Текст книги "Сирены"

3

– Чё слуши… случилось? – спросила она, с трудом выговаривая слова.

Я схватил ее за руку и поволок к стоянке такси.

– Чё ты сделал?

Изабель шаркала туфлями по тротуару, а у стоянки стала вырываться. Я разжал пальцы. Она осела на землю. Хорошо, что она не пошла домой с барменом. Я снова подхватил ее на руки, такую невесомую, усадил на заднее сиденье такси, сел рядом. Она отключилась.

– А ты парень не промах! – подмигнул мне таксист в зеркало.

После увиденного в баре я решил отвезти Изабель к родителям. Плевать мне на Росситера и его пожелания. Я начал искать в ее сумочке удостоверение личности или хоть что-то, где был бы указан домашний адрес отца. Мы как раз ехали в сторону его избирательного округа. Я рассеянно смотрел на Изабель. Иногда она шевелилась во сне, и тогда происходило невероятное: она снова превращалась в девочку с фотографии.

Ее телефон не был запаролен. Я зашел в папку с исходящими сообщениями. И сразу наткнулся на то самое, отправленное на мой номер. «Зейн знает».

Она дважды говорила мне, что меня не пустили бы в Фэйрвью, если бы не знали, кто я такой. Интересно, насколько далеко все зашло. Может быть, это сообщение – шутка, предупреждение или изощренная попытка Карвера манипулировать мной. Он как-то раздобыл мой номер? Дал его Изабель? Сам отправил сообщение с ее телефона? Я просмотрел папку с фотографиями – в основном вечеринки Франшизы. Несколько голосовых сообщений. Изабель пошевелилась, и я сунул телефон в сумку.

И похолодел, обнаружив там деньги.

Пересчитать их сразу я не мог, потому что таксист пялился на Изабель в зеркало заднего вида. Минут через десять мы застряли в пробке, и он повернул зеркало так, чтобы заглядывать ей под юбку. Как только пробка рассосалась, я по-быстрому просмотрел банкноты. Сотни фунтов, стопки десяток и двадцаток, перетянутые красными резинками. Изабель получила деньги за товар, когда выходила с барменом.

Я посмотрел в окно. Мимо проносились яркие неоновые огни, обещая все на свете. В стекле отражалась спящая Изабель.

– Притормози-ка, – попросил я водителя.

Он мигнул фарами и съехал к обочине.

– А теперь разворачиваемся.

4

В Фэйрвью мы приехали после полуночи. На улице было тихо. Протянув таксисту купюру, я заметил, что его засаленные джинсы оттопыривает солидный стояк. Таксист сосредоточенно рылся в кошельке и украдкой потирал пах.

– Сдачи нет, – заявил он.

Я кивнул и выволок Изабель из машины.

– Подожди минутку.

Он посмотрел на девушку, привалившуюся мне к плечу, и снова подмигнул:

– Заметано, приятель.

Я накинул на Изабель свою куртку, приобнял за плечи и повернулся к дому. Ночь казалась бесконечной. Ближайший фонарь перегорел, но даже в непроглядной темноте я чувствовал, что за нами наблюдают.

В дальнем конце подъездной дорожки тускло светили два сигаретных огонька. Я не хотел провожать Изабель до дверей, чтобы не злить Карвера, но, подойдя к дому поближе, внезапно передумал. Одну из сигарет отшвырнули и затушили под ногой. Курильщик стал совершенно невидимым.

За спиной завелся мотор. Я обернулся. Такси медленно проехало вперед, остановилось чуть поодаль. Габаритные огни осветили девушку, сидевшую на обочине. Водитель сказал что-то в раскрытое окно. Девушка вскинула голову, рассмеялась, встала и подошла к машине. Обменялась с водителем парой фраз, села на пассажирское сиденье. Мотор снова заурчал. Такси исчезло за углом, увозя с собой свет.

Чертов водила.

Я снова повернулся к дому. Вторую сигарету тоже затушили, а кто – неизвестно. Изабель обессиленно привалилась ко мне. Я завел ее на крыльцо и громко постучал в дверь.

Сегодня в доме стояла тишина. Ветер шумел в ветвях деревьев вдоль подъездной дорожки. Выброс адреналина в кровь обострил ощущения: резкую боль в ключице, невесомую тяжесть обмякшей Изабель. Я прислонился к двери и забыл о времени. Внезапно лязгнул засов. Я отпрянул.

В дверях стояла Сара Джейн. Влажные рыжие пряди рассыпались по плечам, подчеркивая бледность лица. Наверное, она приняла душ и собиралась лечь спать. Я вдруг понял, что надеялся увидеть Кэтрин. Сара Джейн покосилась на спящую Изабель, а потом посмотрела на меня как на последнюю сволочь.

– Что случилось?

– Если повезет, то она не вспомнит.

– С везением у нее напряг. Заходите.

Она посторонилась. Я внес Изабель в коридор, на ходу прикрыл дверь плечом. Дверь гулко хлопнула, звук прокатился по дому отголоском шумной вечеринки. Без гуляк дом выглядел вполне респектабельно. Картины в рамах, какие-то безделушки, белые деревянные стулья под старину.

– Сюда, – неохотно пригласила Сара Джейн, повернув ключ в дверном замке.

За распахнутой дверью оказался тщательно прибранный, тускло освещенный кабинет. На вечеринках комната была заперта. Я уложил Изабель на кожаный диван. Она пошевелилась, но не проснулась.

– Вода есть? – спросил я.

На миг Сара Джейн замерла, потом резко повернулась и вышла из кабинета. В ней что-то изменилось. Вскоре она принесла воду и обезболивающие средства.

– Лучше без таблеток. Мало ли чем она закинулась.

Сара Джейн покосилась на мою залитую пивом одежду.

– Нет-нет, я нашел Изабель в таком состоянии.

Я наконец-то сообразил, что изменилось в Саре Джейн. Без косметики она выглядела беззащитной. Длинные густые ресницы, лишенные туши, мягко оттеняли зеленый цвет глаз. Отсутствие резкой черной подводки на веках делало взгляд кротким и волнующим. Сара Джейн это прекрасно понимала.

Я приподнял голову Изабель и во второй раз за две недели дал ей воды. Потом достал деньги из сумочки и кивнул Саре Джейн. Мы вышли из комнаты и тихонько закрыли дверь.

– Где она была? В смысле, где вы с ней встретились?

– В «Рубике», рядом с Динсгейт-Локс.

– Хорошо, что вещи взял…

– Да еще такие важные, – ответил я, отдавая ей деньги.

Глядя на меня, она ощупала пачки и ахнула:

– И ты их не прикарманил?

– Чужого не беру.

– А ее почему привел?

– Говорю же, чужого не беру.

– А жаль.

– Ей здесь не рады?

– Я этого не говорила.

– Но подумала.

– Да-да, мы привечаем заблудших овечек…

Было ясно, что она имеет в виду меня, а не Изабель.

– Ладно, не буду больше надоедать.

Она посмотрела на пачки денег, потом на меня:

– Мы ведь так и не познакомились…

– Эйдан, – сказал я, протягивая руку.

Сара Джейн легонько сжала мою ладонь.

Рука у нее была холодная. Может быть, это Сара Джейн только что курила на улице? С кем?

– Сара Джейн, – представилась она, будто называя ненавистную должность.

– Слушай, может, не стоит Зейну об этом докладывать?

– А ты как думаешь?

– У нее будут неприятности.

– Она к ним привыкла.

Я молчал.

– Девочка-подросток, которая любит ошиваться со всякими странными типами.

– Со странными типами?

– Ты не первый, Эйдан. Да ты и сам вот уже несколько недель пытался к нам попасть. Тебе же лучше, если я скажу Зейну, что ты сохранил ему деньги.

– Да ладно, не стоит беспокоиться ради меня.

– Ради тебя я вообще ничего не сделаю, детектив Уэйтс.

Я посмотрел на нее.

– Не беспокойся. Кроме меня, об этом никто не знает.

Ну да. Зейн и Зажим знают. Вдобавок Зейн сказал, что Сара Джейн не знает. Может, после нашего разговора он ее предупредил. А может, она сама догадалась.

– Это ты отправила мне сообщение с телефона Изабель?

Она сложила губы в улыбку – не одобрительную, а отстраненную.

– Откуда ты знаешь мой номер?

– Тебе пора.

– Да, ты права.

Изабель заворочалась на диване в кабинете.

– Может, ее лучше отправить домой? К родителям.

– Там у нее тоже неприятности. Некоторые девчонки их просто притягивают.

– Ты такая добрая.

– Не была бы доброй, не пустила бы ее на порог. Ты вроде собирался уходить? – Она многозначительно направилась к двери.

– Ладно, пойду греться на улицу. У вас тут как-то зябко. Кстати, я тут поблизости приметил знакомого.

– Кого?

– Кого-то из бернсайдеров.

– Что? – Она отступила от двери.

– Кто там шныряет, Сара? Шелдон Уайт?

Мне хотелось увидеть ее реакцию на это имя.

– Кто это? – спросила она.

Не убедительно. Я открыл дверь, шагнул в темноту и обернулся. Сара Джейн торопливо отступила в дом.

– Тот, из-за кого исчезла подружка Зейна. Так что будь осторожнее.

В деревьях снова зашумел ветер, где-то далеко провыла сирена «скорой».

– Забери ее с собой, – окликнула меня Сара Джейн.

– Ты же только что сказала…

– У нее есть квартира, тут за углом. – Сара Джейн склонилась над журнальным столиком, записала адрес на листке. – Изабель тебе не пара, детектив. Слишком молода. Так что будь осторожнее.

– Спасибо. – Я взял у нее листок бумаги.

Торопливый почерк Сары Джейн был четким, изящным и аккуратным. Очень подходил ей. Я вернулся в кабинет. Изабель сменила позу. Глаза у нее были закрыты, но, наверное, она слышала наш разговор.

В конце садовой дорожки я остановился. Посмотрел на дом. В окне на втором этаже приглушенно мерцал свет. Возможно, экран мобильного телефона. Хотелось верить, что Карвер видел, как я привез его деньги.

5

Изабель жила в массивном железобетонном здании, которое сразу бросалось в глаза. До кризиса предполагалось, что это будет административный корпус, но на середине строительства его перепланировали в многоквартирный дом. Над дверью подъезда щетинились алые буквы граффити: «ЗАТКНИСЬ».

Из вестибюля наверх вела огромная лестница с ковровой дорожкой цвета жухлой травы. Изабель цеплялась мне за плечо и еле передвигала ноги. Из квартир изредка слышались голоса. Единственным постоянным звуком было гудение люминесцентных ламп.

Квартира Изабель напоминала тесную конуру. Я щелкнул выключателем. В центре потолка вспыхнула голая лампочка. Слишком яркая для небольшой комнаты. Перед глазами заплясали неоновые пятна. Я сморгнул и отвернулся, но ничего не помогало. Жалкая однокомнатная квартира средних размеров, с диваном-кроватью и ванной комнатой.

Уложив Изабель на диван, я ходил по квартире, чтобы хоть чем-то оправдать свое присутствие. Вдоль стен стояли одежные вешалки с яркими летними платьями, похоже неношеными. Обшарпанный стол, занавешенное окно. На полочке в ванной – немногочисленные туалетные принадлежности и полотенце с яркой желтой надписью: «Улыбнись». Как издевка.

И все.

Я нашел бутылку водки, плеснул в стакан, добавил воды из-под крана и уселся в углу, откуда было хорошо видно и Изабель, и входную дверь. В квартире был образцовый порядок, но она выглядела нежилой. Не похоже на временное пристанище семнадцатилетней девушки, которую вот уже месяц колбасит по-черному. Что-то мне это все напоминало. Внезапно меня осенило.

Пентхаус отца Изабель.

Эти жилища разительно отличались друг от друга, но их роднила намеренная безликость. Такое нарочитое отсутствие малейших намеков на принадлежность кому-либо было по-своему уникальным. Там, где живут люди, которым нечего скрывать, полным-полно всякой всячины, дающей представление о жизни хозяев. Здесь ничего подобного не было. Сквозило ощущение, что хозяин дома замешан в чем-то нехорошем.

Такое же чувство возникало в пентхаусе Дэвида Росситера.

Водка меня взбодрила, и я решил хорошенько осмотреть квартиру. Единственным предметом, представлявшим какой-то интерес, был икеевский письменный стол у дальней стены. Изначально криво собранный, он и потом испытывал недостаток хозяйской любви.

Изабель не просыпалась.

Я не обнаружил ни дневника, ни блокнота, зато нашел фотографии. Несколько пачек глянцевых черно-белых снимков, распечатанных на домашнем принтере с высоким разрешением. На фотографиях была совсем иная Изабель. Будто на каком-то этапе в ее жизни возникла развилка, и в одном измерении Изабель пошла по дороге к счастью, а в другом скатилась в пропасть.

Я оглянулся.

На фотографиях она смеялась с подругами, держалась за руки с парнями и не имела ничего общего с анорексичной девчушкой на диване. От снимков веяло счастьем. Оно когда-то присутствовало в жизни Изабель.

Куда же оно исчезло?

Я выдвинул нижний ящик стола. В нем что-то звякнуло. Он был полон битого стекла – осколков зеркала. Я начал перебирать осколки, ожидая найти следы порошка или соломинку, и с удивлением заметил на них запекшуюся кровь. Приглядевшись повнимательнее, я понял, что разбито не одно зеркало, а три или четыре, причем разной формы.

Похоже, что Изабель окончательно распрощалась с девушкой на фотографиях и решительно рассталась с прежней жизнью. Вполне сознательно. Мне впервые пришло в голову, что, возможно, Изабель донимают не обычные проблемы богатеньких отпрысков.

Я вспомнил про телефон и, затаив дыхание, подошел к Изабель. Не отрывая от нее взгляда, достал телефон из сумки и тихонько удалился в ванную. Притворил дверь и открыл голосовую почту.

«Одно новое сообщение. Получено сегодня».

Тишина, вздох и голос.

Безупречный оксбриджский акцент.

«Изабель, возьми трубку. Я знаю, ты не желаешь меня слушать, но нам очень нужно поговорить. Ко мне приезжала полиция, спрашивали о тебе. О том, где ты. Упоминали Зейна Карвера. Сказали, что он связан с наркоторговлей. Изабель, я могу тебя защитить, но, пожалуйста, позвони мне. – Пауза. – Ты же знаешь, я тебя очень люблю».

Дэвид Росситер. Лжет дочери, нагнетает ситуацию, пытается заставить ее вернуться домой. Я удивился, услышав его голос. Росситер утверждал, что не знает, как связаться с дочерью. Я выключил телефон и открыл дверь.

Изабель стояла босиком у дивана. Встрепанная панковская шевелюра, размазанная тушь под глазами. Без каблуков, хоть и не очень высоких, она казалась ужасно маленькой, эдакой босоногой крохой.

Она заметила телефон у меня в руке:

– Что ты делаешь?

– Я…

– Роешься в моих вещах?

Я положил телефон на пол:

– Я привез тебя домой, Иззи. Просто искал, чем бы себя занять.

Она сжала в кулаке ключи от квартиры, выставив вперед самый длинный, будто нож.

– Ищи в другом месте.

– Ладно. – Я по стеночке пробрался к выходу, распахнул дверь, сказал: – Прости.

– Ты работаешь на него.

Я обернулся, но промолчал. Шарф на шее Изабель размотался, обнажил шрам поперек горла. Изабель пыталась наложить на себя руки. Потом сбежала из дому. Пробовала наркотики, спала с мужчинами много старше ее. Вот о чем говорил шарф на шее. Вот о чем говорили дрожь в голосе, ужасная комната, посиневшие от холода босые ноги с облупившимся лаком на ногтях. Семнадцатилетняя девчонка, которая отчаянно сдерживала слезы.

– Иззи…

– Уходи.

– Давай поговорим, – предложил я. – Завтра.

Переминаясь с ноги на ногу, она смотрела на меня и молчала. Сквозь нейлоновые занавески в комнату сочился рассвет.

– Не рассказывай ему.

– Он не узнает, что я здесь был.

– От него ничего не скроешь. – Она всхлипнула, словно от безудержного страха. – Он платит моим бойфрендам, заставляет их рассказывать, что они со мной делают, – прошептала она. – Спаивает их и записывает на диктофон. Иногда заставляет меня слушать. – Она тяжело вздохнула. – Ему известно все.

– Он никогда не узнает, что я здесь был, – пообещал я.

Мне хотелось, чтобы она поняла, что ей ничто не угрожает, поэтому я вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь.

– Возвращайся, – донесся до меня ее тихий голос.

Я не понял, что она имеет в виду. Вернуться сейчас или на следующий день? Я замер у двери, прислушался. Она плюхнулась на диван, с минуту дышала глубоко и шумно. Потом дыхание участилось. Она засмеялась, потом заплакала. Я отошел от двери, а мне вслед неслись рыдания вперемешку со смехом. Я так и не понял, что с ней. То ли наркотики так подействовали, то ли она испугалась, увидев в квартире постороннего. Мне не хотелось верить ее словам о том, что за ней следят. Это больше походило на паранойю или на бред.

Совершенно обессилев, я сел на ночной автобус, вернулся в съемную квартиру и лег спать. Уснуть не получалось, и я часа два пролежал, сжимая в руке визитку, прежде чем решился позвонить. Он ответил после первого же гудка.

– Уэйтс.

– Есть разговор.

– Я пришлю машину, – сказал Росситер.

Я сидел и ждал, когда в дверь постучат. Из головы никак не шла надпись в туалете.

«Забудь эту ночь».

6

По дороге домой я думал о семье. Об отсутствии родителей, о секретах, о лжи… Нащупал в кармане письмо, которое дал мне Сатти. Положил конверт на столешницу, но не стал читать. Похоже, у нас с Изабель Росситер много общего. Лишившись семьи, я никому не доверял.

Детский дом «Оукс» располагался в большом викторианском особняке. Его давно закрыли, заколотили окна. А потом особняк сгорел. Взрослые в детдоме остались для меня безымянными и безликими. Мы попали в детский дом, когда мне было восемь, а сестре – пять. Я был напуган до смерти. У меня все время горели щеки под взглядом Энни, которая не понимала, что происходит, а я не мог объяснить, потому что и сам ничего не знал.

В крыле для мальчиков было много таких же ребят, как я. Все новички, примерно моего возраста. Теперь я понимаю, что разные типы личности – тихони, упрямцы, шалуны и задиры – по-разному выражают страх. Я старался ничем не выделяться.

Присматривался ко всем и ко всему, но о себе говорил как можно меньше.

Нам не разрешили взять с собой вещи из дома, поэтому все, что я знал о себе, стало для меня своего рода ценностью. Единственным, что можно было утаить. Не разглашать без крайней нужды. Дурная привычка, но я до сих пор не могу от нее избавиться.

Мы с Энни спали в разных помещениях, но бо́льшую часть дня проводили вместе. Обычно я просто за ней приглядывал, хотя и притворялся, что меня не интересуют ее игры. Я боялся, что она спросит, когда мы поедем домой. Захочет узнать, где мама. Расскажет про свои сны.

Вскоре нам попытались найти приемных родителей. Конечно, так прямо нам не говорили. Совесть не позволяла детдомовским воспитателям сказать ребенку, что на него придут смотреть возможные усыновители. Нас предупредили, что мы познакомимся с милыми людьми и должны хорошо себя вести.

На самом деле дети всегда догадываются, что происходит, и прекрасно понимают, кого выбирают в первую очередь. Хотя братьев и сестер стараются не разлучать, но не у всех хватает места в доме или в сердце сразу для двоих.

Помню, как мы шли по коридору в кабинет директора. Я нервничал и огрызался на сестру. Она всегда одевалась неряшливо, не понимала, как важно выглядеть прилично. Одна из безымянных безликих женщин завела нас в кабинет. Там пахло полировочным воском, а мебель коричневато поблескивала. У одной стены стоял массивный книжный шкаф, у другой – письменный стол. Между ними было окно, выходящее на игровую площадку, а рядом с окном – кожаный диван. На диване сидела молодая парочка. Выглядели они так, будто собрались на воскресную службу.

При виде нас они встали.

Женщина так ласково улыбалась Энни, что я решил, будто они уже знакомы. Она увидела меня, и улыбка дрогнула. Мы ответили на простые вопросы: как зовут, сколько лет, что любим есть, во что играем…

Безликая женщина велела нам поиграть. Энни со вздохом направилась к коробке с игрушками и перевернула ее. Она бродила среди рассыпанных игрушек, брала и рассматривала их с таким видом, будто всегда только этим и занимается. Судя по ее сосредоточенной гримаске, она не знала и не понимала, что за ней наблюдают.

Я посмотрел на парочку.

Они сияли.

Энни делала именно то, чего от нее ожидали.

Тогда я с преувеличенным энтузиазмом присоединился к ней. Увлеченно играл, делал все для того, чтобы мы выглядели неразлучными. Когда пришло время прощаться, я только что не обнял сестру. Я не мог успокоиться несколько дней, но за нами так и не пришли.

Отсутствие родителей. Секреты, ложь…

7

Я не спал, когда в дверь постучали. Дождь цокал по крыше, будто каблуки по брусчатке. За дверью стоял детектив Керник. Он заглянул в комнату, мгновенно оценил обстановку и вышел, даже не посмотрев на меня.

Я последовал за ним к машине, и мы снова поехали тем же маршрутом, через Динсгейт. Этим утром Битхэм-Тауэр окутала плотная пелена дождя, на время затушевав городской пейзаж. Лифт вознесся к сорок пятому этажу. Я ощутил какую-то непонятную перемену настроения. Керник дошел со мной до пентхауса Росситера. Открыл дверь магнитной карточкой, жестом пригласил меня войти, но сам остался за порогом.

Росситер сидел в кресле и изучал какой-то документ, время от времени потирая правый висок. Я стоял. Росситер дочитал до конца страницы и приподнял листок двумя пальцами, проверяя, нет ли чего-нибудь на обратной стороне.

Облачное марево погружало комнату в полумрак. Свет шел только от лампы на журнальном столике. На обратной стороне документа ничего не было. Росситер положил листок на колени и принялся его перечитывать.

– Я приду позже.

– Садитесь, – произнес он, не поднимая головы.

Я подошел к креслу и сел. Росситер нетерпеливо поправил запонки, будто куда-то спешил.

– А вы времени зря не теряли.

Оставив его слова без внимания, я сказал:

– Дело принимает серьезный оборот.

– Вы про расследование?

– Про вашу дочь.

– Да?

– Я ведь рассказывал, как устроен бизнес Карвера?

– Да, вкратце, – равнодушно бросил он. – Наркотики в пабах и клубах, девушки-курьеры.

– Думаю, Изабель на него работает.

– Думаете?

– Знаю.

– Вы говорили, что знаете только то, что видите. Вы это видели или нет?

– Издалека.

– Издалека, – повторил он, наконец поднимая голову и глядя на меня. – Продолжайте.

– Больше рассказывать особо нечего. Остальная информация касается текущего расследования группы по борьбе с серьезными преступлениями, которое не имеет отношения к вашей дочери.

– Что ж, понятно. И теперь Изабель попала в такое щекотливое положение, что ее ни в коем случае нельзя оттуда выдергивать.

– Напротив. Ее надо тащить оттуда за руки и за ноги. Немедленно.

Он молчал.

– Если ваши с ней отношения непоправимо испорчены, неужели за ней больше некому приглядеть? Может быть, кто-то из друзей или родственников согласится…

– Это все?

– А чего еще вы ожидаете?

– Полагаю, самую эффектную часть доклада вы приберегли напоследок.

– Послушайте, я видел вашу дочь, мистер Росситер. И подумал, что вы захотите об этом знать.

– Да ладно, Уэйтс. Вы ее не просто видели.

Я ничего не сказал.

На столике между нами лежал коричневый конверт. Росситер наклонился и подвинул его ко мне по стеклянной столешнице. На конверте было написано: «И. Р. 30 октября».

– Откройте, – велел Росситер.

Я подтолкнул к нему конверт.

– Лучше вы.

Он шумно выдохнул через нос – элемент игры на публику, выражающий сдержанную ярость, излюбленная заученная привычка тех, кому приходится участвовать в парламентских дебатах. Росситер сопроводил выдох обезоруживающей улыбкой и вскрыл конверт.

Внутри были фотографии.

Он швырнул снимки на стол. Они скользнули по стеклу и остановились у моего колена. Фотографии были цветные, но не очень четкие. Скорее всего, снимали камерой телефона. Кожа Изабель блестела от испарины.

Фотографии запечатлели нас на первой вечеринке в Фэйрвью. Я обнимал Изабель в заполненном людьми коридоре. Мы смотрели друг другу в глаза, прижавшись бедрами. На втором снимке я протягивал Изабель бутылку. На третьем Изабель отпивала из бутылки. На каждой последующей фотографии мы оказывались все ближе, а на последней и вовсе прильнули друг к другу.

Почти соприкасаясь губами.

Росситер следил за мной из-под полуопущенных век. Потом откинулся на спинку кресла, будто хотел отстраниться от меня как можно дальше, и спросил:

– Не желаете объясниться?

– Это…

– Не то, чем кажется? Избавьте меня от дерьмовых оправданий, Уэйтс. – Он пошарил в карманах, достал и прикурил сигарету. – Давайте-ка еще раз, с самого начала. И на сей раз не опускайте пикантных подробностей.

Я подошел к двери и открыл ее. Детектив Керник по-прежнему стоял в коридоре. Я захлопнул дверь у него перед носом. Выждал секунду, потом подошел к Росситеру и уселся в кресло.