это колоссальная удача! Поверь мне, будь у нее возможность, девчонка наверняка выбрала бы его!

– К чему вся эта болтовня? – холодно ответствовал пастор. – В самом деле, Джордж, не пойму, почему ты так заботишься о моем браке с леди, которую, по всему видно, ни в грош не ставишь? Если бы я не был уверен, что это вполне благовоспитанная молодая особа, у которой такие головорезы, как мой кузен Джек, вызывают только отвращение…

– Ты несешь чушь! – перебил его светлость. – Конечно, ты красивый парень, Хью, но не такой удалец, как Джек!

– У меня нет никакого желания слыть «удальцом», как ты выражаешься, – ледяным тоном продолжал Хью. – И я не намерен считать его присутствие или отсутствие сколько-нибудь существенным обстоятельством.

– Только не притворяйся! – воскликнул Бидденден, швырнув на стол «Журнал джентльмена». – Если ты считаешь, дорогой братец, что дядя предпочитает тебя другим внучатым племянникам только потому, что дал тебе приход, то глубоко ошибаешься. И нечего морочить нам голову! Тебе прекрасно известно, что Джек всегда был дядиным любимчиком. Будь уверен, он собирается выдать Китти за него и поэтому чертовски не в настроении! Дивлюсь, что он нас пригласил, ей-богу!

Лорд Долфинтон, который время от времени приводил в смущение своих родных тем, что следил за нитью разговора, поднял глаза от своей книги и вмешался в беседу:

– Дядя сказал, что не приглашал тебя, Джордж. И вообще не знает, почему ты приехал. Он сказал…

– Чепуха, ты ничего не понимаешь! – отрезал лорд Бидденден.

Постигнуть глубину мыслей своих родственников лорд Долфинтон был явно не в состоянии. Новые суждения ему не давались, но некоторые понятия, раз запав в голову, цепко удерживались его памятью.

– Нет, сказал, – настаивал он. – Сказал вчера вечером, когда ты приехал. Еще раз повторил сегодня утром и сказал…

– Очень хорошо, довольно, – возразил кузен запальчиво. Но заставить лорда Долфинтона молчать оказалось не так-то легко.

– Сказал, когда мы сели за ленч, – продолжал он, загибая тощий палец. – Сказал за обедом: если бы ты не пас здесь своего барана, чего бы тебе приезжать, потому что он не приглашал тебя. Я не так умен, как вы, ребята, но если мне говорят раз и другой, я запоминаю.

Увидев, что демонстрация силы лишила его кузена дара речи, он с довольной улыбкой вернулся к своей книжке.

Лорд Бидденден обменялся с братом выразительным взглядом.

Хью заметил вслух, что это, конечно, правда, и некоторая брезгливая двусмысленность в голосе словно пришпорила его брата:

– Во всяком случае, очень кстати, что я оказался здесь одновременно с Долфинтоном! Вот глупость!

– Я граф, – произнес лорд Долфинтон, внезапно вновь вступая в разговор. – А ты не граф. Хью не граф. Фредди не…

– Ну, конечно, ты единственный граф среди нас, – вставил Хью примирительно.

– Джордж – только барон, – не унимался Долфинтон.

Лорд Бидденден бросил на него неприязненный взгляд и прошипел что-то о голоштанных ирландских пэрах. Он был менее, чем другие двоюродные братья, терпелив с Долфинтоном, чье замечание к тому же задело его самолюбие. Человеку скорее тщеславному, нежели способному, ему нравилось воображать себя главой чрезвычайно влиятельной семьи, делом чести он считал упрочение своего положения и позволял себе говорить и думать об ирландской знати все что угодно, но вид Долфинтона вызывал у него острый приступ зубной боли. Казалось, что святое Провидение нарочно смешало их жребии! Конечно, он не хотел бы поменяться с Долфинтоном чем-нибудь, кроме титула: ни тощими ирландскими акрами поместья, заложенного-перезаложенного, как имелись основания предполагать, ни положением единственного ребенка в семье – иметь одного ребенка, согласно его представлениям, было недостойно для древней фамилии. Будучи человеком патриархальным, лорд Бидденден обожал собирать под своей крышей братьев и сестер, ощущать, что они нуждаются в его отеческих наставлениях, к их успехам он относился так же ревностно, как к своим собственным. И бесконечно досадовал на обстоятельства, помешавшие ему преподнести Хью его первый приход. Ему, а не Метью Пениквику, следовало стать благодетелем Хью, и он никогда не мог простить этого ипохондрику, который нянчился с делами Хью в угоду чудовищно устарелым представлениям и надеждам.

Присутствие Хью на расстоянии пешей прогулки от Бидденден-Холла не доставляло Джорджу особенного удовольствия, однако он старался не придавать этому значения, необыкновенно развитое чувство кастовости заставляло его испытывать равную приязнь ко всем братьям и сестрам. Но печальный парадокс заключался в том, что он не мог и дня прожить без тщательно скрываемого приступа злобы, вызванного общением с Хью. Чувство справедливости не позволяло ему бранить брата за то, что тот на голову выше его ростом и значительно стройнее, но он искренне не понимал, почему сутана Хью дает ему столько дополнительных прав по сравнению со старшими. С сожалением лорд Бидденден думал о своем втором брате, Клоде, и жалел, что его с полком в составе оккупационных войск во Франции занесло так далеко. Он очень хотел помочь Клоду сколотить состояние – и потому, что любил его, и потому, что предвидел: в недалеком будущем придется взять на себя часть расходов, если не все, по производству брата в следующий чин. Капитан Рэттрей, при всей его почтительности к главе дома, стоил дорого.

Размышления лорда опять прервал Долфинтон, граф вновь поднял голову для того, чтобы дать выход мысли, которая, видимо, долго вызревала в нем.

– Я вовсе не хочу быть графом, – сказал он с горечью. – Или виконтом. Фредди будет виконтом. А я не хотел бы. И зачем мне быть бароном? Хотя это не так уж и мало. Джордж…

– Да, да, всем известно, что я барон! – взорвался Бидденден. – Тебе незачем перебирать всю табель о рангах. Ты вовсе не хочешь быть пэром во всех степенях сразу. Не знаю, что за блажь взбрела тебе в голову, но я, по крайней мере, на этот раз понял!

– Это еще не повод для грубости, – нашелся Хью. – А кем бы ты хотел быть, Фостер?

Лорд Долфинтон вздохнул.

– В том-то и беда, – произнес он скорбно. – Я не хотел бы быть военным. Или церковнослужителем. Или врачом. Или…

Сообразив, что списку занятий, к которым его кузен не желал иметь ни малейшего отношения, не скоро придет конец, пастор прервал его и уточнил вопрос с присущей ему серьезностью:

– Почему ты не хочешь быть графом, Фостер?

– Не хочу и все, – ответил тот просто.

К счастью для старшего кузена, который, судя по виду, был близок к апоплексическому удару, рассуждения Долфинтона прервало появление на сцене его двоюродного деда и хозяина.

Выход мистера Пениквика, удалившегося после обеда в спальню, чтобы перебинтовать страдающую от подагры ногу, выглядел чрезвычайно эффектно. Впереди шел его дворецкий, неся на серебряном подносе коробочку с пилюлями и стакан с какой-то гадкой микстурой, сам мистер Пениквик хромал следом, поддерживаемый с одной стороны крепкого сложения лакеем, с другой – камердинером, служанка замыкала шествие, неся тяжелую трость, несколько подушек и шаль. Лорд Бидденден и его брат кинулись помочь немощному родственнику, однако их усилия остались втуне. Укоризненным шепотом дворецкий оповестил лорда Долфинтона, что тот занимает место хозяина. Переполошившись, Долфинтон переместился на менее удобный стул вдали от очага.

Наконец мистер Пениквик, испускавший всевозможные стоны, мольбы, упреки, был опущен в любимое кресло, его больная нога осторожно устроена перед ним на подушке, другая подушка легла ему за спину, а племянник Хью осторожно расправил шаль на плечах, довольно наивно при этом спрашивая, удобно ли ему.

– Нет, мне не удобно, и если бы ты имел мой желудок или мою подагру, ты не задавал бы таких чертовски глупых вопросов! – отпарировал мистер Пениквик. – Стебхилл, где мое сердечное? Где мои пилюли? Они совершенно мне не помогают, но я за них заплатил и не собираюсь тратить деньги попусту! Где моя палка? Девочка, положи ее так, чтобы я мог достать, и не стой здесь рот разиня, точно курок на предохранителе! Колода глупцов! Да прекрати ты юлить вокруг меня, Спиддл! Я этого не выношу! Иди и слушай звонок: я, вероятно, отправлюсь спать рано и вовсе не собираюсь ждать, пока тебя будут искать по всему дому. Идите все! Нет, стойте! Где моя табакерка?

– Полагаю, сэр, вы положили ее в карман, когда вставали из-за стола после обеда, – сказал, оправдываясь, Стебхилл.

– Такого дурака поискать надо. Как же ты позволил мне сесть, пока я не вынул ее? – гневно произнес мистер Пениквик, со стонами и кряхтением предпринимая героические усилия, чтобы запустить руку в карман.

Предложенный лордом Бидденденом «Специальный» сорт в изящной эмалевой табакерке он неблагосклонно отверг, мистер Пениквик сообщил, что уже много лет пользуется сортом «Нат Браун» и ему не нужна ничья новомодная подделка. Наконец с помощью двоих из своих оруженосцев он высвободил табакерку из кармана, заявил, что комната холодна, как гроб, и обвинил кругом лакея за то, что тот развел слишком слабый огонь в очаге. Лакей, из вновь нанятых, оказался настолько глуп, что напомнил мистеру Пениквику, что точно выполнил его приказание.

– Вот идиот! – воскликнул мистер Пениквик. – «Слабый огонь», черт подери! Но не тогда, когда я сам здесь сижу, тупица! – Мановением руки он отослал слуг и кивнул молодым родственникам. – Как правило, я сижу в библиотеке, – объявил он, – но не хотел, чтобы вы все там толпились. – Оглядев комнату, которая явно нуждалась в отделке (но не тратить же деньги на помещение, где ты не бываешь годами!), он выпил две пилюли и накапал сердечное. После этого угостился внушительной понюшкой табаку, который, казалось, освежил его, и начал: – Я вызвал вас сюда с определенным намерением, и если кому-нибудь наплевать на собственные интересы, я отвращаю лицо от него. Вы уже получили дневную отсрочку, вот и довольно! Держать вас здесь вечно, чтобы вы объедали меня, ради удобства парочки отъявленных нахалов не собираюсь! Заметьте, у меня нет намерений лишать их шанса! Они этого не заслужили, но я обещал, что Китти будет иметь выбор, и я человек слова.

– Предчувствую, сэр, – вкрадчиво вмешался Бидденден, – что мы имеем лишь слабое представление о ваших намерениях. Но вы не можете не признать, что один из нас отсутствует не по своей вине.

– Ты имеешь в виду своего брата Клода? Я рад, что его здесь нет, – отрезал мистер Пениквик. – Ничего не имею против мальчика, но ненавижу военных. Если он захочет, пусть сделает предложение Китти, но я предупреждаю: ей нечего ему ответить. С чего бы? В глаза его не видала несколько лет! А теперь вы все помолчите и послушайте, что я скажу. Я долго все обдумывал и пришел к выводу, что нашел верный выход. Сейчас все объясню попроще. Долфинтон, ты меня слышишь? – Лорд Долфинтон, который сидел, бессильно опустив руки между колен, с выражением крайней подавленности на лице, вздрогнул и закивал. – Полагаю, он ничего не понял, – произнес мистер Пениквик, понизив голос. – Его мать может говорить все что угодно, но я всегда подозревал, что у него чердак не в порядке. Однако он – мой внучатый племянник, как и вы все, и я решил, что не буду делать различий между вами. – Он помолчал и торжественно оглядел аудиторию, довольный отсутствием вопросов и возражений. – Согласно моему завещанию… – продолжил он с надрывом в голосе. – Я уже старый человек и, смею утверждать, не проживу особенно долго. Не то чтобы я очень о том печалюсь – я свое прожил… Не сомневаюсь, каждый из вас ряд был бы свести меня в могилу… – Здесь возникла еще пауза, и «дрожащая рука преждевременной старости» угостила его новой понюшкой табаку.

Однако великолепная сцена вызвала почему-то слабый отклик в зрительном зале. Долфинтон и преподобный Хью, разумеется, внимательно смотрели на престарелого родственника, но глаза Фостера совсем потускнели, а взгляд Хью выражал откровенный скепсис. Бидденден очень тщательно протирал свой лорнет. Конечно, мистер Пениквик не был столь обременен годами, как могло показаться несведущему наблюдателю и как говорили об этом его слова и сморщенное лицо. Он действительно остался последним из старшего поколения семьи, о чем любил сообщать своим посетителям, но поскольку четыре его старших сестры предшествовали ему и в земном мире, и в ином, это не казалось таким уж из ряда вон выходящим явлением, каким он любил его представлять.

– Я последний в роду, – произнес он, горестно покачивая головой. – Пережить всю семью! Никогда не быть женатым, не иметь брата!

Эта исполненная трагизма тирада неожиданно возымела действие на Долфинтона, который обратил на Хью понимающий взгляд. Хью поощрительно улыбнулся ему, но вслух бесстрастно произнес:

– Именно, сэр!

Увидев холодность аудитории, мистер Пениквик внезапно сменил патетику на свою обычную резкость:

– Не то чтобы я обливался слезами, когда мои сестры умерли. Ничего подобного! Вы, двое! Это я о вашей бабушке говорю! Не очень-то она меня трогала. Бабушка Долфинтона – моя сестра Корнелия – глупейшая женщина, но не важно! Вот Роузи лучше всех. Черт, я любил Роузи и люблю Джека! Копия она! Не пойму, почему разбойника нет сегодня здесь? – С мыслью о Джеке жалобные ноты вновь зазвучали в голосе старшего в роду. Он просидел одну-две минуты молча, раздумывая об отступничестве своего любимца. Бидденден бросил на брата взгляд долготерпения, но взгляд Хью остался прикованным к лицу мистера Пениквика, он учтиво ждал, пока тот закончит свою речь. – Ну, да это не имеет значения, – брюзгливо бросил наконец старик. – Вот что мне нужно вам сказать. Я не вижу, почему бы мне не оставить деньги, кому хочу. Ни у кого из вас нет права на них, так что и думать об этом нечего. В то же время я никогда свою плоть и кровь не забывал. Никто не посмеет меня упрекнуть, что я не исполнил долг перед семьей. Вспоминая те времена, когда я позволял вам сюда приезжать… Мерзкие сорванцы вы были, кстати сказать! Не говоря уж о советах, которые я давал матери Долфинтона, хотя она и не моя племянница, и которым она последовала, когда мой племянник Долфинтон умер, и правильно сделала… Нет, я выполнил свой долг. Ясно, и у меня есть чувство родной крови. И в Джордже она течет: это единственное, что мне в тебе нравится, Джордж. Поэтому, естественно, я решил, что мои деньги должны перейти к одному из вас. В то же время существует Китти. Не стану отрицать: если бы не чувство долга перед семьей, я оставил бы все ей, и точка! – Он перевел взгляд с Биддендена на Хью и внезапно радостно фыркнул. – Держу пари, вы часто спрашивали себя, уж не моя ли это дочка, а? А вот и нет. И даже не родня. Китти – дитя бедного Тома Чаринга, и все здесь чин чинарем, что бы вы там ни подозревали. Мы дружили с Томом, но его отец оставил ему воду в лукошке, а мой мне – набитый карман. Том умер, когда Китти еще под стол пешком ходила, и больше никаких Чарингов не осталось, кроме парочки старых прокисших кузин. Вот я и удочерил малышку. Никаких шахеров-махеров здесь нет, и, ясно, девочка может войти в любую семью, в какую захочет. Словом, я решил, что один из вас возьмет ее в жены – и мое состояние в придачу.

– Должен заметить, что это странный, фантастический план, – вступил Бидденден. – И тот, кто…

– Фантастический! – воскликнул Хью с омерзением. – Я скорее назвал бы его бесчеловечным!

– Прекрасно, парень, если ты так думаешь, не делай ей предложения! – парировал мистер Пениквик.

– Пожалуйста, помолчи, Хью. Могу я узнать, сэр, полностью ли ваше имение отойдет… э-э… счастливому соискателю?

– Китти, когда она выйдет замуж. Я не одобряю разделения капитала.

– А в случае, если ни одно из предложений не будет принято?

Мистер Пениквик опять ухмыльнулся:

– Ну, этого не стоит опасаться!

Хью поднялся и возвышался теперь над двоюродным дедом.

– Ваш план отвратителен для женской скромности. Бога ради, за кого из нас вы принуждаете ее выйти?

– Не стой надо мной, Хью, не то я шею сломаю. Я не собираюсь ее ни к чему принуждать. То есть я стал бы, если бы она начала путаться: назвала одного, потом другого… Но все же я не безрассудный человек и хочу, чтобы девочка сделала свой выбор именно среди вас! Вас достаточно для выбора!

– Но если она все же откажется, сэр? – взволнованно спросил Бидденден.

– Тогда я оставлю состояние Воспитательному дому или какому-нибудь иному заведению, – ответил мистер Пениквик. – Но не будет же она такой дурой!

– Прав ли я, сэр, предполагая, что у Китти нет собственного состояния? – спросил Хью.

– Ни пенни, – бодро ответил мистер Пениквик. Глаза Хью загорелись.

– И вы говорите, что не принуждаете ее! Удивляюсь вам, сэр. Смею подчеркнуть, я глубоко оскорблен! Без состояния какая надежда может быть у женщины в обстоятельствах Китти составить приличную партию?

– Конечно, никакой. – С каждой минутой мистер Пениквик становился все любезнее, тогда как гнев его внучатого племянника рос.

– Разумеется, нет! – воскликнул лорд Бидденден, почти содрогаясь при мысли о браке с бесприданницей. – Ты слишком забегаешь вперед, Хью! Откуда у тебя такие фантастические представления? Можно подумать, что браки никогда не заключаются по взаимному интересу. Между тем в нашем кругу это происходит сплошь и рядом! Да и твоя сестра…

– До сих пор я не знал, что одну из моих сестер принудили к браку, который вызывал у нее отвращение!

Мистер Пениквик вернулся к своей табакерке.

– А почему ты уверен, что брак с одним из вас будет неприятен для девочки? – спросил он. – Может, лично ты ей не нравишься, но это не значит, что она не захочет выбрать кого-то еще из вас. Других мужчин она не знает. Словом, этому просто суждено случиться. – Вложив в ноздрю на сей раз слишком большую порцию «Ната Брауна», он отчаянно расчихался и, придя в себя, заметил: – Должен вам напомнить, Чаринги всем известны: добрая порода, достойная породниться с любой семьей! Но в Китти есть и французская кровь! – Это обстоятельство давно обсуждалось всеми собравшимися, но старик предал его гласности со всем пафосом человека, делающего дискредитирующее признание. – Ее мать происходит из Эвронов. Никогда прежде не слышал об этой семье. Они были эмигранты, но, кажется, не из дворян – по крайней мере, Том мне ничего подобного не говорил. Но та родня не станет вас беспокоить: я об этом позаботился! Парень, назвавшийся дядей Китти, однажды приходил сюда – много лет назад. Привез с собой сыновей – парочку сопляков. Я быстро дал им от ворот поворот. Ох и ловкий он тип! Но меня не надуешь – так я ему и сказал! Пьяница, вот кто он был, если не хуже. Насколько мне известно, убрался обратно во Францию. Во всяком случае, я больше о нем не слышал. Но Дезире – мать Китти… – Мистер Пениквик замолчал, и взгляд его, до того поминутно перебегавший с лица Биддендена на лицо Хью, устремился на тлеющие угли камина. – Китти хорошенькая штучка, но она никогда не сравнится с матерью. Слишком напоминает беднягу Тома. Что-то в ней есть и от Дезире: я это иногда замечаю. Но Дез… Миссис Чаринг… Впрочем, не важно, она к делу отношения не имеет. – Он протянул руку к шнурку звонка и энергично дернул. – Велю позвать ее, но учтите: я не настаиваю, чтобы она выбрала кого-нибудь из вас троих – да она и не может выбрать тебя, Джордж, потому что ты уже женат! Я, кстати, тебя здесь не удерживаю и не приглашал тебя!

Лорд Долфинтон, найдя столь блестящее подтверждение своим словам, перевел взгляд на старшего кузена и коротко заметил:

– Говорил же я тебе!