Текст книги "Новая Ева"

Том и Джованна Флетчер
Новая Ева

Giovanna & Tom Fletcher

EVE OF MAN

Original English language edition first published by Penguin Books Ltd, London.

Печатается с разрешения издательства Penguin Books Ltd.

Перевод с английского Ирины Литвиновой

Дизайн обложки Владислава Воронина

Серия «Лучшая молодежная фантастика»

Copyright © Tom Fletcher and Giovanna Fletcher 2018

© И. Литвинова, перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Нашим мальчишкам

Пролог

Поначалу никто ничего не заметил. Разве что акушерки, возможно, тихонько посмеялись при виде оравы младенцев, завернутых в голубые одеяльца. Хоть бы одно розовое промелькнуло – но нет. В отдельных родильных домах попросту не обратили на это внимания. Кто мог знать, что этот «голубой» день – только начало?

Следующие сутки, окрашенные в тот же цвет, вызвали замешательство и заставили медиков нахмурить лбы.

Рождались только мальчики.

Уму непостижимо. Тем не менее, все предположили, что это не более чем совпадение. Просто Y-хромосома проявляется чаще, чем обычно.

На третий день средства массовой информации пролили свет на происходящее: Отныне это действительно мир мужчин. Теперь об этом заговорили все. Докторам и акушерам стало ясно, что их клиника не единственная, где господствует голубой цвет. Голубой взял верх, захватывая не только целые больницы, не только страны, но и весь мир.

Куда же подевался розовый?

При том, что раньше каждую неделю на свет появлялось около двух с половиной миллионов детей, из них половина – девочки, внезапный дисбаланс оказался слишком разительным, чтобы его игнорировать. Мировые лидеры собрались вместе с самыми уважаемыми учеными, чтобы разобраться в том, что происходит, и обсудить необходимые меры для мониторинга ситуации. Предстояло выработать этический подход к решению проблемы – нельзя же лишать людей их законных прав. Так они заявляли.

На первых порах.

Но то, что поначалу представлялось необъяснимым феноменом, вскоре стало угрозой для человечества, поставившей его на грань вымирания. И вот тогда правительства перестали быть благородными. Отныне женщины стали более контролируемыми и угнетенными, чем когда-либо прежде.

Все они проходили обязательное обследование. Начать с того, что беременных просвечивали ультразвуком с целью определить пол будущих детей. По прошествии времени, когда картина рождаемости так и не изменилась, всех женщин в возрасте до пятидесяти лет стали обследовать в попытке выяснить причину появления «голубого» поколения.

Поощрялись сексуальные связи – власти хотели повысить рождаемость в надежде, что рано или поздно природа смилостивится и подарит миру девочек. И девочки действительно появлялись – их видели в утробе, бултыхающихся в околоплодных водах, пинающих своих мамочек хилыми ножками и ручками.

Но ни одна не выжила.

Постепенно и эти случайности сошли на нет. Больше не было розового, не было и потерь. Наука боролась годами. Годами. И годами. Причину так и не нашли. Никаким прорывом и не пахло. А если не выявлена причина, то и лекарства не подобрать. Будущее человечества тикало вместе с биологическими часами оставшихся женщин детородного возраста.

Власти обещали миру, что никогда не сдадутся. Они спасут человечество. Что-нибудь придумают.

И люди послушно исполняли свою роль. Молились. Молились всем богам, чтобы те даровали им возрождение рода человеческого. Долгое время их мольбы, казалось, никто не слышал. Люди стали молиться усерднее, настойчиво взывая ко всем могущественным существам. Они раскопали древние религии, выковали новые и с надеждой бормотали божественные песнопения.

И вот, после полувека отсутствия женщин, случилось чудо – и это произошло вовсе не в стерильной научной лаборатории.

Коринна и Эрни Уоррен прожили в браке двадцать пять лет. Они всегда хотели детей, но мать-природа как будто противилась их желанию. Коринна переносила выкидыш за выкидышем, пока в конце концов супруги не отказались от своей мечты стать родителями. В сорок три года ее исключили из числа потенциальных рожениц. Уоррены приняли этот приговор с большой грустью, но в то же время и с некоторым облегчением. Горе изрядно потрепало им нервы, сломило, но не разлучило, и они по-прежнему держались друг за друга.

Спустя восемь лет, в пятьдесят один год, Коринна неожиданно забеременела. Естественным путем. Они с Эрни были вне себя от радости, но вместе с тем и страшно напуганы. Что, если они потеряют ребенка, как уже случалось много раз? Они не могли смириться с очередным выкидышем.

Как и любую женщину, Коринну отправили на обследование – но, в отличие от других, они с Эрни с готовностью откликнулись на предложение пройти тесты. Они хотели убедиться, что их ребенок крепкий и здоровый, стремились сделать все возможное, чтобы обеспечить безопасное рождение маленького существа, которое уже полюбили всей душой, и ради него были готовы на все.

Их сердца зашлись от восторга, когда они увидели свое творение на дисплее аппарата УЗИ. Их ребенок. Их счастье.

Для акушерки, приставленной к Коринне, процесс ультразвукового исследования давно стал рутиной – монотонной серией тестов с заведомо известным результатом. Она не ожидала увидеть ничего, кроме голубого цвета.

Но что это?

Розовый.

Появление ее обернулось настоящим потрясением.

И вызвало всеобщую панику. Результат, полученный в смотровом кабинете, волной истерии пронесся по всему земному шару. Люди не могли поверить, что наконец-то пришла хорошая новость. Они жаждали узнать как можно больше о паре, подарившей им надежду.

Но история болезни Коринны с бесконечными выкидышами, ее возраст и тот факт, что за последние десятилетия еще ни одна девочка не выжила, вызывали серьезное беспокойство. Коринну и Эрни перевели в специализированное медицинское учреждение для пристального наблюдения за ходом беременности. Кроме ежедневного сканирования, больше никаких тестов не проводили. На этот раз матери-природе позволили проявить себя в полной мере – по крайней мере, пока не возникнет причин для вмешательства. Возможно, пришло время снова довериться человеческому телу.

Коринна и Эрни понимали необходимость постоянного мониторинга развития плода и всеобщее желание сохранить их дочь. Они с готовностью принимали советы медиков. И радовались тому, что для всех этот ребенок такой же особенный, как и для них. Девочка нуждалась в заботе и внимании. Они не возмущались наложенными на них ограничениями. Как и тем, что к ним не допускали никаких посетителей. Они согласились на все условия, лишь бы их ребенок благополучно появился на свет.

При родах возникли осложнения. Мать и дочь оставили одних бороться за жизнь. Коринна умерла вскоре после того, как разрешилась от бремени, исполнив свое главное предназначение.

Эрни, убитый горем, не мог справиться с утратой. Какой из него отец?

Он так и не подержал на руках свою дочь.

Так никогда и не поцеловал ее.

Не сказал, что любит.

А что же стало с малышкой?

Мир ждал ее появления на свет, затаив дыхание в предвкушении новости о том, что надежды человечества оправдались, что наконец-то родилась девочка.

Она действительно родилась.

И, вопреки всему, выжила.

Первая девочка, родившаяся за последние пятьдесят лет.

Ее назвали Евой.

Она олицетворяла собой возрождение человеческой расы. Она стала ответом на молитвы людей. Для всего мира она была главной заботой и последней надеждой.

Ева, спасительница человечества.

Я – Ева.

1
Ева

Хорошие пальчики, озорные пальчики. Хорошие пальчики, озорные пальчики. Хорошие пальчики, озорные пальчики…

Сидя на краю Капли и болтая ногами, я вытягиваю ступни вперед, потом сгибаю их, чувствуя напряжение икроножных мышц, и наслаждаюсь ощущением ветерка на моей коже.

Мне нравится здесь. Снаружи. Нежиться под теплыми лучами солнца. Высота меня не пугает, и это хорошо: кажется, я всю жизнь живу над облаками в построенном для меня святилище, где ем, учусь и расту. Все, что мне только может понадобиться, находится здесь, в просторном пузыре Купола, сквозь стеклянные стены которого глядит красота внешнего мира. Солнечные лучи отражаются в каждой поверхности.

Здесь, в моем доме над облаками, меня не видно, и я ничего не могу разглядеть за белой воздушной пеленой, скрывающей мир и меня друг от друга. Правда, порой мне кажется, будто я вижу очертания города внизу, но, возможно, это всего лишь игра воображения.

Тем не менее, мне нужно быть ближе к миру. Мне нужно познать его. Вот почему я люблю сидеть на Капле. Это мое место, моя пристань в конце пути в никуда. Только здесь, в тишине и покое, я могу поразмышлять о прожитом дне и своем будущем.

Нашем будущем.

Будущее.

– Вот ты где, – говорит Холли, проходя через стеклянные двери в нескольких метрах позади меня. Можно подумать, я могу быть где-то еще.

Я редко бываю совсем одна. Или, скорее, никогда не остаюсь надолго, прежде чем появляется она. Не отрывая глаз от прекрасного вида, я приветственно машу ей рукой. Холли не виновата в том, что нарушает мой покой. Она лишь выполняет то, что ей велят. Они хотят слышать мои мысли – особенно сейчас, в преддверии завтрашнего дня. Потому ее и послали ко мне. Холли. Моя лучшая подруга. Моя постоянная спутница. Мой якорь. Только что мы вместе с ней обсуждали в классе, как это Уильяму Шекспиру удается превращать трагедию в почти что комедию. Она высказала немало интересных мыслей, которые показались мне интригующими и глубокими – иногда я узнаю от нее не меньше, чем от преподавателей.

Впрочем, сейчас Холли совсем другая. Она не похожа на всезнайку и выглядит более… понятной.

– Милые туфельки, – киваю я на оранжевые слипоны, когда она садится рядом со мной. Ее медовые светлые волосы даже не шелохнулись на ветру, однако она плотнее запахивает джинсовую куртку, словно ежась от холода.

Меня забавляет то, что ей постоянно меняют наряды, подбирая одежду на каждый день и каждую встречу со мной. К чему все это? Возможно, чтобы показать, чего ждут от меня, или пробудить во мне чувство стиля и интерес к моде, потому что мне ведь не у кого учиться. Я – единственная девушка на планете.

Мне никогда не говорят прямо, что надеть. Я могу выбирать что угодно из множества вещей, хранящихся в моей гардеробной – по большей части винтажных моделей прошлых десятилетий, собранных со всего света. Тут и геометрические принты, и брюки клёш, и жакеты с накладными плечами или симпатичные платья-рубашки.

Да, у меня все еще есть свобода выбора. Взять хотя бы сегодняшний день. Утром я выбрала летящий бирюзовый сарафан с изысканным белым цветочным узором. Чуть ниже колена, он открывает широкую, в пару дюймов, полосу голой кожи ног между подолом и краем коричневых сапожек на шнуровке, которые я подобрала к нему. Я видела фотографии похожих платьев – их носят с туфлями на танкетке, сандалиями или эспадрильями, но моя обувь всегда должна быть зашнурована и завязана, когда я нахожусь на Капле. Никаких слипонов. Во всяком случае, здесь.

На Холли это почему-то не распространяется, что меня раздражает, хотя только потому, что я вижу в этом небрежность с их стороны. Зачем издавать регламенты, приставлять ее ко мне, в то же время сохраняя теневую область, где мы не привязаны к одним и тем же правилам? Это выглядит как насмешка над ней, что мне категорически не нравится.

Я стараюсь подавить глубокий вздох и отвожу взгляд. Медленно прочесываю пальцами кончики своих длинных каштановых волос, спутавшихся на ветру.

Когда я была моложе, Матери обычно укладывали мои волосы. Тогда их прически казались мне слишком замысловатыми, чтобы я могла их повторить, но теперь я часами играю со своими волосами и весьма преуспела в парикмахерском деле. Я умею завивать локоны, завязывать ленты, заплетать косы, закреплять пряди шпильками… Возможности поистине бесконечны. Чему я очень рада. Во всяком случае, мне хоть есть чем заняться. Когда-то мне разрешали экспериментировать с макияжем, но теперь я наношу его только по особым случаям, чтобы не тратить впустую запасы косметики. Поскольку спрос на такие продукты уже не тот, что раньше, на новые поставки рассчитывать не приходится. Того, что имеется в наличии, мне должно хватить надолго.

– Значит, завтра, – прерывает молчание Холли.

– Да, точно. – Усмехаясь, я поворачиваюсь к ней и вижу, как мерцают ее бледно-зеленые глаза, когда она смотрит прямо перед собой. Иногда, обсуждая подобные темы, она ходит вокруг да около, заставляя меня нервничать и ершиться, поскольку я не знаю, куда может завести разговор. А порой, как в классе, она предельно собрана и сосредоточена исключительно на работе. Я предпочитаю такие моменты, как сейчас. Такой она мне больше нравится. Наше общение кажется более искренним. И она как будто настоящая.

– Это великий день, – говорит она, пожимая изящными плечами.

– Самый важный в моей жизни. – Я киваю в знак согласия, теперь уже с серьезным видом. Мне хочется, чтобы она думала, будто ей удалось заинтересовать меня и я готова к глубокому и содержательному разговору. – Ну, если не считать моего рождения – то было эпохальное событие.

– Да ничего особенного, – отвечает она, пытаясь скрыть улыбку, мелькающую в уголках рта.

– Уж точно не самая горячая новость, – ухмыляюсь я.

– Вот именно, – еле слышно произносит она. – Тогда расскажи мне о нем.

– У меня в комнате целое досье на него. Можешь пойти посмотреть, если хочешь. Или принесешь его сюда? – дерзко предлагаю я, зная, что ей уже известно его содержание и что она не смогла бы принести его сюда, даже если бы нам разрешали хоть что-то приносить на Каплю.

– Пытаешься от меня избавиться? – спрашивает она, и в ее широко раскрытых глазах вспыхивают искорки.

– Еще чего, зачем мне это делать? – смеюсь я, мысленно возвращаясь к незнакомцу, с которым мне суждено встретиться завтра. Претендент Номер Один. – Его зовут Коннор… Судя по фотографиям, которые я видела, он довольно симпатичный.

– Это хорошо, хотя внешность – еще не все, – отвечает она.

– Конечно. Внешность бывает обманчива. – Ирония не чужда нам обеим. Я замечаю, как она поджимает губы, пытаясь сдержать очередную улыбку. Я люблю ее за этот маленький проблеск эмоций.

– Есть в нем еще что-нибудь выдающееся? – спрашивает она, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. Вопрос звучит невинно, как это принято между подружками. Будто она и не пытается выудить информацию и проникнуть в мои мысли – потому что, насколько я могу судить, их пока не могут контролировать, тестировать или прослушивать. Мне бы хотелось, чтобы так оставалось и впредь.

Но это моя Холли, напоминаю я себе. По ее глазам я знаю, что она искренне заботится обо мне, что она больше, чем просто посредник, приставленный ко мне, чтобы управлять моими радостями и тревогами.

– Трудно судить по тому, что я видела и читала до сих пор. Узнаю больше, когда встречусь с ним утром. – Я стараюсь, чтобы голос звучал спокойнее. Вот уже много лет мы идем к этой цели. Я всегда знала, что будет три претендента на мою руку. Не два или четыре, а именно три. Трое мужчин из шорт-листа, которые зарекомендовали себя достойными выполнения предстоящей задачи. Мне не рассказывают, как проходил отбор, и я могу только представить, что их тестировали, тренировали и муштровали так же, как и меня. Теперь пора и мне сказать свое слово. Встретиться с тройкой лучших и выбрать спутника жизни. Партнера. Мужчину для сосуществования. Я здесь не для того, чтобы одним махом заселить мир людьми; моя миссия скорее в том, чтобы совершить некоторую перезагрузку, позволить нам начать все заново и исправить ошибки. Таковы надежды и план, который мне доверено осуществить.

– И что ты чувствуешь перед встречей с ним? – спрашивает Холли, глядя мне в глаза.

Ничто от нее не ускользает.

– Беспокойство, волнение, страх, восторг, ужас… – Я умолкаю, обводя пальцами контур пятна загрубевшей кожи в форме полумесяца на левом запястье. Постоянное напоминание о том, какой уязвимой я была в прошлом и почему чувствую себя в безопасности здесь, среди тех, кому можно доверять. – Меня пугает неизвестность.

Холли улыбается, как будто понимает меня с полуслова. Неудивительно, ведь она уже более десяти лет играет роль моей лучшей подруги, но она никогда не сможет понять, какой груз ответственности я несу. Никто не сможет. В этом смысле я совершенно одинока, к каким бы уловкам они не прибегали, чтобы убедить меня в обратном. Эти незнакомые люди смотрят на меня так, будто у меня есть ответы на их молитвы, но что, если они ошибаются во мне?

– Он знает обо мне все. Я не знаю о нем ничего, кроме того, что содержится в его досье, – делюсь я своим беспокойством и пытаюсь игнорировать неуверенность в себе.

– Он тоже знает только то, что ему показали, – деловито отвечает она, и я сразу вспоминаю, как мне в лицо совали камеру и просили сказать несколько слов, чтобы подбодрить человечество в его бедственном положении. Я знаю, что торжества по случаю моего шестнадцатилетия на прошлой неделе тоже засняты на видео. В перерывах между шумными играми, пением и танцами меня расспрашивали о том, как я себя ощущаю при достижении знакового возраста. Я не жаловалась, потому что привыкла к этому. Мир радуется, наблюдая за тем, как я взрослею.

Раньше мне бывало стыдно в такие минуты. Теперь я чувствую реальную связь с обществом, как будто путешествую сквозь объектив и говорю непосредственно с каждым человеком. Я ощущаю себя сильной, частью мира, не совсем уж одинокой.

– То, что он видел, в любом случае лучше, чем глупое видео его бега на дорожке и игры на виолончели – хотя он здорово бегает и музицирует, – вырывается у меня со стоном, когда я вспоминаю клипы с участием Коннора, которые показывала мне управительница, Вивиан Сильва. Такое впечатление, что я должна быть счастлива от музыкального таланта незнакомца и скорости, с которой он передвигает ногами. – Я бы хотела еще что-нибудь посмотреть.

– Значит, тебе понравилось то, что ты увидела? Это разожгло твой аппетит? – Она ухмыляется и, опуская голову, вглядывается в меня снизу вверх, хлопая ресницами.

– Да. Нет… я не знаю. Мне нужно больше. Я хочу знать, чем он живет. Что заставляет его улыбаться и плакать. Есть ли у него братья и сестры или мать. Каково это – жить за пределами Башни и иметь много друзей.

– Возможно, у него их не так уж много.

– Но, во всяком случае, они реальные, не то что у меня.

– Уф. Бьешь по больному месту. – Она стонет, прикладывая руку к груди.

– Извини, – бурчу я.

– Вполне естественно, что ты нервничаешь, Ева, – говорит она уже серьезным тоном. От ее шутливой манеры не остается и следа.

– Я не нервничаю, просто… – Мой голос обрывается, и я чувствую, как пылает лицо. – Я могу возненавидеть его.

– Вот почему тебе предлагают еще двух претендентов, – напоминает она. – У тебя есть выбор. Ты – Ева.

– Знаю. Ева, спасительница человечества. – Эти слова будто вязнут на зубах.

– Нет, – твердо говорит она. – Сильная, талантливая, веселая, красивая, неповторимая. Это он должен нервничать. Здесь ты главная. Помни об этом. Таких, как он, много. А ты – единственная.

– Спасибо тебе, – бормочу я, сознавая, что мои румяные щеки быстро становятся пунцовыми. Пузырь нервной энергии набухает в животе. – После долгих лет ожидания, обсуждений и подготовки, любопытства и тревог завтра все может свершиться. Наступает этот день. Я встречаюсь с претендентом. Юношей… мужчиной.

– Думаю, «юноша» – это точнее. – Она смеется, зарываясь лицом в ладони.

– Это начало новой жизни.

Юное лицо Коннора мелькает передо мной. Я придирчиво изучила его вдоль и поперек и хорошо помню прыщики на подбородке, мягкие светло-каштановые волосы и улыбку, слегка кривобокую. Впрочем, все это не более чем поверхностный взгляд. Мне интересно, что там, внутри.

На какое-то мгновение лицо Холли искажается болью, но тут же возвращается ее безупречная улыбка, и она продолжает:

– Ты заметила, как он смахивает волосы с лица всякий раз, когда начинает говорить? Мне кажется, это мило…

– Заметила. – Уголок моего рта дергается.

Я недовольна информацией, которую мне дали о Конноре, потому что ее недостаточно. Я хочу большего. Не стану скрывать: я часами просматривала видеозапись продолжительностью три минуты и двадцать две секунды, прокручивая пленку снова и снова. Я ставила ее на повтор, вглядываясь в каждую деталь, перематывая назад, чтобы увидеть, как он оттягивает края майки, как его пальцы соприкасаются с тканью, как легко скользят по струнам виолончели, как он щурится, глядя в ноты. Это завораживает куда больше, чем все, что они позволяют мне смотреть, делать или читать. Это жизнь. Жизнь во внешнем мире.

Я знаю, что они наблюдают за мной во время просмотра видео.

Они наверняка думают, что я влюбилась в первого же мужчину, с которым мне разрешили пообщаться, но на самом деле я просто очарована. Мне хочется впитать каждое его движение, каждую интонацию. Ему не позволяют говорить много, но все равно я получаю информацию – знания о мире, что простирается внизу; мире, о котором мне почти ничего не известно. У нас с Коннором одно огромное ночное небо на двоих, но в остальном наши жизни совершенно разные. Мои дни проходят здесь, в Башне, где мне ничего не угрожает, в то время как он свободен в своих передвижениях. Он волен распоряжаться своей жизнью. Конечно, если только завтра ему не улыбнется удача. Тогда его жизнь станет больше похожей на мою, или, как я надеюсь, моя жизнь станет больше похожей на его жизнь…

– Верю, ты отлично проведешь время, – говорит Холли, глядя мне в глаза. – Я буду думать о тебе.

– Правда? – Я внутренне морщусь, когда слышу нотки мольбы в своем голосе. Иногда Холли действительно кажется осязаемой и реальной. Как будто она и впрямь мой компаньон и единственный союзник. Мне хочется прильнуть к ней, лишь бы она не уходила.

– Да. Конечно. Это… важный день для всех нас, – бормочет она. – Кто же не будет думать о том, как ты там справляешься?

– И то верно. – Я вздыхаю.