Текст книги "Корона с шипами"

В соседней комнате в поисках подходящего платья возилась вдова Фербиш. Тесса не сомневалась, что приветливая хозяйка притащит что-нибудь безобразное, бесформенное и бесцветное. Фербиш не производила впечатление женственной особы с тонким вкусом.

Наморщив лоб, Тесса подошла к окну. Она не знала, нравится ли ей здесь. Все произошло слишком быстро, она не успела составить себе мнение о происходящем. Бей'Зелл совсем не походил на волшебную страну грез, мирную и прекрасную. Это был настоящий город, в нем жили обычные люди, и подвергались они вполне реальным опасностям. В течение одного дня на нее напали, спасли, протащили через весь город и оставили на постоялом дворе вместо задатка. События стремительно сменяли друг друга, и у Тессы возникло ощущение, что она оказалась в самой гуще их.

А для чего ей, собственно, было возвращаться домой? Родители, конечно, любили дочку, но могли обойтись и без нее. Они поселились в Аризоне, рядом с площадкой для гольфа, и наслаждались заслуженным отдыхом. Когда бы Тесса ни позвонила, они всегда собирались играть в бридж или в гольф, в крайнем случае навестить друзей. Тессе оставалось только радоваться их благополучию.

У нее никогда не было друзей, во всяком случае, таких, о которых стоило бы жалеть. Тесса всегда держала дистанцию и относилась к людям с некоторой опаской. Ее называли застенчивой, на самом же деле она была не застенчивой, а замкнутой, сдержанной. И не хотела, вернее, не могла брать на себя какие-либо обязательства.

Об ее имуществе и вовсе не стоило говорить. Тесса снимала квартиру, обставленную лишь самой необходимой мебелью. В шкафу висела лишь самая необходимая одежда. Даже машине было больше десяти лет. Итак, ничто не привязывало ее к дому.

Никто и ничто.

Тесса вдруг против воли вспомнила, как продиралась через кусты в лесу. Вспомнила, как подумала, что никогда не знает, зачем и куда едет. Она вгляделась в видневшийся за окном город. Неужели она наконец достигла своей цели?

Медленно, очень медленно Тесса начала снимать кольцо. Зубчики на внешней стороне золотого обруча больше не кололись, и она спокойно ухватила его большим и указательным пальцами. Шипы на внутренней стороне больно укололи ее, только когда кольцо проходило через сустав. Дальше оно заскользило совсем свободно; у самого лица Тесса почувствовала легкое теплое дуновение – точно взмах крыльев, а на теле странное ощущение – как будто кто-то щекотал ее мягким птичьим пером.

Как только кольцо было снято, все прекратилось. Тесса напряженно ждала того, чему не знала названия, чего не могла вообразить. С облегчением она обнаружила, что вокруг ничего не изменилось.

Она по-прежнему стояла в гостиной вдовы Фербиш. Ее по-прежнему донимали москиты, и по-прежнему коптила керосиновая лампа.

В переплетающихся нитях кольца сверкали капельки крови. С ними рисунок выглядел несколько иначе. Тессе показалось, что теперь в путанице линий легче разобраться. Каждая золотая нить была помечена особой меткой.

– А вот и я! Отыскала-таки платье! Цвет, конечно, не броский, но материя – выше всяких похвал. – Мадам Фербиш ворвалась в комнату, победно размахивая чем-то, что напоминало лошадиную попону. – Вот. – Она сунула Тессе бесформенное одеяние. – Ты посмотри только, какая вещь...

Тесса зажала кольцо в кулаке. Движение ее не укрылось от пронырливых глазок наблюдательной вдовицы.

– Да-а-а, хорошее... платьице, – промямлила Тесса, чтобы отвлечь ее внимание, – и прочное, наверное.

– Еще бы не прочное! Из лучшей шерсти. И стоит небось побольше, чему заморская льняная тряпка. – Вдова Фербиш многозначительно взглянула на кулак Тессы. – На рынке за него бы и двух золотых не пожалели.

– Уговор дороже денег, мадам Фербнш. Ваше платье в обмен на мое. На этом остановимся.

Вдова Фербиш сложила губы так, что стала похожа на собирающуюся ужалить осу. Левой рукой она сердито теребила свою повязку.

– Но, – Тесса сама поразилась неожиданно пришедшей в голову мысли, – если вы принесете мне что-нибудь, чем рисуют, и чистый листок бумаги, получите вот это, – она вынула из уха золотую серьгу и протянула вдове Фербиш.

– Бумаги?

Тесса на секунду задумалась.

– Ну, пергамент, грифельную доску – что-нибудь.

– У меня есть кусок угля и отличная гладкая кожа, – вдова взяла серьгу, – она одна только кожа стоит пары таких штучек.

Тесса кивнула и сняла вторую сережку.

– Принесите, а я пока примерю платье.

Как только женщина вышла из комнаты, Тесса вытащила кольцо из кармана. Неизвестно почему, ей вдруг ужасно захотелось скопировать замысловатое переплетение золотых нитей. Наверное, из-за этих капелек крови. Они как бы углубили рисунок, сделали его более выпуклым, контрастным. Тессе казалось, что, если она проследит от начала до конца каждую линию, ей откроется схема, лежащая в основе этого узора.

Тесса быстро разделась. В комнате с открытыми ставнями было прохладно, поэтому она поспешно, через голову натянула на себя платье-попону. Материя оказалась очень грубой, но для кожи, и без того истерзанной блохами и москитами, еще одна маленькая неприятность не имела значения. Однако платье ей совершенно не подходило. Оно было сшито на женщину пониже и пополнее и – во всяком случае, у Тессы возникло такое подозрение – с кожей потолще. Она подумала было, не попросить ли вдову Фербиш ушить его, но отказалась от этой мысли. Судя по внешности этой особы, несмотря на вывеску над входом, она могла быть кем угодно, только не портнихой.

– Вот – уголь и отличная гладенькая коровья кожа. – Вдова Фербиш удовлетворенно оглядела Тессу с ног до головы. – Так-то поприличней будет.

Тесса ощупала кожу. Вопреки утверждению хозяйки, гладкой ее не назовешь.

– Есть в доме место, где я могу побыть одна?

– Разве что кладовка, но огня там я не развожу, и лампу дать не могу, только жировку.

Тесса не знала, что такое жировка и нерешительно кивнула:

– Пусть так. Мне просто надо поработать в тишине.

– В тишине? Господи, да на что тебе тишина? – Вдова Фербиш искренне недоумевала. – Ладно, ступай за мной.

Кладовка была набита всякой всячиной – тюками с одеждой, подушечками для булавок, катушками ниток, лоскутами. Мадам удалилась, бормоча указания – не трогать фарфор, не таскать ленты. Тесса положила кусок кожи на сундук, а сама опустилась рядом на колени. Жировка – плошка со свечным салом – ужасно коптила. Тесса поднесла ее поближе, чтобы изучить кольцо.

И так, стоя на коленях на покрытом сеном полу, со слезящимися от дыма глазами и мокрыми от пота ладонями, Тесса начала рисовать. Ломкий уголь беспрестанно крошился, кожа оказалась неровной и шершавой, к тому же на одной стороне оставались плохо удаленные волосы, а с другой она уже была вся исчеркана. Но Тесса ни на что не обращала внимание. Она чертила, стирала и чертила снова, подправляла углы, дорисовывала изгибы линий: она старалась в точности воспроизвести рисунок кольца.

Прошло уже несколько часов. Тесса вся перемазалась. Сначала она чувствовала себя несколько скованно, каждую секунду ожидая возвращения звона в ушах, но тишину нарушало только уханье совы и скрип Деревьев. Постепенно она расслабилась и целиком отдалась обретенной свободе – свободе переносить на чистую страницу таинственные узоры.

4

– Они оба мертвы? – спросил Изгард Гэризонский. Он словно не замечал золотой Короны на голове. А поговаривали, что многие короли, стоило им надеть Венец, истекали кровью и погибали. Но у Изгарда не было ни царапины. Писец Эдериус выглядел усталым и больным. Король немедленно почувствовал замешательство старика. – Скажи же, в чем дело, друг мой? – Он положил руку на плечо Эдериуса.

Эдериус был стар, тонок, убелен сединами. От прикосновения повелителя трепет прошел по его иссохшему телу.

– Какая-то ошибка вкралась в расчеты, ваше величество. Неверное движение, чуть-чуть неправильный изгиб...

Пальцы Изгарда лениво пробежали по ключице старика.

– Неужели же оба живы?

– О нет, – поспешно ответил Эдериус и содрогнулся вновь. – Один мертв. Нападение на замок Бэсс прошло успешно.

– А сын?

– Сын остался жив.

Изгард кивнул:

– Отлично.

Они находились в помещении, временно отведенном Эдериусу для копирования и рисования узоров. Горшочки с красками, чернильницы и кисти загромождали столы. В воздухе стоял резкий запах химикалий. Окно, самое большое в крепости, прорубленное с месяц назад по настоятельному требованию Эдериуса, на ночь закрывалось ставнями. Солнечный свет заменяли три выполненные по специальному заказу люстры.

– Это первая неудача, до сих пор все шло, как задумано, – оправдывался Эдериус, беспокойно переминаясь с ноги на ногу на голом каменном полу.

В скрипториях редко стелили циновки – в тростнике гнездились паразиты, которые могли отвлечь писца, проводящего жизненно важную черту. При работе требовалась предельная сосредоточенность – на исправление малейшей оплошности уходили целые часы.

– Мне казалось, все подготовлено как следует, – продолжал Эдериус. – Я не сомневался, что выполнил свою задачу.

– Так в чем же дело?

– Не знаю, ваше величество. Гонцы явились в нужный момент, но того человека не оказалось на месте.

– Ты должен был убедиться, что он там. – Изгард говорил мягким, почти нежным голосом, точно успокаивал капризного ребенка. Пальцы короля продолжали поглаживать левую ключицу узорщика.

– Я сделал рисунок... я не сомневался, что это сработает. – Эдериус хотел пожать плечами, но на него тяжелым грузом давила рука Изгарда. – Я немного устал, а надо было нарисовать еще один узор – чтобы поддержать гонцов, посланных в замок Бэсс.

– Итак, первый рисунок был сделан наспех?

– Да нет же, сир! – Эдериус попытался изобразить возмущение.

Изгард вздохнул:

– Я никак не пойму – ты хочешь уверить меня, что добросовестно сделал свое дело, а гонцы – свое. Но как же тогда нашему приятелю удалось сбежать?

– Сбежать – не совсем подходящее слово, ваше величество. Взявшись за второй объект, я почувствовал – именно почувствовал – какое-то сопротивление, как будто что-то ему помогало.

– Почему же ты не принял меры? – Изгард перешел на шепот. Его пальцы перебирали складки туники на плече Эдериуса.

– В тот момент я не был уверен, я...

Изгард изо всех сил надавил на ключицу старика. Она треснула, как гнилое бревно, с таким же приглушенным, влажным звуком. Эдериус вскрикнул. Рука его взметнулась вверх к воротнику. Пальцами, перемазанными чернилами, он схватился за обломок кости.

Изгард поднял кулак. Ему безумно хотелось ударить Эдериуса еще раз. Желание было сильным, сильнее, чем когда-либо раньше. Дрожа всем телом, Изгард боролся с собой.

Писец осел на стуле, трясясь и тихонько всхлипывая. Король взглянул на него – и был поражен неожиданной игрой света на лице старика. Эдериус напомнил ему полотна великих вейзахских мастеров. Изгард немного пришел в себя. Через минуту он уже смог успокаивающим движением погладить писца по руке:

– Ш-ш, тише, Эдериус, тише.

Кость была сломана. Ее острый конец торчал из-под грубошерстной туники Эдериуса. В глазах старика стояли слезы, но он, не сопротивляясь, позволял королю утешать себя, прижимался щекой к ладони Изгарда и старался не стонать.

Изгард сдерживал слова извинения, напоминая себе, что старик заслужил взбучку.

– Скоро пройдет, – сказал он, взяв Эдериуса и заставив его поднять глаза. – Ты должен понимать, что я просто не могу позволить себе оставить безнаказанным человека, который подвел тебя. – Он подождал, пока Эдериус кивнет. – Вот и хорошо. Я немедленно пришлю сюда хирурга.

На прощанье Изгард игриво потрепал обвисший, как осенний лист, кадык старика. До самой двери его сопровождало хныканье писца.

– Кстати, – обернулся Изгард с порога, – я рассчитываю, что к рассвету ты вернешься за письменный стол.

Ответа он ждать не стал. Король высказал свою волю – этого достаточно.

Оказавшись за дверью, он с удивлением обнаружил, что весь дрожит. Ударив старика, Изгард на какой-то момент потерял самообладание. Что-то изнутри подталкивало его, не давало остановиться.

Изгард глубоко вздохнул и буквально заставил себя пренебрежительно пожать плечами. Его ярость должна иметь основания. А Эдериус должен понять, что теперь все иначе. Они больше не могут быть друзьями. С обретением Короны с шипами их близости пришел конец. В конце концов, каждый был вознагражден за годы, потраченные на разработку планов и их осуществление, за годы борьбы. Они оба получили то, чего добивались: Эдериус – исключительное право на изучение Венца, а он – право носить его.

Однако такие мысли ни к чему хорошему не ведут. Изгард махнул рукой, отгоняя их прочь. Он – король. А у королей не бывает друзей – только слуги. Кроме того, Эдериус скоро оправится. Изгард не сомневался в этом: он всегда знал, что делает. Сломанная ключица, разумеется, причиняет старику невыносимые страдания, но на самом-то деле травма несерьезная. Даже левая сторона выбрана не случайно – правая рука не задета, и ничто не помешает Эдериусу нормально писать. Конечно, перелом будет беспокоить его, ведь любые обезболивающие исключаются – от них голова хуже работает, а это может поставить под удар их далеко идущие планы.

Изгард шел по узким, извилистым коридорам крепости Серн и вспоминал коронацию. Простая, скромная церемония – без процессий, фанфар, пышных зрелищ. Пригласили лишь тех, без чьего присутствия нельзя было обойтись. Ученые, полководцы, советники, враги – все, кто обладал хоть каким-то влиянием, сидели под замком. Да и времени все заняло совсем немного. Хор под грохот телег с провиантом пропел положенные молитвы. Священники пробормотали свои благословения. Даже обряд помазания был проведен со всей допустимой поспешностью.

Еще десять дней назад никто не сомневался, что коронация произойдет в Вейзахе. Все церемонии государственного значения всегда проводились в столице. Всегда, но не на этот раз. В военное время можно обойтись без излишней помпы.

Серн был горным замком. Прочный, как скала, простой, как камень, неприступный, как сама гора. Его стены были возведены более пятисот лет назад, и ни разу врагам не удалось пробить в них брешь. Сама крепость была высечена из горы Ивисс. Укреплений, равных гэризонским, не было нигде больше.

Изгард позволил себе улыбнуться. Серн привлек его не столько своей неприступностью, сколько расположением – прямо у подножия гор Ворс. Полдня пути до границы Рейза, два дня до горы Крид. Идеальная отправная точка для начала боевых действий.

Недостаточно надеть на себя Корону гэризонских королей, – чтобы удержаться на троне, надо пролить кровь врага. Как известно, шипы Колючей Короны – обоюдоострые.

И Эдериус, старый мистик, узорщик и каллиграф, должен сделать так, чтобы каждый шип наносил только смертельные удары.

– Господин, супруг мой... – произнес за спиной Изгарда тоненький, задыхающийся голосок.

Изгард весь напрягся. Сегодня ночью ему не до слез и детских капризов. Ему надо встретиться с нужными людьми, закончить разработку военных планов: править Гэризоном – значит воевать.

– Ступай к себе, Ангелина, – не оглядываясь, бросил он. Сзади по-прежнему постукивали каблучки. Она чуть на пятки ему не наступала.

– А можно пойти с тобой? – Она потянула его за рукав.

Изгард вырвал руку и прошипел:

– Сегодня ночью я хочу остаться один.

– Но, Изгард, Герта сказала...

– Мне плевать на то, что говорит твоя старая нянька. Оставь меня в покое.

Изгард наконец повернулся к жене. Ее бледно-розовые детские губки дрожали. Светло-голубые глаза уже наполнились слезами. Без этой изысканной куколки, в своем роде совершенной, как драгоценный камень, ему бы не видать трона.

Ангелине Хольмакской принадлежала треть земель Гэризона. В прошлом году бедствия одно за другим обрушивались на их семью и унесли жизнь всех мужчин.

Летом отец Ангелины, крупнейший землевладелец, барон Уиллем Хольмакский, сгорел заживо. Как и многие глупцы, которые растратили молодость на крайнем юге, в безнадежных сражениях Священных Войн, Хольмак страдал малярией. Во время особо тяжелых приступов врач посоветовал ему заворачиваться в пропитанную бренди простыню – это способствовало обильному потовыделению. Поэтому каждый вечер местный священник должен был являться к Хольмаку и обертывать льняным полотнищем его тело, руки и ноги. И вот однажды бедняга слишком близко поднес свою свечку, материя вспыхнула, и Уиллем Хольмакский мгновенно был охвачен пламенем. Когда священнику удалось сорвать повязки, вместе с ними слезла и кожа барона.

Ту ночь не пережили оба. Хольмак вопил и корчился в агонии, а попик мудро решил последовать его примеру. Он бросился с моста Бэйнас в холодную черную воду Вейза.

Говорили, что он легко отделался. В этой стране лесов и пастбищ, которые раскинулись повсюду, зеленые и приветливые, как раскрытые ладони, выше землевладельцев был только Господь Бог.

Через два месяца умер и брат Ангелины. Беспробудный пропойца, он захлебнулся в собственной блевотине в одном из вейзахских трактиров.

Врачи называли это ужасным несчастьем.

Изгард – рукой судьбы.

От воспоминаний его отвлекло всхлипывание Ангелины. Она протянула пухлую ручку и робко прикоснулась к мужу, как ребенок, который решился погладить злую собаку.

– Не прогоняй меня. Мне так одиноко...

Изгард почувствовал, что сдается, и с отвращением оттолкнул ее. У Ангелины затряслись губы, она изо всех сил сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос.

Из дальнего конца коридора к ним спешили какие-то люди. Изгард взглянул на приближающиеся фигуры, потом опять на жену. Придется изобразить любящего супруга – иного выхода нет. Приличия необходимо соблюдать даже здесь, на западе, вдали от Вейзаха и любопытных придворных, в горной крепости, стены которой не пропускают ни солнечного света, ни врагов.

– Пойдем, любимая, – пробормотал Изгард, подавая Ангелине руку. – Выпьем немного вина перед сном.

Ласковые слова жгли губы. Непонятно, что он раньше находил в этой женщине. Как могла ему нравиться эта детская наивность? Теперь-то он видел, что Ангелина просто недалекая простушка, и ничего больше. Венец избавил его от наваждения.

Изгард схватил Ангелину за руку и потащил по коридору. Два попавшихся на встречу лорда преклонили колени, но Изгард даже не повернул головы в их сторону. Вне себя от гнева, он смотрел только вперед.

Сегодня он взошел на престол, но его королева – всего лишь глупая девчонка. Изгарду не терпелось избавиться от нее. Но смерть молодой жены сразу после свадьбы вызовет подозрения. Он может лишиться и Хольмака, и самой Короны. Слишком много сил и времени ушло на объединение страны, нельзя рисковать всем ради личного удовлетворения. Потом, когда будут заплачены старые долги и одержаны новые победы, он с радостью прирежет ее.

– Ты должен поцеловать меня, Изгард, – шепнула Ангелина у дверей королевских покоев, – Герта говорит, что мы мало целуемся. – Изгард чувствовал на щеке ее горячее дыхание, ее груди прижимались к его груди. С бессильной злобой Изгард почувствовал, что тело его откликается на призыв. На долю секунды мысли его вернулись назад, к дням ухаживания и обручения. Неужели на самом деле было время, когда он хотел ее так же сильно, как земли Хольмака?

Часовые у дверей деликатно отвернулись, но все равно Изгард предпочел бы, чтобы губы Ангелины не касались его шеи столь бесстыдно и откровенно.

Когда они очутились в спальне, Изгард уже не знал, что сильнее – гнев или желание. Ангелина все еще сохраняла над ним какую-то власть. Ее руки неутомимо и изобретательно ласкали его. Голова откинулась назад, грудь вздымалась, она обвилась вокруг тела мужа, как виноградная лоза вокруг дерева, и детским прерывающимся голоском шептала восторженные, подбадривающие, подстегивающие слова.

Ангелина затащила-таки его в постель. Юбка ее была задрана до пояса, язык чуть ли не в глотке у Изгарда. А он не знал, чего ему хочется больше – вышибить из нее дух прямо сейчас или умолять продолжать сладостную пытку.

* * *

– Извини, что заставил тебя ждать, – сказал Марсель, – но у меня было неотложное дело в Фэйле.

Райвис недоверчиво приподнял бровь:

– Фэйл? Последний раз ты уезжал из Бей'Зелла, когда Большой Огонь превратил весь банковский квартал в кучу пепла. Да и тогда держался в виду городских стен. – Хотя Райвису пришлось проторчать в доме Марселя добрых два часа, он старался сохранять легкий, приветливым тон. – Скажи же, что такое стряслось, что ты снялся с места?

Бейзеллский банкир налил себе и гостю берриака. Судя по виду медного оттенка жидкости, переливающейся в хрустальных бокалах, берриак был по крайней мере восемнадцатилетней выдержки. Марсель ценил комфорт. Он любил вкусно поесть, пил отличные вина, носил дорогую, красивую одежду и добротную обувь.

О любви хозяина к роскоши можно было судить и по меблировке кабинета. Стены украшали разноцветные гобелены. Серебряные керосиновые лампы со специальных подставок атласного дерева освещали комнату. Лакированные полки прогибались под тяжестью покрытых эмалью шкатулок, манускриптов в переплетах с золотыми обрезами и статуэтками из слоновой кости. Было уже далеко за полночь, но Марсель не спал. Он шагал по обитой дубовыми панелями комнате и проверял, хорошо ли закрыты и заперты ставни. Безопасность и уединение он ценил превыше всего на свете.

– Сегодня утром скончался мой старый друг.

– У тебя ведь нет друзей, только клиенты.

Марсель скривил губы:

– Ну, тогда у нас с тобой много общего.

Райвис рассмеялся: не стоит ссориться с человеком, от которого хочешь что-то получить.

– Итак, друг мой, кто же умер сегодня утром?

Однажды в приступе пьяной слезливой откровенности Марсель признался, что в молодости мечтал стать актером. Глядя на него сейчас, Райвис готов был в это поверить. Банкир напустил на себя истинно банкирскую неприступность, тяжело вздохнул и покачал головой:

– Было бы бестактно сообщить это тебе.

Значит, покойный был важной персоной. Но Райвис не сомневался, что Марсель скоро расколется. Если, конечно, его жирной заднице ничего не угрожает. Когда дело доходило до собственной безопасности или обогащения, не было в мире человека более предусмотрительного и осторожного, чем Марсель Вейлингский.

– Так и быть, – заговорил Марсель, драматически растягивая слова, – ты знаешь того старого писца, что был последним главным советником его величества, а потом впал в немилость?

– Дэверик?

Марсель кивнул:

– На рассвете с ним случился удар. Ужасная трагедия. Он умер прямо за письменным столом. Скоропостижно. Жена говорит, последние дни он превосходно себя чувствовал. – Банкир отхлебнул из бокала. – Конечно, первым делом старший сын послал в город за мной.

– У тебя его завещание? – Пустой вопрос. Все сколько-нибудь состоятельные жители Бей'Зелла, а также окрестных городков и поместий улаживали свои финансовые проблемы с помощью Марселя Вейлингского.

– Да. Он оставил дела в полнейшем беспорядке, – ответил Марсель. – Чем сентиментальней человек, тем нелепее его завещание. Такие субъекты хотят, видите ли, все разделить по справедливости, осчастливить всех и каждого. Ну и в результате – взаимные обиды и недоразумения. Одному сыну достаются луга на южном склоне, а другому – неосушенные поля. Поместье отходит к Святой Лиге, а вдове остается вся обстановка. Сначала начинаются препирательства из-за земли и домов, а там, глядишь, взрослые люди глотки друг другу готовы перегрызть из-за пряжек на поясах и серебряных ложек. – Марсель презрительно пожал плечами. – Наследником должен быть кто-то один. С дележом имущества кончается процветание семьи.

Райвис нетерпеливо постукивал бокалом по столу. Слова банкира были справедливы – и потому ему не доставляло удовольствия выслушивать их.

– Ну, – он замялся, соображая, как незаметно перевести разговор на интересующую его тему, – я смотрю, ты вернулся не с пустыми руками. – Райвис указал на квадратную деревянную папку. Зайдя в кабинет, он сразу заметил ее у Марселя в руках.

– Картинки. – Банкир постучал пальцем по папке. – Пергамент лучше держать под прессом, так он лучше сохраняется.

Какая-то полузабытая мысль промелькнула в голове Райвиса. С внезапным интересом он потянулся к папке:

– Картинки, говоришь?

– Ну да. Помощник Дэверика, Эмит, сунул мне их, когда я собрался уходить. Наверное, хочет, чтоб я их взял на хранение. По-видимому, Дэверик завещал их ему.

– Можно взглянуть?

Марсель прищурился. Как правило, его нелегко было удивить, но сейчас Райвис заметил, что в глазах банкира промелькнуло недоумение.

– Сомневаюсь, что ты явился сюда любоваться произведениями искусства. Кстати, я вспомнил – тебя вообще уже не должно быть в городе. Разве твой корабль не отплыл нынче утром?

Некоторые люди недооценивали память Марселя. Но Райвис знал, что бейзеллский банкир никогда и ничего не забывал. У него было больше трехсот клиентов, и в любой момент он мог дать точную справку о финансовом положении каждого из них.

Райвис перегнулся через стол и, взяв в руки деревянный пресс, спросил еще раз:

– Так я взгляну?

Марсель пожал плечами:

– Взгляни. Интересно, что ты скажешь. Я хочу поскорее отдать их в оценку. Мне кажется, это довольно ценная штука.

Райвис начал отвинчивать медные кнопки. Тяжелая навощенная крышка была покрыта резьбой – вязью затейливо изгибающихся змей и птиц.

– Ты что, решил перенести дату отправления? – Марсель снова наполнил их бокалы берриаком. – У тебя появились причины задержаться?

Райвис неторопливо, одну за другой отвинчивал кнопки.

– Появились.

– Выгодная сделка? – Глаза Марселя алчно блеснули. Но, как всегда, жадность в нем боролась с осторожностью.

– Нет. Просто я упустил свой корабль.

Марсель усмехнулся, не сразу поняв, что с ним не шутят.

Райвис не смотрел в его сторону. Он отвинтил последнюю кнопку и отложил в сторону обе деревянные половинки пресса. От пергамента шел острый запах свежей телячьей кожи. Самой лучшей, еще не загрубевшей кожи, содранной с новорожденного теленка, а затем отбеленной мелом. Она была гладкой на ощупь и так хорошо отскоблена, что наружная сторона, на которой обычно остаются волоски, практически не отличалась от внутренней.

Он перевернул первый лист.

– В наше время на корабли не опаздывают. Проклятые колокола Святой Матери Церкви поднимут и мертвого. Я уж не говорю о петухах.

Но Райвис обращал на слова Марселя не больше внимания, чем на жужжание надоедливых мух. Перед ним открылось нечто столь совершенное и всеобъемлющее, что ум отказывался вместить и принять такую красоту. Искусно положенные тени придавали пергаменту неповторимый оттенок. У изображенных на нем причудливых животных были раздвоенные языки и хвосты, сплетающиеся в бесконечно разнообразные узоры. Золотые, голубые и зеленые нити пронизывали рисунок, подобно артериям и венам.

Райвис облизнул пересохшие губы, дотронувшись языком до шрама. Похожий узор он видел раньше. Больше двух лет назад, в одном прекрасном замке на востоке.

– Тонкая работа. – Марсель взял лист у него из рук. – Древний стиль Острова Посвященных, если не ошибаюсь. Конечно, сегодня спрос на такие вещи невелик. В наши дни коллекционеры желают видеть на картинах людей, а не узоры.

Теперь, когда лист перешел в руки Марселя, Райвис заметил на обратной его стороне в левом углу несколько темных пятнышек. Они напоминали пятна крови. По телу Райвиса прошел озноб. Он, не глядя, отодвинул от себя другие рисунки.

У Райвиса пропало всякое желание продолжать эту пустую болтовню. Он сделал большой глоток и перешел прямо к сути:

– Марсель, мне нужна твоя помощь.

На лице банкира промелькнула и сразу же исчезла злорадная ухмылка. Банкир положил пергамент на стол.

– Какая именно?

Райвису вдруг захотелось очутиться где угодно, но только подальше от этой комнаты.

– Деньги, – сказал он, – много денег. На борту «Клоуверс Форта» осталось все мое золото.

Марсель кивнул с миной доктора, выслушивающего жалобы больного:

– Понимаю.

– Пока я не поймаю Крайвита и не вытрясу из него деньги, у меня не будет ни гроша за душой.

– Скверно. – Марсель покрутил бокал в пухлых пальцах. – Довольно легкомысленно с твоей стороны было заранее перенести на корабль все ценности.

– Еще легкомысленней было тащить их в то место, где я собирался провести ночь, – резко возразил Райвис, отбросив наконец шутливый тон. – И потом, Марсель, ты перепутал – я не просил преподать мне урок обращения с имуществом. Я прошу не поучений, а денег взаймы.

– Взаймы. – Марсель откинулся на спинку стула. – А какое обеспечение ты можешь предложить?

– Я уже сказал – у меня нет ни гроша. – Райвис понизил голос. Пальцы его беспокойно забарабанили по прессу для рукописей.

– А в Майзерико? Там тебя наверняка ждет новый контракт?

Райвис покачал головой.

– Друзья? Женщины? Сбережения?

Райвис схватил деревянный пресс и изо всех сил стукнул им по столу, чуть не задев похожие на колбаски пальцы банкира.

– Слушай, Марсель, мне нужны деньги. Ты или даешь мне заем, или нет. Так каков будет твой ответ?

Марсель насупился, но голос его по-прежнему был спокоен.

– Сколько тебе нужно?

– Сто крон.

– Я не могу одолжить тебе такую сумму.

– А я думаю, можешь. – Райвис снова прикоснулся языком к шраму на губе. Несмотря на жару в комнате, утолщение на коже оставалось холодным. – Ты должен мне, Марсель.

– Должен? Я ничего тебе не должен, приятель. На тот год, что ты собирался проработать в Бей'Зелле, ты поместил деньги в моем банке. И все. Этим наши отношения и ограничивались.

– Вряд ли городские заправилы посмотрят на это так же легко. Полагаю, твое поведение они расценят как предательство.

Марсель поднялся, подошел к двери и широко распахнул ее:

– Вряд ли кто-нибудь из нас выиграет, если правда выйдет наружу.

Райвис осклабился:

– На сколько замков тебе надо запереться, чтобы спокойно заснуть ночью?

Слова попали в цель. Райвис уловил в глазах банкира тщательно скрываемый страх. Очевидно, Марсель взвешивал, насколько он рискует и стоит ли купить молчание Райвиса. Наконец он заговорил:

– Итак, никаких договоров на будущее у тебя нет?

– Нет.

– Смею предположить, ты намерен найти себе какое-нибудь занятие? – Марсель не дождался ответа и продолжал: – Само собой, я готов поспособствовать, навести от твоего имени справки, познакомить тебя с нужными людьми...

– Я не нуждаюсь в твоем посредничестве.

– Не могу же я дать тебе взаймы без всяких гарантий! Я должен заручиться хоть какой-то надеждой, что получу свои деньги обратно.

Райвис повернулся к двери:

– Меньше чем через год я верну тебе сто крон.

Марсель хмыкнул:

– Если ты протянешь так долго.

Райвис протянул руку, смахнул случайную соринку с рукава Марселя и с удовлетворением почувствовал, что банкир дрожит.