Текст книги "Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому"

Калинин произвел на меня впечатление человека добропорядочного и простого в обращении.

_________________________________

НЕГОТОВНОСТЬ ФРАНЦИИ

Журнал Москва, 26 января 1937 года

По сообщениям прессы, М. Рейно привел в Париже несколько интересных фактов о военной мощи стран Европы. Все изменил, заявил он, фактор быстроты. Германия имела 2000 самолетов, Италия – 1900, а Франция – всего 1300. До сих пор мало что было сделано; Франция имела один бомбардировщик против двух у Германии; а против нескольких сотен танков во Франции Германия и Россия имели тысячи.

Мне кажется, все говорят о неизбежности европейской войны, но никто, кроме Германии и России, не воспринимает это всерьез[7]7
  Моим основным источником текущих новостей было коротковолновое радио. Я слушал его ежедневно и делал заметки, чтобы быть в курсе европейских событий. В моем одностраничном дневнике не хватало места, и я взял за правило вносить записи в журнал для уточнения вопросов, которые не могли быть рассмотрены в дневниковых записях.


[Закрыть].

_________________________________

Дневник Москва, 27января 1937 года

11 часов утра – нанес визит в резиденцию Сигэмицу, японского посла. Он без ноги, инвалид – весьма способный человек. Он рассказал о «шанхайском инциденте», когда потерял ногу, и о помощи, которую ему тогда оказал американский посол Нельсон Джонсон.

С 16 до 17 часов – прогулка по Кремлю с Марджори. Сегодня в одном из музеев сходили на специальную выставку Рембрандта. Там насчитывалось, наверное, более тридцати полотен, в том числе «Возвращение блудного сына», «Рождение» и многие другие. Это было весьма необычно. Также посетили Третьяковскую галерею. Замечательные картины Герасимова, «Орден Ленина»; Сурикова – необычайно большие полотна – «Переход Суворова через Альпы» и др. Грабов, Юон и Шишкин – снежные пейзажи. Зашел в антикварный магазин и с интересом рассматривал полотна современных советских художников. Они невероятно интересны.

_________________________________

Дневник Москва, 28 января 1937 года

Начал раунд официальных визитов: китайское, немецкое, персидское, британское посольства. Пообедал с послом Турции.

После обеда мы с Марджори снова отправились в центр города, чтобы посмотреть еще одну выставку современной русской живописи в одном из художественных магазинов. Провели интересные два часа. Приобрел несколько очаровательных картин маслом (снег, революционеры и т. д.) для коллекции Висконсинского университета[8]8
  Нижеследующее взято из каталога, изданного Ассоциацией выпускников Висконсинского университета города Нью-Йорка, посвященного коллекции русской живописи и икон, подаренной Дэвисом Висконсинскому университету.
  Выдержки из письма посла Дэвиса от 9 марта 1937 года губернатору Ла Фоллетту о передаче коллекции университету:
  «Дорогой Фил!
  С тех пор как нахожусь в России, в голове крутится одна мысль, и я хотел бы попросить вашего совета по этому поводу.
  Русская живопись необыкновенна по своей образности, силе и цвету. И хотя в целом она, возможно, не отличается утонченностью художников, получивших образование в других школах, тем не менее они создают замечательные картины. С моей собственной точки зрения, меня всегда больше, чем техника, интересовала история, которую рассказывает картина, и то, как она воздействует на человеческие ощущения.
  Поэтому я собрал несколько картин. По большей части это оригиналы. В некоторых случаях – копии. Художники здесь, как известно, работают на государство, но я получил разрешение от властей, чтобы в некоторых случаях сделать дубликаты оригиналов, выполненные теми же художниками. Моей целью было собрать ряд картин, которые более или менее охватывали бы различные области жизни и деятельности страны: народ, солдаты, революционное движение, строительство великих заводов и жизнь в отдаленных уголках России.
  Мне пришла в голову мысль, что университету Висконсина было бы интересно иметь такую коллекцию, и я рассматривал возможность передачи ее в дар.
  Хотя коллекция картин и содержит некоторые исключительно прекрасные работы, она не может, с точки зрения искусства, считаться одной из самых важных, но вместе с тем она интересна и познавательна.
  А вот все иконы относятся к высшему типу данного вида живописи. Они исключительны и весьма уникальны… Они отобраны ведущими техническими экспертами по иконам, связанными с советским правительством и, в частности, с Третьяковской галереей. Они охватывают лучшие типы икон различных периодов».
  Выдержки из официального объявления губернатора Ла Фоллетта о принятии коллекции 20 мая 1937 года:
  «Передача послом Дэвисом своей коллекции в дар университету – великодушный и щедрый поступок. Это выдающийся художественный вклад в развитие университета, который будет особенно цениться благодаря дарителю».


[Закрыть].

_________________________________

Дневник Москва, 29 января 1937 года

11 часов утра – заезжал посланник_____, прекрасный пожилой джентльмен. Он обсудил свою реакцию на судебный процесс. Считает, что подсудимые виновны.

12 часов – приезжал посол_______. Обсудили экономическое развитие и золотой запас. В подлинности некоторых признаний он сомневается, но в целом считает, что они говорят правду.

13.00 – заключительный день суда. Выслушали Радека, Сокольникова, Сыкинского, Серебрякова и других, выступивших с последними заявлениями. Перерыв в 3 часа дня.

16.00 – вместе с Марджори и Э.К. позвали мадам Литвинову на чай.

17.15 – Заехал в посольство Турции.

17.30 – Заехал в персидское посольство.

21.00 – Пошел спать – смертельно устал.

Когда мы приехали, мадам Литвиновой в Москве не было. Поползли характерные слухи о том, что ее «ликвидировали», что она исчезла и т. д. и т. п. Нас с Марджори и Э.К. пригласили на чай в дом на Спиридоновке – старинный особняк, используемый правительством в развлекательных целях. Мадам Литвинова встретила нас со всем самообладанием очаровательной англичанки, коей она и является. Она была на Урале и преподавала «базовый английский», которым весьма интересуется. Она подавала все признаки обаяния и ума, но, что характерно, уделяла мало внимания своей внешности. У нее красные, с потрескавшийся кожей руки. Она сестра моего старого друга, сэра Сиднея Лоу, которого я знал в Вашингтоне во время Великой войны. Именно в Лондоне она познакомилась с Литвиновым и вышла за него замуж.

_________________________________

ЗА КУЛИСАМИ МОСКОВСКИХ ПРОЦЕССОВ

№ 57 Москва, 17 февраля 1937 года

ДОСТОПОЧТЕННОМУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ СЕКРЕТАРЮ СУДЕБНЫЙ

ПРОЦЕСС НАД ГРУППОЙ РАДЕКА ПО ДЕЛУ О ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИЗМЕНЕ (23–30 ЯНВАРЯ)

Совершенно секретно

Сэр!

Имею честь сообщить следующее относительно ряда особенностей и впечатлений в связи с недавним так называемым процессом Троцкого – Радека о государственной измене.

Политический фон

Этот процесс стал следствием убийства Кирова, произошедшего в декабре 1934 года. Киров был одним из видных партийных деятелей в правительстве Сталина, который работал в Ленинграде, и его убийство произвело в стране настоящий переполох. В депешах, поступивших в Департамент в то время, указывалось, что это вызвало большую активность и беспокойство руководителей правительства в Москве и что сам Сталин, Ворошилов, нарком обороны, и прочие руководители правительства лично поспешили выехать на место преступления, очевидно опасаясь, что существует широкомасштабный заговор с целью свержения правительства Сталина. Следствием инцидента стал процесс над Каменевым и Зиновьевым, проходивший в Москве с 19 по 24 августа, когда семнадцать обвиняемых были привлечены к суду, признаны виновными и впоследствии расстреляны. Нынешний процесс берет свое начало из того же источника как в силу откровений, сделанных на суде, так и на основании якобы обнаруженных впоследствии улик.

Обвиняемых на данном процессе было семнадцать человек, из них пять или шесть видных политических лидеров. Остальная публика была разношерстная – инженеры, разного рода аферисты и тому подобные малоизвестные субъекты, которые, как утверждалось, использовались как инструмент для шпионажа, саботажа, терроризма и совершения различных преступных деяний. Обвинительное заключение строилось на конкретных уголовных законах. Подсудимых обвиняли в измене Родине, шпионаже, саботаже и в террористической деятельности в целом.

Уголовный кодекс

Есть вполне конкретные законодательные определения, запреты и наказания. Эти законы действуют с 1 января 1927 года. Соучастник признается виновным наравне с исполнителем преступления. Даже участие в любой организованной преступной политической деятельности, равно как и подготовка к совершению любого из таких деяний, влечет за собой такое же наказание, какое предусмотрено за конкретное преступное деяние. Уголовный кодекс основан прежде всего на возвеличивании и укреплении роли государства. Наказания за преступления против государства гораздо более суровы, чем за преступления против имущества или даже жизни граждан. Максимальное наказание за обычное убийство, совершенное из жадности, корыстолюбия и т. п., составляет десять лет лишения свободы, в то время как максимальное наказание за преступление против государственной собственности – смертная казнь. Еще одна особенность уголовного законодательства, последствия которой со всей очевидностью проявились на этом процессе, – отсутствие градаций наказания. Так, например, согласно показаниям Радека, когда в 1935 году, после четырехлетнего участия в заговоре с целью свержения правительства и когда он уже подумывал о «чистосердечном признании», поскольку условия изменились настолько, что и его взгляды стали совершенно отличными от тех, которых он придерживался в 1931 году, он оказался в положении, когда максимальное наказание уже было ему вменено.

Предыстория основных фигурантов

Чтобы оценить эту ситуацию, следует иметь в виду, что практически все главные обвиняемые с ранней юности воспитывались в атмосфере заговора против установленного порядка. Как представители интеллигенции, в молодости, в свои университетские годы, они участвовали в заговоре против царя и в своей такой деятельности чуть ли не ежедневно сталкивались со смертью – вплоть до успешного завершения революции. То есть заговор был их врожденной чертой.

После смерти Ленина в 1924 году между лидерами развернулась борьба за преемственность. Двумя самыми видными претендентами были Троцкий и Сталин. Первый представлял собой яркую, разностороннюю, динамичную личность; второй, грузин по национальности, был простым в общении, трудолюбивым, работоспособным. Это гений организации, человек большой физической силы и недюжинного ума, а вдобавок – восточного терпения. Будучи секретарем Коммунистической партии, он медленно создавал свою партийную машину, которая в итоге привела к поражению Троцкого и его окончательному изгнанию из страны в 1927 году. Очевидно, что борьба в тот период являла собой не столько конфликт принципов, сколько противостояние именно этих двух личностей, на что указывает и тот факт, что многое из того, что сейчас отстаивает Сталин, было частью программы Троцкого. Здесь следует сделать оговорку, что Сталин, очевидно, даже в те дни был расположен к программе развития коммунистической идеи в России как «первоочередного дела», оставляя мировую революцию идти своим путем, в то время как Троцкий и тогда, и сейчас оставался горячим сторонником идеи о том, что первоочередная задача – это именно мировая революция. В течение всего этого периода Троцкий привлек к себе очень большое число восторженных приверженцев среди лидеров партии. После его падения эти люди были высланы в глубинку и лишены постов в правительственных учреждениях. Позднее некоторые из них отказались от своих слов, были приняты обратно в партию и вновь получили официальные должности. Однако над ними всегда висела тень подозрения. Никому из них не были доверены самые высшие посты, и существует мнение, что нынешние власти никогда бы им их не доверили. Вот такими были шесть главных обвиняемых на суде.

Другие условия, существенные для понимания ситуации

Следует также помнить, что именно Сталин разработал пятилетний план в 1929 году после изгнания Троцкого. Он включал в себя как программу индустриализации, так и программу коллективизации сельского хозяйства. В 1931 и 1932 годах, когда, как утверждалось, возник заговор, эти планы подвергли население ужасающим лишениям. Тогда условия были определенно намного хуже, чем в 1935 году. Результаты планов стали указывать на возможность их успешного выполнения лишь в 1934 и 1935 годах. Признается, что в 1935 году сталинский режим был намного сильнее, чем в 1931 году. На улучшение ситуации неоднократно ссылаются в ходе дачи показаний главные обвиняемые как на оправдание перемены собственных взглядов и окончательную причину для раскаяния и признания.

Еще один фактор, лежащий в подоплеке этого необычного процесса, заключается в том, что коммунизм для этих людей равносилен религии. Преданность ему поистине фанатична.

Зал суда и атмосфера

Я усердно следил за судебным процессом, который длился шесть дней. Накал страстей был потрясающим. Заседания проходили в длинном помещении с высокими потолками, которое при старом режиме являлось частью модного московского клуба. По обе стороны центрального прохода располагались ряды кресел, на каждом заседании полностью занятых различными группами «работников», за исключением нескольких рядов в центре зала, отведенных для корреспондентов, местных и иностранных, а также для представителей дипломатического корпуса. Упомянутым группам «работников», как мне сообщили, вменялось в обязанность доставлять подробные отчеты о процессе в свои организации[9]9
  Ниже приводится выдержка из письма президенту, датированного 4 февраля 1937 года:
  «Во время послеобеденных перерывов, с 4 до 6 часов дня, я заходил в различные учреждения, магазины и т. п.; и в каждом месте собирались группы от 20 до 60 человек, перед которыми выступал какой-нибудь человек, описывающий судебный процесс и злодеяния обвиняемых. Такое, как мне сообщили, происходило по всей стране, а радио работало без перерыва. Их политическая и пропагандистская организация проникает буквально в каждый уголок. Самая низшая единица, называемая „ячейкой“, состоит из трех членов партии, которым поручена организация их конкретного подразделения. Если бы сюда приехал Джим Фарли, то мог бы почерпнуть немало полезных советов».


[Закрыть]. Трое судей, все в форме, председательствовали на возвышении в передней части зала. Они являлись членами Военной коллегии, входящей в состав Верховного суда и отвечающей за проведение судебных процессов по делам о преступлениях против государства. Место для свидетелей представляло собой часть платформы, расположенной на высоте около пяти футов над уровнем пола, в центре которой находилось углубление; ложа свидетелей представляла собой трибуну (высотой около фута) в этом углублении, располагалась напротив председательствующего судьи, примерно в восьми футах. В углублении также находились столы для адвокатов защиты. По правую сторону от помоста сидели подсудимые, отгороженные простыми деревянными перилами высотой около трех-четырех футов (своего рода скамья присяжных). Они сидели в четыре ряда по четыре стула в каждом, лицом к центру углубления. С интервалом в тридцать минут входили четыре солдата под командованием офицера и обступали обвиняемых со всех сторон, кроме стороны, выходящей к углублению. На противоположной стороне, на помосте, сидели прокурор и два его помощника, один из них – в военной форме. Суд собирался в полдень, в 12 часов, каждый день, и заседания длились – с тридцатиминутным перерывом – до 4 часов. Они возобновлялись в 6 часов и заканчивались в 10 часов вечера.

Процесс

Судебное заседание началось с зачитывания обвинительного заключения секретарем суда. Оно представляло собой длинный перечень предполагаемых преступлений, изложенный с большими подробностями, – приводилось много доказательств. Утверждения о наличии якобы подтверждающих доказательств в виде письменных документов произвели некоторую сенсацию среди журналистов и дипломатических обозревателей. Были ли серьезные расхождения между утверждениями обвинительного заключения и представленными документальными доказательствами, по ходу процесса сказать было невозможно, поскольку сами документы в одних случаях представлены не были (утверждалось, что они были уничтожены как самообвиняющие), а в других случаях лишь упоминались в ходе дачи показаний или были подготовлены для представления военному суду в камерах.

В ответ на вопрос главного судьи каждый из подсудимых поднимался и признавал себя виновным. Перед скамьей обвиняемых были удобно размещены микрофоны. Прокурор, имея перед глазами записи, которые, очевидно, представляли собой подписанные признания, задал сравнительно немного вопросов, после чего каждый подсудимый рассказал в хронологическом порядке о своей преступной деятельности. Прокурор вел дело спокойно и в целом с достойной восхищения сдержанностью.

Во внешности обвиняемых не было ничего необычного. Все они выглядели накормленными и физически нормальными. В течение первых нескольких дней процесса они проявляли значительное любопытство к толпе и, хотя и были серьезны, не казались сильно обеспокоенными. Однако по мере продолжения процесса в их позах все больше проявлялось отчаяние: они обхватывали голову руками или опускали ее на перила. В целом все внимательно слушали показания главных обвиняемых. Похоже, для многих из них некоторые детали показаний стали неожиданностью.

Комментарии к показаниям и главные обвиняемые

Основными обвиняемыми были Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков и Муралов. Пятаков выступал первым и стоял перед микрофоном лицом к прокурору напротив углубления и выглядел как профессор колледжа, читающий лекцию студентам. Он был помощником народного комиссара по тяжелой промышленности, по слухам, в значительной степени отвечал за успех пятилетнего плана и, как утверждалось, происходил из старой производственной семьи. В деталях, спокойно и беспристрастно, он изложил историю своей преступной деятельности. По мере того как он продолжал свой рассказ (как и другие), его показания прерывались прокурором, который обращался к тому или иному подсудимому с просьбой подтвердить некоторые конкретные случаи, которые он описывал. Иногда они изменяли или оспаривали некоторые факты, но в основном подтверждали то, что совершили преступления. При этом подсудимые выглядели на редкость невозмутимыми. Особенно я отметил, что после того, как вызвали Серебрякова, старого железнодорожника, для подтверждения факта совершения особо тяжкого преступления (что он и сделал в лаконичной манере), он потом уселся как в ни в чем не бывало и даже зевал.

Радек, второй обвиняемый, был человеком совсем другого склада (невысокий и коренастый, но с агрессивным и ярким характером) и скорее доминировал в зале суда. Он был одет как крестьянин, а его характер подчеркивали бакенбарды под подбородком. Его позиция заключалась в том, что он, как само собой разумеющееся, являлся одним из политических лидеров заговора и что хотя лично и не участвовал в конкретных преступлениях, но знал о них и принимал на себя ответственность, не пытаясь уклониться. Однако он постоянно настаивал на том, что это все «рукотворные» преступления, и неизменно оправдывал себя тем, что они носили политический характер и совершались ради дела, в которое он тогда верил. У Радека произошло несколько острых стычек с прокурором, и он не остался в проигрыше. На протяжении всего выступления он демонстрировал бодрость духа, но в последнем слове он попросил суд не забыть, что именно он раскрыл заговор Троцкого, подразумевая, что если бы не он, то правительство ничего не смогло бы раскрыть. Серебряков был как тихоня-пират, который (с лицом херувима) резал глотки, а теперь непринужденно перечислял свои мерзости. В его поведении ощущалась покорность. Сокольников, бывший посол в Лондоне, помощник народного комиссара иностранных дел, был совсем иного склада: с круглым лицом, смуглым, с высоким лбом. Он вновь выступил с, казалось бы, беспристрастной лекцией о своем участии в заговоре, логично и четко изложил причины, побудившие его с соратниками вступить в заговор с Японией и Германией. Все это якобы произошло потому, что у него не было возможности реализовать свои планы по улучшению положения русского народа внутри страны, поскольку у правительства Сталина слишком прочные позиции, и его не свергнуть за счет массовых выступлений внутри страны. Исторически у них были основания полагать, что наилучший для них шанс – прийти к власти через внешнюю войну и благодаря дружественному расположению победителей (немцев) и вероятной благосклонности со стороны других западных держав Европы в последующих мирных соглашениях создать государство поменьше на обломках того, что останется от прежней России.

Муралов был человеком с воинской выправкой и с козлиной бородкой, копной седых волос и тонкими, орлиными чертами лица. Его рост превышал шесть футов, а одет он был в простую темную гимнастерку, застегнутую на все пуговицы. Вел себя с достоинством, выглядел мужественным и прямолинейным. В свое время он занимал высокий командный пост в воинском подразделении в Москве. В той естественной манере, в которой он рассказывал о причинах поддержки Троцкого, которого считал одним из своих старинных и лучших друзей и просто великим человеком, сквозила искренность. По его словам, Троцкий проявил себя именно человеком, в то время как другие порой вели себя «как мыши». Когда Муралов говорил о своих причинах отказа от признания и окончательного самоотвода, то и здесь многое указывало на правду. Он отрицал, что на него оказывалось какое-либо давление, и заявил, что в течение восьми месяцев отказывался выступить с признанием, потому что был возмущен своим арестом и сделался злым и упрямым; вначале он считал, что предпочел бы умереть как герой и таким образом продвинуть дело, но когда постепенно вник в суть заговора, то окончательно пришел к выводу, что правительство Сталина добилось больших успехов и делает много для русского народа; он ошибался, и теперь его долг состоял в том, чтобы чистосердечно во всем признаться. Остальные обвиняемые – люди совершенно разных слоев – тоже дали подробные показания по поводу своих конкретных преступлений.

Все подсудимые, казалось, стремились навесить на себя обвинение за обвинением – по принципу mea culpa maxima[10]10
  Моя величайшая вина (лат.).


[Закрыть]. Они практически не нуждались в перекрестном допросе со стороны прокурора. В случае с одним подсудимым прокурору пришлось даже предупредить его, чтобы он перешел к делу и не приукрашивал свои показания дополнительными преступлениями. В целом прокурор совершенно не стремился нагнетать обстановку. Видимо, в этом не было необходимости.

По окончании допроса обвиняемых прокурор обратился к суду с длинной речью, основанной частично на доказательствах, но в основном на посторонних исторических фактах. Это было хорошо построенное, мастерское выступление.

Последнее слово обвиняемых

Подсудимый Пятаков в своем последнем слове не просил о пощаде, как и Шестов, который был главным фигурантом в деле о самых чудовищных преступлениях. Шестов, по сути, заявил, что заслуживает смерти и хочет умереть. Радек не просил о помиловании, разве лишь косвенно, как и Муралов. Сокольников просил, но в весьма сдержанной форме. Остальные, все без исключения, просили о помиловании.

После завершения этих «последних просьб» суд объявил перерыв и через пять часов вынес свой вердикт.

Приговор суда

Все подсудимые были признаны виновными и осуждены в соответствии со степенью тяжести совершенных преступлений. Пятаков и Серебряков, как члены антисоветского троцкистского центра и организаторы измены, шпионажа, вредительства и террористической деятельности, были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Одиннадцать человек, в том числе Муралов, как организаторы и непосредственные исполнители преступлений, были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Двое, Радек и Сокольников, как члены антисоветского троцкистского «параллельного центра» и ответственные за его преступную деятельность, но не принимавшие непосредственного участия в организации и исполнении конкретных преступлений, были приговорены к десяти годам лишения свободы. Двое других, Арнольд и Стройлов, были приговорены к лишению свободы на десять лет за конкретные преступления, в которых они обвинялись. Приговор также предусматривал конфискацию личного имущества всех осужденных и лишение каждого на пять лет политических прав. Милосердие, проявленное к Радеку и Сокольникову, вызвало всеобщее удивление.

Общие замечания

С точки зрения Запада, самым необычным в данном судебном процессе является то, что он вообще состоялся. Все обвиняемые признали себя виновными. Суду ничего не оставалось делать, кроме как выслушать возможные мольбы о помиловании и вынести решение по факту и назначить наказания обвиняемым. Но здесь был устроен целый процесс, который длился шесть дней и в ходе которого, предположительно, были представлены все доказательства, которые только мог представить обвинитель, – с нашей точки зрения, совершенно бесполезный процесс. Вероятно, власти преследовали здесь две цели.

Негласно признается одно, а именно: что событие было инсценировано в пропагандистских целях. Оно был задумано, во-первых, как предупреждение всем существующим и потенциальным заговорщикам и конспираторам в Советском Союзе; во-вторых, для дискредитации Троцкого за рубежом; в-третьих, для укрепления народной поддержки правительства против иностранных врагов – Германии и Японии. Во время процесса использовались любые средства пропаганды, чтобы донести до всех уголков страны ужасы этих признаний. Газеты пестрели не только детальными отчетами о ходе суда, но и самыми яростными и злобными комментариями в адрес обвиняемых. Радио также вещало без перерыва.

Другой вероятной целью было раскрыть перед общественностью в открытом суде добросовестность признаний обвиняемых. Если бы эти признания были сделаны «в камерах» или представлены за подписями обвиняемых, их подлинность могла быть опровергнута. Факт признания никогда нельзя оспорить перед лицом устных самообвинений, сделанных «в открытом суде».

По мнению многих наблюдателей, настоящее дело отличалось от предыдущих процессов тем, что здешние признания стали практически единодушными, а также появилось больше подтверждений и все больше незаинтересованных наблюдателей сходятся в том, что доказано существование фактического заговора против советского правительства.

Вместе с переводчиком я внимательно слушал все выступления на суде. Естественно, вынужден признаться, что к показаниям обвиняемых был настроен недоверчиво. Единодушие признаний обвиняемых, факт их длительного содержания под стражей (без права переписки, то есть, по сути, без связи с внешним миром) с возможностью принуждения и оказания давления на них самих или на их семьи – все это вызывало у меня серьезные сомнения в достоверности их показаний. Однако, рассматривая их объективно и основываясь на собственном опыте в рассмотрении дел и применении критериев достоверности, которые дал мне прошлый опыт, я пришел к неохотному выводу, что государство доказало свою правоту, во всяком случае, в той мере, в какой оно доказало существование обширного заговора среди политических лидеров против советского правительства, и что в соответствии с его законами были зафиксированы преступления, перечисленные в обвинительном заключении. Однако в подсознании остается некоторая оговорка, основанная на фактах, что как система исполнения наказаний за нарушение закона, так и психология этих людей настолько сильно отличаются от нашей собственной, что, возможно, мерки, с которыми здесь подошел бы я, не совсем пригодны. Предполагая, однако, что в основном человеческая природа везде одинакова, я все же остался под впечатлением многочисленных признаков достоверности, всплывающих по ходу процесса. Допустить, что данный процесс был специально задуман и разыгран как проект грандиозного политического вымысла, означало бы предположить творческий гений Шекспира и гений Веласко в сценической постановке. Достоверность показаниям также придают исторический фон и сопутствующие обстоятельства. Доводы, которые Сокольников и Радек приводили в оправдание своих деяний и ожидаемых результатов, вполне правдоподобны. Косвенные детали, которые те или иные обвиняемые приводили в своих показаниях, порой удивляя даже прокурора и других обвиняемых, непреднамеренно подтверждали суть обвинения. Манера дачи показаний различными обвиняемыми и их поведение на трибуне также имели для меня значение. Беспристрастные, логичные, подробные показания Пятакова, их отчаянная откровенность выглядели убедительно. Так же и с Сокольниковым. Особенно сильное впечатление произвел на меня старый генерал Муралов. Он держал себя с достоинством, с прямотой старого солдата. В своем «последнем слове» он заявил:

«Я отказался от защитника, я отказался от защиты, потому что я привык защищаться годным оружием и нападать. У меня нет годного оружия, чтобы защищаться… В этом я не смею никого обвинять, в этом я сам виноват. Это моя вина, это моя беда».

Обвиняемые в менее тяжких преступлениях, являвшиеся лишь инструментами, орудиями в чужих руках, в мельчайших подробностях изложили хронику своих преступлений и во многих случаях давали понять, что то, о чем они говорят, они произносят впервые. Эти и другие факты, которые бросались мне в глаза, заставили меня поверить, что в показаниях, возможно, было много лишнего, но правда об определенном политическом заговоре с целью свержения нынешнего правительства все же проступала наружу.

Исходя из материалов данного дела мне трудно представить, чтобы какой-либо суд любой юрисдикции поступил иначе, не признав подсудимых виновными в нарушении закона, изложенного в обвинительном заключении и определенного соответствующего статутами.

Я побеседовал со многими, если не со всеми находящимися здесь членами дипломатического корпуса, и, за, возможно, единственным исключением, все они считают, что в ходе разбирательства было четко установлено наличие политического заговора с целью свержения правительства.

Что касается показаний обвиняемых, то в дипломатическом корпусе нет единства мнений по поводу предполагаемого соглашения Троцкого с Японией и Германией. Логическое обоснование такого плана, спокойно обсуждаемое и обосновываемое Сокольниковым, а также Радеком, имело значение для тех, кто указывал, что оно соответствует поведению Ленина при захвате власти с помощью германской армии в 1917 году и подъему социал-демократов в раздираемой войной Германии. На других же эта часть показаний впечатления не произвела. Но все согласны с тем, что сам факт заговора против действующего правительства установлен.

Настолько ужасными оказались впечатления от этого суда, насколько вдохновляющими были воспоминания от Конституционного съезда.

С момента окончания суда все время ходят слухи о массовых арестах в разных частях России интеллигенции и сведущих в политике людей, якобы являющихся участниками троцкистского заговора. Вдобавок распустили нелепые слухи о том, что в тюрьме уже сидят вдова Ленина, некий маршал революции, исполняющий обязанности наркома обороны и другие высокопоставленные лица. Поговаривают также, что нарком обороны Ворошилов выступил на Москву, что арестован нарком иностранных дел Литвинов и так далее и тому подобное. Насколько мне известно, слухи про Ворошилова и Литвинова не соответствуют действительности. Остальные тоже могут быть преувеличены.

Интересно отметить, что в начале революции Ленин и другие революционеры-интеллектуалы договорились (по слухам) между собой, что учтут уроки Французской революции и не позволят междоусобной борьбе породить контрреволюцию. На данный момент единственными, по сути, из тех «первых» вождей большевиков остались Сталин, Калинин и Ворошилов. Все остальные были изгнаны из страны либо уже мертвы, многие «ликвидированы» или расстреляны. Несмотря на признание опасности разрушения их идеала вследствие амбиций, человеческая природа вновь заявила о себе, как и во время Французской революции, только темпы здесь были медленнее.

Среди представителей дипломатического корпуса, а также американских журналистов, преобладает мнение, что правительство Сталина основательно укрепилось у власти и в отсутствие внешней войны продержится еще очень долго.

В заключение хочу сказать, что весь описанный судебный процесс и сопутствующие обстоятельства шокируют нашу психику. Однако он является мощнейшей демонстрацией тех благ, которые дает реальная конституционная защита личной свободы. Право обвиняемого иметь адвоката до суда, право отказаться свидетельствовать против себя и, прежде всего, презумпция невиновности и применение старого принципа общего права, согласно которому лучше сбежит тысяча виновных, чем будет несправедливо осужден хоть один невиновный, – все это приобретает реальное значение, когда сталкиваешься с подобным процессом.

Имею честь кланяться, с уважением

Джозеф Э. Дэвис

_________________________________

ЗАСТУПНИЧЕСТВО ЗА ВЛАДИМИРА РОММА

№ 47 Москва, 12 февраля 1937 года

ДОСТОПОЧТЕННОМУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ СЕКРЕТАРЮ

ПО ПОВОДУ ИНЦИДЕНТА С РОММОМ НА ПРОЦЕССЕ НАД ГРУППОЙ РАДЕКА И ДРУГИМИ ПО ДЕЛУ О ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИЗМЕНЕ

Совершенно секретно

Сэр!

Имею честь сообщить об инциденте, произошедшем в связи с судебным процессом по делу Радека о государственной измене, который, для протокола, должен быть представлен в Департаменте.

Во время судебного процесса над Радеком г-н Уолтер Дюранти из газеты «Нью-Йорк тайме» пришел ко мне с телеграммой, которую получил от группы журналистов в Соединенных ЕПтатах и которая гласит следующее: