Текст книги "Чтобы встретиться вновь"

Глава 21

Двумя часами ранее

Лилибет сидела на стуле в центре комнаты на втором этаже Палаццо Ангелов и ждала графа Сомертона.

Ритуал был ей уже знаком. В последний вечер перед тем, как Лилибет покинула своего мужа, личный секретарь графа Сомертона, мистер Маркем, постучался в детскую, где она читала Филиппу перед сном. «Его милость просит оказать ему честь побеседовать с ним в его кабинете», – произнес он своим негромким голосом, глядя на нее темными бесстрастными глазами. Ну или что-то в этом роде, что-то официальное и корректное, каким-то образом умудрившись обычными словами дать понять, что за ними скрывается нечто зловещее.

Она пошла в его кабинет и обнаружила, что там никого нет. Это ее не удивило. Он всегда поступал так – заставлял людей дожидаться, потея и ерзая на стуле у письменного стола, а затем входил, чтобы чем-нибудь как следует уколоть. Так что она села на стул, расправила юбки, сложила руки на коленях и сосредоточилась на том, чтобы пульс бился неторопливо и ровно. На том, чтобы ослабить нить тревоги, стягивающую грудь и живот. На том, чтобы помнить – она графиня, леди, женщина добродетельная и достойная. Что ей нечего бояться. И только через несколько минут сообразила, что элегантная позолоченная шкатулка для драгоценностей, стоящая в центре стола мужа, принадлежит ей. Но пока она это обдумывала, все сильнее гневаясь на то, что шкатулку забрали из ее комнаты, открыли без ее разрешения и поставили, откинув крышку, на Сомертонов широкий сверкающий стол красного дерева, в комнату вошел ее муж.

Внезапно Лилибет поняла, что ее появление в Палаццо Ангелов было частью плана Сомертона. Он тщательно продумал все до мелочей, начиная с той минуты, когда она увидела Маркема, вынырнувшего из толпы туристов у Понте Веккио.

Большая пустая комната вообще без мебели, за исключением кресла, секретера и стула с прямой высокой спинкой, на котором она сейчас сидела.

Лампа, перо, лист писчей бумаги на секретере.

Топот маленьких ножек, звук приглушенных голосов, то и дело вспыхивающий смех, перетаскивание каких-то предметов в комнате наверху.

Окна, закрытые и запертые, не впускающие свежий ветерок с вершины холма, чтобы хоть немного ослабить жару в комнате, где солнце со всей силы светит в стекла.

Часы, тикающие на каминной полке.

В точности как и в тот вечер, много месяцев назад, она внимательно следила за своей осанкой. Спина прямая, мышцы напряжены. Она тоже может ждать. У нее есть время. И власть.

В конце концов, она вовсе не дура и предвидела эту вероятность. У господ Беллуотера и Кноббса лежит бумага, где перечислены все до единой любовные связи Сомертона, каждая мерзкая встреча, каждая сомнительная компания. К бумаге приложены инструкции предоставить всю эту информацию личному секретарю королевы, в случае если Филипп будет вынужден появиться в Англии в обществе графа. Она тщательно собирала все эти свидетельства в течение прошлого года. Тенью следовала за Сомертоном и все записывала. Проследила за каждым человеком, входившим в его кабинет. Подкупила лакея в его клубе, чтобы узнать имена его компаньонов.

Это ее боезапас, она копила его в течение некоторого времени. И на этот раз победит.

К тому времени как Роланд их отыщет, у нее на руках уже будет подписанное Сомертоном согласие на развод. Так почему же пульс по-прежнему лихорадочно бьется в горле?

Лилибет смотрела на потолок, откуда слышался топот маленьких ножек Филиппа, всего в нескольких футах от нее, и старалась не считать громкие «тик-так» часов, отмеривающих минуты. Каждая частичка ее тела жаждала кинуться вверх по лестнице, обнять Филиппа, зацеловать, унести как можно дальше отсюда. Прочь от холодной, симметричной виллы назад, в такой любимый замок Святой Агаты, купающийся в июньском солнце. В ждущие объятия Роланда.

Но пока она не может позволить себе этой роскоши. Сначала нужно уладить все с Сомертоном. Нужно с этим покончить.

Струйка пота потекла между лопатками. Лилибет попыталась открыть хотя бы окно, но они были огромными: двенадцать панелей на двенадцать, высотой со взрослого мужчину. Кроме того, сам этот поступок выдаст ее нервозность. Лучше сидеть спокойно и истекать потом.

Шум наверху на минуту затих, и в этот промежуток она почувствовала, как дрожат половицы, сильно и ритмично.

Шаги.

Лилибет сделала глубокий вдох, наполнив легкие горячим несвежим запахом разогретой штукатурки и старого дерева и на мгновение закрыла глаза, пытаясь определить, откуда идет источник раздражения. «Топ-топ». Теперь она их слышала, тяжелые шаги обутых в сапоги ног, целеустремленно ступающих по мраморной лестнице.

Еще громче. Тут уж не ошибешься.

В последнюю секунду она откинулась на спинку стула, положила руки на подлокотники и устремила взгляд в окно, где за стеклом тянулся целый ряд кипарисов, каждый следующий копия предыдущего.

Дверь негромко заскрипела, открываясь, и громко скрипнула, закрывшись.

– Моя дорогая леди Сомертон, – произнес знакомый голос. – Выглядите просто превосходно. Похоже, Италия идет вам на пользу.

Лилибет отсчитала одну секунду, две, три и только потом повернула голову к двери.

– Я тоже считаю, что она мне на пользу, сэр. Благодарю.

Он не изменился. Ни один волосок не выбился из прически. Высокий, широкоплечий, массивный, черноволосый, черноглазый, он стоял перед ней как гранитная глыба, на которой с исключительной точностью вырезали презрительную усмешку.

Он подошел к Лилибет, остановился, протянул руку и приподнял ее подбородок.

– Замечательно, – сказал он. – Я и не думал, что вашу красоту можно усовершенствовать. Однако это произошло. – Он наклонил голову, разглядывая ее с другого угла. – Да, замечательно. Конечно, жаль, что все это потрачено на такое ничтожество, как Пенхэллоу, но ваши вкусы всегда стремились к банальности.

– Он стоит тысячи таких, как вы.

Сомертон расхохотался.

– Какая галантность! Право же, моя дорогая, вы ужасно забавны. Можно подумать, меня когда-либо интересовало ваше мнение.

– Обычно мужей интересует.

– О, но вы же больше не считаете меня своим мужем, разве нет? Вы желаете развестись со мной. – Он произнес слово «развестись» резко, словно хлестнул кнутом, одновременно сильно подавшись вперед.

Лилибет не дрогнула.

– Да, желаю.

Он улыбнулся, точнее – насмешливо усмехнулся, отошел и устроился в стоявшем неподалеку кресле.

– Что ж, очень хорошо, моя дорогая. У меня нет никаких возражений. – Он скрестил ноги, положил руки на подлокотники. – Каковы ваши условия?

Лилибет изумленно уставилась на него.

– Мои условия?

– Я вполне готов пойти навстречу любой разумной просьбе. Разумеется, денежное содержание. Дом. Вы можете забрать мальчика, хотя я рассчитываю, что мне будут сообщать о его успехах и, возможно, на ежегодные посещения. Кажется, вы удивлены.

– Признаюсь, да. – Спина, влажная от пота, прилипла к спинке стула. Лилибет выпрямилась. – Я думала, вы будете возражать.

– Ни за что на свете. Чего ради я захочу оставаться мужем женщины, которая делит постель с другим мужчиной? – Он произнес это холодно, расчетливо, впиваясь в нее взглядом, даже ни разу не моргнув.

Ее щеки обдало жаром. Щеки и почему-то кончик носа.

– Если и так, меня вынудили вы. Вы нагрешили в тысячу раз больше, чем я. В десять тысяч.

– Разве? Возможно, я позволил себе большее разнообразие, но значение имеет только сравнительное качество греха.

– Это неправда! Я никогда… Он не был моим любовником! До тех пор…

– Да бросьте, моя дорогая, – успокаивающим тоном произнес Сомертон. – Давайте не будем попусту тратить время на бессмысленное отрицание. Все эти годы его фотография лежала в вашей шкатулке с драгоценностями. – Он резко подался вперед, упершись ладонями в колени и напоминая паука. – В вашей шкатулке с драгоценностями.

Лилибет с силой моргнула. Он мог заставить ее плакать всего несколькими словами, произнесенными этим резким тоном, единственным злобным взглядом черных глаз, и она ненавидела его за это. Огромным мысленным усилием она заставила свои расшатавшиеся нервы успокоиться.

– Вы знаете, что когда-то мы с Роландом увлеклись друг другом. Это общеизвестно. Затем по воле Божьей я стала вашей женой. И я никогда не изменяла вам, Сомертон. Ни словом, ни делом, до тех пор пока не покинула Англию. До тех пор пока случай не свел нас снова…

С губ Сомертона сорвался сухой смешок. Он откинулся на спинку кресла.

– Случай! О, моя дорогая! Случай!

– Случай! – свирепо воскликнула Лилибет. – Я понятия не имела, что он в Италии, понятия не имела, что направляется в тот же самый замок! Мы откликнулись на объявление в «Таймс», ради всего святого!

– Я не видел такого объявления.

– Значит, называйте это промыслом Божьим. Или волей судьбы. – Лилибет крепко сжала подлокотники, впиваясь пальцами в резное дерево. – Все это время я отказывалась от самой себя, Сомертон. Я так сильно старалась быть хорошей женой! Хотела любить вас, забыть о прошлом, забыть об утраченных мечтах. Создать новые с вами. Но вы подняли кулак и разрушили их, вот просто так – своим обманом и неверностью, своими женщинами без числа, своим дурным нравом и холодностью. Я прожила шесть лет в бесконечной зиме, шесть лет в горечи и одиночестве, и лишь Филипп слегка согревал мое сердце. Я жила как монашка, я словно несла кару за ваши грехи до той самой последней ночи, той ужасной ночи, когда вы обвинили меня в прелюбодеянии. Меня! В любовной связи с мужчиной, от которого я отказалась ради вас, которого не видела много лет!

Сомертон резко встал с кресла, подошел к окну и одним рывком отворил его, впустив в комнату ветерок.

– Его фотография, моя дорогая! Среди твоих драгоценностей!

– Я положила ее туда давным-давно, – спокойно произнесла Лилибет, следя за ним. – И ни разу не вытащила. Меня всего лишь утешало то, что она там лежит.

Он стоял у окна, жадно глотая воздух.

– Среди твоих драгоценностей, – повторил он почти неслышно; ветер относил его слова прочь.

– Я вам не изменяла.

За окном запела птичка, звонко и восторженно. Видимо, сидит на одном из тех одинаковых деревьев, что растут вдоль границы сада. Ароматы улицы, пряный запах кипарисов и сладкий – цветов, запах солнца на листве окутывали их обоих.

Над головой раздался удар и веселый смех. Сердце Лилибет заныло от тоски.

– Надеюсь, вы приставили к нему какую-нибудь няню, – сказала она.

Он отвернулся от окна, облокотился на него, упершись ладонями в старый деревянный подоконник.

– Разумеется. Его прежнюю няню, которую вы бросили в Милане.

– Узнав, что она носит вашего ребенка.

Он пожал плечами.

– Вообще-то не моего. Я всегда предпринимаю самые тщательные меры предосторожности, чтобы избежать подобных неприятностей. Надо полагать, какого-нибудь лакея.

Щеки снова обдало жаром. Чтобы скрыть смущение, Лилибет заговорила высоким будничным голосом:

– В любом случае, думаю, нам следует вернуться к нашему делу.

– К делу?

– К условиям развода. Мне бы хотелось завершить дело как можно быстрее.

– Да, конечно. – Оттолкнувшись от окна, Сомертон вернулся в кресло, закинул руки на спинку и уставился на нее мрачным взглядом. – Тысяча фунтов в год вас устроит?

– Мне не нужны ваши деньги.

– Разумеется, если вы снова выйдете замуж или примете покровительство какого-нибудь мужчины, я буду вынужден прекратить выплаты. Впрочем, вы со своим личиком сумеете найти достаточное количество глубоких карманов, чтобы и дальше жить, как вам нравится, даже несмотря на слово «развод», прилагающееся к вашему имени. – Он говорил ровным голосом, но костяшки пальцев, сжимавших резную позолоченную спинку кресла, побелели.

– Я уже сказала, что не приму ваших денег.

– Если пожелаете, я предоставлю вам дом в городе, но рассчитываю, что до отъезда в школу Филипп будет проводить не меньше шести месяцев в году в деревне как ради его здоровья, так и ради нравственного развития.

– Нравственного развития? О, вот это особенно отрадно слышать, – сказала Лилибет. – Из ваших-то уст.

– Вдовий дом в моем имении будет приведен в порядок, если он вас устраивает. Филипп, как будущий граф, должен хоть что-то знать о земле, которую наследует. С юридической точки зрения я исхожу из того, что он действительно мой сын.

– Вы можете передать все эти вопросы на рассмотрение моим адвокатам. Они будут только счастливы составить удовлетворяющее всех нас соглашение. – Лилибет встала. – Право же, я не понимаю, зачем все это было так необходимо. Вам всего лишь следовало послать письмо, а не похищать моего сына и не заставлять меня мчаться следом через холмы верхом на…

– Погодите минуту, моя дорогая. – Он поднял руку. – Я еще не закончил. В обмен на мою готовность к сотрудничеству я жду от вас несколько уступок.

Что-то в том, как он произнес слово «уступок» – вкрадчивый голос, заблестевшие глаза, – заставило кровь похолодеть в ее жилах.

Лилибет нервно сплела пальцы.

– Что за уступки? Если речь о визитах, я, разумеется, позволю Филиппу…

Он махнул рукой на секретер, на перо и бумагу, лежавшие на превосходно отполированной поверхности.

– Прежде всего я хочу, чтобы вы написали письмо.

– Письмо? Что за письмо? – настороженно спросила она.

– Я вам его продиктую, если вы не возражаете.

Лилибет колебалась.

– Кому оно предназначено?

И мгновенно, еще не услышав ответа, поняла кому. Увидела это в его удовлетворенно скривившихся губах, в торжествующе изогнутой брови.

– Ну как же, вашему любовнику, разумеется. Лорду Роланду Пенхэллоу, нашему галантному герою, доблестному соблазнителю чужих жен. – Сомертон снова махнул рукой в сторону секретера. – Думаю, он заслуживает хотя бы дружеской записки с благодарностями за то, что вломился в мою супружескую постель. Вам так не кажется?

– Не впутывайте его в это, Сомертон. Он не имеет никакого отношения к краху нашего брака. Задолго до того, как мы снова встретились, я знала, что больше не могу жить под одной с вами крышей.

– Скажите, – непринужденно произнес граф, снова закинув руки на спинку кресла, – он вас удовлетворял? Заставлял вас кричать как слабоумную, когда доводил до пика? Мог ли…

– Прекратите! Прекратите немедленно! Как вы смеете?

– Радовался ли, обнаружив, что у вас аппетиты как у шлюхи? Расскажите же мне, Элизабет. Я хочу знать все подробности. Сосал ли ваши титьки? Совал язык вам между ног?

Она зажала уши.

– Прекратите! Прекратите!

Сомертон схватил стул и швырнул его через всю комнату. Раздался треск ломающегося дерева.

– А его член такой же годный, как мой, Элизабет? Кричали вы от наслаждения, как со мной, когда он тыкал его в вас?

Лилибет оторвала руки от ушей и уронила их вдоль платья. Пульс отчаянно колотился в горле.

– Прекратите, – негромко сказала она. – Вы позорите себя.

Он остановился перед ней, огромный и взбешенный, грудь тяжело вздымается, глаза на грубо вырубленном лице сверкают. Правый кулак выжидающе сжимается и разжимается, а сердце Сомертона бьется так, будто вырвалось из грудной клетки.

Лилибет заговорила более мягко:

– Разве мы не можем повести себя цивилизованно, Сомертон? Разве не можем просто договориться, расстаться и пожелать друг другу всего хорошего?

Он сделал глубокий вдох, еще один, еще и заставил себя ответить спокойно:

– Проще всего на свете, мадам. Всего лишь напишите записку, о которой я прошу, и можно продолжать.

– Не буду. Роланд Пенхэллоу не имеет к этому никакого отношения. – Ладони вспотели. Лилибет сжала складки платья.

Губы Сомертона тронула усмешка.

– Моя дорогая, дорогая жена. Неужели вы думаете, что я привез вас сюда, привез сюда вашего сына только для того, чтобы по-дружески обсудить условия развода?

– Представления не имею, зачем вы меня сюда привезли.

– Или вы думаете, что я надеюсь заманить вас обратно? Снова назвать своей женой? Или увезти Филиппа домой и самому воспитать его?

Лилибет ничего не сказала, лишь ответила на его взгляд, со страхом дожидаясь следующих слов.

Он взял ее за подбородок большим и указательным пальцами и наклонился так низко, что дохнул парами бренди прямо ей в нос.

– Слишком поздно для этого, моя дорогая. Я не желаю больше видеть в своей постели тебя, шлюху другого мужчины. И не желаю, чтобы твой сопляк цеплялся мне за ноги.

Лилибет оттолкнула его руку.

– Так чего же ты хочешь, чертов невыносимый ублюдок?

– Что за выражения, Элизабет!

Он, хмыкнув, подошел к секретеру, взял ручку и бумагу и протянул ей. Его лицо сияло торжеством.

– Я хочу Пенхэллоу, моя дорогая. Хочу твоего любовника. И если ты желаешь снова увидеть юного Филиппа – точнее, если ты хочешь, чтобы он вышел из этого дома живым, – то согласишься послужить наживкой.

Глава 22

Разумеется, Лилибет капитулировала.

А что еще она могла сделать? С точки зрения логики она понимала, что Сомертон не убьет собственного сына. Даже он не настолько безумен. Да, он выразил сомнения по поводу своего отцовства, но только для того, чтобы лишний раз ее оскорбить. Никто, взглянув в черные глаза Филиппа, не подумал бы, что он зачат кем-то другим, а не графом Сомертоном.

Еще она понимала, тоже с точки зрения логики, что у Беллуотера и Кноббса лежит аккуратное, снабженное комментариями досье, а значит, она вовсе не бессильна. Но ужас в сердце отказывался руководствоваться логикой. В эту минуту и она, и ее сын находились во власти Сомертона, физической власти, а Роланд, напомнила она себе, как минимум в дне езды отсюда – если, конечно, предположить, что он все еще в замке Святой Агаты, а не кинулся на их поиски. Сомертону придется отыскать его там, где он сейчас находится, а затем Роланду нужно будет добраться сюда. Полно времени, чтобы заставить графа передумать. Долгие часы для того, чтобы спланировать и осуществить побег.

– Я хочу увидеть Филиппа, – сказала Лилибет, протянув Сомертону записку, и посмотрела прямо в лицо. Пусть знает, что ее не запугать.

– Ну конечно. – Он сложил записку пополам, сунул в карман и подошел к двери. – Мадам. – Сомертон широко открыл дверь и отступил в сторону.

Он повел ее наверх, по двадцати двум широким мраморным ступенькам (она сосчитала каждую, стараясь сохранить самообладание), подошел к двери и дважды постучал.

Лилибет не стала дожидаться. Она проскочила мимо него, распахнула дверь, бросилась вперед и подхватила Филиппа на руки. Его теплое тело, пахнувшее хлебом, джемом и чистым бельем, прижалось к ней.

– Милый, – пробормотала она ему в волосы. – Милый мой.

– Мама! Мама! Вот ты где! Смотри, это же мисс Люси! Она вернулась!

Лилибет подняла взгляд на Люси, с почтительным видом стоявшую у окна. Солнечный свет четко очерчивал ее круглый живот.

– Мадам, – сказала Люси, неуклюже присев в реверансе.

Филипп прошептал на ухо Лилибет:

– У нее тоже будет ребенок!

Кровь отхлынула от ее рук и ног. Лилибет быстро взглянула на Сомертона, но тот, кажется, ничего не услышал. Постукивая пальцами по карману пиджака, он блуждал взглядом по комнате, а затем посмотрел на нее.

Лилибет ощущала его взгляд на своем лице, на фигуре. На ней все еще был дорожный костюм с жакетом, застегнутым на все пуговицы. Филипп крепко прижимался к ней. Видно ли Сомертону, как увеличилась ее талия? Заметил ли он пышность груди, общий цветущий вид? Ей самой изменения казались очень заметными.

Лилибет нарушила молчание, кивнув в сторону Люси:

– Она, должно быть, устала. Я побуду с ним сама.

– Очень хорошо. – Сомертон коротко кивнул няне. – Подожди внизу, в кухне. Я пошлю за тобой, когда понадобишься.

– Спасибо, сэр. – Она еще раз неуклюже присела и вышла из комнаты так быстро, как только смогла. Сомертон повернулся к Лилибет.

– Полагаю, вы проголодались. Вам пришлют сюда поднос с едой.

– Где ты была, мама? – спросил Филипп. – Где дядя Роланд? Он тоже приехал? Он знаком с отцом?

– Дядя Роланд, – процедил Сомертон, схлестнувшись с ней взглядом. – Дорогой старина дядя Роланд. Думаю, он скоро будет тут. В связи с этим я должен попросить у вас разрешения откланяться. Маркем ждет внизу.

Он снова удовлетворенно похлопал себя по карману. Твид от движения его могучей руки натянулся. Сомертон самоуверенно расправил плечи. Каждая клеточка Лилибет словно рухнула вниз при виде этого мощного тела и хитрого взгляда. Как она могла подумать, что сумеет переиграть его? Как могла предать Роланда?

«Мужество, – подумала Лилибет. – Вера и мужество. Он всего лишь человек, не более того».

– Можете не торопиться, – холодно произнесла она. Филипп словно становился все тяжелее с каждой минутой. Она дала ему соскользнуть на пол и крепко взяла за руку.

Сомертон подошел к двери и любезно-формально склонил голову.

– Разумеется, я сразу извещу вас, когда появятся новости.

Он вышел, решительно захлопнул дверь, в замке щелкнул ключ.

Будь он проклят.

– Кажется, отец очень сердится, – негромко сказал Филипп.

Лилибет повернулась к нему, опустилась на колени.

– Он тебя обижал, милый? – спросила она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно мягче и невыразительнее.

Мальчик помотал головой:

– Нет. Но я всегда вижу, когда он сердится.

– Да, наверное, немножко сердится. – Лилибет с облегчением выдохнула. – Но ты об этом не думай. Твой отец просто… ну…

– Он меня ненавидит, правда? – Филипп произнес это пугающе буднично.

– Нет! Конечно же, нет, милый! Он тебя очень любит.

– Не любит. – Филипп обнял ее за шею. – И в карете он мне ни слова не сказал. Думаю, он вообще не любит детей.

– Он просто не знает, о чем с ними разговаривать, вот и все. Но тебя он любит. – Лилибет крепко прижала к себе сына, положив подбородок ему на макушку.

– Дядя Роланд гораздо лучше. Дядя Роланд…

Она погладила его по голове.

– Дядя Роланд что, милый?

– Я хочу… я думаю… – Он вздохнул и немного отодвинулся. – Отец правду сказал? Дядя Роланд приедет?

– Я… ну да, возможно.

– Отец не любит дядю Роланда, да? – Филипп начал теребить ее рукав, его маленькие пальчики слегка задевали кожу на запястье.

Откуда он это знает?

Лилибет сглотнула.

– Да, не особенно.

– Он хочет его убить?

Лилибет застыла. Она попыталась рассмеяться, но из горла вырвался странный задушенный звук.

– Господи, нет! Откуда у тебя такие мысли? Убить, в самом деле! Люди не убивают друг друга просто так, милый.

Слова не показались убедительными даже ей самой. Что, собственно, Сомертон собирается сделать с Роландом, если не убить?

Филипп молча прислонился к ней. Его легкое дыхание смешивалось с дыханием матери.

– Если я уеду с отцом обратно в Англию, он перестанет злиться на дядю Роланда?

– О, милый. Дело вовсе не в этом. И ты ни в чем не виноват. Просто люди иногда не любят друг друга. – Она слегка отодвинула сына от себя, чтобы посмотреть ему в лицо. Щеки покраснели, веки набухли, словно он с трудом удерживается от слез. – С дядей Роландом все будет в порядке.

Филипп обеспокоенно прищурился.

– Мы поедем с отцом обратно в Англию?

Она замялась, взяв его руки в свои.

– А ты хочешь вернуться?

– Ддддааа, – неохотно протянул он, словно выполнял нежеланную обязанность, а затем: – Но я хочу… почему я не могу… я думаю… – Мальчик бросился ей на грудь. – Я буду скучать по дяде Роланду! И по Норберту! И по рыбалке на озере!

– О, милый. Ш-ш-ш. Все будет хорошо.

– И отец такой сердитый, и в Англии так холодно и дожди…

– Не сейчас. Сейчас лето. А отец… ну, он… мы не так часто будем с ним видеться. Только если ты захочешь. Мы… мы с тобой найдем себе дом, и ты сможешь навещать отца…

Маленькое тельце в ее руках сильно напряглось.

– Мы не будем… мы не будем жить с отцом?

О черт. Черт побери. У нее не было времени подготовиться. Она еще не обдумала свои слова. Ее глодала тревога за Роланда, тревога за себя и Филиппа. Как, дьявол все побери, следует объяснять пятилетнему ребенку, что брак родителей распался?

– Милый, я думаю… ну, ведь твой отец и так не слишком часто бывал дома, верно? Так что почти ничего не изменится. Он просто… потому что он так часто отлучается и так занят, мы подумали… в общем, что будет лучше, если мы с тобой поселимся отдельно. И вы с отцом станете большими друзьями и будете видеться столько, сколько захотите. Иногда бывает проще, когда люди живут отдельно. Они не так часто сердятся друг на друга. – Лилибет замолчала, пытаясь понять реакцию сына.

Он долго молчал, прижавшись щекой к ее груди и упорно глядя в дальний угол комнаты.

– Отец хочет жениться на ком-нибудь другом? Как тот король?

– Какой король?

– Ну тот, с кучей жен. Мне про него дядя Роланд рассказывал. Вроде их было шесть. И всех звали Кэтрин, что, конечно, совсем глупо, потому что как он отличал их друг от друга?

Лилибет невольно рассмеялась.

– Не всех звали Кэтрин. – Колени на твердых половицах заболели. Она села на пол и притянула Филиппа к себе на колени, удобно умостив подбородок ему на макушку. – А твой отец не король. Не думаю, что он хочет жениться на ком-то еще. Он просто…

– Просто не хочет больше быть моим папой?

– Нет! Нет же, все не так. Он всегда будет твоим папой, милый. И всегда будет тебя любить.

Лилибет посмотрела на пол, на бесконечный рисунок паркета, тянувшийся до стены. Солнечный свет лился в огромное окно напротив, согревая ей лицо и руки.

– Я не хочу, чтобы он меня забирал! – с неожиданной свирепостью воскликнул Филипп. – Если он попробует меня увезти, я… я… я убегу!

– Ш-ш-ш. Нет, не убежишь. Ты…

– Убегу! И дядя Роланд приедет и заберет меня, и…

– Не говори так!

– Почему? – Он вырвался из ее рук и встал напротив. Темные глаза страстно сверкали. – Я не хочу, чтобы он меня забирал! Я хочу жить с дядей Роландом! Он в сто раз лучше, и он меня любит. Он сам так сказал!

– Тихо, милый. Не говори так. Твой отец может услышать, он может стоять за дверью…

– Ну и что! Пусть услышит! Я хочу, чтобы дядя Роланд приехал сюда верхом на коне и увез нас обоих куда-нибудь, где отец нас не найдет. А если отец попытается ему помешать, он… он побьет его! Застрелит из своего револьвера и…

– О Господи, Филипп! Нет! – Лилибет потянулась к нему, но он увернулся и подбежал к окну. – Филипп, ты не должен! Твой отец, может быть… бывает сложным, но…

– Спорим, он уже где-то здесь, придумывает, как нас освободить! – Мальчик вытянул шею, пытаясь разглядеть территорию внизу.

Лилибет взяла его за руку и оттащила от окна.

– Чепуха. Он сейчас в замке, ждет нас. Он… – Она замолчала. Ну что можно об этом сказать? Ни солгать нельзя, ни правду сказать. Нельзя уверять Филиппа, что Роланду ничто не угрожает. Нельзя рассказать, что она недавно написала ему письмо, заманив прямо в лапы Сомертона. – Мы просто подождем и посмотрим, правда? – сбивчиво договорила она. – Я уверена, что все как-нибудь образуется.

– Дядя Роланд отлупит отца за нас, – уверенно заявил Филипп. – Я знаю, что отлупит.

Сердце ее упало.

– О, Филипп. Дядя Роланд… он очень умный, но не… Будем надеяться, что он не полезет к твоему отцу, ладно? Мы же не хотим никаких драк, и я уверена, что мы сможем все уладить.

– Дядя Роланд может отлупить отца, – упрямо повторил Филипп. – Он знает кучу всего. И он большой и сильный.

– Не говори так, – прошептала Лилибет. – Не говори. Мы не хотим, чтобы они подрались.

Она заглянула в глаза сыну, в воинственный блеск, сверкавший в их глубине, и холодная беспомощность прокралась в ее сердце. Потому что, конечно же, они подерутся. Они мужчины, а именно это мужчины и делают. Они подерутся – на условиях Сомертона, и Роланд, ее Роланд, красивый, умный, любящий, не сможет противостоять коварной, жестокой силе Сомертона и его кровожадной беспощадности.

И виновата во всем только она.

Лилибет посмотрела на запертую дверь, на окно. Стены этой комнаты с высокими потолками словно сжимались вокруг них, давили на нее и Филиппа, здесь сделалось душно, воздух отяжелел от запахов дерева, штукатурки, краски и солнца.

Сколько у них времени? Все зависит от Роланда, от того, остался он в замке или нет. Почему-то она в этом сомневалась. Роланд наверняка помчался за ней в ту же секунду, как обнаружил, что произошло. Вероятно, в эту самую минуту он скачет по дороге во Флоренцию, мчится галопом как ветер, его темно-золотистые кудри выбились из-под кепи, карие глаза сверкают свирепой решимостью. Он скачет, чтобы спасти ее, скачет, чтобы попасть в продуманную ловушку Сомертона.

Значит, несколько часов. У нее всего несколько часов, чтобы найти выход и выбраться с виллы вместе с Филиппом, чтобы бежать от Сомертона и его мести.

Всего несколько часов, чтобы спасти Роланда от ловушки, которую расставила для него сама.

Глядя на выражение лица Маркема, Роланд мог бы подумать, что запросил аудиенцию у самой королевы. Ни один дворецкий не смог бы задрать нос выше, чем этот мальчик, показавший в сторону двери рядом с лестницей:

– Лорд Сомертон просит подождать в его кабинете.

Роланд улыбнулся и заложил руки за спину.

– Мой дорогой друг, боюсь, мне придется отказаться от этой чести.

Маркем заметно вздрогнул. Очевидно, обычно требования Сомертона отказу не подлежали.

– Что такое?

– Я вынужден отклонить это предложение. – Роланд с сожалением пожал плечами. – Останусь тут, в холле. Кстати, очаровательное фойе, – добавил он, произнеся слово «фойе» с преувеличенным французским акцентом. – Классические пропорции и все такое. Дьявольски умный мужик этот Палладио. Я бы запросто поменялся на мой старый особняк там, дома.

Маркем уставился на него широко распахнутыми, потрясенными карими глазами.

– Сэр, кабинет, – запинаясь, пробормотал он.

– Уверен, что там очень мило, – все еще улыбаясь, отозвался Роланд, – но мне гораздо больше нравится тут. Солнце, свежий воздух, прелестная элегантная лестница – только гляньте, как она высоко тянется, умница эдакая. Да, меня вполне устраивает этот холл.

Маркем прищурился, изумление в его взгляде сменилось решимостью.

– Сэр, я вынужден потребовать, чтобы вы ожидали появления его милости в… его… кабинете!

Роланд моргнул.

– Прошу прощения, дорогой друг. Должно быть, я вас неверно понял. Надо думать, акустические шуточки. Мне на минутку показалось, будто вы употребили слово «потребовать».

– Употребил! – Маркем вздернул подбородок. – Я требую, чтобы вы отправились в кабинет и подождали его милость там.

Роланд хохотнул.

– О, мой дорогой мистер Маркем! До чего вы забавный. Ха-ха. «Требую», надо же! – Он вытащил из кармана носовой платок и промокнул глаза. – Вы ужасно смешной человек. «Требую», ха-ха. Скажите, сколько Сомертон вам платит, а? Я удвою сумму, просто ради удовольствия слышать, как вы шпарите эти идеи.

Маркем решительно сжал кулаки и топнул ногой по мраморным плиткам пола.

– Ничего тут забавного нет, я говорю совершенно серьезно. Вы должны немедленно отправиться в кабинет, сэр, а не то… а не то…

– А не то что? – ласково спросил Роланд.

– А не то я… а не то его милость… – По изящным скулам Маркема медленно разливался румянец.