Текст книги "Верх совершенства"

– О, Джордж, что ты! – возразил сэр Уолдо. – Нельзя же так…

– Нет, можно! Можно! – порывисто отозвался Джордж, рубанув рукой воздух. – Только подумать, что он тебе сегодня устроил! Он по гроб жизни должен был благодарить тебя.

– Он мне ничем не обязан.

– Что?! – вскричал Джордж и вновь выразил намерение застыть на месте.

Кузен схватил его за руку и не дал остановиться.

– Джордж, так мы и до ночи не уйдем отсюда! – строго проговорил сэр Уолдо. – Я плохо поступаю с Лоури. Очень плохо. И если ты этого не знаешь, то с меня хватит того, что об этом знаю я.

– Нет, я не знаю! – громогласно объявил Джордж. – Начиная с того дня, когда он появился в Хэрроугейте, ты просто осыпаешь его деньгами! Даже для Джулиана ты этого никогда не делал!

– О, что касается Джулиана, то ему я гинею если даю, то под расписку! Особенно когда он был школьником! – со смехом воскликнул Уолдо.

– Так я и знал! Ты, конечно, можешь считать, что ему и своих хватает, но…

– Нет, ни о чем подобном я и не думал. Просто мне не следует быть его опекуном ни при каких обстоятельствах. К тому времени, когда он приехал в Хэрроугейт, я уже был совсем не тот, каким был во время детства Лоури. – Он сделал паузу, чуть нахмурился, потом резко проговорил: – Знаешь, Джордж, когда у меня умер отец, я был еще слишком молод для того, чтобы становиться наследником.

– Во всяком случае, признаюсь, мы все придерживались именно такого мнения. Думали, что ты покидаешь все отцовские денежки в реку, как плоские камни, чтобы посмотреть, сколько будет отскоков. Но ты этого не сделал и…

– Да, я этого не сделал. Вместо этого я стал портить Лоури.

– Да ладно тебе, Уолдо… – запротестовал Джордж и прибавил после минутного раздумья: – Ты хочешь сказать, что внушил ему мысль о том, что он всегда может положиться на тебя? Да, если в этом смысле… я с тобой, пожалуй, соглашусь. Но вот зачем ты это сделал, не пойму? Насколько мне известно, ты всегда недолюбливал его, не так ли, а?

– Да, это верно. Но когда я… Как он назвал это? Когда я «купался в золоте», а у моего дяди едва хватало на то, чтобы быть независимым, – при том, что он был скрягой еще похлеще кузена Джозефа и держал Лоури в черном теле, – мне казалось просто недостойным не прийти парню на помощь.

– А, понимаю! – медленно проговорил Джордж. – И однажды начав, ты уже не мог остановиться.

– Я мог бы, пожалуй, остановиться, но не сделал этого, тут ты прав. Что это, в конце концов, значило для меня? К тому времени, когда я понял, что это значит для него, было уже поздно.

– О! – Джордж покатал эту фразу в своем сознании, словно смакуя ее. – В самом деле! Но если ты полагаешь, что виноват тут ты, то что делать? Оставить его одного: пусть или плывет или тонет? Боюсь, ты этого не сделаешь!

– Раньше я тоже так думал, – проговорил сэр Уолдо.

– Не знаю… Мне кажется, что беда еще поправима. Во всяком случае, надеюсь на это.

Джордж скептически расхохотался.

– Недели не пройдет, как он увязнет в каком-нибудь очередном игровом притоне, попомни мое слово! И только не говори мне, что ты перестал помогать ему. Он не дурачок и прекрасно знает, что в конце концов все штрафы оплатишь ты!

– Вот и нет. Я оплачиваю его карточный долг только в обмен на его обещание больше не играть.

– Его обещание? Боже мой, Уолдо, никак ты с луны свалился? Неужели ты можешь полагаться на его обещание?

– Да, именно так. Лоури дал такое обещание и он не свернет в сторону. Вспомни его сегодняшний гнев. Я связал его словом. В сущности он бесновался сегодня не из-за Брум Холла, а из-за того, что вынужден держать данное слово.

– Если стал игроком – это уже навечно. До гробовой доски, уж ты поверь мне.

– Мой дорогой Джордж! Да будет тебе известно, что Лоури такой же игрок, как и я! – улыбнувшись ответил сэр Уолдо. – Все, чего он хочет, это выделиться в этом мире. Все! Больше за ним нет никаких грехов! Поверь мне, что я знаю его гораздо лучше, чем ты, так что поскорее убери это выражение нахмуренности со своего лица! – Он взял кузена за руку и легонько сжал ее. – Лучше скажи мне вот что, дружище! Охота тебе заполучить тебе Брум Холл? Потому что если тебе охота, я надеюсь, ты понимаешь, что…

– Мне не нужен Брум Холл! – с преувеличенной резкостью прервал его Джордж. Я просто выразил свое удивление по поводу решения старика Джозефа, в результате чего все его состояние отошло к тебе. Не нужно делать из этого далеко идущих выводов. Кстати, нашей тетушке это также пришлось не очень-то по душе, если ты заметил.

– Как раз ее-то реакция мне понятна. Но я уверен, что самому Линдету Брум Холл даром не нужен.

– Между прочим так же, как и твоему покорному слуге!.. Наивное дитя! У него и мысли не возникло по поводу этого имения, можешь не сомневаться в этом! И вообще, знаешь, Уолдо… Мне кажется, этот юноша под конец разобьет все надежды своей энергичной матушки. С того самого времени, как он приехал из Оксфорда, она неустанно пытается наставить его на путь истинный. Делает все, чтобы он вышел в свет и поскорее нашел себе богатую и приличную невесту. Она добилась того, что теперь нет ни одного светского вечера, куда бы его не приглашали. А чем он отвечает на ее заботы? Просит забрать его с собой в дикие дебри Йоркшира! Каково? Знаешь, я чуть не расхохотался во все горло, когда увидел выражение на ее лице, которое появилось, когда Джулиан назвал светский сезон смертной тоской! Будь спокоен: она постарается помешать его отъезду с тобой!

– Как раз напротив. Она не станет этого делать. Тетушка Софья слишком любит своего единственного сына, чтобы толкать его на какую-либо жизненную дорогу против его воли. К тому же в ней действительно присутствует достаточно здравого смысла. Бедная тетушка Линдет! Мне искренне жаль ее! После многолетних трудов ей пришлось отказаться от мысли ввести в свет своего мужа, для которого не было в жизни ничего более достойного презрения, чем общество. И теперь она узнает, что ее Джулиан, у которого есть все для того, чтобы стать настоящей звездой общества и законодателем мод, относится ко всему этому еще более отрицательно, чем его отец.

– Я думаю, тем лучше для него, – задумчиво проговорил Джордж. – Сказать тебе по правде, я всегда желал, чтобы он пошел в жизни по твоим следам! Ладно… Если она позволит ему поехать с тобой на следующей неделе, постарайся оградить юношу от возможных неприятностей. Иначе ты можешь заранее распрощаться со своими глазами: тебе их выцарапают.

– О, нет! Неужели ты думаешь, что он проникнется любовной привязанностью к какой-нибудь доярке? Или поссорится со всем сельским населением? Ты просто пугаешь меня, старина Джордж!

– Поссорится со всем сельским населением? – переспросил кузен хохоча. – Смотри, как бы ты сам этого не сделал! Я точно не знаю, как насчет ссоры, но уже сейчас могу предсказать ту панику, которая возникнет там вместе с известием о том, что к ним едет Совершенный!

– О, ради бога, Джордж! – взмолился сэр Уолдо, резко освобождая свою руку из-под руки кузена. – Не болтай чепухи! Если бы я был азартным человеком, то тут же побился бы с тобой об заклад, что обо мне никто и никогда и не слышал в Оверсетте.

2

Ни то, ни другое пророчество не сбылись в точности, но сэр Уингхэм, по крайней мере, в своей догадке подошел ближе к истине, чем сэр Уолдо.

Брум Холл относился к сельскому приходу, центром которого считался городок Оверсетт, расположенный в Вест-Райдинг, ближе к Лидсу, чем к Хэрроугейту, не более чем в двадцати милях от Йорка. Несмотря на то, что большинство прихожан церкви преподобного Джона Чартли действительно ничего не знало и никогда не слыхало о сэре Уолдо, а несколько уважаемых пожилых джентльменов, – таких, как например, сквайр Миклби, – проявляли весьма незначительный интерес к любому посланцу света, да к тому же увлекающемуся спортом, – среди дам и молодежи Оверсетта поднялось великое волнение. Никто не был знаком лично с сэром Уолдо. Впрочем, несколько леди знали его в лицо. Во время их наездов в Лондон им показывали на него пальцами в парке или в опере, объясняя, что это один из лидеров столичного света. Все без исключения молодые люди Оверсетта находились в состоянии крайнего возбуждения. Теперь они один за другим начали хвастаться своим хорошим вкусом в одежде и разрывались между желанием узнать поскорее, каким же образом сэру Уолдо удается выглядеть столь неотразимо, и страхом за то, что этот великосветский вельможа будет презрительно морщиться, глядя на то, как они, его почитатели, станут неуклюже подражать ему.

Первым человеком, узнавшим о грядущем визите сэра Уолдо, был приходский священник. Он поведал об этом своей дочери, а та поспешила с этой вестью в Степлз, главный дом во всей округе. Там сообщение было воспринято по-разному.

Миссис Андерхилл, которой было известно о сэре Уолдо ровно столько же, сколько самому темному и не образованному прихожанину местного священника, но которая поняла из восторженного тона его юной дочери, что это не рядовое событие, спокойно сказала, глядя сразу на всех:

– Да что вы говорите!

Мисс Шарлотта, пятнадцатилетняя попрыгунья, первым делом взглянула на мисс Трент, бывшую предметом ее чистого девичьего обожания и непререкаемым авторитетом во всех вопросах, о которых когда-либо заходила речь. А племянница миссис Андерхилл, мисс Теофания Вилд, глядя на мисс Чартли своими большими, поблескивающими глазами, не дыша пробормотала:

– Это правда? Приезжает в Брум Холл? Ты что, разыгрываешь меня, Пейшенс? Я знаю, разыгрываешь!..

Мисс Трент, которая после услышанного на миг подняла удивленный взгляд от своей вышивки, быстро вернулась к работе и не пожелала комментировать это сообщение. Что до господина Кортни Андерхилла, которого обуревало желание засвидетельствовать свое почтение гостье его матери, то он воскликнул в живейшем восторге:

– Сэр Уолдо Хокридж! Наследник старика Кальвера? Боже правый! Мама, ты слышала? Сэр Уолдо Хокридж!

– Да, милый. Я надеюсь, что ему здесь понравится и что он останется доволен наследством. Хотя последнее маловероятно, ибо господин Кальвер оставил имение в состоянии страшной разрухи и неухоженности… Сэр Уолдо Хокридж?.. Постойте-ка, постойте-ка, что-то я не могу его вспомнить… Впрочем, я всегда отличалась плохой памятью на имена. Тем более на такие, которые мне ни разу не приходилось слышать!

– Его прозвали Совершенным, – с почтением, граничащим с благоговейным трепетом проговорил Кортни.

– В самом деле, милый? Кажется, это что-то вроде клички… Могу поручиться за то, что она была дана ему по какому-то дурацкому поводу. Точно так же, как твой дедушка назвал твою бедную тетушку Джейн «Горячей Сдобой». И все лишь потому, что…

– О! – вскричала ее племянница, нетерпеливо прерывая эти неуместные воспоминания. – Надо же понимать разницу! То «Горячая Сдоба», а то – «Совершенный»! Ведь это же означает «совершенство»!.. Станут человека называть так по глупой шутке!.. Не правда ли, Анцилла?

Мисс Трент расправила шелковую вышивку у себя на коленях и хорошо поставленным голосом отозвалась:

– Это, разумеется, обозначает его достоинства. Можно предположить, что он является образцом добродетели. Можно предположить…

– Ерунда! Это означает, что он лучший ходок из всех прочих! – уверенно заявил Кортни. – Особенно на дорогах. Сейчас есть даже такой вид спорта: пешие путешествия, походы… Хотя Совершенным его называют еще как первоклассного охотника верхом с собаками! Грегори Эш, – а уж он знает толк в этих вещах, – рассказал мне, что нет лучшего наездника в седле и даже без седла, чем этот Совершенный. Так, ну раз уж он приезжает, вы не дождетесь от меня, чтобы я хоть раз сел на эту гнедую клячу, которую получил от старика Скиби. Это уж будьте покойны! Ма, у господина Бедгуорса есть чудесная лошадь на продажу. Великолепный скакун! А как голову несет – залюбуетесь! То, что надо, ма!

– О, господи! Как-будто ему будет какое-то дело до того, на какой лошади ты будешь сидеть! – презрительно поморщившись, проговорила мисс Вилд. – Сэр Уолдо – это нечто другое… Первый человек в свете. Человек безупречного стиля, элегантности… К тому же необыкновенно красив и баснословно богат!

– Элегантен! Красив! – передразнивая ее, повторил Кортни. – Много ты в этом понимаешь!

– Понимаю! – вспыхнула она. – Когда я жила в доме моего дядюшки в Портленд Плейс…

– Да, когда ты жила в доме твоего дядюшки, ты была такой же тупой, как любая из его домашних швеек! Уж я-то знаю! Болтает всякую чепуху! Ты и в глаза-то его ни разу не видела!

– Видела! Видела! Много раз! Он красив и элегантен! Анцилла, ну скажи ему!

Мисс Чартли, которая слыла очень добропорядочной девушкой и человеком поразительно миролюбивым, поспешила вмешаться в разговор, который грозил перерасти в очередную ссору. Она повернулась к мисс Трент и проговорила, как обычно, тихо и застенчиво:

– Я думаю, ты знаешь о сэре Уолдо гораздо больше, чем любая из нас. Ведь ты жила одно время в Лондоне, правда? Может, ты даже встречалась с ним там?

– Нет, встречаться – не встречалась, – ответила быстро мисс Трент. – Насколько мне помнится, я даже ни разу не видела его. И уж во всяком случае, я знаю о нем нисколько не больше, чем любой другой. – Слабо улыбнувшись, она добавила: – Круги, в которых он вращался, располагались относительно меня слишком высоко, чтобы дотянуться до них.

– Я считаю, что ты не особенно-то и желала знакомиться с ним, – тут же поддержала своего кумира Шарлотта. – Я тоже не желаю! Я вообще ненавижу франтов! И если он едет сюда только для того, чтобы задирать перед нами свой великосветский нос, то, надеюсь, что он очень скоро уберется восвояси!

– Надеюсь, так и будет, – продевая нитку в иголку, проговорила мисс Трент.

– Да, так говорит папа, – согласно кивнула головой мисс Чартли. – Ему надо будет уладить все вопросы с адвокатами покойного господина Кальвера. А потом он наверняка продаст Брум Холл. Ведь не станет же он в нем жить, правда? Папа говорит, что у него есть очень красивый дом в Глостершире, который принадлежал его семье на протяжении многих поколений. И если он на самом деле весь такой светский и утонченный, то он, наверное, считает наши места лесной глушью… Хотя отсюда не так далеко до Хэрроугейта…

– До Хэрроугейта! – презрительно скорчив губы, воскликнул Кортни. – Да ему плевать на Хэрроугейт! Могу поклясться, что он не усидит в Брум Холле и недели! Здесь нет ничего, что заставило бы его остаться хоть ненамного дольше.

– Ничего? – с лукавой улыбкой на милом личике спросила его кузина.

– Ничего! – заявил он резко, будучи задет этим беспардонным девичьим самодовольством. – И если ты думаешь, что, увидев тебя, он тут же влюбится, то очень сильно ошибаешься! Могу побиться об заклад, что среди его знакомых есть целая куча девчонок, до которых тебе далеко!

– Нет! – тут же ответила она без улыбки и серьезно добавила: – Этого не может быть.

Мисс Чартли очень не хотелось встревать, но удержаться она не могла:

– О, Теофания, как ты можешь!? Я, конечно, прошу у тебя прощения, но, по-моему, так нельзя говорить!..

– А почему это, интересно? – пожала плечами мисс Вилд. – Ведь это правда! Почему мне нельзя говорить о том, что я красива? Почему нельзя, если это так и есть? Да и все говорят!

Эта фраза вызвала различную реакцию у участников разговора. Если молодой господин Андерхилл с горячностью бросился в спор со своей кузиной, то мисс Чартли подавленно умолкла. Сама она была очень скромной девушкой, поэтому бахвальство мисс Вилд глубоко шокировало ее. И однако, несмотря на то, что она, конечно же, с неодобрением относилась к такого рода проявлениям самоуверенности и нескромности, одновременно с этим внутренняя честность заставляла ее признаться самой себе в том, что Теофания Вилд была на самом деле самой красивой девушкой, самым прелестным существом, которое мисс Чартли когда-либо видела или могла представить в своем воображении. В ней все было совершенным. Даже самый строгий критик не посмел бы, глядя на нее, сказать, что она слишком высока ростом или, наоборот, слишком мала, или что нос портит ее лицо, или что она недостаточно мила в профиль. Она была мила со всех сторон, под каким бы углом на нее ни смотрели, считала мисс Чартли. Даже смуглые струящиеся локоны ее волос, огибая лицо, были завиты от природы. У нее были глубокие и красивые глаза насыщенного голубого оттенка, длинные черные ресницы, маленький прямой носик, чудесно очерченные губы, и все ее лицо напоминало цветок персикового дерева. Словом, можно было смело сказать после первого же взгляда на нее, что она достойна восхищения. Ей было всего семнадцать, но в ее фигуре не было ничего детского, все линии были плавны, женственны, никакой угловатости, свойственной молодым девушкам. Когда она открывала свой очаровательный ротик и обнажала зубы, то можно было залюбоваться. Две нитки жемчуга, одно слово!

До ее недавнего возвращения в Степлз, где прошло ее детство, самой хорошенькой девушкой во всей округе бесспорно считалась Пейшенс Чартли, однако Теофания сразу же и бесповоротно затмила ее. Пейшенс была воспитана в понимании того, что внешность не имеет для человека сколько-нибудь заметного значения. Однако, когда родитель, который прививал ей эти установки, вдруг начинал говорить, что ему доставляет удовольствие просто смотреть на милое личико Теофании, дочери становилось как-то немного тоскливо. Никто, думала Пейшенс, наблюдая за собой в зеркало, когда она причесывала светло-русые волосы, не посмотрит на меня дважды, когда в комнате присутствует Теофания. Она принимала свое поражение с покорностью. Она была совершенно лишена зависти к Теофании. И слова той о своей красоте задели мисс Чартли только потому, что она решила: это может отшатнуть от красавицы самых преданных ее почитателей.

Очевидно, разделяя ее взгляды на этот вопрос, заговорила мисс Андерхилл, в голосе которой слышалось больше просительных, чем упрекающих ноток:

– Милая моя Теофания! Тебе не следует говорить такие вещи. Что подумают люди, когда услышат тебя? Говорить так не подобает добропорядочной девушке. Я уверена, что мисс Трент скажет тебе тоже самое!

– Мне-то что!

– Тем самым ты показываешь нам всем, какая ты глупая гусыня! – тут же набросилась на мисс Вилд Шарлотта, отстаивая своего кумира. – Мисс Трент гораздо более достойна, чем ты! Чем все мы! И…

– Спасибо, Шарлотта, не надо, – не поднимая глаз от вышивки, спокойно сказала мисс Трент.

– Но это правда! – вызывающе проговорила Шарлотта. Не обратив на эти слова внимания, мисс Трент улыбнулась миссис Андерхилл и сказала:

– Да, мэм, вы совершенно правы. Это неприлично и к тому же еще и неумно.

– Почему? – вспыхнув, спросила раздраженно Теофания. Мисс Трент задумчиво глянула на нее.

– Это может показаться тебе странным, но я часто имела возможность наблюдать, что когда ты начинаешь хвастаться своей красотой, ты ее стремительно теряешь. Это в последнее время стало даже отражаться на твоем лице.

Вздрогнув, Теофания устремила взволнованно-испуганный взгляд в зеркало, которое висело в изящной раме над камином.

– Правда? – наивно спросила она. – Правда, Анцилла?

– Совершенная правда, – ответила мисс Трент, без тени колебаний пойдя на лжесвидетельство. – Кроме того, когда становится известно, что женщина постоянно любуется собой, люди начинают оборачиваться к ней спинами. И очень скоро бедняжка осознает, что комплиментов, которыми ее одаривали, становится все меньше и меньше. А ведь ничего нет приятнее комплимента для хорошенькой девушки, не правда ли?

– Правда! – воскликнула Теофания пораженно. Она вдруг весело рассмеялась и, перепорхнув в одну секунду на противоположную сторону комнаты, быстро обняла мисс Трент. – Я люблю тебя, противная! Ты бываешь очень вредной, но с тобой не соскучишься! Я больше не буду любоваться собой, честное слово! У всех прошу прощения за то, что говорила минуту назад! Пейшенс! А ты точно уверена, что сэр Уолдо к нам приезжает?

– Да, потому что Ведмор рассказал моему папе о том, что адвокат господина Кальвера приказал ему приготовить все к приезду сэра Уолдо на следующей неделе. Говорят, он привезет с собой еще одного джентльмена и несколько слуг. Бедные Ведморы! Папа рассказал, что как мог утешал их, но они сейчас все равно пребывают на грани истерики. Похоже, господин Смит рассказал им о том, что сэр Уолдо очень богат и могуществен. Ведморы страшно боятся, что окажутся неспособными угодить новому хозяину и он выгонит их!

– Кстати о Ведморах, – внезапно проговорила миссис Андерхилл. – Давно хотела спросить тебя, моя дорогая… Когда моя кузина Мэтлок рассказала мне об этом, то я не поверила своим ушам, хотя она утверждала, что почерпнула эти сведения от самой миссис Ведмор… Правда ли, что господин Кальвер оставил им по своему завещанию только двадцать фунтов и свои золотые часы?

Пейшенс грустно приподняла брови и кивнула.

– Да, мэм. Боюсь, все так и было. Я знаю, конечно, что о покойниках не принято говорить плохо, но, по-моему, он поступил несправедливо! С его стороны это было верхом неблагодарности! Они столько лет служили ему верой и правдой!

– Со своей стороны хочу заметить, что особой разницы между покойным и живым человеком нет, если говорить о чертах его характера! – жестко и с несвойственной ей энергией заговорила миссис Андерхилл. – Он был отвратительным, несговорчивым скрягой и, уж будьте покойны, точно таким же во всем и остался! Можете мне поверить: он сейчас отнюдь не в раю! А почему это я, интересно, должна отзываться с почтением о тех, кто оказался недостойным рая? Интересно, почему это?

Пейшенс не удержалась от смеха, но тут же сказала:

– Вы правы, мэм, однако не стоит, наверное, судить о деле, все обстоятельства которого еще не известны. Моя мама, должна вам признаться, придерживалась того же мнения, что и вы, а папа говорит ей, что мы не должны говорить о скупости господина Кальвера, а должны дознаться до природы и причин, вызвавших ее. Мы должны пожалеть покойного. Он был, наверное, очень несчастлив.

– Конечно, твой папа не мог сказать ничего иного. Ведь он христианин, да к тому же священник, – рассудительно ответила миссис Андерхилл. – Но лично я жалею бедных Вед-моров. И не за то, что им осталось по завещанию так мало, а за то, что они не додумались еще давно уйти от этого старика. А они не ушли, поверили в то, что он обеспечит их за верную службу. Господи! Всем же с самого начала было ясно, что он не способен на это! Обещать – обещал, а выполнять свои обещания, держать слово – это увольте! Всю жизнь на него потеряли, а в ответ ничего! Ну что, я не права?

Мисс Чартли ничего не могла на это ответить. Она только вздохнула и покачала головой. Это дало возможность Теофании тут же переключить разговор в другое, по ее мнению гораздо более интересное и важное русло. Она спросила свою тетушку, спустя какое время после его приезда она рассчитывает пригласить к себе сэра Уолдо.

Происхождение у миссис Андерхилл было не самым высоким. Несмотря на общую способность держать себя в этом мире как добропорядочная леди, ей никак не удавалось ухватывать все тонкости светского кодекса. Впрочем, многие вещи она знала не хуже других. Поэтому воскликнула:

– Ничего себе, Теофания! Батюшки, что ты еще придумаешь такого? Как будто я не знаю, что не могу сама приглашать джентльмена! Это просто неприлично! Даже если бы он ничего не усмотрел в этом, а он обязательно усмотрит… Какой смысл, скажи мне на милость, отсылать ему пригласительную карточку, если он не собирается оставаться в Брум Холле!

– Если ты, тетушка, не хочешь делать этого, то это должен сделать Кортни! – заявила Теофания, не придав никакого значения заключительной части короткого монолога миссис Андерхилл.

Но Кортни, к вящему неудовольствию Теофании, наотрез отказался делать что-либо в подобном роде. Скромность не была в числе отличительных черт его натуры, впрочем, равно как и манеры. Свои возражения он высказал поэтому в самой резкой форме, на какую был способен. А способен он был в этом отношении на многое. Сама мысль о том, что он в свои девятнадцать может взять на себя наглость навязываться сэру Уолдо, настолько потрясла его, что он побледнел как смерть и сказал своей кузине, что она, должно быть, спятила, раз полагает, что он позволит себе такую выходку!

Однако та настойчивость, с которой мисс Вилд продолжала отстаивать свою идею, выдвигая очередные аргументы, а всего больше слезы, которыми кончился спор с кузеном, заставили почувствовать себя миссис Андерхилл весьма и весьма некомфортно. Позже она признавалась мисс Трент в том, что надеется на то, что сэр Уолдо вообще не потревожит их.

– Честно скажу: не понимаю, почему из-за него должна подниматься такая суматоха! Теофания, бедняжка, она совсем отчаялась! И все из-за того, что Кортни считает неприличным взять на себя обязанность пригласить его! Сказать по правде, милая, все это меня очень волнует, ибо ты отлично знаешь нрав моей племянницы!

Это была истинная правда. Уж кто-то, а мисс Трент действительно хорошо знала Теофанию. Мисс Трент была уважаемым человеком в этих местах, несмотря на свою молодость, и была этим обязана только тем, что однажды лучше других сумела справиться с неукротимым характером красавицы Теофании.

Мисс Вилд была единственным оставшимся в живых ребенком брата миссис Андерхилл и к тому же сиротой. Покойный господин Вилд был торговцем шерстью и заработал себе на этом немалое состояние. Все считали, что он взял себе жену не по чину. Она происходила из довольно высоких социальных слоев. Никто не знал, зачем он пошел на это. Если для того, чтобы самому совершить социальное восхождение, используя этот трамплин, то его ждало на этом пути горчайшее разочарование. Братья миссис Вилд не желали стирать грань между собой и торговцем шерстью и обращались с ним в лучшем случае с подчеркнутой вежливостью. А сама жена была слишком больна и робка, чтобы самой идти вперед и еще проталкивать неотесанного супруга. Она умерла, когда Теофания была еще ребенком. Вдовец был рад предложению своей сестры взять девочку к себе и воспитать ее вместе со своим сыном. Господин Андерхилл также занимался всю жизнь торговлей, но к тому времени уже отошел от дел. Состояние он сколотил приличное, а кроме того, благодаря своим манерам, сходил за настоящего джентльмена и имел склонность к спорту, что считалось очень модным и приличным занятием. На этой ниве он снискал уважение всей округи. Отвергнув полуискреннее предложение свояка принять девочку в его собственном лондонском доме, господин Вилд поручил ее заботам своей сестры. При этом он рассчитывал на то, что со временем она и Кортни, который был старше ее на два года, составят замечательную пару. Он бы благосклонно одобрил этот брак. Против всеобщих ожиданий он не женился во второй раз. А господина Андерхилла он не пережил и на год. Он умер, когда дочери было четырнадцать, оставив все свое состояние, единоличной наследницей которого являлась Теофания, в ведении опекунов, и поручил девочку совместному попечительству двух ее дядей по материнской линии. Младший из двух братьев стал официальным опекуном.

Миссис Андерхилл, разумеется, не могло удовлетворить такое переустройство жизни племянницы. Она сочла это личным оскорблением в свой адрес. Как и брат, она очень надеялась на то, что Теофания в конце концов станет женой ее сыну. Господин Андерхилл после своей смерти оставил семье неплохое наследство. Его жена никогда не слыла корыстной и жадной женщиной. Но так же, как леди Линдет желала, чтобы наследство Джозефа Кальвера досталось ее Джулиану, миссис Андерхилл желала, чтобы наследство Теофании перешло со временем к Кортни.

Как только она узнала о последней воле господина Вилда, она тут же выдала свой жестокий прогноз: попомните мои слова, говорила она, мы и глазом моргнуть не успеем, как это Берфорды наложат свои лапы на бедного ребенка!

И она оказалась права!

Если господин Джеймс Берфорд, ученый бакалавр, не предпринимал никаких попыток приблизиться через племянницу к ее богатому наследству, то его брат-банкир Генри Берфорд, обосновавшийся в прекрасном особняке в Портленд Плейс, не теряя ни минуты времени перевез Теофанию из Степлза, где она провела все свое детство после смерти матери, к себе и разместил ее в учебном классе своих дочерей. Наследница огромного состояния и ребенок-сирота от покойной сестры – это не одно и то же. Генри Берфорд это отлично понимал. К тому же, кроме двух дочерей у него еще подрастало еще трое сыновей.

Миссис Андерхилл была по природе добродушной женщиной, но она в то время разрывалась между двумя противоречивыми чувствами: страхом потерять богатую наследницу и отличную партию своему сыну и облегчением от сознания того, что она наконец избавилась от несносной девчонки, которую даже добропорядочные соседи уже в открытую называли шалопайкой! Ни она, ни многочисленные гувернантки, которые сменялись одна за другой, понятия не имели, как им контролировать Теофанию, которая в свои четырнадцать выделялась главным образом двумя основными качествами: упрямством и чувством безнаказанности. Своими подвигами она окончательно затерроризировала всю округу. Своими многочисленными нервными потрясениями миссис Андерхилл была обязана в основном сообщениям о ее не менее многочисленных проделках. Мало того, что Теофания проказничала сама: она тащила за собой Кортни и Шарлотту.

Когда Миссис Андерхилл рассказывали о похождениях этой боевой троицы, у нее только что волосы не вставали дыбом. Теофания выжила из дома подряд трех гувернанток в состоянии нервной прострации. Она была хороша как картинка, однако обладала способностью превращаться из прелестного, милого ребенка в настоящую мегеру! Миссис Андерхилл сдалась быстро и без особых возражений на требования Генри Берфорда. Она сказала только, что ей очень жаль его супругу миссис Берфорд. Она даже не подозревает, на что обречена…

Теофания не преминула доказать это миссис Берфорд в первое же время своего прибывания в доме своего дядюшки. Очень скоро миссис Берфорд со словами о том, что девочка избалованна мягким обращением с нею со стороны родственников, потребовала от мужа, чтобы он сдал ее в школу.

Так Теофания оказалась в заведении мисс Климпинг в Бате. Предполагалось, что женская школа ее воспитает, образует и трансформирует девочку-сорвиголову в скромную молодую леди.

К сожалению, заведение мисс Климпинг посещали и так называемые «дневные» ученицы, которые только учились, а жили по своим домам. С некоторыми из них Теофания сразу же завела тесную дружбу. Ей разрешалось посещать их дома и за пределами женской школы ее круг знакомых стал расширяться. Закончилось все тем, что мисс Климпинг удалось перехватить любовное послание от одного несчастного юнца, адресованное, конечно же, Теофании. Записка была контрабандой пронесена в здание школы подкупленным слугой. Почтенная начальница учебного заведения с ужасом поняла, что прогулки Теофании за пределы школы были не так невинны, как предполагалось. Визиты к школьным товарищам негодная девчонка использовала всего лишь в качестве предлога для того, чтобы без помехи заводить любовные интрижки. И это в ее-то возрасте! Ей не было тогда еще шестнадцати!.. Мисс Климпинг стала терзаться противоречивыми чувствами. Ведь Теофания была выгодной ученицей: опекуны охотно платили большие деньги за процесс ее воспитания и обучения. Но все же… Если бы не одно обстоятельство, мисс Климпинг пришлось бы обратиться к Берфордам с просьбой забрать свою племянницу из ее уважаемого заведения, чтобы сохранить его высокую репутацию.