Текст книги "Пятнистый сфинкс"

Не найдя следов Пиппы среди остатков его последнего пиршества, я успокоилась, но все же его присутствие встревожило меня еще больше: он поселился слишком близко, и это было опасно. Он мог следить за каждым движением Пиппы и за всеми, кто жил в нашем лагере. Мы назвали этот куст Львиной Виллой и вскоре обнаружили, что молодой лев бывает там постоянно: его рычание кончалось частым пыхтением, и мы прозвали его Симба Харака – Торопливый Лев. Я даже полюбила его за это, ведь мое собственное прозвище, давно придуманное африканцами, было Мэмсахиб Харака – Торопливая Леди.

Когда стемнело, я продолжала искать Пиппу на машине. Ехала я очень медленно и часто звала ее, но мне встретились только несколько слонов. Поздно ночью, сидя в своей брезентовой ванне под звездным небом, я услыхала вой гиены. Это еще больше усилило мою тревогу за Пиппу, и в эту ночь я не сомкнула глаз.

Как только рассвело, я пошла посмотреть на остатки трапезы гиены. Ничего страшного там не нашлось, но я все еще волновалась. Локаль попытался меня утешить, уверяя, что Пиппа безусловно жива и просто развлекается с самцом. Как же я обрадовалась, когда, вернувшись в лагерь, мы увидели, что Пиппа сидит там с невинным видом и набитым брюхом. Я подошла к ней и сразу же уловила резкий запах. На мясо, котор ое я е й дала, она едва взглянула и угрожающе замахнулась лапой, когда я попыталась обобрать с нее клещей; вообще Пиппа вела себя необычно дико. Может быть, Локаль прав, и она встретила самца?

Пока я старалась снова завоевать ее доверие, появилась машина – приехали Джозеф и несколько членов правления заповедника. Все восторгались Пиппой, но она держалась очень холодно: даже не посмотрев на гостей, повернулась и ушла. Когда они уехали, мы вышли с Пиппой погулять по дороге и встретили слона. Пиппа, разумеется, стала подкрадываться: подобравшись к нему самым коварным образом, она неожиданно ударила его лапой по задней ноге. Возмущенно трубя, великан помчался прочь галопом, а Пиппа настойчиво преследовала его, пока оба они не скрылись из виду. Не вернулась она и в эту ночь,

Глава 4.
Новый лагерь

На следующий день Пиппа так и не появилась, и я решила посоветоваться с Джозефом. Мы пришли к выводу, что в густом кустарнике возле реки чересчур много павианов, да и дорога проходит слишком близко, и это может помешать нам приучить Пиппу к жизни на свободе. Надо было искать для лагеря более удобное место. Самый ближний водоем – болото – находился примерно в пяти милях; мы поехали туда. В болото впадала маленькая речушка под названием Мулика. На ее берегах росло всего несколько пальм дум, так что животное на водопое могло издали заметить приближение опасных хищников. Приблизительно милей ниже речушка выходила из болота и текла вдоль гребня, ведущего к открытой равнине. Там мы увидели стада ориксов, газелей Гранта и канн, а также слонов и зебр. Эта местность была просто создана для гепардов, да еще Джозеф сказал, что видел пару гепардов и одинокого самца неподалеку от места, где мы решили разбить новый лагерь. От старого лагеря было не больше мили ходу, и мы подумали, что будем водить Пиппу сюда на прогулку, чтобы заранее, еще до переезда, познакомить ее с окрестностями.

Мы решили сразу же приучать ее к новому месту; но у Пиппы были, по-видимому, свои соображения. Она не возвращалась в лагерь трое суток. Наши поиски были безрезультатны. Как вдруг егерь сообщает, что на рассвете Пиппа играла с шакалами на взлетной полосе возле Скалы Леопарда. Когда я примчалась туда, она встретила меня очень ласково, но потом убежала на равнину и гонялась за газелями Гранта, пока не стало слишком жарко. Мне удалось заманить ее в машину специально припасенным для этого мясом, и я привезла ее домой. Но к вечеру она ушла в заросли и не вернулась. Следующие дни были полны забот и волнений – нам пришлось немало потрудиться, разыскивая ее следы.

Мы обыскали всю местность в радиусе пяти миль и успели отлично ее изучить. Наибольшей популярностью среди львов и леопардов явно пользовалась высокая скала – там было много их следов. С ее вершины открывался прекрасный вид на равнину, речку и ближние заросли. Мы встречали буйволов, слонов и носорогов, не говоря о более мелких животных.

На пятый день я наблюдала в бинокль за слоном, как вдруг примерно в четырехстах ярдах от нас увидела сидящего на пне гепарда. Не веря своему счастью, я крикнула: «Пиппа!» Гепард повернул голову и взглянул на нас. Мы заторопились к нему, стараясь не потревожить слона, и наконец подошли достаточно близко, чтобы рассмотреть зверя, который следил за всеми нашими маневрами. Но не успела я навести на него бинокль, как он исчез. Конечно, уверенности в том, что это была Пиппа, у меня не было, но дикий гепард вряд ли подпустил бы нас так близко. А если это все-таки была она, зачем ей понадобилось удирать? Мы пошли по берегу реки, где на нас чуть не налетели пять водяных козлов. Они сломя голову выскочили из кустарника и резко свернули в сторону, заметив нас. Должно быть, они убегали от гепарда. Это нас немного подбодрило, и мы продолжали поиски; я все время звала Пиппу, но откликались только зеленые мартышки. Решив, что, если это была Пиппа, она сама вернется в лагерь, мы ушли домой, но и там прождали ее понапрасну.

С утра пораньше я отправилась на то место, где мы видели гепарда, и там возле небольшого заливчика, который, судя по многочисленным следам, служил водопоем, устроила засаду. Было очень тихо; только пальма дум, в тени которой я сидела, шелестела листьями у меня над головой. Я попыталась представить себе, что делала Пиппа в этом чудесном уголке, который казался мне настоящим гепардовым раем. Если она научилась убивать добычу и не нуждалась больше в моей защите, к чему ей было возвращаться в лагерь, где на ночь ее запирали в вольер, а днем надоедали посетители? Надо признаться, я очень привязалась к ней, но ей-то за что было любить меня? Я вошла в ее жизнь сравнительно поздно, она попала ко мне не по своей воле, и, как бы я ни старалась вознаградить ее за одиночество и неприятности в Наро Мору, все же могла предложить ей так немного по сравнению со свободной жизнью в зарослях, открывшейся теперь. Но меня мучил только один тревожный вопрос: готова ли она к самостоятельной жизни? Да к тому же я боялась, что она уйдет через реку, за пределы заповедника.

Проведя возле залива весь день, я вернулась домой одна. А на следующее утро мы нашли на этом месте следы когтей гепарда, который взбирался на дерево возле скалы, а потом и след, уходящий за реку, где он отдыхал в пальмовых зарослях у воды. И снова я сидела в засаде целый день, но видела только пять слонов, которые старались стряхнуть орехи с верхушки пальмы дум, да еще пару водяных козлов, которые пронеслись мимо моего убежища, – должно быть, спасались от какой-то опасности. Я пошла вверх по реке, откуда они прибежали, и нашла свежий помет гепарда – но Пиппы нигде не было.

Еще дня три ушло на бесплодные поиски, но вот как-то вечером появился человек с сообщением, что Пиппа вернулась к Скале Леопарда. Я добралась туда, когда почти стемнело, и обнаружила ее возле гаража в окружении толпы африканцев. Увидев меня, она с птичьим чириканьем бросилась ко мне и вскочила в машину. Она ужасно изголодалась и съела все мясо, которое у меня было с собой. Я с огорчением заметила, как она отощала. Она казалась совсем маленькой, и нос у нее был мокрый и холодный – верный признак болезни. Когда мы приехали в лагерь, она набросилась на еду, а я тем временем снимала с нее клещей. И тут я заметила, что задние ноги у нее словно одеревенели, а десны совсем бледные.

Утром по радио был вызван ветеринар с портативным микроскопом. Я же не отходила от Пиппы, досыта накормила ее мясом и молоком, а она нежно отвечала на мои ласки.

Посланный по ее следу Локаль обнаружил, что он соединяется с тем, который мы видели возле залива. Значит, мы все-таки шли за Пиппой. Странно – ведь она была тогда ужасно голодна и, несмотря на это, не вернулась в лагерь, а ушла в другую сторону, к Скале Леопарда.

К вечеру она снова стала гоняться за птицами, забралась на дерево просто так, для удовольствия, и я немного успокоилась, но все же меня очень обрадовало появление ветеринара. Он взял мазок крови, измерил Пиппе температуру (у нее оказалось 38,4 градуса) и поставил диагноз: Babesia canis – собачий бабезиоз, которым болеют собаки. Это было очень интересно, потому что лишний раз подтверждало родство гепардов с собаками. Эльса умерла от B. felis, которой болеют только представители семейства кошачьих. Ветеринар на всякий случай захватил лекарство, но посоветовал подождать несколько дней – болезнь у Пиппы протекала легко и мог выработаться естественный иммунитет. Все это время нам было предписано держать ее в вольере и наблюдать за температурой и другими симптомами. В течение пяти дней я мерила ей температуру утром и вечером. Она колебалась между 37,8 и 38,2 градуса – для гепарда это нормальная температура.

Аппетит у Пиппы был зверский; только теперь я заметила, как она любит желто-оранжевый жир зебры и обыкновенную грязь. Я была поражена, когда увидела, что она ест грязь возле каждой лужи. Когда я спросила Джорджа, он сказал, что ничего особенного в этом нет, гепарды таким образом получают дополнительное минеральное питание и улучшают свое пищеварение. Ко мне Пиппа относилась гораздо нежнее, чем прежде, и ходила за мной как тень, но рычала на помощника и африканцев. С выздоровлением она становилась все беспокойнее, и через несколько дней ее затворничество стало одинаково невыносимо как для нее, так и для меня. На прогулку она выходила на поводке, но уговорить ее вернуться в лагерь было очень нелегко, потому что везде, где бы мы ни гуляли, встречалось столько интересных животных. Обнаружив, что ей мешают гоняться за ними, она снова начала отбиваться и царапаться, как и раньше, в Наро Мору. Но там я спокойно ждала до темноты, пока ей не заблагорассудится сдвинуться с места. Здесь же рисковать было нельзя, надо было возвращаться домой засветло. Положение усложняли слоны, которые все время паслись около лагеря. Пиппа напряженно следила за ними, и можно было представить себе, какой дразнящий запах долетал до нее при каждом взмахе огромных ушей.

Наконец после шести дней «постельного режима» Пиппа пришла в отличную форму, и я, устроив прощальный пир из мяса зебры, выпустила ее на волю. Она тут же стала гоняться за страусами и провела весь день у реки. Вечером она вернулась с нами в лагерь и съела остатки мяса; в пять часов утра с громким мурлыканьем она подошла к моей кровати, а потом исчезла.

Еще три дня мы пытались отыскать ее, и тут нам сообщили, что объездчики видели двух гепардов под деревом возле Скалы Леопарда. Объездчики были на грузовике, и меньший гепард сначала пошел к ним, но потом стал догонять большого, который удирал во все лопатки. Мы поехали на это место и стали прочесывать его, двигаясь параллельно друг другу. Вдруг мой помощник чуть не наступил на двух гепардов, которые сразу же убежали. Однако он успел заметить, что один из гепардов гораздо темнее Пиппы. На каменистой почве не осталось следов, вдобавок мешала высокая трава, и нам пришлось вернуться домой.

Было уже совсем темно, когда мне послышалось мурлыканье Пиппы. Я не успела встать – она вошла в мою палатку и стала нежно лизать меня. Вернулась она с полным животом, под хвостом было несколько капелек крови, а шерсть сзади была мокрой от вылизывания, да и вообще вся шерсть у нее стала необычайно шелковистой. У меня не было мяса, и я предложила ей молока и яиц. Обычно она ела это с удовольствием, но на этот раз не притронулась к пище и немного погодя убежала.

Я пошла за ней и была очень удивлена, что она останавливалась, ждала, даже затаивалась, чтобы меня подкараулить, и, как только я подходила, мурлыкала и ласкалась ко мне. Но наконец, взобравшись на дерево и внимательно осмотревшись, она убежала. В глубоком раздумье я спрашивала себя: неужели она прибежала за четыре мили от Скалы Леопарда только для того, чтобы сказать, что она видела сегодня, как мы ее искали, но что у ее нового приятеля очень подозрительный характер, поэтому ей никак нельзя задерживаться, просто она хочет сообщить мне, как она счастлива. По дороге домой я вспомнила, что Эльса в подобном случае вела себя точно так же.

На рассвете мы пошли по следу Пиппы и нашли ее на склоне холма – она преследовала крупного страуса, но ее отвлекли цесарки, и она помчалась за ними, а потом налетела на трех слонов. Великаны стали уходить, Пиппа тоже исчезла, и мы опять не видели ее несколько дней.

Меня пригласили в Совет директоров в Меру, чтобы я показала фильм, который мы сняли про Эльсу, и рассказала о возвращении к дикой жизни и о других методах охраны диких животных. Я поехала туда с Джозефом и была представлена аудитории, которая собралась в новом зале правления. Присутствовало около четырехсот человек, и все они были рады узнать, что Эльса жила в заповеднике Меру, все были полны энтузиазма и горячего стремления помочь нам в нашей работе.

Мне было особенно интересно следить за развитием этого заповедника, потому что именно здесь и в соседней Северной пограничной провинции Джордж 25 лет прослужил инспектором по охране диких животных. Это место он посещал гораздо чаще, чем другие участки на подведомственной ему огромной территории, так как здесь больше всего было развито браконьерство. Мы очень хорошо знали этот участок и всегда мечтали о том времени, когда его сделают заповедником. Здесь было замечательное сочетание экологических условий, и разнообразие дичи могло превратить этот уголок в настоящий рай. Ни в одном из восточноафриканских парков по охране диких животных нет такого количества непересыхающих речек и болот, такого удивительного разнообразия ландшафтов и растительности, такого перепада высот (от 1000 до 4500 футов). Поэтому диким животным не приходится выходить за пределы участка во время миграций даже с наступлением сильной засухи. И еще одно преимущество – здесь водится муха цеце, сравнительно безопасная для диких животных, но несущая гибель домашнему скоту. Так что тут никто не станет пасти скот, хотя рис здесь возделывать можно.

Когда Совет директоров в 1956 году постановил объявить четыреста квадратных миль территории заповедником Меру, мы с Джорджем были счастливы. Ведь к этому месту нас привязывало еще и то, что здесь мы выпустили на волю Эльсу и провели около двух лет вместе с ней и ее львятами. Позднее деньги, полученные за книгу об Эльсе и ее семействе, очень пригодились при благоустройстве заповедника, и все же, несмотря на это и на героические усилия многих людей, оставалось сделать еще немало. Поэтому Джозеф и я были так рады вниманию, которое Совет проявил к нашему заповеднику.

Утром мы нашли след Пиппы возле того болота, которое было предназначено для ее нового дома. Мы съездили в лагерь за мясом и решили провести в этом месте целый день. Вдруг из-за кустов возле группы деревьев вышла сонная Пиппа. Если учесть, что она целых шесть дней не получала от меня еды, то в общем она была в неплохом состоянии, но мясо, привезенное нами, уничтожила в мгновение ока, пока мы располагались под деревом, чтобы позавтракать.

Какая удача, что Пиппа сама открыла тот участок, который мы для нее выбрали! А может быть, нам не следует переносить сюда весь лагерь? Мы просто приезжали бы навещать Пиппу. Кажется, она была со мной вполне согласна: когда я завела мотор, чтобы ехать домой, Пиппа всем своим видом показала, что хочет остаться возле болота.

Вернулись мы рано утром и застали ее на том же месте. Она нам очень обрадовалась и пошла с нами гулять, забираясь на все термитники и деревья, чтобы посмотреть, нет ли поблизости франколинов – по утрам они так соблазнительны на камнях. Когда наступила жара, я устроилась в тени деревьев, разложив свои рисовальные принадлежности на низенькой походной кровати. Тем временем Пиппа съела припасенное для нее мясо. Подошел Джозеф; он был очень привязан к Пиппе, и ей он тоже нравился – ему даже разрешалось играть с ней. Мы решили пока что не переносить лагерь: если Пиппа устроится жить возле болота, мы будем привозить ей еду все реже и реже, пока она не научится обходиться без нашей помощи.

Трудно было выбрать лучшую штаб-квартиру, чем эта рощица, откуда открывался чудесный вид вдаль и вширь. Еще несколько дней мы регулярно навещали Пиппу и выработали определенный порядок действий. Встретив Пиппу, мы отправлялись с ней на прогулку. Иногда мы шли вдоль течения Мулики, извивавшейся среди скал и болот, – она протекала в нескольких сотнях ярдов от рощи. Иногда мы переходили на другой берег и гуляли по песчаной равнине, которая была так непохожа на заросшие кустами холмы и каменистые склоны возле нашего лагеря. Но куда бы мы ни направлялись, везде хватало термитников и деревьев, с которых Пиппа могла выслеживать газелей Гранта, зебр, ориксов и вездесущих франколинов.

В полуденную жару мы отдыхали в роще, я рисовала Пиппу за завтраком, а мужчины отправлялись удить в глубоких заводях Мулики – там попадались вкуснейшие сомики. Пиппа с интересом обнюхивала холодную рыбу, но ее привлекал скорее необычный вид этой добычи, чем ее запах. Как только становилось прохладнее, мы опять шли на прогулку. А когда солнце опускалось совсем низко, мы оставляли Пиппу за обедом и уезжали домой. Она прекрасно знала дорогу в лагерь, но никогда не приходила за нами, и через несколько дней мы решили прекратить на время свои визиты и посмотреть, как Пиппа будет себя вести.

Глава 5.
Браконьеры и перемена лагеря

На следующий день Джозеф должен был отправиться во главе патруля выслеживать браконьеров вдоль по реке Ура, и я уговорила его взять меня с собой. Тана – самая большая река в Кении, и ширина ее возле устья Уры около трехсот ярдов. Оттуда мы и отправились в поход, потревожив небольшое стадо бегемотов, которые успели выразить свое недовольство громким сопением, изрыгая фонтаны воды, прежде чем их неуклюжие, блестящие тела погрузились в воду.

Мы тихо продвигались через густой кустарник вдоль берегов этой чудесной реки, где мне так много пришлось бродить когда-то с Эльсой. Ее лагерь находился в нескольких милях вверх по течению, и каждый шаг здесь был связан с горькими для меня воспоминаниями. Внезапно я споткнулась о поваленное дерево, упала и сильно ушибла ребра. Я попыталась не обращать внимания на боль в груди, но двигаться становилось все труднее. Делать, однако, было нечего, и я шла вместе со всеми, пока мы не увидели на противоположном берегу браконьера, который натянул лук, целясь в невидимую жертву. Чтобы помешать ему спустить стрелу, Джозеф выстрелил в воздух, а два егеря бросились вброд через реку. Следом пошел Джозеф, и они исчезли в густом кустарнике. Остальные, напряженно прислушиваясь, простояли в полной тишине, как мне показалось, целую вечность. Наконец все трое возвратились – они шли вброд, по пояс в воде, держа винтовки над головой.

Оказывается, когда егеря погнались за удиравшим браконьером, на них напал носорог. Должно быть, ему-то и предназначалась стрела браконьера. Люди мгновенно взобрались на дерево, и носорог продержал их в осаде так долго, что браконьер успел скрыться. Когда подошел Джозеф, он не увидел уже ни носорога, ни браконьера. Вскоре мы заметили еще троих браконьеров, расставлявших ловушки на крокодилов у дальнего берега; но прежде, чем егеря успели перебраться на тот берег, их и след простыл. Ускользнуть браконьерам помогла густая растительность. Когда же мы нашли еще ловушки, остатки недавних костров и следы людей за колючей оградой возле могилы Эльсы, Джозеф приказал патрулировать эту местность в течение недели.

Мне очень хотелось узнать, как поживает Пиппа, но для ее же пользы и из-за ноющей боли в груди я решила подождать еще сутки. И только тогда мы отправились к ней, захватив мясо зебры. Мы нашли ее в роще, очень голодную. Она подошла ко мне, а на Локаля и помощника не обратила никакого внимания; не взглянула на них она и тогда, когда они на прощание застрелили для нее птицу. После этого мы приехали только через два дня, и Пиппа опять ждала нас и опять очень исхудала. Было совершенно ясно, что она не охотится, целиком полагаясь на нас. Как ни тяжело мне было морить ее голодом, но это было единственное средство вернуть ее к свободной жизни. Даже если она не сразу научится добывать пищу, она все же узнает таким образом законы зарослей быстрее, чем оставаясь в лагере. Кстати, никто не мешал ей прийти в лагерь, если она проголодается.

Но мы все же решили навещать Пиппу ежедневно. Я очень любила часы, которые мы проводили вместе. Хотя Пиппа никогда не проявляла свою привязанность так открыто, как львы, я знала, что она довольна и счастлива, когда лежит возле меня и мурлычет, пок а я ее рисую.

Как это ни грустно, но мои ушибленные ребра давали знать о себе при каждом вздохе. Наконец у меня уже не хватило сил терпеть боль, и на самолете скорой помощи я вылетела в Найроби. Там, в больнице, меня продержали пять дней. Как только мне стало лучше, я пошла навестить Угаса. Он был собственностью Национального парка и жил в Питомнике для диких животных с тех пор, как закончились съемки фильма «Рожденная свободной». Меня он узнал сразу и с жалобным стоном стал тереться своим мягким носом сквозь решетку о мои руки. Он беспокойно шагал вдоль решетки, пока служитель рассказывал мне, что в Питомнике появилось много львов и их стало трудно содержать. Он намекнул, что теперь самое время попытаться снова забрать Угаса, тем более что никто не решается к нему подходить – таким он стал опасным. Несомненно, наш добряк У гас стал таким только из-за условий, в которые его поместили, да и кто из нас не вышел бы из себя в подобной обстановке? Как только я вернулась в Меру, мы с Джорджем стали добиваться разрешения выпустить Угаса на волю, и вскоре оно было получено.

Пока меня не было, Пиппой занимались мой помощник и Локаль. Они с гордостью сообщили мне, что Пиппа отличилась – показала шакалу, кто тут хозяин. Увидев, что он подбирается к ее мясу, она кинулась на него, он спрятался за машину, но она выгнала его оттуда, подбросила в воздух и заставила удирать во все лопатки – хотя ей ничего не стоило прикончить его. К сожалению, все это произошло слишком быстро, и они не успели ничего сфотографировать.

В начале июля мой помощник вынужден был оставить нас, чтобы приступить к работе, которую ему уже давно предлагали. Я была огорчена его отъездом, но, пока Локаль охранял нас от всяких опасностей, помощник мне был не особенно нужен. В общем наши дни протекали мирно. В роще, где жила Пиппа, мы слушали крики суетливых ткачиков, которые, очевидно, решив, что под нашей защитой можно жить, стали строить гнезда на соседних деревьях. Мы слышали визгливый лай зебр, следили за буйволами и слонами, которые забирались в болото по самое брюхо и спугивали стайки цапель, затаившихся в тростниках. В это время года у жирафов появляются малыши – восхитительные существа с непропорционально огромными плечами и коленями, короткими шейками и слишком большими головами, увенчанными пока только двумя мохнатыми шишечками, на месте которых потом появятся короткие, похожие на пеньки рожки.

Джозеф часто присоединялся к нам, и мне была очень по душе та жизнерадостная уверенность, с которой он разрешал все вопросы. Но он вскоре должен был уехать на двухгодичные курсы инспекторов по охране животных в Мвека-колледже в Танзании и дожидался только возвращения директора.

С недавних пор у Пиппы появилась кровоточащая опухоль возле одного из коренных зубов и стали шелушиться подушечки на лапах. Быть может, я кормлю ее неподходящей пищей? Если гепардам действительно необходимы перья, хрящи и другая грубая пища, то Пиппе этого явно недоставало, потому что Джордж обычно приносил ей мясо, а когда мы стреляли для нее птиц, она не притрагивалась к перьям и потрохам, предпочитая жир у основания перьев. Вообще она не знала, как обращаться с птицами, которых мы для нее добывали, и нам самим приходилось потрошить их для нее. Поэтому я просто увеличила дозу витаминов в ее молоке, надеясь, что это поможет ей быстро поправиться.

Но тут она снова исчезла на два дня, и мы нашли ее, очень похудевшую, возле Скалы Леопарда. На этот раз она впервые ушла от болота, где поселилась тридцать восемь дней назад. Я никак не могла понять, почему она отправилась путешествовать, но все объяснил свежий след самца гепарда, обнаруженный возле Скалы Леопарда.

Тем временем вернулся директор. Он посоветовал нам купить новый лендровер для заповедника на деньги, полученные за книгу об Эльсе. Для этого нам пришлось вылететь в Найроби, и я воспользовалась случаем, чтобы посоветоваться с ветеринаром. От болезни десен он прописал Пиппе таблетки ледеркина, на подушечки лап – мазь терракортрил, а чтобы она не слизывала лекарство, следовало взять в аптеке особый аэрозоль, который мгновенно высыхает. Когда мы вернулись, мне понадобилась вся моя хитрость, чтобы Пиппа разрешила обрызгивать подушечки лап ледяной жидкостью. Она сразу невзлюбила эту процедуру и старалась перехитрить меня, пряча лапы под брюхо или бросаясь в сторону, как только я появлялась с ненавистным лекарством. Когда эти хитрости не помогали, она вышибала пузырек у меня из рук и закапывала его в пыль. Но все же мне удалось продолжать лечение, и вскоре Пиппа совсем поправилась.

Я смотрела, как она гоняет конгони и страусов, и думала, что она многому научилась с тех пор, как играла в прятки среди розовых кустов с детьми Данки. Теперь ей ничего не стоило цапнуть за ногу слона. Из всех живых существ ей внушали почтение только крокодилы – она так осторожно прыгала через реку, что было ясно, что она трусит. Она изводила меня, когда я хотела сфотографировать ее прыжок через речку, – принюхивалась и медлила до тех пор, пока я, потеряв терпение, не отворачивалась; тут-то она и прыгала. Если мне хотелось снять, как она балансирует среди тонких веток пальмы дум, она усаживалась с безразличным видом, словно не замечая, что я уже навела на нее камеру; но как только, отчаявшись, я сдавалась, она принималась совершать головокружительные воздушные номера, да еще между делом шлепала меня по ногам, чтобы я осознала, как ловко меня одурачили.

Следующая отлучка продолжалась восемь дней. Когда мы ее искали, нам попалось столько львиных следов возле рощи, а в самой роще столько поваленных слонами деревьев, что я уже стала опасаться, не перебралась ли Пиппа в более спокойное место. Вернулась она с равнины за болотом в отличном состоянии, хотя и голодная.

Слоны в последнее время повадились на кукурузные поля у подножия гряды Джомбени и нанесли фермерам такой урон, что те потребовали перестрелять их. Чтобы избежать этого, директор решил прогнать «мародеров» в заповедник, посыпая на них с самолета кукурузную муку, пропитанную «человечьим духом». В проведении этого хитроумного эксперимента он предложил участвовать и мне. Прежде чем поднять в воздух свой двухместный самолетик, он выдал мне несколько бумажных мешочков, наполненных толченой кукурузой, в которую были прибавлены лоскутки ношеной одежды африканцев. Пролетев над владениями Пиппы, мы оставили позади широкие болота, где было полно животных, и полетели к холмам. Там мы заметили несколько стад слонов; услышав треск самолета, который пронесся у них над головами, гиганты в панике бросились сквозь заросли. Быстро кружа над бегущими великанами, директору удалось направить их в сторону заповедника, а потом он прибавил им прыти, посыпав сверху «пахучей» кукурузой.

Вечером директор приехал к ужину, чтобы обсудить свои проекты по благоустройству заповедника, которые он хотел осуществить на средства из Фонда Эльсы. Лагерь освещался яркой лампой, и директор предложил мне устроить заслон из пальмовой циновки, чтобы скрыть свет. Когда я без особого энтузиазма велела поставить заслон, мне стало понятно, как действуют стены на настроение заключенных. Я так привыкла к открытым пространствам, что предпочитала проводить вечера с другой стороны заслона, в темноте – здесь я себя чувствовала частью окружающего мира, а там я была просто в освещенной клетке.

Пиппа оставалась возле рощи только четыре дня и снова пропала. Через два дня наша поисковая партия встретила ее на полпути между болотом и лагерем, но она опять ушла на три дня, а потом, 9 августа, окончательно исчезла.

К сожалению, именно на утро этого дня я назначила отлет в Найроби, к доктору, потому что меня мучили боли в почках. Отложить полет было невозможно, и я оставила Пиппу на попечение Локаля. В Найроби я зашла в Питомник для диких животных, чтобы узнать, когда можно забрать Угаса. Заодно я попыталась выяснить у специалистов по гепардам, почему Пиппа, которая так счастливо прожила три месяца сама по себе, внезапно вернулась к цивилизации. Мне сказали, что молодые гепарды обычно до двух лет не расстаются с матерью, которая учит их убивать добычу. Я усомнилась в этой теории – Пиппа казалась такой независимой – и рассказала знатокам, что она уже проявила интерес к самцу. По их мнению, это было весьма преждевременно, потому что период спаривания у самок гепарда, как правило, наступает только в возрасте двух с половиной лет.

То, что Пиппа до сих пор не убивала добычу, доктор объяснил, сравнивая ее с недоношенным ребенком. Дело в том, что функция сосания у ребенка требует координированного действия пятидесяти шести мышц, а они развиваются только на седьмом месяце беременности, и, следовательно, младенец, рожденный до этого срока, сосать не способен. Должно быть, так же обстояло дело с Пиппой, когда ей давали цесарку: ее охотничьи инстинкты еще не проснулись. Но никто так и не сумел до конца объяснить мне ее поведение: три месяца провести на свободе в том возрасте, когда положено «сидеть у маминой юбки», а потом вернуться обратно. Но раз уж она нарушила «правила поведения» гепардов, я решила представить ей самой выбирать тот образ жизни, который ей нравится. При таких условиях ей будет хорошо, а я узнаю много нового о жизни гепарда на свободе.

Все три дня, пока я отсутствовала, Пиппа провела в лагере, но утром накануне моего приезда исчезла. На следующий день она объявилась возле Скалы Леопарда и я заманила ее в нашу машину, показав ей кролика. Мне его дали специалисты в Питомнике как особое лакомство для гепарда. Да, это действительно было лакомство! В косточках тушки находились необходимые ингредиенты, которые дает природная пища. Их не хватало в рационе Пиппы с тех пор, как директор запретил мне стрелять цесарок и я кормила ее только мясом. Пиппа съела кролика до последней шерстинки, а потом стала легонько трогать лапами мои ноги – так она всегда звала меня на прогулку. Теперь я знала, что ее охотничьи инстинкты еще дремлют, и спокойно наблюдала, как она катается в пыли, когда к ней подходит стадо газелей Гранта. Вожак плясал, приближаясь шаг за шагом, потряхивал великолепной головой и вызывающе фыркал, но она не обращала на него внимания, пока он чуть ли не наступил на нее. Тогда она села, и для газелей этого было достаточно – их как ветром сдуло. А Пиппа даже не подумала за ними гнаться и опять весело купалась в пыли.