Текст книги "Удача игрока"

– Чем могу служить? – Юноша в безупречном переднике вежливо ждал моего ответа.

– Я хочу поговорить с певцом. – Лесной говорок сам собой скатился с моего языка, речь отца как живая звучала в моей памяти.

– Он будет отдыхать на заднем дворе. Не хотите подождать там? – неуверенно предложил парень.

– Спасибо.

Учитывая порядок в доме, я не ожидала увидеть обычную свалку из разбитых горшков и пустых бочек, но все равно двор приятно меня удивил. Серая брусчатка была чисто подметена, вдоль стен стояли горшки с пряными травами, согретыми поздним солнцем, и когда я коснулась их нежных листочков, воздух наполнился благоуханием. Розы беседки в этом сезоне были еще просто голыми стеблями, но все равно создавали приятный уголок для того, чтобы сидеть, и ждать, и любоваться резной статуей Халкарион. Богиня смотрела на свое отражение, расчесывая волосы над широким мраморным бассейном. Я вспомнила, что хотела найти усыпальницу для пожертвования.

– Она прелестна, не правда ли?

Голос менестреля пробудил во мне дрожь узнавания. Он виднелся темным силуэтом на фоне ранних ламп. Я вспомнила спальню на чердаке моего отца, который всегда останавливался на пороге, спев мне перед сном свои песни – наследие, так давно утраченное мною. Но этот человек не был моим отцом, поэтому я сразу взяла себя в руки.

– Если тебе нравится Дева, которая ухаживает за своими волосами и ждет, пока Дрианон не призовет ее к материнству. Лично я предпочитаю те сказания, где она заставляет мужчин и луны плясать под ее дудку. – Я вдруг поняла, что разболталась, и захлопнула рот.

– Вероятно, это говорит твоя кровь, учитывая цвет твоих волос.

Менестрель сказал что-то еще на плавном языке Леса, ударения намекали на какую-то пословицу или трюизм, но для меня его слова ничего не значили.

– Прости, не понимаю. – Я покачала головой. Менестрель прислонился к крошащимся оранжевым кирпичам стены и поднял брови.

– У тебя на руках все фигуры, и если ты хочешь поговорить со мной, то, видимо, хочешь играть, но не знаешь правил игры…

– Смотря какая игра, – парировала я. Я без труда могла бы вести такое добродушное подшучивание, но не понимала, куда он гнет.

– Вся жизнь – игра, моя дорогая, все вертится вокруг нее. – Менестрель улыбнулся, и в этот раз хорошо знакомый мне огонь осветил его медные глаза. – Итак, если ты не из Народа, как случилось, что ты имеешь весь комплект фигур, которые создают Лесную девушку, причем столь прекрасный комплект? – Он смерил меня тем медленным напряженным взглядом, который многие женщины находят лестным.

– Мой отец оставил мне наружную оболочку. – Я старательно изобразила вежливое равнодушие.

К счастью, другая забота отвлекла моего собеседника.

– Где и когда ты родилась? – спросил менестрель, и слабое беспокойство сморщило его лоб.

– В Ванаме, в постлето, двадцать семь лет назад, у горничной по имени Энис, – ответила я, улыбаясь все шире.

Очевидно, менестрель быстро просмотрел свои воспоминания о путешествиях и победах, и его лицо вскоре прояснилось, разделяя мое веселье.

– В тот год я был в Коле, моя дорогая, – молвил он с церемонным поклоном. – Если ты ищешь пропавшего отца, боюсь, я не имею чести им быть.

– Я не об этом хотела поговорить с тобой, не беспокойся.

Дверь открылась, очень вовремя прерывая наш разговор: вошел парень с подносом, на котором стояла тарелка затейливых пирожных и запотевший стеклянный кувшин золотого вина, еще хранящего в себе холод ледяного погреба. Менестрель налил мне бокал.

– За нашу общую кровь, – провозгласил он тост. – Как тебя зовут?

– Ливак.

Я в свою очередь выпила за него.

– А меня – Фру. По крайней мере твой отец оставил тебе прекрасное Лесное имя, – заметил он, прежде чем жадно наброситься на яблочную слойку.

Я приняла его немое предложение угощаться и взяла абрикосовое пирожное, невольно вспоминая, как сопротивлялась моя мать всем уговорам и угрозам, к которым прибегала моя бабушка в попытках дать мне другое имя после того, как периодические визиты отца прекратились.

– Его звали Джихол, – внезапно сообщила я, удивляясь сама себе.

– Из какого рода? – Фру склонил голову набок. – Ты знаешь?

– По-моему, Оленя. – Я отпила вина, соображая, как бы закончить этот бесплодный разговор.

Менестрель сидел неподвижно, потом резко покачал головой.

– Нет, не знаю его, насколько мне известно – нет.

– Это не важно, – выдохнула я с облегчением.

На самом деле я бы, наверно, постаралась избегать моего давно отсутствующего родителя, если б ветры принесли хотя бы слабый его запах. Сейчас в моей жизни и без того хватает неопределенности.

– Так что ты ищешь?

Фру прикончил второе пирожное, и я отмахнулась от его угощений, поняв вдруг, что эти сладости, вероятно, часть платы за его музыку.

– У меня есть книга старых песен, собранных тормалинской дворянкой еще во времена Империи. Они от всех древних племен – Горного, Равнин и Лесного. Я ищу людей, которые сумеют их перевести.

Фру заинтересованно поднял голову.

– Я взгляну для тебя, охотно.

Это была верная ставка, не так ли? Старые песни могут предложить менестрелю что-то новое для его репертуара безо всяких усилий с его стороны.

– Я буду очень рада. Но дело в том, что я путешествую с ученым, а ему требуется несколько мнений, поэтому я бы хотела показать их еще кому-то из людей истинной крови. Ты возвращаешься в Лес? Можно мы пойдем с тобой?

Я снова наполнила бокал Фру.

– Да, так уж случилось, что я возвращаюсь к своему роду, – осторожно подтвердил Фру, вытирая пальцы о заштопанную салфетку. – Прошу тебя и твоего ученого разделить со мной путь.

– У нас есть еще два спутника. Это наши старые друзья, горцы.

Я надеялась, что менестрель не уловил легкое колебание в моем голосе.

– Что нужно горцам в диком лесу? – К счастью, Фру больше разбирало любопытство, чем беспокойство.

– Они путешествуют, как я, играя, где можно, в руны и Ворона. Ворон был игрой Народа задолго до того, как разошелся по всему свету, поэтому я думаю, что братья надеются найти какой-то хитрый прием или стратегию, которая даст им дополнительное преимущество. – Я мысленно напомнила себе предупредить Сорграда о его новой цели.

– Ты играешь в Белого Ворона? – Фру снова глядел на меня с интересом.

– Отец научил, когда я была девочкой.

– Тогда ты знаешь, что эта игра строится на равновесии между защитой леса и силой птиц, когда они пытаются выгнать Ворона. – Глаза у Фру сверкали. Он сел рядом со мной под голые шипы беседки и наклонился ближе. – Всякий обмен среди Народа должен быть справедлив. Что ты предложишь мне в обмен на сопровождение и представления? – Его голос был мягким и ласковым, пальцы легко касались моего колена в бриджах.

– Песни, которые никто не слышал с тех времен, когда дремучий лес подступал к самым воротам Селеримы? – Я деликатно сняла его руку со своей ноги. – Ночные шалости – это приятно, но хорошие песни вечны. Когда их услышат снова, с ними будут связывать твое имя.

– Если они и впрямь неизвестны. Ты бы удивилась, как далеко назад по Древу Лет уходят наши песни.

Менестрель засмеялся, и я с облегчением поняла, что эта часть игры закончена без всяких обид с той и другой стороны.

– Что тебя рассмешило, Фру? – Дверь во двор распахнулась, и на пороге возникла пухленькая девица в ниспадающем складками зеленом платье. У нее было детское личико, круглое и мягкое, с курносым носом, капризно надутыми губками и прелестными глазами, которые разглядывали меня с плохо скрываемым подозрением. – Триз сказал, что ты здесь, во дворе. – Ее молчаливый вопрос нельзя было не понять.

– Зенела, это Ливак. – Фру расплылся в улыбке с налетом сладострастности. – Она соблазняла меня интригующим предложением.

Зенела раздула ноздри.

– Речь о музыке, не о постели. Пока что, – добавила я и кокетливо улыбнулась Фру, чтобы немного подразнить толстушку.

– Приноси завтра утром свой песенник, и поглядим, чем я могу помочь. – Он притянул к себе Зенелу, возмущенно дышащую в низкий вырез платья. – Давай споем за наш ужин, дорогая.

Фру неторопливо вернулся в ресторан, и, бросив на меня колючий взгляд, Зенела поспешила за ним.

Посмеиваясь, я отнесла поднос обратно на кухню.

– Можно мне послушать отсюда? – спросила я широкобедрую женщину, на которую все взирали с почтением. Ее белоснежный передник был закапан медовым сиропом, лицо под практичным чепцом раскраснелось.

Женщина сняла поднос пирожных с огромной плиты, которая не опозорила бы кухню мессира.

– Только не стой на дороге. – Она занялась сахарной пудрой и засахаренными фруктами.

Я нашла тихий угол у двери и стала помогать, передавая пустые тарелки юноше с прямыми волосами, который возился в огромной деревянной раковине, по локти погрузившись в мыльную пену. Кухонная суета на мгновение затихла – Фру заиграл веселую песенку. Он закончил бурным аккордом, а затем начала петь Зенела, тихие переборы лютни сопровождали ее пение. Я придвинулась ближе к двери, чтобы лучше видеть.

Голос толстушки был чистым в более высоких нотах, мягким и звучным в более низких. Вся трепеща от эмоций, она заставила эту старую песню, которую все слышали две горсти раз, звучать так же свежо, как в первое ее исполнение. Зенела стояла под канделябром с двумя свечами, ее блестящие темно-рыжие волосы были больше обязаны травяным краскам, нежели Лесной крови, а искусно подведенные глаза отражали зелень платья. Интересно, лениво подумала я, какова ее история? По виду эта девушка была на горсть лет младше меня, но все еще довольно неопытна. Слушая, как она поет о любви и утрате, я поневоле погрузилась в восхитительную гармонию голоса и лютни.

Идея медленно складывалась у меня в голове. Что, если, кроме старых песен, я предложу Фру новую историю – историю, которая никогда еще не была положена на музыку, рассказ о недавних событиях, что потрясли высочайшие власти Тормалина и заставили опоясываться оружием перед лицом угрозы, невиданной со времен падения Старой Империи? Менестрели всю жизнь стремятся быть первыми среди тех, кто соединяет рассказ и мелодию в новое очарование, а сейчас время праздника, когда каждый грошовый певец в изобилии выводит все те же старые напевы, тогда как люди ищут новых развлечений. Угроза с таинственных островов в океане, открытие погибшей колонии и ее спящих колонистов – из всего этого выйдет баллада, которая захватит внимание и будет крепко держать его, пока оно не запросит пощады.

Десять курантов, означающих закат и конец дня, вплыли через заднюю дверь, и я выбранила себя за потакание своим слабостям.

– Передай Фру, что я зайду завтра, – остановила я слугу и сунула ему пару медяков за труды.

Вернувшись в «Лунный Лебедь», я нашла Сорграда в пивной мирно ужинающим с магом.

– Где Грен? – Я пододвинула табурет.

– Добавляет Келти румянца, пока не начался маскарад. – Сорград налил мне вина.

– Как ваши успехи на бегах?

– Неплохо, – ухмыльнулся горец. – Никто из букмекеров не знал твоего парня, так что он смог прикинуться невинным простачком. Мы делали безумные ставки и забирали их деньги.

Узара скромно улыбнулся.

– А где вы добыли сведения о лошадях? Встретили кого-то из наших знакомых?

Проведя всю зиму в Коле, братья никак не могли знать о текущих достижениях местных коневодов. Сорград весело кивнул на мага.

– Наш добрый друг рассказал нам все о состоянии земли под травой, и когда лошади показывали свой аллюр, и когда они бежали. А когда мы присмотрелись к ним и Грен определил, какие животные любят мокрую землю, а какие – сухую, у нас появилось преимущество, чтобы снизить риск.

Грен всегда хвастался тем, что может понять мысли лошади по выражению одной ее морды. А по-моему, такая длинная, волосатая и негибкая морда не может иметь выражения, если только лошадь не прижала уши, потому что вознамерилась тебя лягнуть.

Я посмотрела на Узару, прищурив глаза.

– Планир не одобрил бы это, не так ли?

– Верховный маг понимает, что мне, возможно, придется использовать мои таланты несколько неортодоксальным образом, дабы продвинуть наши изыскания. – Узара мягко улыбнулся, потянувшись за хлебом.

Вчера он пел совсем другую песню.

– А как твои дела?

– Я нашла менестреля, который мог бы представить нас полезным людям. – Я позволила себе выразить немного сомнения. – А что у вас?

Сорград покачал головой.

– Пусто. Видели пару горцев на петушиных боях, но они были с Харкуасом.

Я скривилась, взяла себе ломтик Сорградова хлеба и положила на него кусок вяленой рыбы, которую горец тщательно очищал от костей.

– Что вы делали на петушиных боях?

– Песочный сказал, что хочет снова прогуляться по домам гильдий, и велел нам идти и развлекаться.

Сорград улыбнулся Узаре, но маг не восстал против своего нового прозвища. Что-то тут явно нечисто.

– Этот Харкуас – важная птица? – Узара посмотрел на каждого из нас по очереди.

– Это один из крупнейших негодяев в этом городе, – объяснила я. – Каждый, кто работает с ним, будет таким же фальшивым, как приветствие ростовщика. Это не тот человек, с которым мы хотим путешествовать.

– Закажи себе еду на кухне, моя девочка, – проворчал Сорград, отодвигая от меня тарелку. – Нет, эта пара выглядела совсем свежей, оба принаряжены и бросаются в глаза, словно отрезанный палец.

– Значит, Харкуас выпотрошит их, как неоперившихся голубей с голубятни, еще до конца праздника. – Я зачавкала кресс-салатом, который стащила с тарелки Сорграда.

– А есть другие горцы в городе? – спросил Узара. Сорград покачал головой.

– Очень мало. Только самые крупные долы могут позволить себе обойтись без нескольких рабочих рук, чтобы доставлять товары в такую даль. При всей прибыли, которую можешь извлечь, ты столько времени тратишь на дорогу…

Движение у двери оборвало его речь. Оглянувшись, я увидела Резу, спешащего к нам.

– Ниэлло велел передать тебе это, как только ты придешь. – Парень вытащил дважды сложенную и запечатанную записку из кармана потрепанной куртки, которая была ему слишком велика.

Прежде чем сломать сургуч, я поманила мальчишку-слугу.

– Садись, Реза, выпей.

Он улыбнулся мне щербатым ртом – наследием постоянных побоев и голода, которые были его уделом, пока Ниэлло не вытащил его из канавы. Я подмигнула Резе, но мое хорошее настроение испарялось по мере того, как я разбирала неумелые каракули Ниэлло, украшавшие обратную сторону какого-то древнего маскарадного диалога.

– В чем дело? – Сорград изучал мое лицо так же внимательно, как я – пергамент.

– Вы с Греном влипали в какие-нибудь неприятности сегодня после полудня? – небрежно спросила я.

Сорград беззаботно покачал головой.

– Нет.

– И Грен все время был с тобой?

– Пока мы не вернулись сюда и он не увидел Келти, поправляющую у него под носом свои подвязки, – ухмыльнулся Сорград. – Грен не из тех, кто придирается к жирному гусю.

Я медленно кивнула.

– Ниэлло пишет, что здесь была Стража и задавала вопросы. Кажется, они хотят поговорить с парой горцев по поводу взбучки, которую они устроили каким-то стражникам.

Узара открыл рот, и если б я могла дотянуться, я бы пнула его под столом, чтобы молчал.

– Могут возникнуть осложнения? – Тон мага был одновременно вежливым и примирительным.

Я постаралась не выдать своего облегчения, что он не усомнился в словах Сорграда.

– Честно говоря, да. Ниэлло не стал бы напрягать свои мозги этим, – я помахала запиской, – если бы не думал, что дело серьезное.

– Они чуть не разнесли всю сцену, искали, не прячется ли кто под ней, – добавил Реза. – И перетряхнули все наши корзины с костюмами.

Я положила руки на стол.

– Если их людей избили, Стража будет загребать всех, кто подойдет под описание, раздавая им пинки для полного счастья. Так здесь заведено, как, впрочем, и везде. В другое время года мы могли бы нанять адвоката и оспорить это дело в суде, добыть свидетелей, которые поклялись бы за нас. Келти, например, убедила бы судью, что Грен весь день не покидал ее постели. – Я покачала головой. – Но только не в праздники. Праздничный суд припишет отцовство ублюдка первому же лицу, вошедшему в дверь, и ничего не поделаешь.

– Вряд ли мы хотим привлечь к себе внимание Стражи, не так ли?

Я увидела лицо Арла Кордайнера, отраженное в глазах Сорграда. Еще одно соображение, которое стоит принять во внимание.

– Ниэлло пишет, что Вадим отвел одного из стражников в угол, – сказала я Сорграду, игнорируя остальных, – и шептался с ним, как скряга со своими деньгами.

– Мы можем заткнуть ему рот, – пожал плечами Сорград.

– Если его найдут мертвым до конца праздника, это только вызовет еще больше неприятностей, – предупредила я.

– Его не найдут, – зловеще усмехнулся Сорград.

– Почему бы нам просто не уехать? – встревожился Узара.

– Потому что ни один менестрель не тронется в путь до самой последней минуты ярмарки. – Я придушила свою досаду. Нет смысла противиться судьбе, придется брать те руны, какие есть. – Ты мог бы сыграть второго клоуна, а, Реза?

Парень с надеждой кивнул.

– Тогда Ниэлло может сказать Вадиму, чтобы забирал свои деньги и уматывал, или мы купим на них нишу в усыпальнице для его праха, – твердо заявила я. – Вадим не будет спорить. Такие, как он, только лают, но не кусают.

– А кто будет играть собаку? – поинтересовался Сорград.

– Грен, – предложила я: на него не будет никакого удержу.

– Стало быть, мы идем в Лес, не в Горы? – Узара перевел взгляд с Сорграда на меня. – В конце праздника?

Я кивнула.

– Ты против?

– Нет, что ты. – Узара развел руки в умиротворяющем жесте. – Я обязан следовать твоему руководству, – улыбнулся он с уничижительной скромностью.

Но меня не обманешь: он сегодня нарочно отделался от братьев и использовал магию, чтобы связаться с Планиром в Хадрумале. Наверняка ему велели посадить свою собаку на цепь и стараться всем угодить. Это, конечно, хорошо – по крайней мере он должен поладить с Греном и Сорградом, – но я не собиралась доверять магу, даже когда он сидит и ест свой ужин, скромный, как старая шлюха на свадьбе.

– Что мы делаем завтра? – поинтересовался Сорград. – С утра братства усыпальниц будут играть на благочестии, но после обеда свое место под солнцем получат акробаты и дрессировщики.

Я покачала головой.

– Я хочу повидать этого менестреля насчет песни-другой. И не только насчет древних песен. Пусть Узара хранит свои секреты, а я буду хранить свои. Я думала о песнях, их силе и живучести. Открытие тайн старой эфирной магии – это прекрасно, но, возможно, я сумею проще использовать хорошую мелодию и волнующие слова. Если Фру сочинит удачную песню, которая будет предупреждать людей об эльетиммской угрозе, весть о ней распространится быстрее, чем огонь по соломенной крыше. Если я проявлю осторожность и расскажу эту историю так, чтобы обо мне там вовсе не упоминалось, никто не сможет проследить ее обратно ко мне.

Кеханнасекк, острова эльетиммов, Весеннее Равноденствие

Он был столь поглощен далеким созерцанием, что не заметил, как, бесшумно ступая, вошел отец, пока дыхание не зашевелило волосы на затылке.

– Эрескен?

Испугавшись, он резко вдохнул, плечи невольно напряглись под скромной туникой из некрашеной шерсти.

– Как дела?

Вопрос звучал добродушно. Старик был в хорошем настроении, и Эрескену задышалось легче.

– Плохо, господин мой, – признался он откровенно. – Я провел в поисках ночь и день, и у меня такое чувство, словно я блуждаю в тумане. Я надеялся, что стазис Равноденствия поможет мне, но пока не ощутил никакого преимущества.

Беловолосый старик фыркнул и подошел к узкому окну, где железные прутья решетки бросали черные полосы тени поперек его простого серовато-коричневого одеяния. Жидкий свет пробивался мимо, только чтобы отразиться от белых стен и оттертых до соломенного цвета половиц. Старик посмотрел вниз, во двор, четырьмя этажами ниже, где вооруженные люди в черных мундирах целеустремленно шагали, а слуги в тусклых коричневых плащах торопливо уступали им дорогу.

– Возможно, нам следует наказать какого-то грешника, убить петуха, чтобы усмирить остальное стадо. – Он пытливо глянул на сына. – Как ты считаешь?

– Я не думаю, что проблема в отступничестве среди наших людей, – поколебавшись, молвил Эрескен. – Я хорошо ощущаю их силу, и фокус камней так же могуч, как всегда. Скорее это Трен Ар'Драйен как-то экранируется, барьеры выстроены против нас. Даже с ясностью равновесия я не могу проникнуть сквозь эти обманы.

Признавать неудачу было рискованно, но у него не оставалось выбора. Если кто и может пронизать нечестивые миазмы, наносящие ему поражение, так это его отец. Затем он покажет Эрескену, как это делается.

– Ты прав, – медленно кивнул отец. – Чем ты это объяснишь?

Эрескен минутку подумал – это дозволялось. Он постарался ничем не выдать, что понимает: его испытывают. Сие не дозволялось под страхом наказания или, того хуже, отстранения от советов и наставлений отца.

– Оживив спрятанных Кель Ар'Айена, фальшивые маги Хадрумала, по всей вероятности, нашли практикующих истинного колдовства, – опасливо произнес он. – Если Планир переманил их на свою сторону, возможно, он использует их мастерство, чтобы не допускать нас.

– Хорошо, – одобрил отец. – Ты снова прав. Осмелев, Эрескен откинулся на стуле, его кисти расслабились на заваленном пергаментами столе.

– Возможно, Крамизак…

– Крамизак – не твоя забота, – рявкнул отец. – Кель Ар'Айен – не твоя забота. Если я почувствую, что ты отклоняешься от возложенных на тебя обязанностей, то даже не знаю, что я с тобой сделаю! Ты понял меня? – Его гнев пришел и ушел с мгновенным неистовством зимней молнии, но холодная угроза, оставшаяся в голосе, была бесконечно леденящей.

– Конечно, господин мой. – Эрескен неторопливо сплел пальцы, чтобы они перестали дрожать. – Моя задача – обойти эти преграды. Я налягу еще усерднее.

– Что Ты делал сегодня? – Беловолосый отошел от окна и стал листать пергаменты Эрескена, хмуро разглядывая пометки на полях и аккуратные добавления под текстами, написанными разной рукой; самые старые строки почти стерлись, чернила выцвели. Несколько ярких рисунков тут и там были единственными пятнами цвета, нарушающими однотонность голой комнаты.

– Я искал жрецов, – заговорил Эрескен с большей уверенностью.

– Объясни свои доводы, – отрывисто приказал отец.

– Равноденствие наступает для земель запада так же, как для нас, и некоторые из их традиций восходят к временам до Изгнания. Я искал те города, что устраивают религиозные собрания, дабы отметить четверть года. – Эрескен откопал нужную страницу и протянул ее отцу. – Мы знаем, их жрецы хранят последние крупицы истинной магии в землях запада; вот почему мы убивали их. Теперь я думаю, что живые они могли бы быть нам полезнее, чем мертвые. Я надеюсь отыскать жреца хоть с какими-то признаками благочестия, обращенного к их богам, которое оставит его ум открытым для меня. Всегда было легче устанавливать связь с подготовленным разумом, нежели с тем, что тебя отвергает.

– Вполне резонный аргумент, – заметил старик. – И насколько ты уже продвинулся?

– Пока это все равно что пытаться услышать одинокий голос, кричащий сквозь шторм. – Эрескен не сумел скрыть разочарования. – К счастью, самые сильные барьеры установлены на востоке, поэтому я решил последовать по цепи воспоминаний и ожиданий, сплетенной из незащищенных мыслей купцов и им подобных, путешествующих на запад. В этом городе, Селериме, проходит великая ярмарка и наверняка должна быть усыпальница, где соберутся благочестивые, хотя бы только для того, чтобы заплатить долг своим малым богам или богиням.

Его отец стал рассматривать карту.

– На таком огромном расстоянии ты не сможешь влиять на ум, который не будет активно сотрудничать с тобой.

– Я постараюсь, – отважно заявил Эрескен. – Уверен, что с силой, заключенной в камнях, это будет возможно.

Беловолосый бросил пергамент на стол.

– Ты должен искать фальшивых магов за их грязным колдовством. Мы знаем, что в этот момент они уязвимы для нас, как новорожденные младенцы.

Должно быть, старик устал, неожиданно подумал Эрескен. Эта ловушка была слишком очевидной.

– Планир тоже это знает, и не хуже нас. Маги экранированы тщательнее всех. Я даже не пытаюсь коснуться их, пока они не разленятся в отсутствие угрозы и не ослабят бдительность. Даже тогда, хоть убийство магов и отрадно, оно было бы недальновидным поступком, только приводящим в ярость Верховного мага. Я ищу средства атаковать по более широкому фронту.

Рот старика внезапно дернулся в полуулыбке.

– А как насчет тех, чьего разума ты уже касался? Рыжеволосой шлюхи, воина? Ты искал их?

– Искал, но не более чем на поверхностном уровне, – промямлил Эрескен. – Что-нибудь большее – и мы рискуем вызвать у них настороженность нашей неустанной заинтересованностью в их гибели.

– Ты боишься, это очевидно, – мягко произнес отец. Он наклонился вперед, опершись руками на стол, и уставился в глубь травянисто-зеленых глаз Эрескена.

Отрицать было бесполезно, и Эрескен поспешил освободить свой ум от мысли, которую желал утаить, когда темно-карие глаза отца захватили его взгляд в несокрушимый плен. Чтобы остановить напор непрошеных чувств или мнений, Эрескен сосредоточился на отцовском лице. Худое, с туго натянутой кожей, оно было увенчано совершенно белыми волосами. На нем виднелись слабые морщины – пагубное воздействие ветров и лет – и несколько шрамов – немое свидетельство уроков, извлеченных из редких ошибок. Заставляя себя дышать медленно и ровно, Эрескен открыл свой ум. Так было лучше, менее болезненно. Он выучил этот урок много лет назад и теперь передавал его дальше с той же самой беспощадностью, когда представлялась возможность.

Старик засмеялся, но не зло.

– Они унизили тебя, не так ли? Оглушили, связали и уволокли, как тюленя. Ты опасаешься, что это может случиться снова. Что ж, я способен это понять. Ты не одинок, парень. Эта дрянь выстояла против меня не более чем с врожденной непокорностью и потоком дурацких стихов.

Эрескен разинул рот.

– Я понятия не имел…

– Я тоже. – Неожиданно легкий смех Беловолосого отразился от побеленных стен комнаты, в которой стояли только стол да стул. – Вот еще один казус нашего нынешнего положения: какая-то невежественная потаскуха наткнулась на обрывки полузабытых песен и тарабарщины, которые не оставили камня на камне от наших испытанных заклинаний!

Человек готов к вызову от равного, а не от какой-то трусливой внебрачной воровки.

– Никто из них не был достойным врагом, – выпалил Эрескен с нарастающим гневом. – Все, чем они отличались, – это грубая сила и дикость, слишком тупые, чтобы узнать свою судьбу и покориться ей!

– Не поддавайся досаде, – снисходительно предостерег его отец. – Эмоции ограничивают тебя, твою эффективность. Но с другой стороны, – старик внезапно отвернулся, – тебе нужно чувствовать гнев, негодование, иметь стимул, чтобы заглядывать за пределы этих островов, когда столь многие не видят дальше горизонта и довольствуются этим. Именно дальновидность отмечает тебя как моего сына, и только благодаря ей ты заслуживаешь моего времени и сил. Ты должен научиться распознавать такие противоречия и преодолевать их.

– Но почему… – сорвалось с языка Эрескена.

– Ребенок, который спрашивает «почему», проявляет способность к обучению. Мужчина, который делает то же самое, неправильно понимает данное ему позволение не соглашаться.

– Я не хотел проявить неуважение, – упорствовал Эрескен.

Ни в коем случае, пока он может пожинать плоды благосклонности отца. Правда его слов и мыслей повисла в напряженной тишине.

– Ты должен сам отвечать на такие вопросы, как это делаю я. Все это – испытания, ниспосланные нам, дабы подтвердить, что мы достойны потребовать возвращения утраченных нами земель, и не только их. По мере того как мы справляемся с одним вызовом, возникает другой, парадоксы, не имеющие смысла, испытывают нашу решимость. Я – самый богатый человек на этих островах, мои доходы равны доходам пяти здешних правителей, вместе взятых, но я нищий против самого ничтожного лорда Тормалина. – Он начал расхаживать по комнате, обращаясь столько же к самому себе, сколько к сыну. – Жертвою и дисциплиной мы наконец подняли нашу магию до той высоты, что позволяет безопасно пересекать океанские течения. Мы обнаружили, что Трен Ар'Драйен – земля, кишащая слабыми телом и разумом, нравственно испорченными и всецело презренными. Но эти отбросы имеют численный перевес, которому мы не можем противостоять, мы, кто был очищен в горниле этих островов, закален в этом суровом холоде. Как мы можем быть сильнее, однако слабее? Мы обнаружили, что эти люди утратили почти всю истинную магию и потому должны быть открыты нашей атаке, но отсутствие истинной магии означало, что фальшивые маги, манипулирующие видимым и осязаемым, расплодились настолько, что, преисполненные высокомерия, смеют бросать нам вызов. Как такое возможно?

Эрескен благоразумно молчал, хорошо понимая, что ему отводится роль пассивного слушателя. Отец не раз использовал эти слова, чтобы направить мысли простого люда ближе к их верности, так сфокусированной через призму камней, чтобы мощь людей, которые правят ими, горела все ярче, все сильнее.

– Поэтому мы решаем обратить наши взоры на юг, к Кель Ар'Айену, земле, почти удержанной и так досадно упущенной предками наших предков. Но каким-то образом наш интерес настораживает злодеев Хадрумала, и они выхватывают этот приз из наших рук. По крайней мере – пока.

Беловолосый внезапно умолк и сощурился.

– Поэтому мы должны отвечать на парадокс парадоксом. Мы сражаемся, не сражаясь. Мы спешим к нашей цели с тщательной неторопливостью. Мы имеем заклинания, способные перенести нас через открытый океан, но держим свои корабли в безопасности гавани. Мы выжидаем, и потому наша победа придет быстрее и будет более полной.

Старик не оглядываясь ушел, дверь захлопнулась. С минуту Эрескен сидел, созерцая беспорядок на своем столе. Затем, методично сортируя пергамента, он восстановил первоначальные стопки, раскладывая их на одинаковом расстоянии друг от друга и вровень с краем стола. Бурчание голодного живота прозвучало особенно громко на фоне приглушенного шелеста документов, но Эрескен игнорировал его. Мимолетное желание воды для освежения рта несколько отвлекло его, но Эрескен торопливо отбросил эту праздную мысль. Прошло много сезонов с тех пор, как он получил доказательство, что отец наблюдает за ним издалека, но Эрескен не жаждал вновь понести наказание за лень.

Не будет никакой передышки, пока отец не выпьет чего-нибудь освежающего. Как ни упорно трудился Эрескен, изолированный в этой комнате наверху башни, лишенной всего, что отвлекает взгляд и ум, отец работал втрое упорнее, втрое дольше, Эрескен знал это. Он не просил от сына ничего, чего бы не требовал от себя втройне.