Текст книги "Спасти Кэрол"

Лафайетт инструктирует Дуайта

Дуайт стоял у окна гостиной и смотрел, как последние из гостей, пришедших разделить его скорбь, идут к своим экипажам и неторопливо отправляются по домам. День только начинался, но небо было серым. Похоже, собирается дождь. А может быть, это просто иллюзия, некий остаточный эффект, созданный обилием черных и серых одеяний гостей, которые теперь шли рука об руку, обнимая друг друга за плечи, причастившись смерти и испытав ее близость, ломающую все стены, разделяющие нас в обыденной жизни.

Супружеские пары по ступенькам поднимались в свои экипажи, и Дуайт слышал их приглушенные голоса, обращенные к возницам.

– Домой…

– В город…

Ощущение было такое, что Кэрол уже предана земле, и эта мысль наполнила душу Дуайта радостью: траурный прием удался.

Есть надежда, что и сами похороны пройдут без сучка без задоринки.

Экипажи один за другим отъезжали, поднимая облачка пыли, и в этой пыли Дуайт увидел приближающуюся к дому Лафайетт.

В каждом городке на Большой дороге найдется благодетель, всегда готовый помочь вам в любом затруднении. В богатом Хэрроузе таким человеком была Лафайетт.

Стук в дверь. Лафайетт, облаченная во вчерашнее платье, обладала достаточным опытом, чтобы постучать почти неслышно. Она все делала быстро, но без излишней спешки. И Дуайт не сразу отреагировал на ее стук, поджидая, пока последние гости скроются из виду, – некая игра, целью которой было показать, кто здесь диктует условия.

Наконец, когда отъехал последний экипаж, хозяин открыл дверь. Не говоря ни слова, он провел Лафайетт в кухню, гда в раковине лежала использованная посуда, а стол был заставлен лакомствами.

– Я расскажу вам одну историю, – сказала женщина. – Хотите?

Голос Лафайетт показался Дуайту излишне громким.

Когда она говорила, подбородок ее подпрыгивал в такт движениям «хвоста», завязанного на затылке, а слова, казалось, стекали вдоль пуговиц, блестевших на груди ее белой блузы строгого покроя. Лафайетт на пару дюймов возвышалась над Дуайтом, и было в ее росте нечто, что помогало ей в делах, подобных тому, ради которого она явилась в дом Эверсов.

– Пришел как-то ко мне молодой человек, – начала Лафайетт. – Сказал, что всю свою жизнь мечтал качать нефть и зарабатывать бешеные деньги. Связался с нефтяной компанией Моссмена, дырявил с ними землю и дослужился до большой шишки. Я сказала, мне плевать на его успехи. Парень нервничал и все спрашивал, не может ли нас кто подслушать. Шептал мне на ухо, хотя можно было и не опасаться. А потом заявил, что его семья против того, чтобы он работал на нефтяную компанию – дескать, слишком уж надолго он отлучается. У него были жена и три дочки. Я сказала – хорошая семья. А он ответил, что она была бы еще лучше, если бы не путалась под ногами. Я ему выдала: ты сам выбирал, сам и виноват. И тогда, наклонившись к самому моему уху, он попросил усмирить его семью. Сказал, что хочет от нее избавиться. Я предложила развод, даже назвала подходящего для такого дельца адвоката.

Лафайетт усмехнулась и продолжала:

– А он сказал, что пришел не для того, чтобы все устроить по закону. Ему, мол, все обрыдло. Жена каждый час требует, чтобы он делал то, делал се, и, когда он собирается на работу, закатывает дикие скандалы. Ну что ж, сказала я, это во всех семьях так. Но он не шутил. Сказал, что у него есть деньги, и я предложила ему человечка, которого предлагаю и вам. Парень согласился.

Лафайетт покачала головой и, помолчав, заговорила вновь:

– Не знаю, был ли у него кто на стороне, мне на это наплевать с высокой колокольни, но парень мне заплатил, и я велела ему назавтра идти на работу как обычно, и, когда он вернется, все будет сделано. Парня тряхануло разок, как обычно трясет людей, когда они принимают нелегкие решения, и мы разошлись.

Дуайт напряженно слушал. Лафайетт продолжала:

– Он пришел через неделю. Видно было, что у него внутри все кипит. Я не терплю подобных сцен. Взяла его за ворот рубашки, оттащила подальше от людей и велела взять голову в руки. А он сказал, что, когда заявился домой, то нашел свою жену сожженной; ее обгоревший скелет был положен на газоне перед передним крыльцом так, словно она пыталась выбраться из-под земли. Ну что ж, сказала я, тот человечек, которого я нашла, – он художник, настоящий мастер своего дела.

Дуайт с усилием скрывал волнение. Женщина вновь усмехнулась и заговорила:

– Но парень сказал, это было не самое ужасное. Он нашел скелеты своих дочерей, которые были кружком рассажены на крыльце. Черные обгоревшие скелеты. Они сидели и словно бы указывали на кости своей матери, говоря – а вот и мамуля, взрыхляет наш газон. Парень сказал, что у их черепов отвисли челюсти, словно дети кричали. Вопящие черепушки. Парень реально сбрендил. Говорил, что не имел в виду детей. Я возразила – он говорил о семье. Оказывается, я не поняла, и дети не могли бы помешать ему в карьере. Я предложила ему в следующий раз более четко формулировать задачу. Его опять начало трясти, и он сказал, что вокруг костей на крыльце был рассыпан нюхательный табак и все выглядело так, будто мать хотела взять понюшку, а дети не разрешали. Что за псих все это устроил, спросил парень, пока он был на работе? Разложил косточки его дочек так, словно это подружки расселись на крылечке. Я его спросила: ну и что, у тебя теперь больше времени на твою нефть? И он сказал – да.

– Ваша история меня пугает, – произнес Дуайт.

– Еще бы!

– Я за свои деньги хочу получить только то, что мне нужно.

Покрытое морщинами лицо Лафайетт расплылось в улыбке. Дуайт никогда не обращал внимания на то, насколько глубоко утонули в глазницах ее глаза.

– Кого бы вы ни нанимали, он обязан быть чуть-чуть сумасшедшим, – сказала женщина.

– Но вы говорили, что он калека.

– И что с того?

Дуайт покачал головой.

Но Лафайетт тронула его за плечо:

– Это то, что вам нужно, Эверс.

– Мне нужно, чтобы все было сделано как можно быстрее.

– Мой человек поймает его. Тот даже не успеет добраться до Хэрроуза. Это я гарантирую.

– И каковы мои гарантии?

Лафайетт умехнулась и произнесла:

– Наймите Смока, и он сделает все, что вам нужно.

– Я в этом не уверен.

– Вот как? Может, хотите нанять кого-нибудь еще, чтобы тот проследил за Смоком?

По лицу Дуайта было видно, что он не исключает такой вариант развития событий.

– Эверс, – покачала головой Лафайетт. – Нельзя к моему человеку подходить с обычными мерками.

– Но я плачу!

Улыбка сползла с физиономии Лафайетт.

– Если вы наймете кого-нибудь следить за Смоком, он может начать следить за вами.

– Тогда он не просто сумасшедший. Он гораздо хуже.

– Так и есть. К тому же он уже на месте.

Дуайт быстро повернулся к окну.

– На каком еще месте? – спросил он.

– В Макатуне.

– Еще одно дельце?

Лафайетт согласно кивнула.

Короткий обмен взглядами – и все было решено.

Лафайетт изучала лицо Дуайта.

– А интересно, – наконец произнесла она. – Что такого вам сделал Джеймс Мокси?

Дуайт изобразил удивление.

– Ничего.

– Но вы хотите, чтобы его убили.

Дуайт не хотел говорить Лафайетт, что Мокси знает тайну Кэрол. Подобное признание пошатнуло бы основания разработанного им плана.

– В чем еще вы дали маху, Эверс? Может быть, мне нужно уносить ноги. Может быть, вы втянули меня в заведомо проигрышное дело?

– Пока ничего не сделал, – уточнил Дуайт.

– Это имеет отношение к вашей жене?

– Нет, – ответил Дуайт. – Никакого отношения.

Лафайетт рассмеялась смехом человека, которому в высшей степени плевать, кто и где прячет свои грехи. Она направилась к двери.

– Итак, за свои деньжата вы хотите получить то, что вам хочется. Отлично!

Но Дуайт не собирался оставлять последнее слово за ней. Как только передняя дверь закрылась за спиной Лафайетт, он прокричал:

– Это – моя идея. Мой план. Не забывайте, Лафайетт, – это я вас позвал, и я здесь принимаю решения!

Но Лафайетт, которая знала обо всем, кто и где что говорит и пишет, и имела своих людей во всех почтовых отделениях на Большой дороге, была прекрасно осведомлена о телеграмме, которую Фарра Дэрроу послала Джеймсу Мокси. Узнав об этом, она сама наняла Смока, чтобы тот пошел за бывшим героем Большой дороги. Легенда? Ее человеку под силу изменить и легенду. Пусть Эверс думает, что он здесь принимает решения. И пусть верит, что заново родится, выйдя из тени собственной жены. Как бы ему не обжечься на открытом солнце!

Свежая горючка

Когда-то, когда он въезжал в какой-нибудь город, люди бледнели. Мужчины отводили глаза, а женщины поворачивались к нему спиной, словно хотели таким образом стать незаметными. Когда-то домашние собаки в местных городках лаяли на него только издалека. Да, были времена, когда он являлся предметом всеобщего восхищения и источником неизбывного ужаса. Но тогда с ним все было в порядке. Тогда, но не сейчас.

Теперь на Горючку Смока тоже обращали внимание. Смок ловил на себе любопытные взгляды жителей Макатуна. Старики, сидящие на крылечках своих домов, толкали друг друга в плечо, а мальчишки замирали на месте, разглядывая всадника, чьи ноги безжизненно свисали по бокам лошади. Редкостное зрелище, вот уж действительно: тощий как жердь человек без шляпы и с вихляющимися ногами едет по Блэндон-стрит. На него обращали внимание даже те, кому обычно ни до чего нет дела, и у всех, кто видел Смока, на мгновение перехватывало дыхание.

Редеющие волосы на его голове добавляли ему возраста, желтая рубашка с закатанными рукавами придавала его облику легкости, а то, что при нем не было ружья, успокаивало всех, кто его видел. Ни то, ни другое, ни третье не соответствовало истине.

Он не вызывал страха. Пока не вызывал.

Смок остановил лошадь у почты, где из земли торчали покривившиеся столбы коновязи. Только один не был занят, и Смок понимал, насколько трудно ему будет спешиться, не имея достаточно места для маневра.

Он ухватился за правое бедро и перенес ногу через голову лошади. Раздался плеск горючки внутри протеза. Горючки было маловато – большую часть он извел на работу в Макатуне и на тот экипаж, с которым столкнулся на Большой дороге.

Его усилия привлекли внимание юной леди, которая, стоя на противоположной стороне улицы, с сочувствием смотрела на то, как калека пытается слезть с лошади.

Она перешла на его сторону.

– Вам помочь?

Прочие прохожие замерли, шестым чувством ощущая то, чего молодая особа не понимала.

Конечно, этот незнакомец – калека, но и калеки могут быть опасны. Кого только не принесет с Большой дороги!

Горючка Смок, сидя с ногами, свесившимися по боку лошади, взглянул на девушку.

– Помогите, – ответил он нараспев. Но тех, кто стоял вблизи, не обманул его певучий голос. – Где здесь можно прикупить хорошей горючки?

Девушка улыбнулась, видя, что калека ее не понял, и, показав рукой вдоль ряда магазинчиков с дощатыми крылечками и деревянными навесами, сказала:

– Если вы…

Она запнулась, и Смок тут же бросился на помощь:

– Если я пойду, так?

– Да, если вы пройдете по тротуару, то за кузницей найдете лавку Кирка. Идите к заднему входу. Там есть разное горючее.

– Хороший товар? – спросил Горючка Смок. – Если товар никудышный, я не пойду.

Юная леди задумалась.

– Да, – наконец отозвалась она. – Конечно, трудно наверняка сказать – я ведь точно не знаю, что вам нужно. Но многие люди покупают горючее у Кирка и не жалуются.

– У Кирка?

– Да.

Смок собрался с силами и соскользнул с хребта лошади на землю. Приземление было жестким: горючка в протезе заплескалась, а металл, пробив старые лохмотья, врезался в плоть обрубков. Смок подавил стон и вместо этого изобразил на лице улыбку.

– О, господи! – всплеснула руками девушка. – Уверены, что вам не нужна помощь? Я могла бы сама сходить за горючим и принести его сюда. И у нас в городе есть хороший врач.

Привязывая лошадь и снимая с нее притороченную к седлу сумку со своим барахлом, Смок не сводил глаз с лица девушки.

– Зачем мне доктор, юная леди?

Певучие нотки напрочь исчезли из его голоса. Теперь он был полон плохо скрываемой боли.

Девушка покраснела, поняв, что коснулась запретной темы.

– Я не имела в виду ничего дурного, – сказала она. – Я просто увидела, как вам трудно…

– Трудно что?..

Девушка явно нервничала и, пытаясь это скрыть, улыбнулась. Обернувшись, она поискала глазами кого-нибудь, кто пришел бы на помощь и мог бы доходчиво облечь в слова ее мысль.

– Я не знаю точно. Но я…

– Ну, так объясните.

Но люди, стоящие вокруг, отворачивались. И тогда Смок положил руку на рукоятку пистолета, торчащую из кобуры.

Девушка попыталась было что-то сказать, но не смогла.

– Вот что, милочка, – Горючка Смок придвинулся к ней. – Скажите-ка, я что, кричал и плакал?

– Нет, ни в коем случае…

– Разве я болтался на своей лошади так, словно готов был упасть?

– Простите?

Смок придвинулся еще ближе, а юная леди инстинктивно отпрянула – насколько позволили ей правила приличия.

– Объясните же мне, – не унимался Смок. – Прошу вас. Я что, распускал слюни? Я что, был весь в слюнях? С головы до ног?

Девушка тщетно попыталась изобразить улыбку.

– Так скажите же, – прошептал Смок, и его губы коснулись уха девушки, – у меня что же, ног нету и я не могу ходить, как все?

Девушка едва не теряла сознание от ужаса и замешательства. Где-то раздался щелчок ружейного затвора.

Лицо Смока расплылось в улыбке. Он всплеснул руками, а из груди девушки вырвался приглушенный крик.

– Конечно, моя милая! Нет у меня ног. Нет!

Горючка Смок дробно рассмеялся. Юная леди нервно рассмеялась ему в унисон. Смок положил руку ей на плечо и прошелся взглядом туда-сюда, выискивая среди стоящих на улице людей того, кто взвел затвор ружья.

– Не дрожите, – усмехнувшись, произнес он. – И спасибо за адрес магазина. Пойду, посмотрю, что у них за горючка. Сам пойду.

Юная леди облегченно вздохнула. Страх, – подумал Смок. – Все, как всегда.

– Кирк, – повторила девушка, все еще дрожа.

– Но если горючка там скверная, – сказал Смок, вновь скривив губы, – мне придется вас найти и спросить, почему вы меня обманули.

Девушка вновь задрожала, но Смок уже оставил ее. Никто не шевельнулся – не посмели! – когда он, поднявшись на тротуар, заковылял по направлению к магазину. Мужчине, стоявшему в дверях таверны, он показал язык. Проходя мимо кузницы, он усмехнулся, увидев, как кузнец постукивает молоточком по пистолету.

Из магазина Кирка выходил некий джентльмен, который, увидев Смока, решил попридержать для него дверь. Но Смок так посмотрел на добряка, что тот, смутившись, бросил дверь и поспешно ретировался. Смок без посторонней помощи открыл дверь и вошел.

– Я слышал, у вас есть хороший товар, – произнес он. – Мне нужна горючка.

– Секундочку, – отозвался хозяин.

Это был пожилой человек с лицом морщинистым и сосредоточенным, который сквозь толстые линзы очков рассматривал что-то в пухлой бухгалтерской книге. Позади него располагались дубовые полки со стеклянными банками. На прилавке лежали коробки сластей, детская радость. Темный деревянный пол и стены придавали комнате мрачный вид, и Смок вспомнил черный ящик дорожного фокусника, в котором тот прятал своего осла.

Он подошел к прилавку и тоже уставился в бухгалтерскую книгу.

Хозяин, видя, что посетитель его не понял, отложил книгу и спросил:

– Чем я могу помочь вам, сэр?

Смок заговорил медленно и отчетливо.

– Некая милая леди сообщила мне, что у вас есть отличный товар. Лучшая горючка в городе.

– Да, у меня есть горючее.

– Хорошее?

– Не уверен, что могу отличить хорошее от плохого.

Смок нахмурился.

– Горит хорошо? – спросил он.

Хозяин, прежде чем заговорить, внимательно посмотрел в лицо Смока.

– Не хуже любого другого.

Горючка Смок кивнул.

– Пойдет, – сказал он. – Где оно тут у вас?

Хозяин вытер руки о голубой фартук и провел Смока в конец магазина к сосновой двери, ведущей в подсобное помещение.

– Бочки у меня там, – сказал он. – Проверьте сами. Может быть, это не то горючее, что вам нужно.

– Деньги вперед? – спросил Смок.

– Нет. Возьмите, сколько нужно, а я потом посчитаю. А то кое-кто говорит, что возьмет с наперсток, а сам набирает с ведро. А мне потом книги переписывать.

Смок проскользнул за деревянную дверь и в бледном, неясном свете увидел шесть стоящих в рядок бочек. Видно было, что товар действительно хороший, может быть, даже лучше, чем в прочих местах. Смок взял с полки пучок ветоши, проковылял к стоящей возле бочек табуретке, сел и, быстро закатав штаны, отстегнул ремни, которыми к культям были пристегнуты протезы. Какое облегчение! Словно снять шляпу в жаркий летний день. Смок потянул за протезы. Ремни, которыми они крепились к поясу, скользя вниз, защекотали бедра.

Он перевернул протезы ступнями вверх, и остатки старой горючки вылились на грязный пол. Голые культи были покрыты мозолями. Нездоровые бесцветные пятна на коже. Увы, его ноги уже никогда не вернут себе свой изначальный цвет.

Смок положил один из протезов на колени и снял башмак. Вытащил из носка мятую тряпку и заменил ее более свежей, которую достал из мешка. Проделал то же самое со вторым башмаком. Чистота и порядок – важнее всего! Затем принялся наливать свежее горючее в жестяные емкости, устроенные в протезах, стараясь не пролить ни капли. Извлеченная из бочки жидкость мягко лилась в недра протеза. Славная горючка!

Наполнив оба протеза, Горючка Смок поставил один на пол и аккуратно вдел его в башмак, придерживая пальцами шнурок, посредством которого открывался клапан. Здесь нужна была аккуратность и сноровка, и Смок, чтобы удостовериться, что все сделал правильно, внимательно осмотрел всю конструкцию. Затем, взяв с полки чистый клок ткани, разорвал его напополам и заменил грязную тряпку, выстилавшую выемку в верхней части протеза в том месте, где в него входила культя. Слишком много ткани – плохо, протез будет болтаться. Покончив с одним протезом, взялся за другой.

Хозяин не появлялся. Наверное, никак не вылезет из своих бухгалтерских книг. Должно быть, у него сегодня удачный денек. Как и у Смока.

Джеймс Мокси, подумал Смок.

С одной стороны, это была просто еще одна работенка. Ничем не отличающаяся от других. Но было в ней нечто особое, особо привлекательное. Имя Мокси жгло сердце Смока. Ведь Мокси – легенда Большой дороги, и прославился он именно тогда, когда Смок расстался с ногами. А ведь Смок был так близок к самой вершине славы! И сам мог бы стать легендой Большой дороги, но явился Джеймс Мокси и затмил его.

 
Мокси – парень хоть куда!
Но горючка – не вода!
 

Закончив работу в Макатуне, Смок обнаружил под седлом своей лошади сложенный вчетверо лист бумаги. Иногда именно так действуют заказчики на Большой дороге: как следует запрятанная записка, переданное тайком сообщение. Еще одна работенка, но с Джеймсом Мокси придется попотеть.

В Абберстоне он показал все, на что был способен. Чертов трюкач!

Ну что ж, Смоку всякие фокусы-покусы тоже не в новинку. Не раз стоял он в шумной толпе, глядя, как странствующие циркачи катят мимо на своих повозках. Знал он и что такое настоящая ловкость рук. Будь это не так, вряд ли он смог бы так ловко управляться со своими протезами – они ведь тоже в его руках подобны реквизиту фокусника. То явятся, то растворятся. То вновь явятся! И тем не менее в том, что Мокси проделал в Абберстоне, было нечто непостижимое. Смок знал, что мужчина может заставить женщину летать. Некоторым удавалось прятать слонов в кармане жилета. Но что все-таки сделал Мокси, чтобы победить в той дуэли? Ведь он даже не удосужился достать свою пушку.

 
Мокси – сказка для ослов,
Байка для пустых голов.
 

Теперь оба протеза стояли на полу, и Смок, ерзая по табурету, умостился так, что концы его культей оказались прямо над ними. Подхватил петли на конце шнурков и протащил их внутри штанин до отверстий, которые давным-давно проделал в своих карманах. Закрепил и начал сползать с табурета – так чтобы в конце концов культи оказались аккурат на кусках ткани, которыми он выстлал выемки в протезах. Добился желаемого и принялся крепить ремни протезов к ногам и поясу. Мозоли побаливали, Смок поморщился.

Закончив, он раскатал штанины и в тусклом свете комнаты внимательно осмотрел результат своих стараний.

Presto!

Сунув руки в карманы, он нащупал петли шнурков и слегка потянул. Клапаны на башмаках открылись, выплеснув немного горючки на пол. Вся конструкция работала безупречно.

Что бы там Смок ни пел про Мокси, он знал, что в абберстонской истории было нечто, что находилось за пределами его понимания. Возможно, оттого что он так и не удосужился перекинуться словцом с понимающими людьми. А может, главное для Смока было совсем не это, и его интересовал не взлет Мокси, а его, Смока, собственное падение?

Обливаясь потом, Горючка Смок принялся раскачиваться из стороны в сторону, испытывая себя на равновесие. Скверная будет шутка, если, выйдя в магазин, он грохнется на пол и разольет всю горючку прямо на глазах хозяина.

Такое с ним уже случалось.

Смок вытянул руки вперед. Наклонился вперед, потом назад. Неплохо. Да просто отлично!

Он поднес к лицу грязный кусок ткани и вдохнул, поморщившись от резкого запаха.

Джеймс Мокси, – произнес он про себя уверенным, как никогда, тоном. – Я тоже мастак на всякие трюки.

Мотнув головой, Смок открыл деревянную дверь и поковылял назад в магазин.

– Сколько вы взяли? – спросил, увидев его, хозяин.

Смок недовольно ухмыльнулся:

– Это не то, что мне нужно.

Хозяин пристально изучал его, оглядывая с ног до головы.

– Вот как? Что же вы там так долго делали? – спросил он.

– Ко всему нужно подходить серьезно, – ответил Смок. – У вас хорошая горючка. Вот только мне она не подходит.

Кирк, не отрываясь, смотрел на этого странного хромца без шляпы, который уходил из его магазина с пустыми руками.

Выйдя на мощенный досками тротуар, Смок сделал с десяток шагов и завернул в таверну. Несколько пар глаз местных завсегдатаев уставились на него.

– Спички есть? – спросил он у стойки.

– Естественно. Пива к спичкам не хотите?

– Нельзя ли просто коробок спичек?

– Возьмите и пива! – настаивал бармен.

– Я подумаю.

Бармен стал обслуживать другого посетителя, а Смок развернулся и поковылял к выходу. Двое мужчин, сидящих за столом, проследили за ним внимательным взглядом. Наверняка они слышали о нем. Многие слышали.

Только тогда, когда Смок, взгромоздившись на свою лошадь, уже двигался на север, бармен заметил, что со стоящего на стойке подноса исчез коробок спичек.

Но Смок был уже далеко, напевая себе под нос очередной куплет:

 
Мокси, милый, дорогой,
Скоро свидимся с тобой.