Текст книги "Не доверяй мне секреты"

На кухне появляется Элла.

– Где ты была?

– В Эдинбурге.

– Господи! Хоть бы предупредила. Купила бы мне джинсы, о которых я давно мечтаю.

Ногой закрывает дверцу холодильника и оглядывает меня с головы до ног.

– Как, ты уже на вино налегаешь? Еще только полпятого.

А голова-то уже кружится. Между мной и словами в голове появляется благословенная дистанция. Конечно, Орла стерва, но я найду способ заткнуть ей рот. Обязательно найду. И возможно, в этом мне поможет Юан. Я не была до конца искренна с Орлой. После смерти Розы мы договорились никому не рассказывать, что случилось на самом деле, но я все-таки рассказала. Все рассказала Юану. Буквально через два дня после того, как сделала это. Не смогла держать в себе. Тайна просто не вмещалась у меня в груди.

Руки и ноги тяжелеют, становятся неуправляемыми, я верчу головой туда-сюда, чтобы ослабить напряжение в плечевых мышцах.

– Ну? – продолжает приставать Элла, внимательно наблюдая за мной. – Что это с тобой? С чего это ты вдруг напилась?

Но у меня в груди внезапно появляется уверенность, что все под контролем.

– Элла, – улыбаюсь я ей, – нам все-таки нужно поговорить.

– Ладно, – говорит она. – Во-первых, ты была в моей комнате, и не отпирайся. Так о чем нам с тобой говорить?

Она прислоняется спиной к кухонной стойке и складывает руки на груди.

– Значит, ты знаешь, что я принимаю таблетки, и тебе это не нравится. И еще тебе не нравится Джеми. Ну и что? Подумаешь! – Она усмехается мне прямо в лицо. – Уже давно не девятнадцатый век. И девочки сами выбирают себе парней. И между прочим, знаешь, кто мне посоветовал принимать противозачаточные? Дейзи! Она не такой ангел, как ты думаешь.

– Вот и прекрасно. Я очень рада, что вы, девочки, помогаете друг другу, даете друг другу советы. Вы же все-таки сестры. И… знаешь что? Ты права. – Я поднимаю стакан, размахиваю им из стороны в сторону. – Мое мнение тут не должно иметь никакого значения. Давай, вперед! Делай все, что хочешь, живи своей жизнью, как сама хочешь, и мы посмотрим, что из этого получится.

Наливаю четвертый стакан, швыряю в корзину пустую бутылку, снова поднимаю взгляд на дочь и вижу в уголках ее глаз беспокойство, которое должно обязательно вылиться в какие-то слова.

– Что это с тобой сегодня? – спрашивает она.

– Что со мной? – смеюсь я. – А что со мной? Ах да, знаю, что со мной. Я устала от твоего ко всему отношения. Хочешь быть взрослой? Ну так я и относиться к тебе буду как к взрослой.

Поворачиваюсь к ней спиной и роюсь в ящике для столовых приборов, пока не нахожу то, что искала.

– Ты что, куришь? – недоверчиво спрашивает она.

– Что? А ты думаешь, у тебя и на это монополия? – Я протягиваю ей пачку. – Будешь?

– Мама!

Я прикуриваю, глубоко затягиваюсь, на несколько секунд задерживаю дыхание и только потом выпускаю дым в потолок.

Она начинает загибать пальцы, считая улики:

– Ты плакала – это раз, ты куришь, ты пьешь вино как лошадь, будто завтра конец света…

– Конец света? – смеюсь я сатанинским смехом. – Ну, на этот раз ты попала в самую точку!

– Господи, мама, ты что, заболела? Может, позвать папу?

Из глаз ее уже текут первые слезинки, и она стряхивает их.

Я машу на нее рукой. Вино успокаивает меня, снимает все комплексы и запреты, мне сразу хочется все рассказать, во всем признаться.

– Нет, я прекрасно себя чувствую. Это просто…

Но тут я останавливаюсь. Если начну изливать чувства, обязательно придется рассказать правду. А этого делать нельзя. Гляжу на дочь и понимаю, что она не должна знать об этом, никогда. Нет, никогда.

– Правда, я прекрасно себя чувствую. Просто у меня приступ самобичевания и жалости к себе. – Я пожимаю плечами. – Такое бывает.

Она крепко меня обнимает, и я ощущаю, что ко мне прижимается тело уже созревающей женщины.

– Это тоже часть взрослой жизни, – делаю я виноватое лицо. – Частенько чувствуешь себя неудачницей, стервой, жалеешь о том, что неправильно себя вела, а переменить уже ничего нельзя.

– Но ты всегда ведешь себя правильно… поэтому и действуешь мне на нервы! – кричит Элла. – Всегда со мной такая терпеливая, даже когда должна отругать меня как следует или все рассказать папе. Вот и на дедушку никогда не сердишься, даже когда у него совсем крыша едет и ему сотню раз надо повторять одно и то же… ты всегда такая добренькая, все смеешься… и картины пишешь, лучше тебя художников я не знаю, и выглядишь прекрасно! На тебя все мужики оглядываются! Ты у нас просто «махотра»!

– Что-о? Какая такая «махотра»?

Она делает круглые глаза:

– Неужели не знаешь? Неприлично рассказывать!

– Придется рассказать, ведь мы договорились, мы с тобой взрослые женщины.

– Это сокращенное слово такое. Расшифровывается как «мамка, хочу тебя трахнуть». – Она морщит носик. – Это мне Джеми сказал. – Теперь дочь смеется. – Ты прости меня, мама, но это действительно комплимент.

– Да уж вижу, чего там! – Чувствую, что мне уже можно погладить ее по головке, и пользуюсь случаем. – Так, значит, если меня посадят в тюрьму, ты будешь носить мне передачи?

– Ну, мама, прекрати! – отталкивает она меня. – Ты ж не совершила ничего дурного…

15 июня 1984 года

Яркая вспышка молнии прорезает небо, и я считаю секунды: одна… две… три… четыре… пока оглушительный удар грома не прокатывается над самыми крышами палаток. Льет как из ведра, крупные холодные капли больно жалят щеки. Я пробираюсь по лесу, спотыкаясь о корни деревьев и упавшие ветки и фонарем освещая тропинку под ногами. Проходит всего минуты две, пока добираюсь до Орлы, но волосы уже прилипли к голове, в ботинках хлюпает вода. Она поджидает меня на берегу озера. Сюда нам ходить нельзя, потому что менее чем в сотне ярдов от берега расположен лагерь мальчиков. Где-то сразу за деревьями, совсем близко, в палатках сидят Юан, Каллум и еще несколько наших ровесников и, скорей всего, пьют вино.

Орла пускает по воде блинчики. Один из камешков подпрыгивает шесть раз и лишь потом тонет.

– Лучше вернемся! – кричу я, приближаясь. – Нам влетит! Парки сказала, что кишки нам выпустит, если застукает нас здесь, да еще ночью.

– Учись жить рисково, Грейс, и не трусь, прорвемся! – кричит подруга в ответ, швыряя еще один камешек. – Ну что такого она может с нами сделать? Турнуть из скаутов? – Она поворачивается и смотрит на меня. – И тебя это пугает? Мне, например, наплевать.

– Мне тоже, – признаюсь я.

Орла частенько обвиняет меня в том, что я боюсь рисковать, излишне осторожничаю. А еще в том, что мне не все равно, что обо мне подумают другие люди. Я не разделяю ее подход «да пошли они все…». Жаль, конечно, мне тоже хотелось бы так, но я думаю не только о себе. Меня давит груз ожиданий – мои родители так долго ждали моего появления на свет, они души во мне не чают, трясутся надо мной. Я – Грейс. Я всегда стараюсь со всеми быть вежливой. А также доброй и внимательной к другим людям. В школе у меня никогда не бывает неприятностей и скандалов. Учусь на «хорошо» и «отлично». Стараюсь делать все правильно и как следует.

Скоро полночь. Облака постепенно расходятся, на небе появляется полная луна, яркая, как серебряная монета. Но дождик все не прекращается, наполняя лес шелестом падающих на листья капель, бульканьем, журчанием воды, стекающей с согнувшихся под ее тяжестью веток в лужи. Вода падает и мне на голову, волосы насквозь мокрые, она течет по щекам и по губам. Холодная и свежая на вкус. Я запрокидываю голову и пью ее, не обращая внимания на капли, падающие мимо рта и стекающие под одежду. Скоро мне станет совсем холодно.

– Ну что, Орла? Про что ты хотела мне рассказать? – кричу я.

Подруга подходит ко мне вплотную.

– Как про что? Про Юана, конечно, – громко шепчет она мне на ухо.

– Что про Юана?

– Знаешь, а ведь я испытала его… ради тебя.

В недоумении сдвигаю брови:

– Как это – испытала?

– А вот так, испытала, ради тебя, понимаешь? Целоваться как следует, конечно, еще не умеет, но в остальном… – Она умолкает, смотрит вверх, словно созерцает звездное небо со всеми его вселенскими тайнами, потом снова смотрит на меня. – А в остальном… трахаль хоть куда.

Я гляжу на нее широко раскрытыми глазами; такое чувство, словно в живот мне вонзился ледяной клинок. Я промокла насквозь, мне холодно, но все равно в груди полыхает пожар.

– Господи, какое у тебя лицо! – смеется она, вода капает с ее ресниц, носа, прядей волос, с уголков растянутых в смехе губ, коварных, хитрых и все понимающих; «змея», сказал бы папа, глядя на нее сейчас. – Будто у тебя умерла любимая собачка.

Она толкает меня в плечо, ноги мои скользят по грязному берегу. Я падаю на колени, и мне едва удается удержаться и не шмякнуться лицом прямо в грязь. Мокрая земля пахнет горечью; я кашляю в руку, поднимаюсь, ставлю ноги между камнями и кустами вереска и убираю волосы с лица, закладывая за уши. Орла снова принимается «печь блинчики». Похоже, ей на все наплевать.

– Ты занималась сексом с Юаном? – кричу я.

– Что? – прикладывает она ладонь к уху. – Не слышу!

Я подхожу к ней, хватаю за плечи, притягиваю к себе и повторяю:

– Ты занималась сексом с Юаном?

Она смотрит мне прямо в глаза. В них раздражение, злоба и еще какое-то чувство, для меня непонятное.

– Как ты могла, Орла? Ведь можно было с кем угодно! Как ты могла!

– Да он для меня тьфу! – говорит она. – Трахни его сама, и покончим с этим.

Чувствую, кто-то дергает меня сзади. Не отпуская Орлы, оборачиваюсь. За спиной стоит Роза. Губы ее шевелятся, но я никак не могу разобрать, что она говорит. Не понимаю слов, они превратились для меня в какие-то загадочные звуки.

– Иди обратно в палатку, Роза! – ору я ей прямо в лицо.

Она вздрагивает, отступает, но куртки моей не отпускает.

Я снова поворачиваюсь к Орле.

– Да наплюй ты на него! – кричит она. – И забудь!

Она хохочет, черты лица ее в лунном свете кажутся жуткими, дикими и грубыми. Она крутит головой, и брызги разлетаются во все стороны. И тут до меня доходит, что она просто наслаждается моим шоком, получает от всего этого удовольствие. Она нарочно все спланировала и выбрала подходящий момент, чтобы сообщить мне. Мы в лесу одни, кругом никого. И мне не к кому здесь обратиться за помощью.

– Ну ты и стерва, – произношу я так тихо, что сама едва слышу себя.

Роза снова дергает меня, я поворачиваюсь и сильно толкаю ее назад, прямо на покрытый грязью берег, и опять разворачиваюсь к Орле.

– Стерва и сучка. Сволочь, стерва и сучка проклятая!

Я отвешиваю ей крепкую пощечину. Голова ее дергается, она едва не падает, но в последнюю секунду сохраняет равновесие и выпрямляется. Я снова бью, на этот раз она падает на колени и остается в этом положении. Даже не пытается сопротивляться, дать мне сдачи. Я бью ее снова и снова, пока не становится больно рукам, пока в них уже не остается никакой силы.

Я направляюсь обратно к лагерю, спотыкаясь о камни и упавшие ветки. Два раза ноги скользят по грязи, и я падаю, чувствую боль от удара, царапаю щеку. Встаю и шагаю дальше и наконец прихожу в лагерь. Вижу, рядом со складской палаткой стоит Моника.

– Я подумала, что это лучше убрать подальше от дождя, – говорит она, передвигая пластиковые коробки с кашей на завтрак и кухонную утварь под навес. – Нельзя, чтобы все промокло. Помоги мне, пожалуйста, если ты не против, конечно.

Я не обращаю на нее внимания, расстегиваю нашу палатку и в темноте нащупываю свой спальный мешок. Снимаю влажную одежду, бросаю в угол. Полотенце у меня в рюкзаке, сверху. Вытираюсь насухо, натягиваю пижаму. Вокруг слышно тяжелое, умиротворенное дыхание спящих. Костяшки пальцев болят. Я автоматически потираю их, думать не хочется, я изо всех сил оттягиваю момент, когда начну плакать.

Залезаю в мешок, сворачиваюсь в клубок, размышляю о том, что случилось.

Орла – моя ближайшая подруга. Была. Мы с ней очень дружили, так или не так? Как же она могла? А Юан? Как мог он?

Натягиваю мешок на голову. Все, больше я с ними не разговариваю. Орла мне больше не нужна. И Юан тоже не нужен.

Глава 5

Сегодня утром у нас визит – мы ждем Софи, патронажную сестру психиатрического отделения поселковой клиники, поэтому на работу ни Пол, ни я не идем. Пол сидит в своем кабинете, проверяет работы студентов, я на кухне жарю оладьи, любимое кушанье Эда. Это дает ощущение занятости. Но не вполне. Никак не могу забыть вчерашний день, ужасный ланч в Эдинбурге, Орлу с ее откровениями. Значит, она хочет стать монашенкой. Кто бы мог подумать?! Орла решила принять обет, постричься! В подростковом возрасте она не только отличалась совершенным равнодушием к религии, но всегда была задирой и хулиганкой, лгуньей, обманщицей и плутовкой. В ней никогда не было ни тонкой чувствительности, ни смирения, и, оглядываясь назад, я сама поражаюсь, как это я могла оставаться ее подругой столь долго.

Никак не могу забыть ее прощальное условие: десять дней. У меня десять дней, чтобы объяснить Полу, как на самом деле умерла Роза, иначе явится Орла и сама это сделает. Но я представить не могу, как можно ему рассказать про такое, и с ума схожу от тревоги. В душе теплится робкая надежда, что она передумает и не нужно будет ее переубеждать. До нашей вчерашней встречи она не знала, что я вышла замуж за отца Розы. И этот факт должен заставить ее передумать. Я в такой ситуации обязательно передумала бы. Но это слишком оптимистическая позиция. Гораздо верней будет пессимистическая: я не Орла. И когда она рассуждала о совести и покаянии, на лице ее было написано нечто совсем другое, и тон голоса подтверждал это. А когда я ушла, она самодовольно ухмылялась. Я в этом нисколько не сомневаюсь.

Стараюсь сосредоточиться на позитивном: вчера вечером мы с Эллой сблизились, чего уже давно не было. И выяснилось, что они с Джеми еще не успели зайти так далеко, чтобы заниматься сексом, просто она беспокоилась, что это может случиться, и решила позаботиться заранее. Они собирались использовать «двойной голландский» метод: презервативы и пилюли. Она советовалась с врачом, тот рассказал ей о побочных эффектах этих таблеток. Она принимает их еще всего только две недели и рассказывала об этом с легкой печалью в глазах.

– Мама, скажи, ведь я не очень легкомысленная, правда? – спросила она.

– Мне нравится, что ты со мной так откровенна, – отозвалась я, и мы с ней рассмеялись, прямо как две самые близкие подруги.

Я сама не ожидала, что у нас так получится, слава богу. Не думаю, что это продлится долго, но мне все время хочется вспоминать о вчерашнем вечере, с удовольствием смаковать каждое произнесенное слово и радоваться, что в кои-то веки мне удалось взять правильный тон с дочерью. Но эта радость омрачается иными мыслями, разумеется об Орле. Я понимаю, что не так надо было вести себя с ней, а я не сдержалась, стала орать, выскочила из ресторана как дура – этого нельзя было делать. И вот теперь ситуация зависла в состоянии тревожной неопределенности.

Гляжу в кухонное окно: там Эд занимается прополкой клумбы. Стоит на коленях, подложив циновку, время от времени перенося вес с одной ноги на другую. У него артрит, больные суставы, и я понимаю, что работа в саду дается ему нелегко, он страдает от боли, но упорно ковыряется в земле – Эд обожает это занятие.

– Не могу же я часами сидеть в кресле и ничего не делать, – говорит он. – Может, я и больной, но не совсем же развалина.

Я восхищаюсь его мужеством, его исключительным упорством. Его принцип: «Каждый день и не спеша», – и сейчас у него, похоже, как раз такой хороший день.

На кухне появляется Пол и начинает возиться с тостером.

– Элла говорит, он сломался.

– Сигнализатор дыма сработал, когда ты прогуливал Мерфи, но я думаю, он просто заблокирован, – сообщаю ему. – Она вечно сует туда эти толстые булочки к чаю.

Он несет тостер к черному ходу, переворачивает над мусорным ведром и трясет, высыпая крошки. Я наблюдаю, забыв про свои оладьи. Он на двенадцать лет старше меня, но не могу сказать, что между нами заметна разница в возрасте, ну, разве что росли мы, увлекаясь разными стилями музыки и группами. Но для нас это никогда не было проблемой. Как и у многих других, в семейной жизни у нас бывало всякое, но, несмотря ни на что, я ни минуты не сомневалась и не сомневаюсь в том, что люблю его, что, выйдя за него, я сделала правильный выбор.

Муж ставит тостер на место, и я беру его за руки:

– Слушай, а почему бы нам не отправиться в Австралию пораньше? Прямо сейчас. В выходные, а?

Он смеется:

– Но я же еще не получил согласия из университета.

– Неужели ты думаешь, что тебя могут завернуть? Твое заявление – просто формальность.

Он снова смеется:

– Давай не будем педалировать, родная. Да и куда нам спешить?

– При чем здесь спешить? Просто сделаем это спонтанно, сорвемся с места и…

Я продолжаю настаивать. Мне вдруг приходит в голову, что это самое простое и верное решение. Вряд ли Орла помчится за нами в Австралию.

– Но у девочек еще школа. И Элла… должна же она потрясти всех нас в роли Джульетты.

– Да не думаю, что она станет сильно возражать. И завтра у них день рождения, вечеринка. Успеют попрощаться со всеми друзьями. – Я крепко обнимаю его, потом немного отстраняюсь, заглядываю в лицо. – Ты только подумай! Воплотятся все наши планы, все, о чем мы с тобой мечтали.

– Да они и так воплотятся! Через какие-то два месяца.

– Ну пожалуйста, – выжимаю из себя улыбку. – Я просто хочу, чтобы мы все были вместе, как одна семья.

– Но мы и так живем все вместе, как одна семья, а у тебя ведь еще заказ. Картину для Марджи Кэмпбелл кто будет заканчивать? Да и дом там надо снять, на это тоже нужно время. – Он берет в ладони мое лицо и целует. – И мне на работе надо все закончить. Всегда остаются разные пустяки, надо с ними разбираться. Сама знаешь…

– Послушай, Пол, я…

Умолкаю, не зная, что сказать дальше. Не могу же я взять и все ему рассказать. Когда я выходила замуж, у меня мелькала мысль, что можно признаться ему в случившемся с Розой, что мы достаточно близки и он простит меня. Что будет такой момент, возможность, благоприятные условия, я покаюсь и искуплю все, что натворила. Мы с Полом часто говорим о Розе, но, увы, момент истины так и не наступил, и я постепенно привыкла к мысли, что никогда не смогу рассказать ему.

Он ждет, по глазам вижу, но не торопит меня. Помню, однажды я читала где-то про самые необходимые качества супругов, обеспечивающие долгий и счастливый брак: терпение, чувство юмора, доброта… и умение прощать. Знаю, что первыми тремя качествами Бог Пола не обделил. Но вот умение прощать… это требование несколько иного рода. Зато я знаю, как он понимает ответственность. Он всегда хотел выяснить, кто ответственен за смерть Розы, и я уверена: если он когда-нибудь узнает, то виновника обязательно призовет к ответу. Одного я не могу предположить: что он станет делать, когда узнает, что эта ответственность лежит на мне.

– В чем дело? Я же вижу, тебя что-то беспокоит, – говорит он, дергая меня за прядь волос. – Давай рассказывай.

– Пол…

Я все не решаюсь, я помню, если правда вылезет наружу, обратно ее не затолкаешь. И всю оставшуюся жизнь мне придется расхлебывать последствия. На нашем браке можно будет поставить крест, вся жизнь пойдет по другим рельсам, а девочки… Боже, что будет с девочками?!

– Грейс!

Надо же что-то сказать, но что? Я не могу рисковать, не могу рассказать ему про Розу, про мое участие в ее гибели. Но ведь как-то надо предупредить его о том, что на горизонте появилась Орла.

– Понимаешь… нам угрожает опасность… нет, не жизни, конечно, – быстро говорю я, чтоб он ничего такого не подумал, я ведь хорошо знаю, как он беспокоится о безопасности девочек. – Нашему счастью угрожает опасность.

Он как-то неуверенно улыбается и едва заметно качает головой:

– Что за опасность такая?

– Дело прошлое, но…

– Ну так что же?

– Когда-то давно… я совершила один ужасный поступок.

Он смотрит на меня, обдумывает мои слова.

– Наделала долгов и скрывала это?

– Нет. Я…

Он берет меня пальцами за подбородок и поднимает лицо, чтоб смотреть мне прямо в глаза:

– У тебя завелся любовник?

– Нет. Просто я… Понимаешь… предположим, если кто-то придет к тебе и станет говорить обо мне, – я уже тороплюсь поскорее высказаться, – станет рассказывать про меня что-то нехорошее, чего ты не знал и даже представить себе не мог… ты станешь его слушать?

Он даже вздрагивает и слегка отстраняется:

– Ты это серьезно?

– Да.

Я прислоняюсь к столешнице и жду, пока он все обдумает. Он же ученый. Он живет фактами, выкладками и доказательствами. Информации я ему предоставила, конечно, с гулькин нос, но он все равно размышляет, из вежливости.

– Значит, говоришь, предположим? – Он вскидывает брови и кивает. – Приходит человек и рассказывает, что ты что-то такое совершила… когда?

– Довольно давно.

– Еще до нашего с тобой знакомства?

– Да.

– Это преступление? С точки зрения закона?

– Очень может быть.

– Но тебе сошло с рук?

– Да… Вообще-то, не совсем! – быстро поправляюсь я. – Мне не сошло с рук. Может, внешне это и выглядит так, но я за это дорого заплатила. – Я тяжело вздыхаю. – Да, я считаю, что заплатила дорого.

– Ну тогда все в порядке, – говорит он, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке. – Да, я не стал бы слушать никого, кто бы там что ни говорил. И если ты считаешь, что я не должен ничего знать, пусть так и будет. – Он пожимает плечами. – Впрочем, как-то странно все получается, Грейс. – Улыбается смущенной, даже несколько болезненной улыбкой. – Не знал я, что у нас с тобой могут быть друг от друга секреты… но… ладно, все равно. – Он решительно кивает. – Это случилось до нашего с тобой знакомства, и я признаю твое право… у тебя была своя жизнь.

– Спасибо тебе.

На глаза наворачиваются слезы, и я усиленно моргаю, чтобы муж не заметил.

– А с чего это ты вдруг об этом заговорила?

– Да так… просто вспомнила, – пожимаю я плечами. – Ты же знаешь, как это бывает. Возраст, время.

– Только ответь мне на один вопрос, – слегка хмурится он. – Тебе не нужно приводить подробности, но мне интересно знать… почему ты не можешь взять и все рассказать мне?

И взгляд у него такой мягкий, обнадеживающий. Мы с ним вместе уже больше двадцати лет, но на пальцах одной руки я могу посчитать, когда мы причиняли друг другу боль. Однажды, когда мы были во Франции, отдыхали на пляже, потерялась Элла. Он тогда очень на меня рассердился, обвинил в беспечности и разгильдяйстве. И потом, уже через несколько месяцев после того, как мы вернулись в Шотландию, у меня была жуткая депрессия и я то и дело ловила на себе его взгляд, он смотрел на меня украдкой, словно боялся усилить мою апатию, боялся, что я совсем размагничусь.

– Не могу, – шепчу я. – Боюсь, что ты навсегда разлюбишь меня.

Он сразу протягивает ко мне руки, и я приникаю к нему всем телом, обвиваюсь вокруг него, как вьюнок вокруг тростинки. Так мы и стоим минуту или даже больше, пока у меня не кончаются слезы, потом он отстраняет меня на расстояние вытянутой руки, заглядывает в глаза.

– Слушай меня внимательно. Я прекрасно знаю, какая ты. Я знаю, что ты хороший, добрый человек. И что бы там у тебя ни было в прошлом, это все не имеет никакого значения! Я никогда не перестану любить тебя. Запомни это. Никогда.

Его слова ложатся мне прямо на сердце, проникают в самые его глубины, и на мгновение все мои страхи приглушаются, но почти сразу же я понимаю, что это чувство долго не продлится.

Он смотрит куда-то мимо меня, в сторону входной двери.

– Похоже, машина Софи. Ты готова к ее визиту? Или попросить, чтоб приехала в другое время?

– Нет, все в порядке, – улыбаюсь я бледной улыбкой. – Ты прости меня, я наделала столько шума.

– Полагаю, что в целом все это дело яйца выеденного не стоит. – Пол быстро обнимает меня. – Так что давай забудем об этом.

Он направляется к выходу, и сразу там, где он только что стоял, становится пусто и холодно. Я споласкиваю лицо под краном, выхожу через черный ход, делаю несколько глубоких вдохов, окончательно проглатываю слезы и нацепляю на лицо улыбку, которой встречу Софи, когда она войдет на кухню.

– Ну, Грейс, как дела, как наш пациент?

Софи – невысокая темненькая женщина, от нее так и веет спокойствием и уверенностью. Она склоняет голову набок.

– У вас все в порядке? Щеки у тебя какие-то красные… Что-то случилось?

– Нет-нет, все в порядке. И к Эду это не имеет отношения. Сама знаешь, две взрослые дочери, у них вечно проблемы.

Чувствую себя виноватой, свалив все на девочек, но так проще всего отделаться от ненужных вопросов.

– У меня все это еще впереди. Моим парням два и четыре годика, а третий здесь, на подходе, – осторожно гладит она вздувшийся живот. – Чувствую, еще один футболист. Зато одежды нужно будет меньше. Станет донашивать за старшими.

– Два зайчика, значит?

Она кивает.

– Наслаждайся, пока маленькие. – Передаю ей чашку с чаем. – Это время пролетает в один миг. Бегают в памперсах, а потом глядишь, а он уже выше тебя ростом и заявляет, что ночевать домой не придет.

– А, Софи! Как жизнь? – кричит Эд, входя в кухню и протягивая ей руку. – А я тут, понимаешь, огородом занялся. Погода прекрасная, надо пользоваться.

Садимся за стол, и Софи достает из сумки тетрадку с историей болезни.

– Ну вот, в прошлом месяце мы говорили о провалах в памяти и о том, как с ними бороться.

– Да, – отзывается Эд, доставая из заднего кармана блокнот. – Я тут делаю заметки, чтобы не забыть, кто приходил в гости, о чем говорили и все такое. А Грейс, спасибо ей, специально выписала для меня кое-какие вещи. Они у меня здесь.

Он открывает тетрадку.

– Вот тут телефонные номера, которые могут понадобиться. – Он надевает очки. – На этой странице – что надо делать, если заблудился. А здесь – что делать перед тем, как лечь в постель… выключить телевизор, запереть дверь и так далее. – Он криво усмехается. – Конечно, от этой тетрадки мало толку, если я забуду, что надо в нее заглянуть, когда я что-то забуду. Что тогда будет, а?

У Софи есть целый набор обнадеживающих фраз, и сейчас она прибегает к одной из них:

– Надеюсь, Эд, этого не случится. Тут все касается периодично повторяющихся, ежедневных, рутинных действий. – И она сразу меняет галс: – Ну а как общее самочувствие? Как развлекаетесь?

– Самочувствие прекрасное. Два или три раза в неделю играю в боулинг. – Он смотрит на меня. – Да и в доме у меня есть чем заняться.

– Эд у нас в семье просто незаменим, – говорю я. – Ухаживает за садом, заменяет ручки для дверей, ходит по магазинам, в общем, без него как без рук. Где что сломалось или куда сходить – он тут как тут.

Эд благодарно улыбается, а Софи записывает несколько слов в историю болезни.

– А как у вас с памятью?

– Ну, провалы бывают, конечно. Я уже не тот, что прежде, но в целом, мне кажется, справляюсь. С числами бывают трудности, забываю, как складывать, отнимать, ну и… людей иногда не узнаю.

– По вечерам мы обычно играем в скраббл, – вступает в разговор Пол. – Очень помогает не забывать некоторые слова.

– И еще мы скоро едем в Австралию, ждем не дождемся, – говорит Эд. – Вот об этом я вряд ли забуду! Скоро придет письмо, и тогда… – Он шлепает Пола по коленке. – Я уверен на все сто, заявку Пола обязательно примут, и тогда мы будем жить рядом с моей дочерью Элисон. И свободное время будем проводить вместе.

Софи начинает расспросы об Австралии, и я уже не слушаю, совсем отключаюсь, только киваю и улыбаюсь там, где это необходимо. Но в голове настойчиво звучит голос Орлы, и как ни стараюсь я прогнать мысли о ней, они бумерангом возвращаются и изводят меня. Тогда я пытаюсь разложить все по полочкам – то, что знаю наверняка, и то, что более или менее вероятно. Значит, Орла уходит в монастырь, а перед этим желает очистить и успокоить свою совесть. Если она обнародует правду о той ночи, меня найдут хоть на краю света. И в результате – полная катастрофа.

Попытка все рассказать Полу была ошибкой, больше такого не повторится. Я машинально обратилась к нему, чтоб он меня успокоил, утешил, но в этом деле он мне вряд ли чем-то поможет. Я убедилась, что он меня любит и полностью на моей стороне, но это слабое утешение, поскольку фактически я обманываю его. Он поддержал меня, не имея на руках всех фактов. Узнай он, что я на самом деле от него скрываю, уверена, придет в ужас и посчитает это предательством. И сомневаюсь, что когда-нибудь простит меня. Я хотела еще раз убедиться в том, что он меня любит, а в результате стало еще хуже. Один обман нагромождается на другой… у меня ощущение, что я стою на скользком склоне и, пока еще не поздно, мне надо как можно скорей перебраться в безопасное место.