Текст книги "Новая Ева"

10
Брэм

В суматохе я теряю Еву из виду. Выдергиваю наушник и бросаю его на пол студии, чтобы не слышать воплей Хартмана. Сосредоточься, Брэм.

Сердце колотится под кинетическим костюмом, пока я сканирую комнату сквозь визор, и мой взгляд выхватывает безжизненное тело матери Нины и руки, все еще сомкнутые на ее горле. Матери беспомощно дубасят Диего, но слабые кулаки семидесятилетних старушек ему нипочем.

Половина стражей из отряда Кетча бесполезно щелкают затворами. Идиоты. Каждое ружье в здании имеет встроенный чип, запрограммированный на блокировку выстрела, если под прицелом Ева.

Ева. Где же она?

Я вскакиваю из-за стола и направляю Холли в толпу женщин. Вглядываясь в хаос, наконец-то вижу Еву.

Голубые глаза вспыхивают сквозь тонкую черную вуаль. Один из людей Кетча держит ее за талию и оттаскивает подальше от опасности, от линии огня, чтобы стражи могли активировать оружие и ликвидировать угрозу.

Когда я оборачиваюсь, лицо Диего всего в метре от меня. Он что-то бормочет себе под нос, словно читает молитву. Его ничуть не смущает вся эта заваруха, ему нет дела до вооруженных людей, отчаянно прорывающихся к нему сквозь толпу Матерей. Он полностью сосредоточен, когда ослабляет хватку и срывает вуаль, открывая лицо женщины, которую убил.

Бормотание прекращается.

Парень облажался.

Он роняет тело своей жертвы и бросается на рядом стоящую женщину под вуалью. Он знает, что Ева все еще в комнате.

Внезапный металлический треск эхом отражается от стен. Каждое ружье готово к выстрелу – теперь, когда Ева выведена за линию огня.

Я оглядываюсь назад и вижу, как она цепляется за дверь комнаты, пока ее тащат к лифту. Но прежде ей все-таки приходится стать свидетелем расстрела претендента номер два.

Комнату озаряют вспышки: десяток ружей открывают огонь по Диего. Я успеваю увидеть это через отражение в распахнутых от ужаса глазах Евы, прежде чем ее вытаскивают в коридор.

Беги, Брэм.

Я бегу так быстро, как только позволяет проекция Холли, невзирая ни на какие препятствия, протискиваясь сквозь стол и стулья, толпу матерей и охранников Кетча, пользуясь всеми преимуществами существа, сделанного из света. Мой кинетический костюм пульсирует и вибрирует, указывая на объекты и людей, сквозь которых я проникаю, но мне плевать. Сейчас не время для иллюзий.

Я выбегаю в коридор в тот миг, когда двери лифта уже закрываются перед Евой и ее телохранителем.

Мое сердце замирает при виде этого зрелища. Все кажется неправильным. Ева прижата к стенке сферической кабины, на ее лице – застывшая маска ужаса.

Офицер безопасности пристально смотрит на двери, словно призывая их двигаться быстрее. Он поднимает взгляд, и наши глаза встречаются.

В эту долю секунды я успеваю прочитать его мысли. И словно все его внутренние демоны кричат мне в лицо, раскрывая истинность намерений спасителя.

Двери закрываются, я бросаюсь вперед, протягивая руки к Еве. Нас разделяет всего пара шагов, когда лифт летит вниз, и от оглушительного крика, доносящегося изнутри, дрожат стены кабинки.

– Холли!

11
Ева

Ее имя звучит у меня в ушах, когда мой голос эхом отражается от стенок кабины, и горло перехватывает ужас при виде закрытых дверей лифта. Я совершенно сбита с толку и не соображаю, в каком направлении мы движемся. Вверх или вниз – не имеет значения, потому что его рука тянется к рычагу аварийной остановки. Мы зависаем между этажами. Одни.

Я съеживаюсь от страха. Вжимаюсь в стенку и мысленно молю о том, чтобы металл поглотил меня. Я не должна здесь находиться. Я должна быть на встрече с претендентом, которого так тщательно отбирали для меня. Я должна быть в той комнате.

Та комната.

Диего.

Мать Нина.

По телу пробегает судорога, вызывая рвотный рефлекс.

Нет времени раскисать. Нет времени на раздумья.

Не сейчас.

Я смотрю, как мыски черных сапог разворачиваются в мою сторону.

Это он. Тот, из строя. На кого я посмотрела. И кто посмотрел на меня. Он схватил меня за талию. Вытащил из комнаты. Отволок туда, где безопасно.

Безопасно.

Поначалу, когда его руки сомкнулись на моей талии, я подумала, что так и должно быть. Что это часть другого плана, о котором меня не предупредили, но слишком много всего происходило вокруг. Суматоха. Паника. Я под вуалью, в толпе матерей. Кто-то мог подумать, что она – это я, но он-то точно знал, кого оттаскивал от бездыханной матери, выносил из кровавого хаоса.

Мой взгляд медленно скользит по его сапогам, униформе, поднимаясь к вздымающейся груди.

– Сними вуаль, – говорит он, тяжело сглатывая и сжимая пальцы.

– Нет, – поскуливаю я.

Его рука взмывает вверх и срывает вуаль. Слышно, как трещит тонкая ткань.

Тогда я поднимаю на него глаза. Облегчение, восторг, удовольствие и ужас, мелькающие на его лице, подсказывают, что он не является частью плана Диего, что он действовал спонтанно. Но точно так же мне ясно, что он вообще не является частью плана, будь то Кетча или Вивиан, ЭПО или своего собственного.

Он выглядит таким же удивленным и смущенным, как и я, и это пугает.

– Что ты собираешься со мной сделать? – Я дрожу от страха, надеясь лишь на то, что жалобное выражение моего лица остановит его, и он не причинит мне вреда, не украдет ту часть меня, которая не предназначена ему. Вивиан рассказывала мне о мужском инстинкте. Это их слабое место. Мы даже проводили специальные занятия по этой теме. Я довольно давно знаю о физических различиях между мужчиной и женщиной, о том, что должны делать наши тела, чтобы дать жизнь новому человеку. Это священный акт, но мужчины, помимо своей воли, жаждут его постоянно. Вот почему мы держимся порознь, вот почему меня ограждают от ситуаций, подобных этой. Миру нужно возрождение, но к нему нужно идти правильным путем.

Я пристально смотрю на мужчину, стоящего передо мной. Он не выглядит злодеем или психопатом, хотя сейчас в нем трудно разглядеть какую-либо мягкость. Он большой. Он сильный и крепкий. Я чувствовала его железную хватку, когда он тащил меня из комнаты, и знаю, что он может обидеть. Я не уверена, что в моей власти остановить его.

Он хмурится, облизывая губы. Возможно, думаю я, он все еще разрывается между логикой, долгом и желанием. Его сомнения подстегивают меня.

– Оно того не стоит, – тихо говорю я, стараясь казаться спокойной и сдержанной, хотя чувствую, как колотится, бьется о ребра мое сердце.

– Неужели? – рычит он, раскачиваясь с пятки на носок.

– Ты видел, что там произошло. – Я бы предпочла отодвинуться, чтобы не чувствовать его горячее дыхание на своем лице. – Ты видел, что они с ним сделали. То же самое сделают и с тобой. Рано или поздно.

Он бросает на меня вопросительный взгляд.

Потом медленно поднимает руки и кончиками пальцев скользит по моей одежде, подбираясь к самому горлу. В какое-то мгновение мне кажется, что он собирается завершить миссию Диего и удушить меня, но щелкает заколка, и с моей головы падает покрывало. Я перестаю дышать, когда он берет мое лицо в ладони и, наклоняясь ближе, закрывает глаза, втягивает носом воздух, издавая блаженный стон.

– Твой запах. Он такой…

– Тебе не следует этого делать, – перебиваю я.

– Делать что?

– Сам знаешь. Ты не должен находиться рядом со мной. Это запрещено.

– Я защищал тебя.

– В самом деле?

– Да. Конечно. – Он бледнеет на глазах, понуро опуская голову, убирает руки от моего лица и, когда его пальцы пробегают по ткани материнской униформы, брезгливо морщится. – Ты не должна носить такое.

Он сосредоточенно расстегивает каждую пуговицу. И шумно вздыхает, когда темная ткань цвета хаки ниспадает вниз, открывая взору мое платье.

Я – Ева.

Я расправляю плечи, становясь чуть выше ростом, и он склоняет голову, хотя я не уверена, делает он это по привычке или из уважения. Возможно, тут немного и того, и другого.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я, чувствуя себя увереннее при виде его смущения.

– Тернер, – отвечает он. Выражение его лица добрее, чем раньше, взгляд теплеет.

– А имя? – настаиваю я. Матерей я знаю по именам, и до меня вдруг доходит, что такая форма обращения выбрана неслучайно: она добавляет отношениям непринужденности и доверия.

– Майкл.

– Майкл, – повторяю я. – Ты давно здесь работаешь?

– Много лет.

Я киваю. – Спасибо, что охранял меня все это время. Я знаю…

– Я бы не причинил тебе вреда, – перебивает он и обеспокоенно морщит лоб, заглядывая мне в глаза. – Я давал клятву защищать тебя. Честное слово. Я бы никогда… никогда бы не посмел… Я должен был вытащить тебя оттуда.

Дышать становится легче. Годами мне вбивали в голову, что это неправильно. Что нельзя смотреть по сторонам. Нельзя ни с кем общаться. Мне говорили, что ничего хорошего из этого не выйдет. Меня заставляли бояться дьявола среди нас…

– Спасибо тебе. – Мне хочется верить ему. – Я рада, что ты это сделал.

И тут память возвращает меня к ней, к тому хаосу, что ворвался в мою жизнь за мгновения до того, как я попала в этот лифт. Мать Нина, Диего и злосчастная комната мелькают перед глазами. Горе и ужас накрывают меня волной, и я чувствую себя бессильной.

– Что происходит? – всхлипываю я. Рыдаю. Реву. Вою.

Майкл обнимает меня за плечи и заключает в объятия. Меня не пугает этот жест. Я хочу этого. Мне это нужно. Я благодарна ему за это. Я получаю утешение.

Но одна мысль не дает мне покоя. Матери Нины больше нет, и все это из-за меня.

Я подвела ее.

12
Брэм

Я бегу. Нет, мчусь. Никогда в жизни я еще не передвигался с такой скоростью. Хартман едва поспевает за мной, когда мы проносимся через раздевалку. Я срываю с себя визор, швыряю его на пол, и он отскакивает в сторону, катится по металлическому коридору.

Сирены визжат. Аварийное освещение разбрасывает темно-красные полосы по гладким стенам. Сворачивая за угол, мы несемся к лифтовой шахте. У меня перед глазами Ева, она тянет руки к Холли, ко мне, прежде чем исчезает за закрытыми дверями кабины. Вместе с ним.

Она внутри металлического шара с тем охранником. Солдатом. Мужчиной. Наедине.

Я прокручиваю в голове все возможности. Всякий исход. Любую случайность.

Мне нужно добраться до Евы.

Адреналин мощной приливной волной гонит меня вперед.

Я должен добраться до Евы.

Мои глаза видят только лифт. Тело врезается в холодные двери из стекла и металла, но я ничего не чувствую. Я пытаюсь просунуть пальцы в тончайшую щель, и металл прорывает компрессионные перчатки. Эти двери сконструированы так, что их невозможно взломать.

– Ты их так не откроешь, – кричит Хартман, подбегая ко мне. Я не обращаю на него внимания и продолжаю долбить двери кулаком.

– Они же на магнитных уплотнителях, Брэм! – Хартман распутывает провода какого-то маленького электронного устройства. – Лучше сделай что-то полезное, открути крышку… – Он замолкает, отвлекаясь на скрежет, когда я срываю, как картонку, переднюю металлическую панель. – Ну, это тоже дело.

Он начинает заменять провода другими, подключенными к устройству. Когда последний из них с характерным щелчком встает на место, он нажимает кнопку на своей коробочке, и мы слышим, как лифт оживает за толстыми прозрачными дверями.

Мы с Хартманом переглядываемся, стараясь не думать о том, какое зрелище нас ожидает, когда двери откроются.

Я нетерпеливо подпрыгиваю на месте, пока мой мозг пытается проанализировать сложившуюся ситуацию.

Вооруженный солдат похищает достояние всей планеты, и теперь они вдвоем заперты в тесной кабине лифта, а нам предстоит противостоять ему. Само будущее человечества зависит от наших дальнейших действий. Мы безоружны, я так вообще закован в лайкру. Если похититель настроен враждебно – нам крышка.

– Где он тащится? – ворчу я, заглядывая сквозь толщу стекла в ожидании сферической камеры. Кажется, проходит целая вечность. Хартман смотрит на дисплей прибора, который прикрепил проводами к стене.

– Еще три этажа. Два… один… – Он умолкает, когда доносится мягкое шуршание приближающегося лифта. Мы видим, как он спускается, и вот уже в хромированных стенках кабины, как в кривых зеркалах, отражаются наши перекошенные физиономии. Лифт замирает перед нами.

Изнутри не доносится никаких голосов.

Никаких криков.

Мое сердце останавливается, пока в сознании мелькают ужасающие кадры худшего из возможных исходов. Я гоню их прочь.

Двери открываются, и инстинкт берет верх.

13
Ева

Майкла мигом оттаскивают от меня и мощным ударом в челюсть валят с ног. Майкл теряет сознание, и его мужественное тело безжизненно распластывается на полу.

– Не трогайте его! – вскрикиваю я, рукой останавливая нападающего, и опускаюсь рядом с Майклом на колени, невольно прикрывая его собой. Я глажу его по лицу, стараясь не прикасаться к болезненному набухающему рубцу. Да уж, удар оказался неслабым. – Он пытался помочь, – выговариваю я, чувствуя себя одной из Матерей.

– Ничего, оклемается, – звучит раздраженный голос.

Я оборачиваюсь и вижу двух мужчин – вернее, юношей. Они, должно быть, мои ровесники или чуть старше, оба раскрасневшиеся и запыхавшиеся. Один из них одет в знакомую форму охранника, хотя и голубую, и на груди рубашки вышито, как я полагаю, его имя – Хартман. Другой парень – в черном спортивном костюме из блестящей ткани, подчеркивающем его атлетическую фигуру. Это он нанес удар.

Теперь, когда я в чужих руках, не грозит ли мне новая опасность? Меня мучают сомнения, но вот я вглядываюсь в лицо второго парня, и мои глаза встречаются с его глазами.

Ее глазами.

У меня перехватывает дыхание. Я смотрю в эти глаза почти каждый день, сколько себя помню – я знаю их миндалевидную форму и душу, которая проступает в них. Потрясенная, я изучаю незнакомые черты лица, окружающие до боли знакомые глаза. Я часто задавалась вопросом, как она выглядит в своем истинном облике – допуская, что она может оказаться одной из Матерей. Хотя считала это маловероятным: Холли гораздо моложе.

Я поражена тем, насколько он отличается от Холли, моей светловолосой, зеленоглазой подруги с хрупкой фигуркой и красивым лицом. Да, он тоже красив, но его красота совсем другая. Русые волосы коротко подстрижены – полагаю, это единый стиль, потому что такая же стрижка и у его спутника. Гладкая кожа легкого оливкового оттенка. Я замечаю капельки пота на широком носу и щеках. Его глаза – чарующе темные, бархатно-карие – поблескивают на свету. Их цвет, может, и отличается от цвета глаз Холли, но это те же глаза.

Он совсем на нее не похож, и все же это она.

Он отводит взгляд и подталкивает Майкла босой ногой. Тот не реагирует.

– Ты в порядке? – спрашивает он, не поднимая глаз, чтобы не встретиться со мной взглядом.

– Не уверена, – говорю я, мысленно перебирая все, что произошло за этот день.

– Он тебя не обидел, – тихо произносит он. Это скорее вывод, чем вопрос.

– Нет. Я думала, у него дурные намерения, но нет. Он был в замешательстве. – Я встаю на защиту Майкла, хотя сознаю, что исход мог быть другим. Если в словах Вивиан есть доля правды, всякое могло случиться. А, может, Майкл обладает уникальной силой воли и предан делу больше, чем другие мужчины.

– Хорошо, – произносит он недоверчивым тоном и хмурится, играя желваками. – Все произошло так быстро. Мать Нина. Она мертва. – Слова льются из меня потоком.

Он морщится, но, конечно, не удивлен. – Моя вина.

– Ты не…

– Нет, но я должен был…

– Может быть, – соглашаюсь я.

– Ты не мог ничего сделать, – вмешивается его друг.

Я поднимаю глаза и вглядываюсь в его лицо, пытаясь узнать в нем одну из моих Холли, но нет, ничего общего. Мне интересно, что он здесь делает и какое имеет к ней отношение.

Стон, доносящийся с пола, отвлекает мое внимание. Майкл шевелится, ощупывает ладонью лицо.

Я подаюсь к нему, но меня останавливает поднятая рука.

Я с укором смотрю на «Холли».

– Не надо, Ева.

– Не думаю, что он собирался причинить мне вред, – вступаюсь я за Майкла.

– Выглядело по-другому, – возражает он.

– Ты все видел, – медленно говорю я, вспоминая, что «Холли» стояла у закрывающихся дверей лифта, что я звала ее на помощь. Тогда я была напугана неизвестностью и паниковала из-за Диего.

Он сбросил с себя форму Холли и побежал помогать мне. Но я не нуждалась в спасении. Поначалу я могла так подумать, но Майкл не представлял никакой угрозы. Впрочем, если бы все сложилось иначе, если бы Майкл попытался воспользоваться ситуацией, меня пришлось бы спасать. Вызволять из беды. Мысли крутятся в голове. Мне не нравится ощущение собственной уязвимости и хрупкости, которое я испытала сегодня. Тем не менее, я действительно слаба. Гораздо слабее, чем думала.

– Я… – Он качает головой, словно так же, как и я, находит ситуацию странной и не знает, как реагировать. Очевидно, не существует никакого протокола общения со мной без маскировки, вне образа Холли.

– Ты Хол…

– Ему нужен лед, – перебивает он меня. – И потом просто выспаться.

– Круто ты ему вмазал, – ворчит его друг, закатывая глаза, и, складывая на груди руки, оценивает нанесенный ущерб.

– Мог бы и сильнее, – бормочет он себе под нос.

Мы слышим приближающийся топот ног, и в поле зрения появляются Кетч с командой в сопровождении нескольких Матерей. На их лицах страх и паника.

Я замечаю отсутствие матери Нины, и сердце сжимается от боли.

– Хартман. Брэм. – Кетч кивает им, жестом призывая отойти в сторону, пока его солдаты устанавливают оцепление.

Брэм.

Его зовут Брэм.

– С тобой все в порядке? – вопит мать Кимберли, бросаясь ко мне и заключая в такие крепкие объятия, что я едва не задыхаюсь. – Он не…

– Нет, – говорю я, заливаясь румянцем. – Он. Они. Они просто помогли.

– Конечно, это все, что мы сделали! – фыркает Брэм, возмущенный тем, что они могли подумать что-то другое.

Мать Кимберли облегченно вздыхает. – Давай вернемся наверх. Вивиан скоро придет навестить тебя.

Такая перспектива меня совсем не радует. Меньше всего мне хочется видеть Вивиан и тем более слушать, что она станет говорить о происшествии и моем участии в нем.

В считанные мгновения Майкла выносят из лифта, а меня вместе с Матерями заталкивают обратно в кабинку.

Пока двери закрываются, я пытаюсь отыскать его взглядом и снова нахожу эти глаза.

Брэм.

Его зовут Брэм.

Сидя на кровати, я жду. Жду, когда явится Вивиан и обрушится на меня с упреками, повернув дело так, будто я во всем виновата. А еще я жду наплыва чувств. Вины. Страха. Горя. Безысходности. Гнева. Надежды. Восторга. Да чего угодно.

Но ничего не приходит. Я думала, что они непременно нахлынут, как же иначе? Там, в лифте, эмоции били через край, а теперь в моей душе зияет черная дыра.

Я опустошена.

Мое тело – пустой сосуд.

Мозг заморожен.

Я едва могу пошевелиться.

И думать тоже не могу.

Мой взгляд прикован к туалетному столику, где все еще лежат мешочки с косметикой и кисточками, которые упаковала мать Нина всего пару часов назад, когда мы вели задушевные разговоры. Моя кожа еще хранит тепло ее пальцев, и невозможно представить, что ее больше нет. Сценарий повторился, только на этот раз в самой жестокой форме. Я вижу морщинистое лицо матери Нины в руках Диего, и оцепенение усиливается. Я не в состоянии осознать тот ужас, что творился у меня на глазах. Жертвой должна была стать я. Вместо этого он украл жизнь моего самого близкого человека. Зачем?

Моя комната. Моя обитель. Я всегда чувствовала себя здесь в безопасности. Да, взаперти, в ловушке, под контролем, но на мне лежит огромная ответственность, и все здесь служат одной цели: помочь мне спасти человечество. На протяжении всей моей жизни это святилище давало мне поддержку, доброту и защиту. Здесь я находила утешение, вдохновение, просвещение, друзей. Мать Нину.

И со мной была Холли. Она как подарок, теперь я это понимаю. Холли нужна, чтобы я могла общаться со сверстниками, ощущать свою связь с миром. Потому что когда-нибудь все мои нынешние спутники уйдут из жизни, и я останусь здесь одна… Что тогда? Что со мной станет?

Я думаю о Холли и вижу его – Брэма, полного страсти, гнева и огня.

Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем его образ померкнет и мой мозг начнет воссоздавать его по памяти, рисуя крылья ноздрей или волнистую линию роста волос, делая его выше ростом или придавая ему более мускулистое телосложение. Сколько времени пройдет, прежде чем его образ станет лишь игрой моего воображения?

Не могу поверить, что я встретила Холли.

Они будут в ярости, конечно. Даже при том, что я различаю вариации Холли и знаю, что она всего лишь марионетка, этот проект работает, и всех все устраивает. Вот почему они продолжают присылать ее ко мне. Я общаюсь с ней, доверяю ей… Если же им покажется, будто я копаю слишком глубоко, не исключено, что они перестанут присылать ко мне ту версию Холли. Мою Холли.

Меня вдруг осеняет: вот почему Брэм остановил меня, прежде чем я успела выпалить, что знаю, кто он на самом деле. Если бы я проболталась – всему конец. Теперь надо просто подождать и посмотреть, вернется ли он. Дай бог, чтобы наше мимолетное мгновение затерялось в драматической неразберихе этого утра.

– Мне жаль, – произносит низкий голос позади меня.

Мое сердце сжимается и замирает.

Я поворачиваюсь к Вивиан – как всегда невозмутимая, она стоит в дверях моей спальни.

Внезапно меня переполняют гнев и ненависть. Я сжимаю кулаками покрывало, чтобы не броситься на нее, потому что меня так и подмывает это сделать. Я хочу подбежать к ней и выплеснуть все накопившиеся чувства, но не могу.

– Я знаю, как ты любила мать Нину, – продолжает она.

– Любила, – отвечаю я, внутренне морщась от того, как скоро мы научились говорить о ней в прошедшем времени, и как это несправедливо. – Она поступила правильно. – Вивиан, без тени смущения, проходит в глубь комнаты и оглядывает меня с ног до головы, будто проверяя, все ли цело. Никаких увечий она не найдет.

– Неужели? – огрызаюсь я.

– Конечно. – От ее голоса веет холодом, а ведь она говорит о загубленной невинной жизни, о потере человека, с которым десяток лет проработала бок о бок.

– И откуда такая уверенность? – Меня все еще распирает от злости.

– Она знала, что ты собираешься выдать себя.

С этим не поспоришь.

– Она спасла тебя.

– Выходит, это я во всем виновата? – кричу я.

– Я этого не говорила, – произносит она с каменным выражением лица.

– Но подразумевала! – Я срываюсь на визг.

– Ева, держи себя в руках, – предупреждает она, в отличие от меня сохраняя спокойный тон, – Мать Нина явно что-то почувствовала, чего остальные из нас не смогли заметить. Она была бы счастлива, зная, что умирает, спасая тебя.

– Почему вы ничего не заметили? – Я спрыгиваю с кровати. – Как ему удалось пройти такой строгий отбор? Как его вообще сюда допустили? – Кровь приливает к голове, когда я сыплю обвинениями.

– Этот вопрос изучается. – Она щурится, поджимая губы, давая понять, что ее совершенно не трогает моя реакция. – Такого больше не повторится.

– И это все? – Мой голос срывается.

– Думаю, ты упускаешь из виду нечто более важное, Ева. – Она поднимает бровь, и это выглядит чуть высокомерно, но не совсем уж бесчеловечно, учитывая обстоятельства. – Ты становишься слишком сентиментальной, в то время, когда нужно сосредоточиться на главном деле, в котором ставки слишком высоки. Выбирай, какая битва для тебя важнее. Сконцентрируйся на том, что лежит впереди. Конечно, то, что случилось с матерью Ниной – трагедия, но речь идет всего лишь об одной жизни.

– Почему моя жизнь должна быть важнее, чем ее жизнь? – Ком в горле мешает мне говорить.

– Тебя не просто так называют Спасительницей. Ты вообще слушаешь учителя на уроках истории? – Она пытается шутить.

– А мне казалось, что я просто винтик, – сухо отвечаю я.

– Ева… – Она нетерпеливо вздыхает, теребя манжету рубашки. – …Мать Нина послужила великому делу, пожертвовав собой. Мы должны быть благодарны ей, но давай не будем раскисать.

Я молчу, опуская глаза в пол.

– А что произошло в лифте?

– Ничего, – еле слышно отвечаю я, ощущая нарастающую тревогу. – Меня спасли.

– Охранник был найден без сознания.

– Это было недоразумение.

Она не спускает с меня глаз, пытаясь понять, говорю я правду или лгу. Не знаю, с чего вдруг она задает такой вопрос. Повсюду установлены камеры – наверняка она уже видела все, что там происходило.

– Никаких дальнейших действий в отношении тех молодых людей не требуется?

Я качаю головой, не в силах оторвать взгляд от пола. – Ты говорила, что они причинят мне вред. Что искушение будет слишком велико.

– Искушение может нахлынуть мгновенно или накапливаться постепенно, Ева. Не допускай небрежности в поведении, иначе в следующий раз тебе, возможно, не так повезет, – предупреждает она, буравя меня взглядом. – Ты поняла?

Я киваю.

– Очень хорошо. – Она направляется к двери.

– Похороны! – кричу я ей вслед. – Будут ли похороны?

Вивиан вздыхает. Возникает неловкая пауза. – Я прослежу, чтобы это как-то отметили. Скажу Матерям… пусть обо всем позаботятся.

– Благодарю, – бормочу я себе под нос. – Это была самая замечательная женщина.

Все, что мне нужно сейчас – это заботливые объятия. Майкла, Брэма, матери Нины… Даже Вивиан могла бы подарить мне некоторое утешение. Но она ничего мне не предлагает. Сделав глубокий вдох, Вивиан вскидывает голову и молча выходит из комнаты. Оставляя меня проливать слезы в одиночестве.