Текст книги "Последние дни Сталина"

Но хотя The New York Times и осудила эти обвинения, она пустилась в запутанные рассуждения о том, почему Кремль инициировал такую кампанию. 18 января, например, в новостной статье высказывалось предположение, что «вероятно, действительно существовала некая подпольная организация, и Кремль узнал об этом». Но как ведущая американская газета объясняла саму возможность того, что еврейские врачи сговорились с целью устранения советских лидеров? Было заявлено, что нечто подобное происходило «в прошлом неоднократно. Например, причиной кровавой чистки Красной армии в 1937 году было выдвинутое Кремлем обвинение некоторых офицеров в сговоре с немцами против Советского Союза». Да, напоминала The New York Times своим читателям, «многие на Западе считали это обвинение сфабрикованным, но на деле оно могло иметь некоторую основу». Здесь авторы статьи ссылались на мемуары Уинстона Черчилля, в которых он выражал уверенность в наличии в 1930-х годах в Красной армии «прогерманских элементов», что привело его к мысли о том, что чистка 1937 года – в ходе которой было уничтожено более 30 тысяч командиров! – была «беспощадной, но, вероятно, не бесполезной». Однако Черчилль ошибался. У Сталина были свои, параноидальные причины для этой массовой бойни, но в условиях вероятности войны с Германией было верхом безрассудства с его стороны организовать широкомасштабную чистку офицерского корпуса. Газета The New York Times вводила своих читателей в заблуждение, допуская, что эта отвратительная идея даже отдаленно могла быть правдой{147}147
  Там же. 1953. 18 января. Может, тут С.? E1.


[Закрыть].

Заявление от 13 января стало лишь первым залпом в канонаде антисемитской пропаганды. На протяжении следующих полутора месяцев советская пресса практически ежедневно ставила под сомнение добропорядочность еврейских граждан страны. Общесоюзные и республиканские газеты воспроизводили подстрекательскую риторику первоначального сообщения ТАСС, разжигая антиеврейские настроения. Газета Труд назвала врачей «подлой бандой вредителей, изображавших из себя ученых докторов, [а на самом деле] пытавшихся сократить жизнь общественных деятелей Советского Союза»{148}148
  Цит. по: Yehoshua A. Gilboa, The Black Years of Soviet Jewry 1939–1953 (Boston: Little, Brown, 1971), 301.


[Закрыть]. Медицинские журналы на первых страницах размещали сомнительные обвинения против врачей, в основном с еврейскими именами и фамилиями: Ася Борисовна Эпштейн, Цилия Марковна Несневич, Регина Григорьевна Блох и Дора Моисеевна Паперно среди прочих были объявлены двурушниками. И если фамилия Паперно в этническом смысле звучала слишком нейтрально, ее отчество Моисеевна (то есть «дочь Моисея») безошибочно указывало на национальность. Еще один врач, М. З. Израэлит, как утверждалось, выдавал себя за специалиста по венерическим заболеваниям, не имея соответствующего медицинского диплома. Многих врачей, связанных с Научно-исследовательским институтом имени профессора Сербского, обвиняли в отказе применять методы «патриотической русской психиатрии» и в пропаганде «ложных и вредных теорий» Фрейда и Бергсона{149}149
  Там же. С. 305–306. Появление подобных статей Гаррисон Солсбери отслеживал в Moscow Journal, 314–324.


[Закрыть].

По мере развертывания кампании в советской печати журнал Крокодил раздвинул границы безобразной риторики Кремля. Крокодил был известен своей сатирой, мишенью которой с высочайшего разрешения становились такие явления в советском обществе, как бюрократы, уклонявшиеся от тяжелой работы, или пьяницы, разрушавшие свои семьи и трудовую биографию. Его карикатуры также служили для высмеивания «врагов государства», внешних и внутренних противников режима, созревших для нападок. «Дело врачей» предоставило подходящую цель для подобного юмора. Вдохновившись языком Правды и ТАСС, к концу января Крокодил сумел удовлетворить жажду смеха своих читателей:

Вовси, Б. Коган и М. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер, Виноградов, Егоров умели менять выражение своих глаз, придавать своим волчьим душам человеческое обличье… Впрочем, они прошли известную школу в этой области у лицедея Михоэлса, для которого не было ничего святого, который ради тридцати сребреников продавал свою душу избранной им в качестве своей родины «стране Желтого Дьявола»… В народной памяти останутся они как олицетворение низости и подлости, как порождение все того же Иуды… Черная злоба против нашей великой страны объединила в одном стане американских и английских банкиров, владельцев колоний, пушечных королей, битых гитлеровских генералов, мечтающих о реванше, ватиканских наместников, адептов сионского кагала [древнееврейское слово, означающее общину]{150}150
  Цит. по: Gilboa, The Black Years of Soviet Jewry, 302. На русском языке цит. по: Отравители // Крокодил. № 3. 1953.


[Закрыть].

Свой пасквиль Крокодил сопроводил сатирическим рисунком, который больше всего напоминал откровенно антисемитские карикатуры, публиковавшиеся в нацистском еженедельнике Der Stürmer. Карикатура занимала всю заднюю обложку журнала и изображала врача, которого карающая рука правосудия держит за шиворот белого халата. Только врач выглядел не как импозантный профессионал, а как современный Шейлок – фигура с крючковатым носом и толстыми губами, жаждущая долларов и крови, чье истинное лицо – под маской, которая в этот момент слетала, – безошибочно выдавало преувеличенный образ еврея-хищника.

В ходе непрекращающейся кампании ненависти в прессе Правда опубликовала рассказ о том, как в 1948 году русский врач Лидия Тимашук предупреждала начальство о преднамеренной ошибке в диагностике состояния Андрея Жданова. Утверждалось, что она, будучи опытным медиком и специалистом по чтению электрокардиограмм, не согласилась с мнением старших по возрасту и положению коллег, заметив, что они неверно интерпретируют кардиограмму Жданова. Еще тогда, в 1948 году, она написала в Кремль письмо, в котором выразила свои сомнения. Именно это ее обращение помогло советским органам раскрыть правду. За проявленную стойкость ее наградили орденом Ленина. В рамках развязанной кампании Кремль в течение нескольких недель всячески превозносил ее подвиг. Была организована массовая акция по написанию писем в газеты и лично Тимашук, в которых ее хвалили за беззаветное мужество и благодарили за то, что она выступила против старших врачей, злоупотреблявших доверием своих пациентов.

По мере роста антиеврейских подстрекательств советское общество начинала охватывать паника. Одним из арестованных врачей был Яков Рапопорт. Спустя десятилетия он вспоминал, как молодая мать «заявила, что прекращает какое-либо лечение ребенка, и …с исступленной категоричностью сказала, что… никаких лекарств давать ребенку не будет: пусть умирает от болезни, а не от яда»{151}151
  Rapoport, The Doctor's Plot of 1953, 84. The New York Times 13 мая 1988 г. разместило интервью с ним на главной странице.


[Закрыть]. Подобная реакция не была чем-то необычным. «Все повторяли, что в больницах ад, – писал в своих воспоминаниях Илья Эренбург, – многие больные смотрят на врачей как на коварных злодеев, отказываются принимать лекарства». Один друг рассказал Эренбургу о женщине-враче, которой, по ее собственным словам, «пришлось весь день глотать пилюли, порошки, десять лекарств от десяти болезней – больные боялись, что я – „заговорщица“»{152}152
  Эренбург И. Г. Указ. соч. Т. III. С. 227.


[Закрыть]. Эренбург лучше многих мог оценить последствия «дела врачей» для таких же евреев, как он сам. Будучи, вероятно, самой заметной общественной фигурой еврейского происхождения в стране – помимо Кагановича, – он постоянно писал о перенесенных евреями страданиях во время войны. Часто они к нему обращались со своими проблемами и заботами, сообщали о травле, которой подвергались в школе или на работе. Большинство призывали его осудить арестованных врачей как предателей; они были в отчаянии и искали способы защитить себя{153}153
  См. сборник Советские евреи пишут Илье Эренбургу 1943–1966 под ред. Мордехая Альтшулера, Ицхака Арада и Шмуэля Краковского (Jerusalem: The Centre for Research and Documentation of East-European Jewry, The Hebrew University of Jerusalem and Yad Vashem, 1993).


[Закрыть].

Несмотря на рост озабоченности на Западе, Кремль все еще мог положиться на своих сговорчивых последователей. Безотказная Французская коммунистическая партия заручилась поддержкой Сталина в разоблачении предполагаемого заговора. 27 января L'Humanité опубликовала заявление группы французских врачей, двое из которых были евреями. Они выразили полное одобрение действиям советских властей в их «войне» против преступных действий обвиняемых медицинских работников{154}154
  . L'Humanité. 1953. 27 января. С. 3.


[Закрыть]. Три недели спустя 12 тысяч французских коммунистов вместе с известной актрисой Симоной Синьоре заполнили Зимний велодром, чтобы выразить протест по поводу смертного приговора, вынесенного американским судом Юлиусу и Этель Розенбергам за атомный шпионаж в пользу СССР. По сообщению агентства Рейтер, «Жак Дюкло, действующий лидер Французской коммунистической партии, использовал факт еврейства четы Розенберг как „доказательство“ того, что коммунисты не ведут антисемитскую кампанию»{155}155
  . The New York Times. 1953. 18 февраля. С. 12. В июле 1942 года 13 тысяч французских евреев были согнаны на Зимний велодром (Vélodrome d'Hiver – крытый стадион для занятий велоспортом в Париже), где их продержали несколько дней, после чего отправили в Освенцим. Неизвестно, по этой ли причине ФКП выбрала именно это место для проведения массового митинга в защиту Розенбергов из-за его трагической роли в истории французских евреев; с момента облавы «Вель д'Ив», как ее называли, прошло меньше десяти лет.


[Закрыть]. Сталинисты вроде Дюкло с радостью ухватились за полемику вокруг дела Розенбергов, чтобы замаскировать истинную природу «дела врачей» в Советском Союзе.

Последний месяц жизни Сталина остается самым загадочным и пугающим в его правлении. Ходили всевозможные слухи о его здоровье, о шаткости положения его «соратников», о его намерениях относительно евреев. После публичного осуждения Михоэлса начались преследования его семьи. Ближе к концу января органы госбезопасности провели в их квартире обыск, «длившийся около суток, после чего дома не осталось ни клочка бумаги». Как описывает происходившее его дочь Наталья Вовси-Михоэлс, чекисты с подозрением относились к любой книге, где упоминалось слово «еврей»{156}156
  Цит. по: David Fanning, Mieczysław Weinberg: In Search of Freedom (Hofheim: Wolke Verlag, 2010), 83.


[Закрыть].

Примерно через неделю, ранним утром 7 февраля, госбезопасность вернулась за зятем Михоэлса, выдающимся композитором Мечиславом Вайнбергом, который был верным другом Дмитрия Шостаковича. Они часто играли в четыре руки на фортепиано и посвящали друг другу свои новые сочинения. Арест Вайнберга был неожиданным, но типичным для того времени поворотом судьбы. Сталину нравилось играть со своими жертвами: он награждал их премиями и допускал публикацию хвалебных статей в газетах, когда уже были выписаны ордера на их арест. Всего за несколько часов до ареста Вайнберга скрипач Давид Ойстрах исполнил премьеру его «Молдавской рапсодии» в концертном зале имени Чайковского – самой престижной концертной площадке столицы. А той же ночью Вайнберга увели, сняв с него галстук и ремень. Обвиненный в еврейском буржуазном национализме – одной из улик служила его Симфониетта № 1, – он был помещен в одиночку. В этой атмосфере неуверенности и страха Шостакович совершил ради него два поразительных поступка. Они с женой оформили доверенность на случай, если Наталью Вовси-Михоэлс также арестуют, чтобы стать опекунами их семилетней дочери; таким образом, ее не отправили бы в детский дом, как обычно поступали с детьми «врагов народа». Кроме того, с немалым риском для себя Шостакович направил на имя Берии обращение, в котором описывал Вайнберга как «честного гражданина, очень талантливого молодого композитора, главным интересом которого является музыка», и заявлял, что он, Шостакович, готов поручиться за него{157}157
  См. Robert R. Reilly, «Light in the Darkness: The Music of Mieczysław Vainberg,» Crisis, vol. 18, no. 2. 2000. Февраль. С. 52–53. Шостакович и Вайнберг вместе сожгли адресованное Берии письмо за праздничным обедом сразу после освобождения Вайнберга. В судьбе Вайнберга отразилась трагедия очень многих евреев его поколения. Родившийся в 1919 году в Варшаве, в сентябре 1939 года он бежал из Польши, спасаясь от напавших на страну немцев. Его родителям и сестре повезло меньше: они были схвачены, а позднее убиты в нацистском лагере смерти. Вайнберг возобновил занятия музыкой в Минске, но после вторжения Германии в СССР в июне 1941 года его эвакуировали в Ташкент, где он познакомился с Натальей Вовси-Михоэлс. В 1942 году они поженились.


[Закрыть]. Но Вайнберг остался за решеткой.

Ситуация еще больше осложнилась после одного инцидента, произошедшего в Израиле. Поздно вечером 9 февраля небольшая группа крайне правых израильских экстремистов, взбешенных антисемитской кампанией в Москве, установила взрывное устройство на территории советской дипломатической миссии в Тель-Авиве. Бомба выбила стекла в окнах и нанесла ущерб зданию. Ранения получила жена посла, а также экономка и шофер миссии. Бен-Гурион был в ярости, понимая, к чему это может привести. Он немедленно осудил преступление, заверив Кремль, что Израиль непременно найдет и покарает виновных. Но умиротворить Сталина не удалось. Взрыв стал для Кремля прекрасным поводом разорвать дипломатические отношения с еврейским государством. Кремль не только объявил о разрыве отношений, но и использовал инцидент для наращивания антисионистской пропаганды, ведь теперь Израиль можно было разоблачить как врага, умышленно осуществившего нападение. Как чуть позднее прокомментировала Правда, «свора взбесившихся псов из Тель-Авива омерзительна и гнусна в своей жажде крови»{158}158
  . Правда. 1953. 14 февраля. С. 4.


[Закрыть].

Советские граждане отреагировали на взрыв бомбы жестко. Местные партийные чиновники быстро организовали митинги на заводах и в других учреждениях, чтобы усилить антисионистский посыл, проверить общественные настроения в свете продолжающейся пропагандистской кампании. Как показывают их отчеты, инцидент в Тель-Авиве усугубил ожесточающий эффект «дела врачей» на обычных граждан и часто приводил к «опасной интерпретации» событий. Некоторые из этих материалов, в то время совершенно секретных, позволяют составить представление о реакции общества на проводимую партией кампанию против сионизма и еврейских врачей.

13 февраля, через четыре дня после взрыва бомбы, инструктор партийной ячейки на Московском хлебозаводе писала о негодовании рабочих по поводу «возмутительной провокации» и об их единодушной поддержке решения о разрыве отношений с Израилем, что соответствовало партийной линии. Но далее в ее отчете говорится о «проявлениях антисемитизма», которые ей кажутся тревожными. Некоторые рабочие жаловались, что «среди евреев вряд ли вообще есть честные люди, что они стараются устроиться на "теплые места" с хорошей зарплатой, и что во время Великой Отечественной войны едва ли хоть один еврей был на передовой». Рабочий на московской текстильной фабрике призывал «убрать евреев с административных должностей в учреждениях и министерствах, в магазинах ширпотреба и торговых организациях». Еще один заявлял, что «евреи захватили все хорошие квартиры, поэтому их надо выгнать из Москвы, а квартиры передать рабочим, которые выполняют пятилетку и строят коммунизм».

Населению десятилетиями диктовали, как и что думать, поэтому вряд ли удивительно, что люди, как попугаи, повторяли партийные установки. Но теперь они то и дело переходили границы предписанных реакций и начинали откровенную антисемитскую травлю. Один сварщик заявил: «Я бы загнал всех этих выродков до одного в Палестину». На железнодорожной станции кто-то оставил на стене надпись: «Бей жидов, спасай СССР». Это был слегка измененный памятный лозунг эпохи царизма, и партработники расценили его как провокацию. Школьники угрожали своему однокласснику-еврею, называя его «предателем, диверсантом и "жидом"»; этот инцидент заставил чиновников отметить, что «раньше ничего подобного не происходило». Из формулировок в их отчетах ясно, что партийные работники одновременно и разжигали вражду против евреев, и хотели «пресечь провокационные действия и слухи». Кампания в прессе была настолько уродливой, что как минимум некоторые руководители на местах поняли, что она пробуждает глубинные антисемитские предрассудки, провоцируя доносы и угрозы физической расправы, что выходило за рамки того, чего хотели добиться власти{159}159
  Описания этих инцидентов см. в «Откликах на ноту советского правительства о прекращении дипломатических отношений с правительством Израиля» (Источник. 1999. № 3. С. 108) и The Party and Popular Reaction to the 'Doctors' Plot' (Dnepropetrovsk Province, Ukraine), introduction by Mordechai Altshuler and Tat'iana Chentsova, Jews in Eastern Europe, Fall 1999, 49–65. Людмила Алексеева в своих воспоминаниях рассказывает о подобном же эпизоде, произошедшем весной 1949 года во время кампании против «космополитов». Комсомольские работники в ее школе сразу же подчеркнули, что они разоблачают «космополитизм», а не трудящихся «еврейской национальности». Но по мере того, как продолжалась жесткая пропаганда против космополитов, некоторые из студентов решили, что теперь разрешено во всеуслышание ругать «жидов» и требовать «удавить их всех». По крайней мере в этом отдельном случае виновному студенту «официально объявили выговор за антисемитизм». См. Ludmilla Alexeyeva, Paul Goldberg, The Thaw Generation: Coming of Age in the Post-Stalin Era (Boston: Little, Brown, 1990), 44. Алексеева Л., Голдберг П. Поколение оттепели. – М.: Захаров, 2006.


[Закрыть].

Люди без всякого стеснения выражали свои антисемитские настроения. Преподаватель логики в одном из ленинградских вузов, имитируя обвинительные клише в печати, написал на доске одиозный силлогизм:

A (врачи-убийцы) = B (евреи)

A (врачи-убийцы) = C (шпионы);

следовательно,

B (евреи) = C (шпионы).

Затем он попросил каждого студента встать и заявить о своем согласии с его остроумной формулой. Все промолчали и получили неудовлетворительные оценки{160}160
  Шраер-Петров Д. П. Охота на рыжего дьявола. – М.: Аграф, 2010. – С. 7.


[Закрыть].

28 февраля группа студентов анонимно пожаловалась в Центральный комитет на то, что «критики-космополиты» контролируют доступ к престижным литературным журналам Москвы, препятствуя профессиональному росту коренных русских критиков. Эти «двуличные редакторы» исподволь навязывают свои взгляды и способствуют тому, что журналы оказываются в плену «сионистских настроений, кумовства и клановости». В заключение они писали: «Cчитаем недопустимым, чтобы наша русская критическая литература находилась в руках еврейских проходимцев». Письмо дошло до Маленкова, который отметил, что это «важное дело», а затем передал его для ознакомления другим партийным работникам{161}161
  Государственный антисемитизм в СССР. От начала до кульминации. 1938–1953 / Под ред. Г. В. Костырченко. – М.: Материк, 2005. – С. 344. Маленков и сам не стеснялся заниматься травлей евреев. Один бывший репортер Известий вспоминал, как вел себя Маленков на собрании руководителей промышленности. «В приступе внезапной ярости [Маленков прервал] доклад о причинах падения производства гвоздей и заявил, что руководитель, ответственный за их выпуск, – еврей, после чего закричал на него: „Если бы гвозди были нужны для гроба Сталина, они бы у тебя быстро нашлись!“ Маленков дал этому руководителю три дня на то, чтобы привести выпуск гвоздей в соответствие с графиком. Когда тот не справился, он был арестован и исчез». См. Apparatchik // The New Yorker. 1953 г. 21 марта. С. 27–28.


[Закрыть]. Это отражало всю глубину антисемитских настроений, когда высшие руководители партии были вынуждены следить за такими обвинениями и требовать от подчиненных их расследования. Продолжавшееся публичное порицание Израиля, сионизма и отдельных евреев будоражило население, что вело к инцидентам, выходившим за рамки официально одобряемых дискриминационных мер.

Процесс Сланского завершился в ноябре, но Сталин по-прежнему был полон решимости распространить чистку на все страны Восточной Европы. В Венгрии власти арестовали известных евреев, включая Лайоша Штеклера, возглавлявшего еврейскую общину страны, а жертвами проведенной чистки стали ответственные работники еврейской национальности в партии и правительстве. Подобные сообщения поступали и из Восточной Германии, где в середине января группа из десяти видных представителей еврейской общины бежала в Западный Берлин после того, как власти обвинили целый ряд восточногерманских коммунистов в «сговоре с четырнадцатью чешскими "предателями"»{162}162
  . Newsweek. 1953. 26 января. С. 50.


[Закрыть].

В Румынии 18 февраля 1953 года была арестована министр иностранных дел Анна Паукер – давний и некогда могущественный деятель коммунистического движения. Подобно Сланскому и многим другим лидерам восточноевропейских коммунистов, она была еврейка и имела репутацию убежденной и бескомпромиссной сталинистки. Дочь ортодоксальных еврейских родителей, Паукер соответствовала портрету коммунистического деятеля из группы риска. Занимаемая ею должность в правительстве делала ее самой влиятельной женщиной в Восточной Европе, этот статус резко выделял ее в мире, где доминировали мужчины. Ее известность и заслуги перед страной принесли ей широкую популярность, в особенности после назначения в 1947 году на пост министра иностранных дел, она была первой женщиной, достигшей такой вершины. 20 сентября 1948 года журнал Time поместил ее на свою обложку и объявил «самой влиятельной из ныне живущих женщин».

Арестованную Паукер, ее брата Залмана, задержанного в тот же день, и других партийных работников допрашивали на предмет предполагаемого сговора с израильскими дипломатами и сионистами, а также шпионской деятельности в интересах американцев. Следствие привлекло к делу также Мозеса Розена, самого известного раввина в Бухаресте, собираясь включить его в список обвиняемых на процессе, который должен был стать румынской версией дела Сланского. Румынские и советские следователи планировали начать процесс уже через несколько недель после ареста Паукер, добавив к сталинской антиеврейской кампании еще одно устрашающее зрелище.

Именно в этой ядовитой атмосфере начали распространяться слухи о том, что Сталин собирается сослать советских евреев в отдаленные территории: в Казахстан, в Сибирь, а, может быть, в Биробиджан, административный центр Еврейской автономной области неподалеку от границы с Китаем. С момента смерти Сталина и до наших дней эти слухи не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть. Аргументы в пользу того, что подобного плана в реальности никогда не существовало, вполне убедительны и обычно опираются на тот факт, что не обнаружено ни одного документа, который мог бы подтвердить, что такой план вообще когда-либо рассматривался. Когда в конце 1980-х годов Михаил Горбачев открыл прежде засекреченные особые фонды официальных архивов и дал возможность как советским, так и иностранным исследователям отыскивать там прежде недоступные материалы о тысячах преступлений (этот процесс продолжился при Борисе Ельцине и даже до некоторой степени при Владимире Путине), документы, связанные с предполагаемым планом Сталина по депортации евреев, оказались в числе наиболее востребованных. Но ничего не было найдено. Отсутствие прямой директивы из кабинета Сталина само по себе неудивительно. Но нет и документов внутреннего оборота системы ГУЛАГа, распоряжений о постройке новых вместительных лагерей или поселений, нет приказов по железнодорожному ведомству о выделении подвижного состава, нет письменных планов использования армейских подразделений, офицеров госбезопасности или обычных сотрудников милиции для задержания евреев.

В книге «Последнее преступление Сталина» ее авторы Джонатан Брент и Владимир Наумов указывают на распоряжения о постройке новых спецлагерей для немецких, австрийских и других иностранных преступников, но речь в этих документах идет о нескольких тысячах заключенных, и в них не упоминаются евреи{163}163
  Brent, Naumov, Stalin's Last Crime, 294–295. На русском языке: Брент Дж., Наумов В. Последнее дело Сталина. – М.: Проспект, 2004.


[Закрыть]. Кроме того, авторы приводят протоколы допросов и очных ставок, в том числе между двумя высокопоставленными сотрудниками госбезопасности, Михаилом Рюминым и Исидором Маклярским, как доказательство того, что подобный план действительно рассматривался. Маклярский был арестован в ноябре 1951 года. На допросе у Рюмина несколько месяцев спустя на Маклярского надавили, чтобы он осудил других людей как еврейских националистов. Рюмин также сказал ему, что уже «собирался поставить в правительстве вопрос о выселении евреев из Москвы»{164}164
  Там же. С. 182.


[Закрыть]. Брент и Наумов, которые, как и все исследователи этого периода, были разочарованы отсутствием недвусмысленных документальных свидетельств, делают вывод, что «показания Маклярского об угрозах Рюмина дают все основания полагать, что, как и во многих других случаях, программа разрабатывалась без ясных письменных директив, что она была спущена из Центрального комитета и доведена до следственных органов служб безопасности»{165}165
  Там же. С. 298.


[Закрыть]. Согласно этой интерпретации, работники аппарата вроде Рюмина реагировали на некий сигнал сверху, Сотрудники вроде Рюмина, которые никогда не упускали случая продемонстрировать свою идеологическую надежность, вполне могли попытаться работать для Сталина и начать распускать слухи или даже составлять предварительные планы общего наступления на евреев еще до того, как Сталин или Президиум рассмотрели или одобрили подобный план.

К тому времени в Советском Союзе проживало около двух с половиной миллионов евреев. В подавляющем большинстве это были жители городов, особенно таких, как Москва, Ленинград, Харьков, Киев, Минск, Одесса, Вильнюс и Рига. В целом это были хорошо образованные люди, и они часто играли заметную роль в учреждениях науки и культуры. Хватать их и отправлять в лагеря было бы гораздо более сложной задачей по сравнению с депортацией нескольких небольших этнических меньшинств в 1944 году – крымских татар, ингушей, балкарцев, карачаевцев и калмыков, – которые исчислялись сотнями тысяч и проживали по большей части в строго определенных районах страны.

Хотя эти массовые депортации были государственной тайной, о них знало достаточное количество людей, и они понимали, на что в принципе способны власти{166}166
  В 1944 году Соломон Михоэлс и другие члены Еврейского антифашистского комитета предложили властям идею переселить в Крым выживших после нацистских зверств евреев, которые потеряли свои дома. При этом они понимали, что поволжских немцев уже депортировали из родных мест, а крымских татар – из Крыма, в результате чего обширные территории на полуострове оказались свободны для расселения там других людей. См. Rubenstein, Naumov, Stalin's Secret Pogrom, 258.


[Закрыть]. После «дела врачей» и неослабевающей пропаганды против сионизма и предполагаемых еврейских преступников страх и паника создали атмосферу, в которой даже такой фантастический акт возмездия мог показаться неизбежным завершением дела против врачей. Подобные страхи не ограничивались Советским Союзом. Лондонская The Times, например, процитировала статью из израильской газеты Гаарец («Страна»), в которой выражалось беспокойство в связи с заявлением о раскрытии «дела врачей»: «Мы не скрываем опасений, что московская чистка врачей-евреев может послужить прелюдией и, возможно, оправданием для массового изгнания евреев из европейской в азиатскую часть России. Кто знает, не ожидает ли российское еврейство судьба десяти потерянных колен». В той же британской газете в середине января высказывалось следующее предположение: «Те [евреи], что на западе России, подобно некоторым племенам Кавказа и крымским татарам, возможно, будут перемещены во внутренние районы Союза».

По слухам, осужденные врачи должны были публично признаться в своих гнусных преступлениях на показательном процессе, после чего их ждала виселица на Красной площади, а не тайное заключение в тюремном подвале. Вслед за казнями известные еврейские ученые и работники культуры обратились бы к Сталину с просьбой спасти евреев от волны «народного гнева» – всколыхнувшейся в ответ на подлые преступления врачей – и отправить их в ссылку. Затем евреев должны были начать массово задерживать и высылать. Говорили даже, что во время следования евреев по сельской местности внутренние войска будут стрелять по вагонам с ними.

В разное время несколько советских диссидентов, в том числе многие уважаемые и независимо мыслящие в вопросах истории, такие как Рой Медведев, Антон Антонов-Овсеенко, Михаил Геллер, Александр Некрич и Александр Солженицын, выражали уверенность в том, что план депортации евреев действительно существовал. Медведев в своей нашумевшей книге «К суду истории» прямо писал: «Все свидетельствовало о том, что Сталин готовился к массовому выселению евреев в отдаленные районы страны»{167}167
  Roy Medvedev, Let History Judge, 494.


[Закрыть]. Геллер и Некрич в «Утопии у власти» выразили уверенность в том, что государственная бюрократия была готова выполнить подобный приказ и что один из членов Президиума, Д. Чесноков, даже подготовил книгу с объяснением причин депортации евреев{168}168
  Mikhail Heller, Aleksandr Nekrich, Utopia in Power: The History of the Soviet Union from 1917 to the Present (New York: Summit, 1986), 503–504.


[Закрыть]. Антонов-Овсеенко пошел еще дальше, заявив в своей книге «Портрет тирана», что тем евреям, «кому ЦК разрешил бы остаться в Москве, нашили бы на рукава желтые звезды»{169}169
  Anton Antonov-Ovseenko, The Time of Stalin: Portrait of a Tyranny (New York: Harper & Row, 1981), 291. На русском языке: Портрет тирана. – М.: Грэгори Пейдж, 1995.


[Закрыть] – последний слух полностью противоречил обыкновению Сталина действовать скрытно. А Солженицын, весьма осторожно формулируя свои мысли, писал: «Кажется, он [Сталин] собирался устроить большое еврейское избиение», а в сноске упоминал слухи о планируемой массовой депортации на Дальний Восток и в Сибирь{170}170
  Aleksandr I. Solzhenitsyn, The Gulag Archipelago 1918–1956: An Experiment in Literature Investigation, vol. I (New York: Harper & Row, 1973), 92. На русском языке: А. И. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ.


[Закрыть]. Никто из них не приводит документальных доказательств своих утверждений. Книгу Чеснокова, например, так и не обнаружили, хотя на нее ссылаются несколько авторов{171}171
  О плане депортировать евреев, появившемся в последние недели жизни Сталина, в своих воспоминаниях рассказывал и физик Андрей Сахаров, впоследствии ставший известным диссидентом. Он также ссылался на Чеснокова, который, как утверждали некоторые, писал передовицу для Правды на тему будущего спасения евреев русским народом. Это еще один пример того, как широко распространились подобные слухи. См. Andrei Sakharov, Memoirs (New York: Knopf, 1990), 162. На русском языке: А. Д. Сахаров. Воспоминания в 2 томах.


[Закрыть]. Другие утверждения – что в Сибири или Средней Азии строилось огромное количество бараков, что составлялись списки евреев по месту жительства – также не нашли документального подтверждения{172}172
  В 1980-х годах я несколько раз встречался в Москве с Алей Савич. Она и ее муж журналист Овадий Савич были близкими друзьями Эренбурга. По ее словам, один милиционер как-то сказал ей, что ему и нескольким его сослуживцам поручили составить список евреев, проживавших в их районе Москвы.


[Закрыть]. Все это позволяет сделать осторожный вывод: слухи о грядущей депортации были настолько распространены, страшны и убедительны, что просочились в интеллектуальное и культурное наследие критиков Сталина, включая тех, кто переехал на Запад. Даже такая крупная фигура, как Александр Яковлев, который был главным советником Михаила Горбачева и председателем Комиссии при Президенте Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий, полагал, что в феврале 1953 года шла «подготовка к массовой депортации евреев из Москвы и крупных промышленных центров в восточные районы страны»{173}173
  Aleksandr N. Yakovlev, A Century of Violence in Soviet Russia (New Haven: Yale University Press, 2002), 209–210.


[Закрыть]. Под руководством Яковлева были опубликованы многочисленные ранее секретные документы о сталинском режиме, поэтому можно было подумать, что его мнение основано на найденных им архивных материалах. Но и Яковлев не смог привести хотя бы один документ в подтверждение того, что считал правдой.

В отсутствие документальных свидетельств нельзя делать выводов о реальных планах Сталина. Несомненно только то, что антисемитская кампания набирала такие обороты в печати и в настроениях населения, что, вполне возможно, в конечном итоге предполагалась какая-то ужасная развязка. Только Сталин знал ответ на этот вопрос и, вероятно, унес его с собой в могилу.

Наследники Сталина также способствовали живучести подобных слухов. После хрущевской критики Сталина в феврале 1956 года в западной прессе стали циркулировать совершенно неправдоподобные истории о том, как члены Президиума воспротивились Сталину, когда он в подробностях изложил им свои планы по депортации евреев. Публиковавшиеся в Le Monde, France-Soir или лондонской The Times, эти сообщения были основаны на предвзятых рассказах наследников Сталина, стремившихся предстать в выгодном свете на фоне очерняемого образа тирана. Вместо того чтобы обосновать существование такого плана, они скорее подрывают доверие к подобным утверждениям.

Публикуя эти истории, западная пресса не всегда сопровождала их необходимой долей скепсиса. Например, 16 апреля 1956 года, всего через два месяца после «секретного доклада» Хрущева, The London Times напечатала рассказ Хрущева о встрече с узким кругом однопартийцев после того, как Сталин изложил Президиуму план высылки евреев в отдаленные районы страны. «Его слушатели были ошеломлены. Микоян и Молотов стали протестовать… Маршал Ворошилов заявил, что это предложение преступно, это беззаконие сродни тому, что сплотило весь мир против гитлеризма. Сталин пришел в ярость, и вскоре после этого стало известно, что его хватил удар». У журналистов The Times хотя бы хватило ума уйти от прямых выводов и в конце заметки сделать оговорку: «Как бы там ни было… эта история популярна среди коммунистов Восточной Европы»{174}174
  . The Times. 1956. 16 апреля. С. 8. Адам Улам в своей биографии Сталина также с осторожностью пишет об угрозе депортаций. «Возможно, что, проживи Сталин еще несколько лет, евреи подверглись бы тотальной депортации, как это случилось с кулаками в период с 1930 по 1934 год». См. Ulam, Stalin, 685.


[Закрыть]. Но 8 июня 1957 года The New York Times со ссылкой на France-Soir опубликовала подробности этой истории в статье с мелодраматическим названием «Смерть Сталина объясняют припадком гнева на посмевшего возразить ему Ворошилова» с подзаголовком «Диктатора хватил удар после жарких споров вокруг его плана по выселению советских евреев на Дальний Восток, сообщает парижская газета». Согласно The New York Times, в основу этой статьи из Парижа лег рассказ Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко, советского посла в Польше, который якобы беседовал с группой коммунистических журналистов в Варшаве. По его словам, в конце февраля 1953 года Сталин пригласил членов Президиума в Кремль, где объявил о своем плане отправить всех евреев России в Биробиджан.

…Сталин пояснил, что предпринимает этот шаг в ответ на «сионистский и империалистический» заговор против Советского Союза и себя лично… По описаниям свидетелей, он говорил «как в бреду»…

После того как Сталин в общих чертах изложил план депортации… повисла мертвая тишина, а затем Лазарь Моисеевич Каганович, «единственный еврей в Президиуме», нерешительно спросил, коснется ли эта мера каждого еврея в стране. Сталин ответил, что будет проводиться «определенный отбор», после чего г-н Каганович больше не задавал вопросов…{175}175
  В 1992 году Каганович отрицал, что подобные дискуссии когда-либо имели место. См. Чуев Ф. И. Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. – М.: Отечество, 1992. – С. 173–177.


[Закрыть]

Следующим якобы выступил Вячеслав Михайлович Молотов, в то время министр иностранных дел. «Дрожащим» голосом он высказал предположение, что эта мера окажет «плачевное» влияние на мировое общественное мнение{176}176
  В то время министром иностранных дел был Андрей Вышинский, а не Молотов.


[Закрыть]. Жена г-на Молотова – еврейка. По словам France-Soir, когда Сталин собирался обрушиться с упреками на г-на Молотова, со своего места поднялся маршал [Климент] Ворошилов. Он швырнул свой партийный билет на стол и громко сказал: «Если такой шаг будет сделан, мне будет стыдно оставаться членом нашей партии, которая будет полностью опозорена!» Взбешенный Сталин в ответ якобы крикнул в лицо маршалу Ворошилову: «Товарищ Климент! Я сам решу, когда отнять у тебя право на партбилет!»{177}177
  Согласно еще одному варианту этой легенды, Каганович сам порвал партбилет и бросил его в лицо Сталину. См. Roy A. Medvedev, On Stalin and Stalinism (Oxford: Oxford University Press, 1979), 158.


[Закрыть]

После этого собрание пришло в полное замешательство, а Сталин вдруг упал на пол. Поскольку ранее наблюдавшие Сталина врачи были в тюрьме, прошло около четверти часа, прежде чем на помощь смогли вызвать других медиков{178}178
  . The New York Times. 1957. 8 июня. С. 8.


[Закрыть].

В сентябре 1959 года лондонская The Times вновь вернулась к этой истории, опубликовав рассказ о беседе, которая двумя годами ранее состоялась между Хрущевым и «американским христианским социологом» доктором Джеромом Дэвисом. Хрущев рассказал Дэвису, как он и другие руководители партии, услышав о планируемой депортации, «заставили Сталина остановиться», как они «спасли» евреев от параноидальной ненависти Сталина{179}179
  . The Times. 1959. 8 сентября. С. 11.


[Закрыть].